шался с оценками европейских коммунистических
и рабочих партий в отношении антифашистского характера борьбы их стран.
Вновь острие критических стрел было нацелено не на фашистов, а на
социал-демократов, как "пособников милитаризма". Беспредметным оказался и
лозунг: "Положить конец войне". Непонятно, как можно было "положить
конец": фактически согласившись с захватом Гитлером доброй половины
Европы? Разъяснений на этот счет не последовало.
  Слово "фашизм" временно исчезло из политического словаря Сталина и
Молотова. В Берлине, надо полагать, были довольны. Не случайно сразу после
ратификации пакта о ненападении фюрер заявил в рейхстаге 1 сентября 1939
года: "Пакт был ратифицирован и в Берлине и в Москве... Я (Гитлер. - Прим.
Д.В.) могу присоединиться к каждому слову, которое сказал народный
комиссар по иностранным делам Молотов в связи с этим"679.
  Стратегический просчет Сталина и Молотова очевиден. Стремление любой ценой
уберечься от пламени войны сопровождалось принципиальной политической
уступкой, внесшей сумятицу не только в сознание наших друзей за рубежом.
Постоянная демонстрация нейтралитета СССР невольно дезориентировала, что
еще важнее, советских людей. Агитаторы в стране и армии были поставлены в
чрезвычайно тяжелое положение.
  Например, начальник Главного управления политической пропаганды РККА (ГУПП
РККА) армейский комиссар первого ранга Л. Мехлис в своей Директиве ј 0246
ставил такую задачу политорганам и партийным организациям: "В основу
политической учебы с молодыми бойцами положить "Закон о всеобщей воинской
обязанности", доклад тов. Ворошилова на четвертой сессии Верховного Совета
СССР, военную присягу, Закон о каре за измену Родине, уставы и
наставления... сообщение тов. Молотова "О ратификации советско-германского
договора о ненападении"680. Мехлис эту фразу вставил собственноручно.
Когда накануне он был у Сталина, тот, выслушав доклад начальника ГУПП РККА
о политической работе в войсках, бросил:
  - Не дразните немцев... - А затем пояснил: - "Красная звезда" часто пишет
о фашистах, фашизме. Прекратите. Обстановка меняется. Не надо громко об
этом кричать. Всему свое время. У Гитлера не должно складываться
впечатления, что мы ничего не делаем, кроме как готовимся к войне с ним.
  Сталин посмотрел на Мехлиса. Тот быстро что-то записывал, бросая
верноподданнические взгляды на "вождя". Точь-в-точь, как и десяток с
лишним лет назад, когда Мехлис работал у него с Товстухой. Это был
идеальный исполнитель. Сталин любил такой тип людей. Вот и сейчас он был
уверен: Мехлис "прикроет" публичную газетную ругань в адрес фашистов и в
то же время даст команду осторожно подогревать недоверие к гитлеровцам на
армейских политзанятиях. Но поворот сделан довольно крутой, и инерцию
мышления бойцов и командиров, миллионов рабочих, колхозников,
интеллигенции преодолеть было непросто.
  В донесениях, которые после советско-германских договоренностей стали
поступать в ГУПП, при всей осторожности оценок и выводов, содержалось
немало конкретных примеров искаженного представления о политических
реалиях, конкретном "адресе" классового врага. Приведу несколько
высказываний, содержащихся в донесениях:
  - Военный инженер второго ранга Нечаев: "В связи с ратификацией договора о
ненападении теперь нельзя употреблять термин "стрельба по фашизму" при
стрелковом упражнении. Агитацию и пропаганду против фашизма нельзя
проводить, т.к. наше правительство не видит никаких разногласий с
фашизмом".
  - Преподаватель Военно-инженерной академии Каратун: "Сейчас вообще не
знаешь, что писать и как писать, нас раньше воспитывали в антифашистском
духе, а сейчас наоборот".
  - Старший лейтенант Громов (в/ч 5365), Харьковский военный округ: "Если
внимательно присмотреться, то Германия, оказывается, околпачила всех.
Германия теперь будет прибирать к рукам малые страны, а договор о
ненападении будет лежать и ничего нельзя будет сделать"681.
  Я привел лишь несколько высказываний военнослужащих, свидетельствующих о
царившей идейной растерянности, смещении классовых ориентиров. Сейчас
трудно установить, кому принадлежит инициатива "вмонтировать" слово
"дружба" в германо-советский договор. Если это было сделано советской
стороной, то в лучшем случае свидетельствует о политическом недомыслии.
Если стороной германской, то тонко рассчитанной диверсией против
общественного сознания целого народа. И в том и другом случае Сталин
оказался не на высоте положения. Хотя Молотов позже и скажет, что Сталин,
мол, "вовремя разгадал коварные планы гитлеризма", в данном случае в это
поверить исключительно трудно.
  Другой крупный просчет, уже в оперативно-стратегической области, связан с
принятием плана обороны страны и мобилизационного развертывания
Вооруженных Сил. По личному указанию Сталина осенью 1939 года, вскоре
после заключения договора о "дружбе" с Германией, Генеральный штаб
приступил к разработке этого документа. Под руководством Б.М. Шапошникова
основным разработчиком был будущий прославленный Маршал Советского Союза,
тогда полковник, А.М. Василевский. Его основная идея заключалась в
следующем: обеспечить готовность к ведению борьбы на два фронта - в Европе
против Германии и ее союзников и на Дальнем Востоке против Японии.
Предполагалось, что "западный театр военных действий будет основным".
Считалось, что именно на Западном и Северо-Западном направлениях противник
сконцентрирует свои силы. Здесь соответственно и предполагалось
сосредоточить основные силы Красной Армии682. Однако нарком, рассмотрев
план, не утвердил его, полагая, что в нем недостаточно разработаны наши
возможные действия по разгрому противника.
  К августу 1940 года уточненный план обороны был пересмотрен. Теперь его
подготовкой руководил новый начальник Генерального штаба К.А. Мерецков.
Разработчиком по-прежнему был А.М. Василевский. Он все так же считал, что
главные силы нашей армии целесообразно сосредоточить на Западном фронте,
имея в виду возможную концентрацию сил противника в районе Бреста. 5
октября план обороны страны доложили Сталину. Он внимательно слушал
наркома и начальника Генерального штаба, несколько раз подходил к карте,
долго молчал, расхаживая вдоль стола. Наконец Сталин произнес:
  - Мне не совсем понятна установка Генерального штаба на сосредоточение
усилий на Западном фронте. Мол, Гитлер попытается нанести главный удар по
кратчайшему пути на Москву... Думаю, однако, что для немцев особую
важность представляет хлеб Украины, уголь Донбасса. Теперь, когда Гитлер
утвердился на Балканах, тем более вероятно, что он будет готовить основной
удар на Юго-Западном направлении. Прошу Генеральный штаб еще подумать и
доложить план через десять дней...
  Одновременно с переработкой плана по указанию Сталина Генеральный штаб
готовил концептуальный документ - "Соображения об основах стратегического
развертывания Вооруженных Сил на Западе и Востоке на 1940 - 1941 годы". В
"Соображениях" верно определялось, что главную военную опасность
представляет собой Германия. В качестве основной выдвигалась следующая
задача: упорной обороной на рубежах государственной границы на базе
полевых укреплений не допустить вторжения противника на нашу территорию,
обеспечить время для отмобилизования и затем мощными контрударами отразить
наступление противника, перенеся боевые действия на его территорию.
Предполагалось, что главные силы вступят в действие не раньше чем через
две недели. Однако ни "Соображения", ни готовящийся план обороны не
уделяли должного внимания оборонительным операциям как таковым. Их
положения и параметры не были определены. Фактически исключалась
возможность прорыва крупных сил противника на большую глубину. Когда на
одной стратегической игре накануне войны проиграли такой вариант, Сталин
ядовито заметил:
  - Зачем культивировать отступательные настроения? Вы что, планируете
отступление?
  В "Соображениях" и плане обороны предусматривалось равномерное построение
войск первого стратегического эшелона по глубине (в первом эшелоне
прикрытия - 57, во втором - 52, в резерве - 62 дивизии). В начале войны
это привело к тому, что соединения Красной Армии действовали разрозненно,
как бы поочередно, и противник получил возможность расправляться с ними
также по частям. Забегая вперед, скажу, что гитлеровские армии, наоборот,
по фронту были расположены очень неравномерно, сосредоточивались на
направлениях главных ударов, тем самым создавая четырех- и пятикратное
превосходство над советскими войсками. Именно это в значительной степени
позволяло немцам быстро прорывать оборону и стремительно продвигаться в
глубь территории страны.
  Характерно, что незадолго до начала войны Сталин затребовал в свою личную
библиотеку Полевой устав Красной Армии. Его страницы испещрены
подчеркиваниями, свидетельствовавшими о том, что Сталин, решая оборонные
вопросы стратегического характера, стремился как-то повысить свой уровень
знаний в области военного искусства. Однако его замечания на Главном
Военном Совете, совещаниях с военным руководством говорят больше о наличии
у него здравого смысла, замешенного на осторожности, нежели высокой
оперативной и стратегической компетентности. Сталин подошел к порогу войны
как осторожный и в то же время самоуверенный политик, а не как военный
стратег.
  14 октября 1940 года переработанный план обороны вновь доложили Сталину.
Естественно, все его пожелания были учтены полностью, а это означало
коренную переориентировку основных усилий Вооруженных Сил. Направление
главного удара противника теперь уже ожидалось на юго-западе683. А ведь
Главное разведывательное управление РККА знало, что основные ударные силы
вермахта (три танковые армии из четырех) нацеливались на Смоленск и далее
на Москву. Но у военачальников не хватило мужества и аргументов убедить
Сталина. Как показали дальнейшие события, Гитлер именно здесь и нанес
главный удар. А ведь это можно было предвидеть. Но... Почему так произошло?
  Напомню, что в годы гражданской войны Сталин был членом Военного совета
Южного и Юго-Западного фронтов. Тогда хлеб и уголь были действительно так
же важны для Советской республики, как и победы над контрреволюцией.
Сталину казалось, что большие безлесные пространства, равно как и
экономические соображения (кратчайший путь к кавказской нефти, украинскому
хлебу и углю), побудят Гитлера направить главный удар именно на юго-запад.
  А теперь о другом. Так уж случилось, что на основных постах в Генеральном
штабе накануне войны оказались выдвиженцы из Киевского особого военного
округа: С.К. Тимошенко - нарком обороны, Г.К. Жуков, ставший в феврале
1941 года начальником Генштаба, Н.Ф. Ватутин - первый заместитель
начальника Генштаба, С.К. Кожевников - начальник политотдела Генштаба.
Естественно, что эти люди, занимавшиеся в свое время оперативными делами в
КОВО, в какой-то мере считали Юго-Западное направление первостепенным,
особо важным. К тому же им было известно и мнение Сталина. К слову
сказать, Военный совет КОВО и до принятия плана обороны страны
придерживался точки зрения, что "главный удар объединенных сил противника
следует ожидать в их зоне ответственности". В документе "Решение Военного
совета Юго-Западного фронта по плану развертывания на 1940 год",
подписанном начальником штаба Киевского особого военного округа М.А.
Пуркаевым, однозначно говорится, что острие нашествия германской армии
следует ожидать на Юго-Западном направлении684.
  Когда план обороны был одобрен Сталиным, в должность начальника
Генерального штаба вступил Г.К. Жуков. Фактически за полгода состоялось
назначение трех начальников Генштаба. В августе 1940 года Б.М. Шапошникова
на этом посту сменил К.A. Mepeцков, уступивший в свою очередь эту
должность Г.К. Жукову. Но такая кадровая чехарда была по вкусу Сталину.
  Здесь я должен упомянуть об одном исключительно интересном документе. Г.К.
Жуков, по натуре очень решительный и волевой человек, чувствовал, что
немецкие войска, нанеся удар первыми, могут добиться решающего перевеса.
После размышлений, сомнений и бесед с Тимошенко он 15 мая 1941 года от
руки написал Сталину записку следующего содержания:
  "Председателю Совета Народных Комиссаров
Соображения по плану стратегического развертывания
Вооруженных Сил Советского Союза.
  Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию
отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность
предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы
предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать
инициативы действий германскому командованию, упредить противника в
развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет
находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и
взаимодействие родов войск..." Далее Жуков определил первую и последующую
стратегические цели, заключающиеся в разгроме основных сил центрального и
северного крыла германского фронта685.
  Самый прославленный в будущем полководец Великой Отечественной войны
предлагал Сталину за пять недель до ее начала радикальное решение: нанести
превентивный удар по изготовившимся к броску германским войскам. Смелое,
чрезвычайно острое предложение. Письменных следов на документе Сталин не
оставил; в тот период "вождь" был сверхосторожен и осмотрителен. Скорее
всего, предложение Жукова не было одобрено. Диктатор по-прежнему полагал,
что у страны есть еще время для подготовки к схватке с фашизмом.
Осторожный Сталин, возможно, согласился бы с предложением Жукова, если бы
война была отодвинута хотя бы на один год...
  А тем временем, в начале июня 1941 года, было принято решение, одобренное
Сталиным: усилить Юго-Западное направление еще 25 дивизиями. Тем более что
накануне, в конце апреля 1941 года, в Генеральный штаб поступила следующая
информация НКВД, полученная по разведывательным каналам: "Выступление
Германии против Советского Союза решено окончательно и последует в скором
времени. Оперативный план наступления предусматривает молниеносный удар на
Украину и дальнейшее продвижение на Восток..."686
Фашисты пытались дезориентировать советское руководство в отношении
направлений главного удара, сроков начала войны, ее стратегического
замысла. Г.К. Жуков писал после воины, что "сейчас у нас в поле зрения,
особенно в широких, общедоступных публикациях в основном факты
предупреждений о готовившемся нападении на СССР, о сосредоточении войск на
наших границах и т.д. Но в ту пору, как это показывают обнаруженные после
разгрома фашистской Германии документы, на стол к И. В. Сталину попадало
много донесений и совсем другого рода"687.
  К сожалению, Сталин, располагая немалой информацией, стекавшейся к нему по
разным каналам, далеко не всегда доводил ее даже до сведения Генерального
штаба. Например, телеграмму Черчилля о подготовке германского нападения на
Советский Союз Сталин, повторяю, просто счел попыткой быстрее столкнуть
его с Гитлером, и предупреждение из Лондона попало на стол начальника
Генштаба спустя много времени после его получения.
  Однажды, беседуя с академиком Б.Н. Пономаревым, бывшим секретарем ЦК
партии, давним коминтерновским работником, я услышал от него, например, о
таком случае.
  - Где-то весной 1941 года, - рассказывал Б.Н. Пономарев, - похоже, в конце
мая, со мной встретились два австрийских коммуниста, приехавших "оттуда".
Они возбужденно рассказали об огромных военных приготовлениях в Германии
на западных границах СССР, о бесконечных военных эшелонах с танками,
артиллерией, машинами, следующих день и ночь в восточном направлении.
Такое может быть, считали они, при подготовке военного нападения.
  Я передал содержание информации Георгию Димитрову, тот имел специальный
разговор со Сталиным. Через день Димитров мне сказал:
  - Сталин спокойно отнесся к сообщению австрийских коммунистов и сказал,
что это далеко не первый сигнал такого рода. Но что он не видит оснований
для чрезмерного беспокойства. Вчера, например, они на Политбюро
рассмотрели график отпусков, и большей части его членов и кандидатов
предоставлена возможность пойти отдыхать летом. Первым, в частности,
поедет на юг А.А. Жданов, а ведь он член Военного совета приграничного
округа... На этом Сталин, по словам Г. Димитрова, счел разговор
законченным.
  - Как можно объяснить такое, - рассуждал Б.Н. Пономарев. - Недооценка
опасности? Самоуверенность? Господство навязчивой идеи о том, что события
будут развиваться именно так, как спланировал он, Сталин?
  Подобные недоуменные вопросы содержатся и в воспоминаниях Г.К. Жукова,
А.М. Василевского, М.В. Захарова, многих других военачальников. Думаю,
прав был Г.К. Жуков, когда утверждал, что накануне войны все помыслы и
действия Сталина были пронизаны одним стремлением: избежать, не допустить
войны, и это породило уверенность в том, что так оно и будет. Но разве
начальник Главного разведывательного управления Красной Армии Ф.И. Голиков
не докладывал Сталину, что к началу марта 1941 года мощь вермахта
достигнет 8 миллионов человек, 12 тысяч танков, 52 тысяч орудий, около 20
тысяч самолетов? Разве не ясно, что долго держать без дела такую
колоссальную военную машину Германия не в состоянии? И разве не было
известно "вождю", что основные силы этой армады были уже сконцентрированы
на востоке?
  Объективности ради следует сказать, что шли к Сталину донесения и другого
рода - о "нежелании немецкого народа воевать", о "дезертирстве из
германской армии", о "пораженческих настроениях в вермахте" и т.д. Из
Берлина по специальным каналам поступали сообщения о том, что в германских
войсках, сосредоточенных на востоке, ведутся едва ли не пацифистские
разговоры: "Если Германия ввяжется в войну с СССР, то она будет
побеждена"; "Эта война доведет народ до гибели"; "Мы не хотим воевать и
хотим домой"688. Возможно, такие настроения и встречались, но главное
заключалось в другом: донесения подобного рода соответствовали желаниям
Сталина. Не исключено, что все эти данные о "настроениях" тоже были тонкой
дезинформацией.
  Как рассказывал Г. К. Жуков К.М. Симонову, в начале 1941 года, когда поток
сообщений о концентрации немецких войск в Польше особенно возрос, Сталин
обратился к Гитлеру с личным письмом, в котором писал, что это
обстоятельство нас удивляет и создает у нас впечатление, что Гитлер
собирается воевать против нас. В ответ Гитлер прислал Сталину письмо, тоже
личное, и, как он подчеркнул в тексте, "доверительное". В этом письме он
писал, что эти сведения верны, что в Польше действительно сосредоточены
крупные войсковые соединения, но что он, будучи уверен, что это не пойдет
дальше Сталина, должен разъяснить, что сосредоточение его войск в Польше
не направлено против Советского Союза, что он намерен строго соблюдать
заключенный пакт, в чем ручается своей честью главы государства. В своем
письме Сталину фюрер нашел аргумент, которому, как говорил Жуков, Сталин,
по-видимому, поверил. Мол, территория Западной и Центральной Германии
подвергается сильным английским бомбардировкам и хорошо наблюдается
англичанами с воздуха. Поэтому он был вынужден отвести крупные контингенты
войск на восток.
  А германский военный атташе Кестринг, усиливая дезинформацию при контактах
с советскими официальными лицами, часто говорил: "Сейчас у нас войска
освобождаются - пусть отдохнут"689.
  В то же время в директиве наркома обороны "О результатах проверки боевой
подготовки за зимний период 1941 года и указаниях на летний период",
подписанной Тимошенко, членом Главного Военного Совета Ждановым и
начальником Генштаба Жуковым 17 мая 1941 года, совершенно ничего не
говорилось ни о задачах западных военных округов, ни о повышении
бдительности, боеготовности, устойчивости в обороне, ни о подготовке к
отражению массированных налетов авиации и вторжения крупных масс танков.
Рутинные замечания о "недостатках в одиночной подготовке бойца" и полное
отсутствие указаний оперативного характера690. Война была на пороге,
гигантская военная машина