ода в 18-ю армию с проверкой хода выполнения
приказа ј 227, в частности, писал заместителю начальника Главного
политуправления РККА Шикину: работники политотдела Емельянов, Брежнев,
Рыбанин, Башилов "не способны обеспечить соответствующий перелом к лучшему
в настроениях и поведении (на работе и в быту) у работников
политуправления фронта... По словам полкового комиссара тов. Крутикова и
старшего батальонного комиссара тов. Москвина, и другие работники
подвержены в своей значительной части беспечности, самоуспокоенности,
панибратству, круговой поруке, пьянке и т.д."883. Я не могу утверждать,
что все, написанное полковым комиссаром Синянским (а в записке говорится и
о других "грехах"), является истиной. Мне хотелось лишь подчеркнуть, что
любая критика в адрес Брежнева тогда была исключена.
  Мы были пленниками ложного сознания. Часто людей невольно ставили перед
выбором: или в книге все будет "как надо", или она не выйдет в свет. И
еще. Не хочу никого обидеть, но скажу. Большинство мемуаров полководцев
написаны "литературными обработчиками" - людьми, часто весьма далекими от
пережитого авторами книг. Да, они пользовались материалами, рассказами
мемуаристов, но в конечном счете писали они, а не авторы воспоминаний.
Хотим мы или не хотим, но очень часто личностное восприятие автора
теряется, слабеет. Хорошо сказал о военных мемуарах И.Х. Баграмян: "Они в
очень большой степени зависят - кому какой полковник достался". Писать
через "посредника", что иногда неизбежно, - это всегда значит терять нечто
неповторимое, истинно авторское...
  Написав "мышление стратега?", я хотел лишь беспристрастно взглянуть на
особенность стратегического мышления человека, стоявшего во главе нашего
народа и армии в Великой Отечественной войне. Скажу сразу: что касается
мышления, то в отдельных областях Сталин имел некоторые преимущества перед
многими советскими полководцами, но были и такие области, где он так и не
смог избавиться от дилетантства, односторонности, некомпетентности,
шаблона до конца войны. Впрочем, давайте по порядку.
  Думаю, в полном смысле слова Сталин не был полководцем. Полководец - это
военный деятель. К ним относят, пожалуй, не столько по должности, сколько
по таланту, творческому мышлению, глубокому стратегическому видению,
военному опыту и компетенции, богатой интуиции и воле. Сталин обладал
далеко не всеми этими качествами. Это был политический руководитель:
жесткий, волевой, целеустремленный, властолюбивый, который в силу
исторических обстоятельств вынужден был заниматься военными делами.
Сильная сторона Сталина как Верховного Главнокомандующего была
предопределена его абсолютной властью. Но не только это поднимало его над
другими военными деятелями. Он имел преимущество перед иными полководцами
в том, что глубже их видел (в силу своего положения лидера страны)
зависимость вооруженной борьбы от целого спектра других, "невоенных"
факторов: экономического, социального, технического, политического,
дипломатического, идеологического, национального. В силу своего положения
он лучше, чем члены Ставки, работники Генштаба, командующие фронтами, знал
реальные возможности страны, ее промышленности и сельского хозяйства. У
Сталина было, если так можно сказать, более универсальное мышление,
органически связанное с широким кругом невоенных знаний. Это преимущество,
повторяю, определялось положением Сталина как государственного,
политического, партийного деятеля. Полководческая, военная грань была лишь
одной из многих, которая должна быть присуща государственному деятелю
такого уровня.
  По своему статусу Сталин был полководцем - Верховным Главнокомандующим. Но
каким? Давайте еще раз обратимся к прошлому.
  Военные историки часто ссылаются на Наполеона. Его высказывания считаются
классическими. Бонапарт, рассматривавший соотношение ума и характера у
полководца, считал: "Люди, имеющие много ума и мало характера, меньше
всего пригодны к этой профессии. Лучше иметь больше характера и меньше
ума. Люди, имеющие посредственный ум, но достаточно наделенные характером,
часто могут иметь успех в этом искусстве"884. Разумеется, под умом надо
понимать не только процесс отражения объективной реальности, дающий знание
о существующих в реальном мире связях, свойствах и отношениях, но и
компетентность в конкретной сфере военного дела. Как писал советский
ученый Б.М. Теплов, для интеллектуальной деятельности полководца "типичны:
чрезвычайная сложность исходного материала и большая простота и ясность
конечного результата. Вначале - анализ сложного материала, в итоге -
синтез, дающий простые и определенные положения. Превращение сложного в
простое - этой краткой формулой можно обозначить одну из самых важных
сторон в работе ума полководца"885. Другими словами, мышление полководца
позволяет видеть одновременно целое и детали, движение и статику.
Подлинное мышление полководца - это синтетическая (обобщающая) сила ума,
выражающаяся в конкретности мышления. У полководца должны быть одинаково
сильны ум и воля, интеллект и характер. Мы знаем, что порой на первый план
выходит то один, то другой компонент. Но ум и воля всегда должны выступать
в единстве. Только тогда полководец будет в состоянии проявить гибкость в
отношении уже принятого решения и одновременно упорство и твердость в
достижении цели.
  Ранее уже отмечалось, что Сталин был умным человеком, но с заметно
выраженными чертами догматического мышления. Верховный, если так можно
выразиться, мыслил по "схеме". Самой слабой стороной его стратегического
мышления являлось господство общих соображений над конкретными. Правда, в
обобщающем анализе это могло стать как раз сильной стороной. Политик в
Сталине всегда брал верх над военным деятелем. Скажу точнее: искушенный,
жесткий политик брал верх над непрофессиональным военным. Для стратега,
безусловно, общие соображения всегда важны, но у Сталина они нередко
заслоняли конкретные проблемы. И наоборот, когда Сталин пытался
сосредоточиться на чем-либо одном, конкретном, то он терял контроль над
вопросами более общего порядка. Например, в те дни, когда назревала
харьковская катастрофа, Сталин третью декаду мая 1942 года, как явствует
из анализа его работы тех дней, активно занимался обеспечением проводки
караванов судов в Баренцевом море, делами Волховского фронта, организацией
ударов по аэродромам противника на Западном фронте, выделением катеров для
Ладожской военной флотилии, дальнейшей передислокацией войск для
уничтожения демянской группировки и т.д. Сталину не хватило
стратегического ума для концентрации своих усилий, Генштаба,
представителей Ставки на главном в тот момент участке советско-германского
фронта. Сталин, как Тимошенко и Хрущев, не сразу почувствовал глубину
опасности. Игнорируя, как обычно, решения и действия главкоматов, Сталин в
данном случае довольно беспечно подошел к выводам и заверениям
командования фронта и штаба Юго-Западного направления. Слабая оперативная
подготовленность не позволила выделить стратегически важное звено;
интуиция вовремя не подсказала Верховному грозную опасность.
  Слабой стороной мышления Сталина как полководца была известная
оторванность от временных реалий. Это отмечали и Жуков, и Василевский.
Очень часто Сталин, загоревшись какой-либо идеей, требовал немедленной ее
реализации. Нередко, подписывая директиву фронту, он отводил на ее
осуществление всего несколько часов, что обычно обрекало штабы и
объединения на неподготовленные, поспешные действия, ведущие к неудаче.
Так, Западный фронт в 1942 году несколько раз получал распоряжения и
приказы Сталина, сопряженные с переброской соединений на 50 - 60
километров (с одного участка фронта на другой), а совершить эти маневры
следовало всего за пять-шесть часов! За это время приказ едва-едва доходил
до непосредственных исполнителей. До конца войны Сталин не мог постичь
истины: взмах руки Верховного не означает моментального исполнения его
воли в полках и дивизиях. Этот недостаток мышления Сталина связан с
исключительно слабым представлением о жизни войск, их быте, работе
командиров, последовательности и порядке исполнения приказов и
распоряжений.
  Будучи невоенным человеком, Сталин, решая те или иные оперативные вопросы,
больше полагался не на конкретное знание ситуации, обстановки, а на примат
нажима, давления на военачальников и штабы. При этом часто его
распоряжения, выводы диктовались лишь соображениями здравого смысла, а не
стратегической или оперативной оценкой. Я уже приводил немало подобных
документов.
  Отчитывая Голикова 30 июня 1942 года за потерю связи со своими
соединениями, Сталин в сердцах бросает командующему Брянским фронтом:
"Пока Вы будете пренебрегать радиосвязью, у Вас не будет никакой связи и
весь Ваш фронт будет представлять неорганизованный сброд... Плохо Вы
поворачиваетесь и вообще Вы опаздываете. Так воевать нельзя..."886
Здесь Сталин вторгался в обстановку скорее как политический руководитель,
требуя улучшить руководство войсками с плохо скрытыми угрозами. Волевое
начало в интеллекте Верховного обычно брало верх... Иногда в его
телеграммах просто констатировалась убийственная ситуация, без каких-либо
выводов и распоряжений. Но эта констатация выглядит зловеще.
  "Командующему Северо-Кавказским фронтом
Государственный Комитет Обороны крайне недоволен тем, что от Вас нет
регулярной информации о положении на фронте. О потерях территории
Северо-Кавказского фронта мы узнаем не от Вас, а от немцев. У нас
получается впечатление, что Вы, охваченные паникой, отступаете без пути
(так в тексте. - Прим. Д.В.) и неизвестно когда наступит конец Вашему
отступлению.
  10 августа 42 г. 20.45.
  И. Сталин"887.
  Подобные напоминания Верховного действовали мобилизующе. "Стимулятор" был
испытанным: страх, боязнь быстрых решений, которые, в лучшем случае, могли
опустить военачальника на несколько ступеней вниз по служебной лестнице, а
иногда им могли заняться люди Берии.
  В 1943 - 1945 годах Сталин, как стратег, полководец, с помощью своих
военных помощников постиг ряд важных истин оперативного искусства.
Верховный понял, например, что к обороне нужно и можно переходить не
только когда к этому принуждает противник, но и, как в некоторых операциях
1942 года, заблаговременно, а в последующем и преднамеренно, для
подготовки к наступательным действиям. Напомню, Сталин очень не любил
оборону. С ней у Верховного были связаны самые мрачные воспоминания и
переживания. Он помнил, как 16 сентября 1942 года, вскоре после обеда,
Поскребышев вошел и молча положил перед Сталиным экстренное донесение
Главного разведуправления Генштаба за подписью генерала Панфилова о
радиоперехвате трансляции из Берлина.
  "Сталинград взят доблестными немецкими войсками. Россия рассечена на
северную и южную части, которые скоро впадут в состояние агонии..."
Верховный несколько раз перечитал лаконичное сообщение, невидящими глазами
уставился в окно кабинета, за которым где-то далеко на юге, кажется,
произошла катастрофа. Почти четверть века назад он боролся там, находясь в
критической ситуации. И тогда выстояли... Почему не могут сейчас? Что за
командиры? Только на днях он отстранил от должности командующего 62-й
армией генерала Лопатина, командиров корпусов Павелкина и Мишулина... Ему
и в голову не приходило, что целому слою молодых офицеров, которые за
три-четыре года прошли путь от командиров рот до командиров корпусов,
просто не хватало знаний, опыта, умения. Да дело не только в командирах.
Сталин ни разу не сказал своим соратникам и помощникам, что недооценка
опасности нового немецкого наступления на Южном направлении дорого
обошлась стране. Вглядываясь в щель полузашторенного окна, боясь услышать
подтверждения немецкого сообщения, Сталин уже думал о том, как продолжать
борьбу дальше. Колебаний в этом вопросе у него не было. Негромко сказал
Поскребышеву:
  - Соедините меня с Генштабом. Быстро...
  Через минуту он диктовал генералу Бокову телеграмму Еременко и Хрущеву:
"Сообщите толком, что у Вас делается в Сталинграде. Верно ли, что
Сталинград взят немцами? Отвечайте прямо и честно. Жду немедленного ответа.
  И. Сталин.
  16.9.42 г. 16 часов 45 мин.
  Передано по телефону тов. Сталиным. Боков"888.
  Обороняться не умели. Защищались часто натужно, компенсируя просчеты
руководства не только большими потерями, оставлением все новых и новых
территорий, но и беспримерным упорством бойцов. В конце войны Сталин
вспоминал ее первые полтора года, как длинный и кошмарный сон. Пережил
много разочарований. Ни один командующий приграничным округом, ставший
командующим фронтом, как и маршалы Ворошилов, Буденный, Кулик, не оказался
на высоте положения. Сталину было трудно признаться самому себе, что
остановить врага в конце концов удалось ценой огромных территориальных,
материальных и прежде всего людских потерь. Не благодаря "мудрой
сталинской" стратегии, а в результате подвижничества всего народа. Такова
была плата за предвоенные ошибки, просчеты, террор, самоуверенность. Но
сказать "вождю" об этом было некому.
  Для Сталина всегда была важна только цель. Его никогда не мучили угрызения
совести, чувство горечи и боль от огромных потерь. Его лишь пугало, что
разбито столько-то дивизий, корпусов и армий. Ни в одном документе Ставки
не нашла отражения озабоченность Сталина слишком большими людскими
потерями. Та, настоящая грань военного искусства, суть которой в том,
чтобы достичь поставленных целей с минимальными потерями, Сталина мало
интересовала. Верховный считал, что как победы, так и поражения в войне
непременно собирают скорбный урожай. Жертвы, массовые жертвы, по Сталину,
неизбежный атрибут современной войны. Может быть, Сталин так считал,
поскольку был Верховным Главнокомандующим огромной по численности армии? К
концу войны в Вооруженных Силах было около 500 стрелковых дивизий, не
считая артиллерийских, танковых, авиационных. Это в два раза больше, чем
накануне войны. Правда, по численному составу советские дивизии
значительно уступали немецким, но Сталин, несмотря на неоднократные
предложения военачальников, не пошел на укрупнение соединений. При такой
огромной военной мощи, хорошо налаженной системе пополнения войск Сталину
казалось совсем необязательным ставить достижение стратегических целей в
зависимость от уровня потерь. В директивах были обычными такие страшные по
своей сути формулировки:
  "Верховное Главнокомандование обязывает как генерал-полковника Еременко,
так и генерал-лейтенанта Гордова не щадить сил и не останавливаться ни
перед какими жертвами..."889 Верховный "мыслил" десятками дивизий. Он
всегда любил крупный масштаб. Поэтому его тезис "не останавливаться ни
перед какими жертвами" - не просто моральная характеристика его
интеллекта, но и характеристика стратегическая. Характеристика предельно
негативная. Достижение цели, по Сталину, не должно ставиться в зависимость
от количества человеческих жертв. Их часто просто не считали.
  Вместе с тем нужно сказать, что Сталин причастен к появлению принципиально
новых форм стратегических действий - операций групп фронтов. Это были
сложнейшие и крупнейшие комплексы боев и сражений, подчиненные единому
замыслу, согласованные по цели, времени и месту. В некоторых из этих
операций участвовали от 100 до 150 дивизий и больше, десятки тысяч орудий,
три-пять тысяч танков, пять-семь тысяч самолетов. Колоссальная мощь,
задействованная в соответствии с игрой стратегического воображения и
расчетами Генштаба, штабов фронтов, на основе анализа многочисленных
факторов и возможностей (своих и противников). Именно здесь, в таких
операциях, где участвовали несколько фронтов, Сталин сам по-настоящему
почувствовал себя полководцем. Крупные масштабы не означали для него лишь
количественное выражение используемой мощи. В них он видел большие
возможности собственного стратегического самовыражения и самоутверждения.
После Московской и Сталинградской битв Сталин постоянно стремился
"сочленить" усилия разных фронтов в новых и новых стратегических
комбинациях. Курская, Белорусская, Восточно-Прусская, Висло-Одерская,
Берлинская, Маньчжурская операции соответствовали не только объективному
ходу дел, но и пристрастию Сталина ко всему крупному, масштабному,
подавляюще огромному. А это были именно такие операции. Полоса наступления
в них нередко достигала 500 - 700 километров по фронту, глубина - 300 -
500 километров, продолжительность - до месяца. Верховный, как всегда,
торопил с началом, был недоволен темпами, раздражался при заминках. Общий
замысел наступательных операций, предлагаемых Генштабом, Сталин схватывал
быстро, иногда предлагал существенные детали, направленные на повышение
мощи ударов.
  Но принципиальные идеи, как альтернативу предложениям Генштаба, Верховный
выдвигал очень редко. Замысел рождался в "мозге армии" - Генштабе. Как
правило, Сталин требовал усилить роль авиации, а после того как летом 1942
года стали создавать танковые армии, обязательно уточнял их задачи,
пристально следя за использованием этих мощных ударных объединений. Анализ
многих архивных документов показывает, что планирование, ход, развитие,
завершение большинства операций не носили явно выраженной "печати"
Верховного. Например, выслушав доклад Жукова о ходе сражения 9 10 июля
1943 года в районе Понырей, Сталин как бы отдавал на откуп окончательное
решение своему заместителю: "Не пора ли вводить в дело Брянский фронт и
левое крыло Западного фронта?" Вопрос был задан тоном, подчеркивавшим
право Жукова решать самому.
  В последние полтора года войны Сталин научился неплохо разбираться в
оперативных вопросах. Часто предлагал в той или иной наступательной
операции осуществить окружение вражеской группировки. После Сталинграда,
не раз выслушав Антонова, он как бы между прочим говорил:
  - А еще один Сталинград немцам здесь устроить нельзя?
  Набор форм боевых действий, которые он усвоил, не был богатым. Но он
постигал военное искусство, по достоинству оценивая предложения, которые
делались командующими фронтами, военными членами Ставки. Верховный, как я
уже сказал, питал слабость к такой форме наступательных действий, как
окружение и уничтожение противника ударами нескольких фронтов (Белорусская
и Ясско-Кишиневская операции). Ему очень импонировала идея организации и
проведения ряда последовательных операций, с различными временными
интервалами, на различную глубину. Придет время, и все хором будут
говорить, что эта концепция - плод "стратегического гения Сталина". Однако
для него явились откровением предложения Генштаба и фронтов о нанесении
нескольких "дробящих" ударов с развитием их вглубь и на флангах (в
Орловской операции); о расчленении крупной группировки противника и
уничтожении ее по частям (в Висло-Одерской операции).
  Сталин, допустивший крупные просчеты в определении направления главного
удара фашистских войск в первый период войны, был более осмотрителен при
определении основных усилий советских войск, когда они перешли в
контрнаступление и наступление. Зимой 1942/43 года и летом 1943 года
Сталин поддержал мнение военного руководства о необходимости добиться
стратегического успеха на Юго-Западном направлении. Но уже летом 1944 года
стало очевидным, что предложение Генштаба о перенесении центра тяжести
наступательных операций вновь на Западное направление может ускорить
разгром фашистской армии.
  Еще раз подчеркну: сам Сталин не выдвигал стратегические идеи операций, но
в 1943 - 1945 годах был в состоянии оценить их по достоинству. Выслушав
военных членов Ставки, командующих фронтами, Сталин одобрял решения,
которые обычно поддерживались большинством. Пожалуй, его "гениальность" во
второй и третий периоды войны чаще всего выражалась в понимании и
одобрении рациональных предложений, выдвигаемых Жуковым, Василевским,
Антоновым, командующими фронтами.
  Нажим, требования "любой ценой" были в основе действий Сталина, но его
мысль порой достаточно пытливо искала пути повышения эффекти