лишь два), везде даны
ясные однозначные оценки. По предложению Сталина авторы позаботились,
чтобы каждая глава завершалась "Краткими выводами", написанными в стиле
политических инструкций. Остается лишь заучить "разжеванные положения".
Такая книга стала основным орудием активного насаждения догматического
мышления в партии и стране. Так, мумии-антиистины перекочевывали из книги
в общественное и индивидуальное сознание. Отныне вся система политического
образования и партийного просвещения на долгие годы была основана на
"Кратком курсе", доносившем до сознания миллионов людей грубо
деформированные фрагменты ленинизма. Едва ли стоит удивляться, что и
сегодня так много приверженцев "вождя"! "Краткий курс" сыграл здесь не
последнюю роль.
  По сути, кроме узкого круга людей - ученых, интеллигентов, - поколения
30-х и 40-х годов не знали марксистской теории. Зато "Краткий курс", чьим
авторов скоро стал считаться сам "вождь", был буквально "нафарширован"
сталинскими цитатами. Например, последние три главы "Курса", объемом
немногим более семидесяти страниц, содержат более шести десятков (!)
упоминаний, цитат, выводов Сталина. Сам автор "Краткого курса" сделал себя
и главным его "героем". Выступая 1 октября 1938 года перед пропагандистами
Москвы и Ленинграда в связи с выходом "труда", Сталин проводил свою
магистральную мысль: без учеников Ленина (конечно, "вождь" имел в виду
лишь себя), которые били в "одну точку", он не уверен, была бы ли
Советская власть. Рекомендовал изучать "Краткий курс" вместе с "книгой
товарища Сталина "Об основах ленинизма", которая дает все основное".
"Краткий курс" Сталин назвал "манифестом - песнью песней марксизма".
Учитывая состав совещания, не преминул предупредить, что мы "часть
интеллигенции не воспитывали; ее завлекли в свои сети иностранные
разведки. Это добыча иностранных разведок"1098. Наставляя пропагандистов,
как использовать "манифест", Сталин одновременно предостерегал от
вольнодумства, которое может кончиться лишь "сетями иностранных разведок".
Отныне "Краткий курс" стал сталинским цитатником, по которому проверялась
ортодоксальность и политическая надежность каждого.
  Подобная идеологическая пища, догматическая и антиисторическая по своему
содержанию, вела к духовному обнищанию, теоретическому упрощению и
примитивизму. Сталин удобрил почву для взращивания обширной прослойки
элементарно мыслящих людей, из которых непрерывно рекрутировались
карьеристы, доносчики, ревностные службисты, бездумные исполнители. Именно
эта прослойка пополняла бюрократический аппарат, карательные органы, ряды
функционеров разных уровней. Маленков, как свидетельствует его архивный
фонд, пропустил "через себя" многие тысячи людей, назначавшихся на
партийную работу (выбирали на пленумах автоматически), в органы внутренних
дел, аппарат министерств. Критерием идейной, теоретической зрелости
служили отсутствие "компроматов" со стороны органов и работа над
сталинской "настольной книгой". Некоторых людей вызывали в Москву для
беседы. Сам Маленков, с одутловатыми щеками, важный, развалившись в
кресле, или чиновник по его указанию среди задаваемых вопросов обязательно
подбрасывали и один-два из "Краткого курса" или других сталинских работ:
  - Какой уклон является главным, наиболее опасным? (Тут был подвох; не всем
удавалось вспомнить, что Сталин учил: главный уклон тот, с которым
перестали бороться.)
  - Когда и где товарищ Сталин сказал: "Кадры решают все"?
  И другие подобные "премудрости".
  Идейного заряда "Краткого курса" хватило более чем на десятилетие. До
войны сталинский цитатник господствовал в общественном сознании не только
потому, что этого добивались пропагандисты, но и потому, что миллионы
людей, повторю еще раз, как бы увидели в одной книге предельно сжатое и
доступное изложение целой эпохи. Большинство не понимало, что портрет
времени, набросанный в "Кратком курсе", был до предела искажен. Насаждение
догматического мышления в стране осуществлялось всей системой
политического воспитания. Наиболее заметными проводниками сталинской линии
в этом вопросе были А.А. Жданов, после его смерти М.А. Суслов.
  Жданова Сталин заметил давно. Конечно, многое о нем "вождь" узнал позже,
когда молодой секретарь Нижегородского губкома партии в 1925 году вошел в
состав ЦК (кандидатом в члены). В 1929 году Сталин пригласил секретаря
Нижегородского крайкома партии к себе в Кремль на беседу.
Тридцатитрехлетний крепыш произвел на генсека хорошее впечатление.
Расспросил о положении в городе, о настроении людей, о том, как в городе
отнеслись к высылке Троцкого, исключению из партии и ссылке большой группы
его сторонников. Попутно поинтересовался, кто из родных Жданова живет
сейчас в его родном городе Мариуполе, поддерживает ли он связь с
Шадринском, где началась его партийная карьера в годы гражданской войны.
Жданов, удивившись про себя осведомленности генсека, коротко и толково обо
всем доложил, с оптимизмом оценил перспективы начала колхозного движения в
крае, заявил о стремлении большевиков краевой организации досрочно
выполнить пятилетний план. Попрощались. Сталин что-то пометил в своей
загадочной тетради. Умные глаза, интеллигентен, ничего не попросил, как
бывает в таких случаях (машин, людей, дополнительные ассигнования). Оценка
молодым секретарем перспектив колхозного движения и необходимости ударного
развития промышленности удивительно совпали с тем, что думал об этом сам
Сталин.
  А Жданов, вернувшись в Нижний Новгород, поинтересовался, где должна
состояться ближайшая по срокам партийная конференция. Оказалось - в
Сормовском районе. Поехал и выступил там с докладом, уделив главное
внимание тем выводам и указаниям, которые получил во время беседы от
Сталина. Особо обратил внимание партийцев, что еще не все сторонники
Троцкого разоружились, призвал к бдительности1099. В следующем году, на
XVI съезде партии Жданов избирается уже членом ЦК. Затем карьера его стала
еще более стремительной. В 1934 году Жданов после убийства Кирова
возглавил Ленинградскую партийную организацию и одновременно стал
секретарем ЦК ВКП(б). С февраля 1935 года - кандидат в члены, а с 1939
года - член Политбюро. Был близок лично к Сталину (его семья даже
породнилась с "вождем", когда сын Жданова Юрий после смерти отца женился
на Светлане Аллилуевой. Но брак был непрочным). Сталин был доволен
Ждановым и как членом Военного совета Ленинградского фронта. В 1944 году
по инициативе Верховного Жданову присваивают звание генерал-полковника. В
то время лишь единицы среди политработников удостаивались этого высокого
звания.
  В конце войны Сталин испытал Жданова, если так можно сказать, на
военно-дипломатическом поприще, когда тот вел дела с финнами, после того
как в 1944 году с ними было заключено перемирие. В архиве Жданова
сохранился ряд телеграмм Сталину. Вот одна из них:
  "Товарищу Сталину И.В.
  Товарищу Молотову В.М.
  Сверхмолния
Сегодня, 18 января 1945 года был у Маннергейма. Встреча проходила один на
один и продолжалась около 2-х часов. Маннергейм сказал, что после многих
лет вражды наступило время произвести коренной поворот в отношениях между
нашими государствами. Военные оборонительные линии против СССР, я
убедился, бесполезны, если нет хороших отношений. В 39 году Маннергейм,
как он заявил, не хотел войны, как и войны 41 - 44 годов, в благоприятном
исходе которой сомневался еще до ее начала. Выразил согласие на
сотрудничество по береговой обороне, а на суше будет защищать страну один.
Спросил, есть ли типовые договора? Я сказал, как будто есть, например с
Чехословакией. Прошу указаний.
  А. Жданов".
  Ответил члену Политбюро не Сталин, а Молотов. Ответил жестко: "Вы забежали
вперед. Заключение пакта с Маннергеймом подобного тому, как мы заключили с
Чехословакией, - это музыка будущего. Надо вначале восстановить
дипломатические отношения. Не пугайте Маннергейма радикальными
предложениями. Выясните лишь его позицию. Молотов".
  Через день Жданов снова докладывает Сталину: "Вновь был у Маннергейма. Я
сказал, что заключение пакта подобного чехословацкому - "музыка будущего",
после восстановления дипломатических отношений. Маннергейм ответил, что он
понимает: Финляндия как страна находится под надзором и пока не может
иметь другой тип отношений с СССР. Было видно, как он разочарован". Далее
следовали конкретные вопросы по линии Союзной контрольной комиссии1100.
Сталин утвердил предложения советской стороны, подумав, возможно, что
после войны можно будет использовать Жданова при решении и международных
вопросов. К слову говоря, именно Жданов по поручению Сталина занимался
делами Коминформбюро.
  Зачем я делаю такие большие отступления? Чтобы показать: Сталин все время
проверял людей, на которых делал ставку. Иногда - проверял долго, порой
всю жизнь. Но не прощал ни одного крупного промаха. Жданов всегда
оправдывал доверие Сталина, хотя, как знать, если бы не его скоропостижная
смерть в возрасте 52 лет в августе 1948 года, не захватил бы и его
ленинградский смерч? Его сын, Юрий Андреевич Жданов, считает, что Сталин в
конце жизни отца так же к нему остыл, как вначале к Вознесенскому,
Кузнецову, а несколько позже и к Молотову. Но что касается охлаждения
Сталина к Жданову, то это предположения, основанные лишь на ряде косвенных
доказательств Ю.А. Жданова.
  Работая с 1944 года непосредственно в ЦК ВКП(б), Жданов показал себя
жестким, безжалостным куратором идеологии и культуры. Догматизм насаждался
не просто путем обожествления "теоретического гения вождя", он утверждался
в сознании целой системой запретов: что можно и что нельзя показывать
кинематографу, театру, сочинять писателям, музыкантам, писать философам и
историкам... На каждом шагу были бесчисленные табу. Жданов их умело
расставлял, чем оправдывал доверие Сталина. Духовная жизнь после войны
также быстро закоченела, не успев оттаять после 1937 - 1938 годов. В ней
появились свои многочисленные мумии догматизма.
  В сборнике исторических рассказов и воспоминаний, изданном в 1979 году в
Париже, приводятся впечатления очевидца, присутствовавшего в августе 1946
года в Смольном на докладе Жданова о журналах "Звезда" и "Ленинград".
Приведу фрагмент воспоминаний, подписанных инициалами Д.Д.
  "Докладчик вошел с правой стороны, за спиной публики, сопровождаемый
большой группой людей. В руке у него была папка. При электрическом
освещении волосы ярко блестели. У него был вид человека, хорошо поспавшего
и принявшего ванну. Все встали. Раздались аплодисменты. Докладчик подошел
к трибуне. Было пять вечера. Как обычно, был предложен президиум из видных
деятелей литературы. Даже чуть-чуть посмеялись, потому что писатели забыли
предложить в президиум собственного секретаря Прокофьева. Докладчик
улыбнулся и вполголоса пошутил. В зале быстро установилась тишина.
Докладчик минуту помолчал и стал говорить. Через несколько минут
установилась невероятная тишина. Зал онемел и окаменел. Его все более
замораживало, и за три часа он превратился в твердую белую глыбу. Доклад
ошеломил. Люди расходились молча"1101. Таким был Жданов, один из высших
интеллектуальных надсмотрщиков Сталина, хранитель его идеологических мумий.
  Суслова многие в партии, кто знал его действительную роль, называли "серым
кардиналом". Он и Маленков были одними из основных жрецов аппаратной
работы. Сталин в полной мере оценил его (как и Шверника) после своего
70-летнего юбилея. Все было организовано, по мнению "вождя", превосходно.
Идеологическая сторона юбилея была в основном за Сусловым. Думаю, лучше
всего могли бы характеризовать Суслова его собственные высказывания,
допустим, о Сталине и Хрущеве. Высказывания до их смерти или смещения и
после. Я не собираюсь приводить эти диаметрально противоположные, как
будто принадлежащие совершенно разным людям суждения. Словом, Суслов
никогда не отличался принципиальностью в том, что касалось "вождей".
Молился лишь тому, кто был у руля, и безжалостно топтал ушедшего.
  Худой, болезненного вида человек, ходивший всегда в поношенном костюме, он
тем не менее более других ценил жизненные блага. У Суслова было ярко
выраженное "шлагбаумное" мышление: не пускать, не разрешать, не позволять,
не потакать. Его побаивались не только люди среднего уровня, но и
находившиеся рядом с ним. Тридцать пять лет, начиная с 1947 года, он в
качестве секретаря Центрального Комитета заправлял идеологией. Этот
человек сделал очень многое для цементирования догматизма в отечественном
обществоведении не только при Сталине, но и после него. Главный идеолог
партии, однако, не смог за десятилетия своей работы в ЦК выдвинуть хоть
сколько-нибудь запоминающуюся, свежую идею или концепцию. Этот человек всю
жизнь был хранителем догм сталинизма, а затем, формально отринув Сталина,
не переставал всемерно способствовать консервации его старых мифов. Именно
Суслов до самой смерти Сталина был одним из самых рьяных пропагандистов
сталинских работ, "Краткого курса", который незаметно, несмотря на все
усилия, терял свою "идеологическую силу".
  После войны постепенно стало ясно, что этот "шедевр" исчерпал возможности
для идеологического воздействия на людей. Началась не просто стагнация, а
полное омертвление обществоведения. Сталин сделал новые "инъекции" с
помощью своих брошюр "Марксизм и вопросы языкознания" и "Экономические
проблемы социализма в СССР". Реагируя на многочисленные письма, вызванные,
в частности, первой работой, некоторые из ответов Сталин по своему
обыкновению предал гласности. В "Ответах товарищам" Сталин подчеркивал,
что "марксизм не признает неизменных выводов и формул, обязательных для
всех эпох и периодов. Марксизм является врагом всякого догматизма"1102.
Хотя именно марксизм полон догм. Но в данном случае Сталин, естественно,
отождествлял свое "учение" с марксизмом. Новые работы Сталина, которые,
кстати, писали ему крупные ученые, а он лишь придавал им типично
сталинский вид, так же глубоко и безнадежно догматичны, как практически и
все написанное им ранее.
  Справедливости ради скажу: после Ленина Сталин был одним из тех немногих
руководителей, который нередко сам работал над своими статьями, речами,
книгами (за исключением последних). Сейчас я не касаюсь их содержания.
Правда, есть подозрения, что в ряде случаев он заимствовал идеи, положения
для "Основ ленинизма", "К вопросам ленинизма" у других лиц. Но, повторю,
свои работы Сталин, как правило, писал сам. В дальнейшем эта традиция была
утрачена: в какой-то мере Хрущев, но особенно Брежнев, Черненко да и
другие лишь "озвучивали" написанное другими. В Соединенных Штатах,
например, известны фамилии спичрайтеров, готовящих речи президентам. В
этом, видимо, нет ничего предосудительного. Но когда люди начинают
издавать многочисленные тома своих сочинений, едва ли даже прочитав их?!
Думаю, Брежнев, например, не только ничего не писал сам, но и никогда не
читал своих трудов, заключенных в обложки величественных фолиантов. Он не
понимал, что "его" многочисленные тома - письменные памятники его
тщеславию и посредственности.
  Попытка Сталина оживить в конце своей жизни закостеневшее обществоведение
оказалась запоздалой. Судьба отвела ему для этого слишком мало времени.
Что касается работы "Марксизм и вопросы языкознания", то вокруг нее
пропагандистская машина еще успела организовать подобающий шум, появились
многочисленные публикации, брошюры, циклы лекций, привлекающие внимание к
неослабевающей "гениальности" Сталина. Пропагандистам, правда, было трудно
вразумительно отвечать на вопрос, почему стареющий "вождь" на склоне лет
занялся языкознанием, относительно узкой областью науки. Только
специалисты, конечно, могли заметить, что "вождь" явно промахнулся,
критикуя довольно одиозные взгляды академика Н.Я. Марра, которые и в среде
языковедов не пользовались популярностью. К тому же очень многие знали,
что брошюра в значительной степени написана академиком В. В. Виноградовым.
Попытки Сталина попутно рассмотреть некоторые методологические вопросы
(базис, надстройка, классовость, язык, мышление и др.) выглядят часто не
просто примитивно, но и наивно. Вторжение Сталина в весьма специальную
область науки не привело, как он ожидал, к заметному оживлению
общественных наук, не дало желаемого импульса росту его славы "теоретика".
  Более тщательно Сталин готовился к публикации своей экономической работы.
И здесь "вождь", как и в предыдущей брошюре, остался верен катехизисному
принципу: вопросы и ответы. Вопросы об экономических законах, товарном
производстве, законе стоимости и многие другие. Формально труд подготовлен
как замечания по экономическим вопросам в связи с ноябрьской дискуссией
1951 года и оценкой проекта учебника политэкономии, который, как я уже
упоминал, писал Д.Т. Шепилов с небольшой группой ученых. Сталин был уже
стар, и небольшая книжка объемом около 100 страниц, вышедшая в конце 1952
года, за несколько месяцев до его смерти, готовилась другими. Правда,
больной "вождь", как всегда, основательно прошелся несколько раз по
тексту, высказал устные пожелания авторам. Но многие положения брошюры
несут отчетливую личную печать догматического мышления диктатора.
Например, говоря о колхозном производстве, он по-прежнему упорно выдавал
желаемое за действительность. В этом обнаженно проступала полная
некомпетентность и абсолютное незнание Сталиным сельского хозяйства.
Судите сами. По его настоянию в книжку включен такой фрагмент:
"Государство может распоряжаться лишь продукцией государственных
предприятий, тогда как колхозной продукцией, как своей собственностью,
распоряжаются лишь колхозы. Но колхозы не хотят отчуждать своих продуктов
иначе, как в виде товаров, в обмен на которые они хотят получить нужные им
товары"1103. Разве Сталин не знал, что колхозы по-прежнему ничем не
распоряжаются, что положение этого подневольного сословия, в которое
превратила крестьян сталинская аграрная политика, дошло до черты, за
которой была лишь полная безысходность?
  Как правило, в старом, традиционном ключе рассмотрены и многие другие
вопросы политической экономии, исторического материализма. Вновь видна
попытка реанимации давно высохших мумий, сопровождаемая лишь новыми
ошибками или повторением давно сказанного. Правда, похоже, что настоящие
авторы (вольно или невольно) сыграли со Сталиным злую шутку.
Сформулированный ими "основной экономический закон социализма" почти
дословно повторяет то, что более полутора десятилетий назад сказал Карл
Каутский, которого Сталин презирал как реформиста... Каутский, как и
Сталин, определял закон не через прибыль, а через максимальное
удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей
общества.
  Я уже отмечал, что Сталин был исключительно плохим пророком. Большинство
его предсказаний оказались неудачными. Его последняя работа вновь
подтвердила эту оценку. Раскрывая вопрос о неизбежности войн между
капиталистическими странами, Сталин, по существу, повторил тезисы, которые
были актуальны и верны лишь в 30-е годы. Состарившийся "вождь" застыл в
своем понимании мира на уровне тех лет. Он категорически заявил, что
"неизбежность войн между капиталистическими странами остается в силе",
высказав попутно еще более сомнительный и ошибочный тезис о том, что
вероятность войны между капиталистическими странами ныне сильнее, нежели
"между лагерем капитализма и лагерем социализма".
  Сталин, размышляя "по-коминтерновски", явно не понял роль движения
сторонников за сохранение мира: возможно, "при известном стечении
обстоятельств борьба за мир разовьется кое-где в борьбу за социализм, но
это будет уже не современное движение за мир, а движение за свержение
капитализма". По существу, Сталин не почувствовал зарождения нового
подхода к мировым делам. Возможно, ему (но ведь он "гений"!) было трудно
говорить о том, что атомное оружие, которым обладал теперь и Советский
Союз, скоро "перерастет" цели, во имя которых оно создавалось. Сталин не
смог в дымке грядущего увидеть ру