о мыслящих
руководителей была соответствующей. В иных случаях, как, например, в
Итальянской компартии, руководство, и особенно сам П. Тольятти, не
довольствовались ограниченным объяснением феномена сталинизма, а сами
поставили вопрос о его природе. Во Французской компартии к оценке
глубинных вопросов сталинизма, его генезиса и последствий подошли более
осторожно.
  Компартия Китая вначале солидаризовалась с выводами доклада Хрущева, а
затем в условиях усиливающихся межпартийных разногласий перешла от
поддержки к осуждению исторической акции XX съезда. Пожалуй, в
концентрированной форме отношение к Сталину было выражено в совместной
статье двух партийных китайских органов "Женьминь жибао" и "Хунци".
Статья, опубликованная 13 сентября 1963 года, гласила: "На XX съезде КПСС
товарищ Хрущев полностью и огульно отрицал Сталина. По такому
принципиальному вопросу, имеющему отношение ко всему международному
коммунистическому движению, как вопрос о Сталине, он предварительно не
проконсультировался с братскими партиями, а после XX съезда, поставив их
перед совершившимся фактом, стал навязывать им решение съезда". Далее в
статье делались такие выводы: "Все заслуги и ошибки Сталина - это
объективно существующая историческая реальность. Если сопоставить заслуги
и ошибки Сталина, то у него заслуг больше, чем ошибок. Правильное в
деятельности Сталина составляет его главную сторону, а его ошибки занимают
второстепенное место. Каждый честный, уважающий историю коммунист, подводя
итоги теоретической и практической деятельности Сталина в целом, видит
прежде всего эту его главную сторону. Поэтому, правильно познавая,
критикуя и преодолевая ошибки Сталина, необходимо защищать главную сторону
его жизни и деятельности, защищать марксизм-ленинизм, который он отстоял и
развил"1163. Это консервативная позиция, но аргументированная. Была
реакция и иного рода.
  В 1979 году к 100-летию со дня рождения Сталина Э. Ходжа опубликовал в
Тиране книгу "Со Сталиным", где подробно описывал свои пять встреч с
"вождем народов". В книге нет аргументов, обосновывающих неприятие решений
XX съезда КПСС албанским руководством, но есть яростное, эмоциональное
неприятие самой идеи осуждения вождизма. "Никита Хрущев и его
соумышленники, - писал Ходжа, - в "секретном" докладе, с которым они
выступили на своем XX съезде, облили грязью Иосифа Виссарионовича Сталина
и постарались унизить его самым отвратительным образом, самыми циничными
троцкистскими методами"1164.
  По существу, каждая компартия по-своему "переваривала" доклад Хрущева на
XX съезде. Потрясение, растерянность, но и оживление теоретической мысли,
переосмысление прошлого опыта, как и ретроградство, идущее рядом со
стремлением к обновлению, новым формам политической и социальной
деятельности, - все это в высшей степени противоречивое отражение
происшедшего в Москве на XX съезде стало реальностью. Думаю, что едва ли
сам Хрущев мог предполагать, сколь противоречивыми будут последствия его
прорыва.
  В конце концов, Хрущев, оказавшись в центре внимания почти полутора тысяч
делегатов XX съезда вместе с призраком ушедшего в небытие "вождя", едва ли
представлял, что сцена дворца скоро расширится до планетарных масштабов.
На этой арене развернется долгая борьба (она и сейчас еще не закончена)
различных концепций социализма. Силы, стоящие за этой концепцией, готовы
даже применить военную силу, лишь бы законсервировать прошлое,
ограничившись мелким "ремонтом". С одной стороны, ортодоксальной, жесткой,
бюрократической, силовой, бескомпромиссной, одномерной, готовой оправдать
даже преступления во имя торжества идеи. С другой - демократической,
гуманной, многомерной концепции, исходящей из принципа, что высокая идея
может опираться лишь на чистые, человеческие методы и средства, концепции,
в основе которых - исторические компромиссы и сосуществование различных
систем и идеологий. Конечно, у Хрущева еще не было тех концептуальных
взглядов, которые мы приобретаем сегодня. Но осмелюсь сказать, что если не
сводить новое мышление только к современному осмыслению грозных реалий
ядерного мира, а понимать под ним принципиально новое "прочтение" великих
идей гуманизма, то нужно сказать, что Хрущев приоткрыл дверь
социалистического мира для проникновения туда тех духовных ценностей,
которые и ныне кое-кому кажутся ересью. Хрущев сдернул мантию
непогрешимости с тирана, в котором как в кривом зеркале отразились
сложнейшие противоречия эпохи. Сталин оказался непревзойденным мастером
соединения высокой идеи с чудовищным абсурдом.
  Сегодня можно сказать, что XX съезд партии, при всей незавершенности
начатого тогда, дал нам дополнительные возможности не только для
постижения эпохи, но и для углубленного понимания политического портрета
Сталина. Вернусь еще раз к Николаю Бердяеву, который, может быть, глубже,
чем многие, сумел достичь тайны философии истории. Именно она позволяет
через призму вечно пульсирующего бытия найти многие разгадки той или иной
личности или, по крайней мере, надеяться постичь их. "Каждый человек, -
писал Бердяев, - по своей внутренней природе есть некий великий мир,
микрокосм, в котором отражается и пребывает весь реальный мир и все
великие исторические эпохи"1165.
  Каждый исследователь, преодолевая пласты времени и пытаясь понять то, что
безвозвратно ушло, одновременно имеет шанс увидеть "оттиски", иногда очень
слабые, порой кричаще-громкие, работы мысли, воли, страсти человека, чей
портрет он хочет воссоздать. Этому помогают "раскопки" реликтов былого,
отшумевшего, страшного. Реликты сталинизма требуют долгого осмысления.
Подчас кроме анализа конкретных фактов я был вынужден прибегать к методам
философии истории, предстающей в этом случае как пророчество, опрокинутое
назад. Только постигнув прошлое, люди будут способны на пророчества,
обращенные в грядущее.



  Вместо заключения



  Вердикт истории

  Это есть фатальная неудача истории,
о которой уже было говорено.
  Н. Бердяев



  В начале 1945 года, когда исход войны был уже ясен, во время одного из
вечерних докладов Берия молча положил перед Сталиным лист бумаги,
исписанный аккуратным почерком. Рядом - этот же текст, перепечатанный на
машинке в ведомстве наркома внутренних дел. Сталин знал, что ему не
докладывали "пустых" бумажек. Посмотрев внимательно на Берию, "вождь"
углубился в чтение.
  "Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович,
Мы, внуки писателя Льва Николаевича Толстого, Илья Ильич и Владимир Ильич
Толстые с семьями, освобожденные от немецкой оккупации войсками Красной
Армии на территории Югославии, где мы жили 23 года, как эмигранты, просим
о разрешении нам вернуться на Родину, чтобы принять участие в войне.
  В полном сознании ошибочности и преступности своей эмиграции, мы просим
дать нам право и возможность включиться в ту гигантскую борьбу, которую
ведет наш народ под водительством Советской власти за счастье своей
Родины. Помогая Красной Армии в ее боевой работе в районе нашего
местожительства, мы сердцем уже с нею слились и теперь хотим только отдать
свои силы и жизни своей стране.
  Мы надеемся, что Вы, как человек, почувствуете и поймете всю
естественность и искренность нашего стремления и не откажете нам.
  С глубоким уважением
Илья Ильич Толстой
Владимир Ильич Толстой
20 января 1945 года
Новый Бечей, Югославия"1166.
  Сталин поднял голову и вновь посмотрел на Берию. "И здесь, - подумал
Верховный Главнокомандующий, - дворянская гордыня; "...ту гигантскую
борьбу, которую ведет наш народ под водительством Советской власти..."
Хорошо хоть, что власть признали, но не его, вождя... Ход мыслей Сталина
прервал Берия, торопливо говоривший:
  - ...Этот Илья, бывший помещик, в 1916 году окончил Военно-морской корпус
царской армии. В гражданской войне воевал на стороне белых. Бежал после
разгрома Колчака в Харбин, оттуда через Японию и Италию - в Югославию, где
и проживает с 1921 года. С 1933 года член антисоветской организации
"Младоросская партия", а накануне войны руководитель отделения этой партии
в Белграде. До 1939 года сотрудничал в белогвардейской газете "Русское
дело", печатавшей измышления по адресу советского руководства,
пропагандировал монархические идеи. Сильно бедствовал материально, работал
счетоводом, вместе с сыном сапожничали, делали куклы. Сейчас сын Никита
пошел с одной из частей Красной Армии...
  - А что другой Толстой? - перебил Сталин.
  - Владимир Толстой... образование получил в Первом Московском корпусе. До
1917 года был добровольцем на германском фронте. Затем - на стороне белых.
С войсками Врангеля бежал в Константинополь. Зарабатывал на жизнь в
Югославии трудом строительного рабочего, был поденным огородником,
служащим на табачном складе в Македонии...
  - А антисоветская деятельность?
  - Данных пока нет. При немцах сидел в концлагере за симпатии к СССР.
  Сталин молчал. До него дошло слабое эхо гражданской войны, пролившей реки
крови. Не без злорадства подумал: "Сколько теперь таких кающихся будет?
История всем доказала его силу и правоту... Осколки прошлого..." Берия,
словно расслышав мысли "вождя", ввернул:
  - В Югославии, должно быть, немало всяких бывших: белогвардейское
офицерье, казачки... Как в Чехословакии и Болгарии... Думаю, и этих
братьев Толстых надо проверить в лагере... Почему мы им должны делать
исключение?
  Но Сталин, помолчав еще с минуту, неожиданно не согласился со своим
заплечных дел мастером:
  - Бог с ними. Передайте письмо Молотову. Разрешите въезд в страну. Пусть
их судит история...
  Лишь через два с половиной месяца на заявлении Толстых появится наконец
резолюция: "Надо разрешить вернуться обоим в СССР. В. Молотов. 3.IV.45
г."1167. А в октябре семьи внуков великого русского писателя получили
советское гражданство.
  "Пусть их судит история..." Необычное заявление Сталина. Он привык судить
сам. "Вождь" давно уже уверовал, что история может судить всех, кроме
него. Диктатор полагал, что он как бы возвысился над прошлым, настоящим и
будущим. Хотя понимал, что прошлое пожирает многих, а в конечном счете
всех, но едва ли относил это к себе. Христианин, ставший атеистом, он
знал, что эта великая религия славит воскресение. Но ему оно не было
нужно. Он верил, что память о нем не придется искусственно оживлять. Но
суд... Сильный, властный догматический ум Сталина давно пришел к
заключению, что история будет его не судить, а изучать, возвышать,
увековечивать его имя. Ведь сделанное им видят все: могучее государство,
монолитная партия, сплоченный народ, одержавший под его руководством
столько побед. Нет, Сталин не мог даже думать о каком-то суде истории над
собой. Это невероятно. Будет лишь великое воздаяние ему за бессмертные
заслуги.
  Вначале казалось, что все именно так и будет. И через два года после его
смерти в огромной апологетической статье трехтомного энциклопедического
словаря, выпущенного в издательстве "Советская энциклопедия", отмечалось,
что "Сталин - верный ученик и соратник В.И. Ленина, великий продолжатель
его бессмертного дела, вождь и учитель Коммунистической партии Советского
Союза, советского народа и трудящихся всех стран"1168. Но этой инерции
апологетики хватило ненадолго.
  Сегодня мы знаем, что гласный суд над Сталиным начался в феврале 1956 года
и идет уже более трех десятилетий. Но и в годы единовластия были люди,
которые уже тогда открыто высказывали свое неприятие сталинской политики.
Вот несколько примеров. В военных архивах имеется немало донесений в
Политуправление РККА, свидетельствующих о том, что кровавый террор 1937 -
1938 годов вызвал не только слепое, механическое одобрение, но и
растерянность, подавленность, а иногда и протест. Приведу выдержки из
политдонесений корпусного комиссара Говорухина, дивизионного комиссара
Волкова, бригадного комиссара Круглова (в донесениях, как часто тогда
бывало, инициалы не указаны).
  - Лейтенант 101-го артполка беспартийный Шкробат: "Не могу верить Сталину,
что Якир и Тухачевский враги народа".
  - Красноармеец Зубров: "При Николае не хватало виселиц, а теперь не
хватает патронов. Но всех не перестреляют".
  - Преподаватель артшколы Трушинский: "Не является ли сам Сталин
троцкистом?"
- Командир корабля Кириллов: "Не верю, что Бухарин и другие - враги народа
и социализма. Просто они хотели заменить руководство партии"1169.
  Таких фактов в донесениях приводится немало. Как правило, здесь же
сообщается: такой-то "передан в органы НКВД для следствия". Недоумение,
слабый протест тут же подавлялись.
  Сам помню, что уже после войны, где-то в конце 40-х годов, наш сосед в
деревне Прокоп Мочалов негромко говорил моему дяде:
  - Замордовал Сталин колхозы... Это надо же, довел до того село, что уж
сколько лет, как хлеб едим только по праздникам. Все отбирают, одни
налоги... Какой же это социализм?
  Такие, как я, и не ведали, что люди могут и должны жить лучше. Ведь другой
жизни - без нужды, вечных нехваток, ограничений, мобилизации - мы и не
знали. Всеобщая бедность, регламентация и заданность бытия стали нормой.
Судить Сталина могли те, которым было с чем сравнить свою сегодняшнюю
жизнь. Мне документально известны и другие случаи прямых и эзоповских
антисталинских высказываний ряда рабочих, крестьян, инженеров, писателей,
ученых, чье сознание не было полностью замутнено и чья совесть не была
деформирована. Эта тема социального, духовного протеста, пассивного, а
иногда и яростного у нас еще должным образом не изучена.
  Вердикт истории выносит прежде всего народ, который три десятилетия шел за
человеком, жестоко поправшим великую, хотя, вероятно, и утопическую Идею.
В конечном счете попытки реализовать эту идею и после Сталина окончились
огромной исторической неудачей. В ходе "судебного разбирательства" все
сильнее меняется политический облик Сталина. Я уже отмечал, что мне,
возможно, и не удастся написать полный портрет этого тирана. Может быть,
моя попытка ограничится лишь созданием одного из эскизов, пользуясь
которым другие напишут этот портрет. Но уже сегодня ясно, что говорить и
писать о Сталине - это значит всмотреться, вглядеться в эпоху, на щите
которой этот человек оставил столь глубокую и кровавую вмятину. Как бы там
ни было, думаю, что на основе анализа тысяч документов, сталинской
переписки, решений и указаний диктатора, воспоминаний его соратников и
людей, общавшихся с ним, я вправе сделать еще несколько завершающих
"мазков" на этом портрете. А для этого постараюсь ответить на ряд
вопросов, анализ которых, хочу надеяться, поможет нам и нашим потомкам
вынести свой исторический вердикт Сталину и сталинизму.
  Был ли Сталин революционером? По-видимому, да, был. Но каким и до каких
пор? Годы подполья, ссылок, тюрем, время революции и гражданской войны,
влияние Ленина сформировали в этом человеке черты, которые были присущи
тогда многим: веру в истинность идей марксизма; уверенность в том, что
действительность можно преобразовать в соответствии с убеждениями;
склонность к мелкобуржуазному радикализму, абсолютную приверженность
классовым критериям, нигилистическое отношение к демократическим и
гуманистическим ценностям. Это был, как и Ленин, русский якобинец. В силу
своей малозаметности в Октябрьской революции Сталин не дал слишком много
пищи историкам. Он был статистом революции, хотя и числился в ее
руководящем звене. Но есть свидетельства, которые нам были прежде
неизвестны, что Сталин был способен иногда и на самостоятельные решения,
чего не мог не оценить Ленин. Так, на заседании Совета Народных Комиссаров
28 ноября 1917 года, на котором председательствовал Ленин (присутствовали
Троцкий, Стучка, Петровский, Менжинский, Глебов, Красиков, Сталин,
Бонч-Бруевич и некоторые другие), среди многих вопросов обсуждался и
такой. Приведу просто выдержку из протокола:
  "Слушали:
  2. Проект декрета (вносит тов. Ленин) об аресте виднейших членов ЦК партии
врагов народа (кадетов. - Прим. Д.В.) и предании их суду революционного
трибунала.
  Постановили:
  Принять в утвердить (принято единогласно против одного Сталина)"1170.
  Такое поведение Сталина может сегодня показаться невероятным. Возможно,
таким образом Сталин хотел заявить о себе? Документы - вещь упрямая. Этот
малоизвестный факт показывает, что Сталин проделал довольно причудливую
эволюцию в своем развитии революционера. Он не всегда был вампиром. На
первых порах эта эволюция была умеренно позитивной. Не случайно Ленин
согласился на выдвижение Сталина Генеральным секретарем партии и позднее
охарактеризовал его как одного из "выдающихся вождей". Ранее я писал, что,
по моим данным, на пост генсека Сталина выдвинул Каменев. Хотя официальные
сообщения на этот счет иные. Например, Мехлис в газете "Правда" 9 апреля
1949 года прямо утверждал, что Сталин стал Генеральным секретарем "по
предложению В.И. Ленина". Но Мехлис слишком одиозная фигура, чтобы его
заявления брать на веру.
  Сегодня мы знаем, что высокий пост скоро изменил Сталина. В истории
замечено, что власть лучше всякого рентгена "высвечивает" людей. Сталин
стал преображаться. Многие порочные наклонности, дремавшие в этом
малозаметном человеке, быстро проснулись. Сталин "высветил" себя. Но он не
стал другим. Просто Сталин стал вести себя на высоком посту по-ленински:
жестко, коварно, бескомпромиссно.
  После смерти Ленина в генсеке стал еще быстрее умирать революционер и
рождаться диктатор. В начале 30-х годов это был уже первый консул, цезарь.
Говоря словами Жана Жореса, отныне "свет Революции будет мерцать в мрачной
атмосфере Термидора"1171. В тиране уже трудно узнать бывшего
революционера. Разве можно было предположить 28 ноября 1917 года, когда
Сталин выступил против предложения о предании суду лидеров партии кадетов,
что незадолго до своего 70-летия только в сентябре 1949 года Сталин сможет
спокойно, без единого замечания одобрить целую "пачку" приговоров Особого
Совещания при МВД СССР:
  2 сентября - 30 человек к 20 годам каторжных работ;
10 сентября - 52 человека к 20 годам каторжных работ;
16 сентября - 31 человека к 20 годам каторжных работ;
24 сентября - 76 человек к 20 годам каторжных работ1172.
  И так все последующие месяцы, что отвела судьба диктатору. А ведь
подавляющее большинство этих людей не были преступниками. Разве не похож
Сталин на безжалостного палача собственного народа? Разве можно обойтись
без этого характерного штриха на портрете без риска его исказить? Таковы
полюса 30-летней эволюции человека, начавшего социал-демократом и
кончившего жизнь кровавым тираном.
  Сталин был радикалом, но ему никогда не были присущи революционный
романтизм и смелый полет мысли. Даже когда все лидеры большевистской
революции во главе с Лениным надеялись на то, что разгорится пролетарский
пожар мировой революции, Сталин был достаточно холоден к этой идее. Он не
очень верил в нее. Сталин насмешливо улыбался, когда Бухарин на IV
конгрессе Коминтерна (1922 г.) внес предложение о праве пролетарского
государства на "красную интервенцию", ибо "распространение Красной Армии
является распространением социализма, пролетарской власти, революции"1173.
Первый генсек партии весьма скептически смотрел на революционность Европы,
как, впрочем, и Азии. Его больше устраивал "социализм в одной стране".
Можно, пожалуй, сказать, что и Сталину и Троцкому была присуща
мелкобуржуазная революционность. Но если Троцкому требовалась "всемирная
коммунистическая революция", то Сталин, будучи прагматиком, в душе считал
это утопией. Его революционность шла не "вширь", а "вглубь".
  У Сталина были сильны изоляционистские настроения. Придет время, и он
создаст "железный занавес". Посещение человеком (даже по служебным
надобностям) заграницы считалось при Сталине, как, впрочем, и позже, едва
ли не подозрительным фактом. Если в 20-е годы капиталистические страны
создавали кордоны, которые могли препятствовать "большевистской заразе",
то в последующем об этом заботился уже Сталин. И прежде всего потому, что
боялся реальностей. Как мож