переданной послу Германии в СССР Ф. Шуленбургу, в твердых
выражениях осуждалась немецкая акция и доводилось до сведения
руководителей рейха, что Советское правительство "не может признать
включение в состав Германской империи Чехии, а в той или иной форме также
и Словакии..."539.
  В условиях разгоравшегося всемирного пожара нужно было определить
стратегию, которая позволила бы продолжать реализацию
социально-экономических планов развития страны и одновременно обеспечила
бы надежную защиту Отечества. Сторонники политики невмешательства затеяли,
по словам Сталина, "большую и опасную политическую игру". СССР был
вынужден принять участие в этих политических маневрах с весьма неясным
финалом. Обычно в узком кругу, куда несколько раз приглашался и Литвинов,
обсуждался вопрос: какой линии придерживаться в складывающейся обстановке?
"Медовые месяцы" народных фронтов в Европе кончились. Революционная
большевистская волна разбилась о барьеры крепнущего антикоммунизма.
Европейский континент как бы затих в предчувствии, что его вот-вот
захлестнут танковые армады Гитлера. Драма гражданской войны в Испании
подходила к концу, республика агонизировала. Марксистские партии, многие
из которых были разгромлены или ушли в подполье, с надеждой смотрели на
Советский Союз. Влияние Коминтерна заметно слабело. Одна из причин этого
положения - единовластие Сталина в международном коммунистическом движении.
  Отождествляя фактически политику ВКП(б) и Коминтерна, осуществляя
безапелляционный диктат международному союзу коммунистов, Сталин тем самым
его дискредитировал. Трагичны, тяжелы и преступны репрессивные действия
Сталина в отношении деятелей Коминтерна. Страшные грабли террора проредили
Коминтерн и его дочерние организации - КИМ, Профинтерн, Комитет
международной рабочей помощи. Особенно пострадали руководители компартий
Австрии, Венгрии, Германии, Латвии, Литвы, Польши, Румынии, Финляндии,
Эстонии, Югославии, находившиеся в своих странах на нелегальном положении.
Интернационалисты, люди, искавшие в СССР убежище от преследований реакции
на своей родине, попали в жернова карательной машины. Список
репрессированных длинен. Назову хотя бы некоторых деятелей, павших в годы
сталинского беззакония. Члены руководства Германской компартии Г. Ремеке,
X. Эберлейн, Г. Нойман; Польской компартии - Э. Прухняк, Ю. Ленский, М.
Кошутская; Генеральный секретарь Компартии Греции А. Контас; видный
деятель Иранской компартии А. Султан-Заде; Югославской компартии - М.
Горкич, В. Чопич, М. Филиппович; Компартии Финляндии - А. Шотман и Г.
Ровио. Погибли видный деятель международного коммунистического движения Б.
Кун, швейцарец Ф. Платтен - близкий друг В.И. Ленина, венгр Л. Гавро
(награжденный за мужество, проявленное в годы гражданской войны, двумя
орденами Красного Знамени), болгарин Р. Аврамов, удостоенный ордена
Ленина, финн Э. Гюллинг и многие, многие другие. Особенно циничными
действия Сталина были по отношению к Коммунистической партии Польши. Все
руководство партии было фактически уничтожено. Последний член Политбюро
КПП, Белевский, был арестован в сентябре 1937 года. Когда "вождю" показали
проект постановления ИККИ о роспуске КПП, в связи с тем что в ней якобы
"орудовали агенты польского фашизма", Сталин отреагировал весьма
красноречиво: "С роспуском опоздали года на два. Распустить нужно, но
публиковать в печати, по-моему, не следует". К слову сказать,
постановление Президиума ИККИ о роспуске польской компартии не обсуждалось
на заседании, а было принято опросным голосованием с участием всего лишь
шести членов из девятнадцати...
  Сталин не только обескровил центральные органы Коминтерна, но своими
политическими действиями резко усилил сектантские тенденции, низвел
деятельность его аппарата до придатка созданной им бюрократической машины.
Деформация интернационалистских начал, командные, репрессивные методы,
насаждавшиеся Сталиным в Коминтерне, резко ослабили его влияние в массах,
объективно способствовали усилению фашизма.
  Сталин по-прежнему настаивал на своей оценке социал-демократии, ставил ее,
по существу, на одну доску с фашизмом. Во всяком случае, спад
революционной волны в мире он объяснял прежде всего "реформизмом" и
"предательством" социал-демократов. "Вождь" обычно упорствовал в своих
ошибках. Это была одна из них, но особо тяжелая по последствиям и имеющая
дальние ленинские истоки. Вернемся ненадолго в 20-е годы.
  В январе 1924 года, за неделю до смерти Ленина, проходил Пленум ЦК. Среди
других вопросов обсуждался и доклад Зиновьева "О международном положении".
В прениях выступил Сталин. Критикуя Радека за допущенные ошибки в
"германском вопросе", Сталин сформулировал глубоко ошибочный тезис,
который затем постепенно навязал и Коминтерну: опора фашизма - это
социал-демократия, которой мы должны дать "смертельный бой". В своем
выступлении Сталин фактически представил социал-демократию главным врагом
рабочего и коммунистического движения540. В том же, 1924 году в своей
статье "К международному положению" Сталин охарактеризовал фашизм и
социал-демократию как "близнецов". В этом вопросе Сталин не маневрировал,
а долгие годы придерживался одних и тех же ошибочных взглядов. Уже в 1933
году, знакомясь с рукописью одного из известных деятелей Компартии
Германии Ф. Геккерта "Что происходит в Германии", Сталин делает пометку:
"Соц-фашисты? Да". В том месте, где Геккерт пишет, что социал-демократия
качнулась и перешла на сторону фашизма, Сталин добавляет, что именно
поэтому "коммунисты именуют социал-демократов вот уже три года
социал-фашистами"541. Глубокая ошибочность, близорукость вывода Сталина
очевидны. Вместо объединения сил рабочего класса на борьбу с фашизмом
Сталин ориентировал коммунистические партии на борьбу с
социал-демократией. Таким образом подтверждалась истина: коммунизм и
фашизм не совместимы с демократией. Все это ослабляло отпор фашизму -
действительно главной опасности для рабочего и коммунистического движения.
  Советуясь со своим окружением по международным вопросам, Сталин
прислушивался, пожалуй, лишь к Молотову. Его аргументы, представлявшие, по
мнению "вождя", некий синтез гибкости и твердости, соответствовали
обстановке. Сообща с Молотовым они сформулировали "задачи партии в области
внешней политики", которые Сталин изложил на XVIII съезде партии. Четыре
пункта этой программы были переписаны Сталиным буквально за несколько
часов до начала съезда и в конце концов выразили две тесно связанные идеи.
  Во-первых. Продолжать поиск мирных средств предотвращения войны или, по
крайней мере, максимального ее отдаления. Осуществить новые попытки
реализации советского плана коллективной безопасности в Европе. Не
допустить создания широкого единого антисоветского фронта. Соблюдать
максимальную осторожность и не поддаваться на провокации врага.
  Во-вторых. Принять все необходимые, даже чрезвычайные меры по ускорению
подготовки страны к обороне, обратив первостепенное внимание на укрепление
боевой мощи Красной Армии и Военно-Морского Флота. (Вопросы дальнейшего
упрочения оборонного потенциала были обсуждены позднее на XVIII Всесоюзной
партийной конференции в феврале 1941 г.) Сталин не мог не чувствовать:
кровавая чистка обескровила армию.
  Рассмотрение многих вопросов на заседаниях Политбюро в это время было
связано с решением именно этой двуединой задачи. Сталин все время думал,
как усилить работу внешнеполитического ведомства страны, максимально
использовать дипломатические возможности. Его не устраивал нарком: слишком
часто имел особое мнение. Сразу же после майских праздников над Литвиновым
занес руку Берия. Появились симптомы скорого ареста: создание вокруг него
вакуума, прекращение вызовов на высокие совещания, ночные "беседы"
работников НКВД с помощниками и близкими Литвинова. Затем вывод из состава
ЦК... Казалось, нужно ждать самого худшего. В наркомате опечатали бумаги
Литвинова. Люди Берии листали записи наркома в его дипломатических
дневниках. В документах Литвинова копия одного из его последних докладов
Сталину: "Посылаю при сем запись своей сегодняшней беседы с английским
послом и перевод английского проекта декларации... Она обязывает лишь к
совещанию, т.е. тому самому, что мы сами предполагаем. Некоторое
политическое значение будет иметь впечатление от создающегося как бы
нового пакта четырех, с исключением Италии и Германии (так в тексте. -
Прим. Д.В.}. Я не уверен в том, что Бек согласится подписать даже такую
декларацию..."542 Литвинов хотел и надеялся, что антифашистский альянс с
западными демократиями может осуществиться... В своем письме полпреду СССР
во Франции Я.З. Сурицу в конце марта 1939 года Литвинов сообщал, что "на
прямое предложение о декларации четырех мы дали прямой ответ о согласии".
Для себя мы решили, подчеркивал нарком, "не подписывать ее без Польши".
Однако ясно, что ответ Польши "достаточно определенен, чтобы понять ее
отрицательное отношение"543. Литвинов считал, что возможный союз СССР с
западными демократиями был бы наиболее надежной гарантией перед лицом
угрозы мировой войны. Вместе с тем именно такой альянс позволил бы
защитить и малые государства, которые готовилась поглотить гитлеровская
Германия. После приема 29 марта 1939 года посланника Литвы в СССР
Балтрушайтиса нарком записал в дневнике: посланник "принес мне копию
германо-литовского соглашения о Клайпеде, сообщив при этом подробности
переговоров". Риббентроп обращался с министром иностранных дел Литвы Ю.
Урбшисом весьма грубо, вручив ему проект соглашения и потребовав
немедленного подписания. Когда Урбшис стал возражать, Риббентроп заявил,
что "Ковно (Каунас. - Прим. Д.В.) будет сровнен с землей, если соглашение
не будет немедленно подписано, и что у немцев все для этого готово.
Риббентроп наконец согласился отпустить Урбшиса в Ковно с условием, что он
немедленно вернется с подписанным соглашением..."544. После бесед с
Литвиновым Сталин почувствовал, что тот совершенно не верит Гитлеру и
готов настойчиво добиваться соглашений с западными демократиями. Такая
заданность и предопределенность позиции наркома иностранных дел показались
Сталину подозрительными. В разговоре с Берией он распорядился внимательнее
присмотреться к Литвинову. Но худшего, по капризу самого же диктатора, не
произошло. Однако уход Литвинова с поста был воспринят в Берлине как
"добрый сигнал". Временный поверенный в делах СССР в Германии Г.А. Астахов
докладывал в Москву: немцы считают, что появились шансы улучшения
германо-советских отношений. "Предпосылки для этого усилились в связи с
уходом Литвинова..."545 Сталин остановил своего Монстра в последний момент
и ограничился снятием Литвинова с поста наркома иностранных дел, передав
этот пост Молотову. Выдвигая на этот участок фактически второго человека в
государстве, "вождь" хотел дать понять всем, какое большое значение СССР
придает внешнеполитическим вопросам, делу сохранения мира. Сталин решил,
что подписанные в середине 30-х годов договоры о взаимной помощи с
Францией и Чехословакией не сработали. Но все это будет в мае 1939 года...
  Когда в 1938 году Гитлер готовился поглотить Чехословакию, Сталин
неоднократно (в марте, апреле, мае, июне, августе) поручал Наркомату
иностранных дел находить формы и способы публичного подтверждения
готовности СССР защитить Чехословакию. Казалось, и президент Бенеш
склоняется к тому, чтобы принять эту помощь. 20 сентября из Москвы вновь
был послан положительный ответ на запрос Праги о возможности и готовности
СССР защитить Чехословакию от готовящегося вторжения546. Нарком обороны
подписал директиву, согласно которой в Киевском особом военном округе
(КОВО) создавалась специальная группировка войск: в Белорусском особом
военном округе (БОВО) намечались оперативные передвижения соединений для
создания соответствующих группировок. Были проведены учения. Укрепрайоны,
система ПВО приводились в боевую готовность. В конце сентября начальник
Генштаба Б.М. Шапошников направил в западные округа телеграмму следующего
содержания: "Красноармейцев и младших командиров, выслуживших
установленные сроки службы в рядах РККА, до особого распоряжения из рядов
армии не увольнять"547. В ряде регионов провели частичную мобилизацию. В
боевую готовность было приведено более 70 дивизий. А в это время шел
мюнхенский сговор... Сталин понял, что боязнь "коммунистической заразы"
будет сильнее голоса рассудка. И он не ошибся.
  Чехословацкое правительство в сложившихся условиях не сумело поставить
национальные интересы выше классовых. Под давлением Англии и Франции оно
капитулировало перед Гитлером. Франция фактически также пошла на
аннулирование договора с Чехословакией. В этих условиях, размышлял Сталин,
главное - не дать сблокироваться империалистическим государствам против
Советского Союза. По его указанию Литвинов, а затем и Молотов стали
активно прощупывать возможности срыва западного сговора против СССР.
Сталина очень беспокоило содержание "мюнхенской корзины": англо-германская
декларация о ненападении, подписанная в сентябре 1938 года, и такое же
франко-германское соглашение (декабрь 1938 г.). Фактически эти
договоренности дали Гитлеру свободу рук на востоке. Мало того: при
определенных условиях соглашения, полагали в Кремле, могли стать основой
антисоветского союза. Сталин понимал, что если это произойдет, то худшую
ситуацию для страны придумать трудно.
  Еще до XVIII съезда Сталин дал указание наркому иностранных дел выйти с
предложением к британскому и французскому правительствам начать
трехсторонние переговоры, чтобы выработать меры по пресечению дальнейшей
фашистской агрессии. Англия и Франция, намереваясь оказать давление на
Гитлера, согласились на эти переговоры. Однако их намерения выявились
довольно быстро. Многочисленные источники доказывают, что Лондон и Париж,
скорее всего, хотели направить агрессию Гитлера на восток и неохотно
слушали о "заградительном вале", который предлагал создать Советский Союз.
М.М. Литвинов писал И.М. Майскому, советскому полпреду в Лондоне: "Гитлер
пока делает вид, что не понимает англо-французских намеков насчет свободы
действий на востоке, но он, может быть, поймет, если в придачу к намекам
кое-что другое будет предложено ему Англией и Францией"548.
  Знакомство с дневниками В.М. Молотова, его заместителя В.П. Потемкина,
неоднократно встречавшихся с английским послом У. Сидсом и французским -
П. Наджиаром, показывает, что в общей форме эти дипломаты не отрицали
вероятности военного соглашения с СССР с целью пресечения возможной
германской агрессии. Но от рассмотрения конкретных вопросов явно
уклонялись. В особняке НКИД на Спиридоньевке, 17 шли политические маневры.
Если бы тогда стороны знали, что они упускают исторической важности шанс!
Ведь в случае создания антифашистской коалиции еще в 1939 году очень
многое могло быть по-другому. Представители западных держав неоднократно
интересовались: "Означает ли уход Литвинова с поста наркома иностранных
дел какое-либо изменение внешней политики СССР?"549 Во время беседы 11 мая
1939 года В.М. Молотова с временным поверенным в делах Франции в СССР Ж.
Пайяром последний спросил наркома:
  - Будет ли советская политика такой, какой она была и при Литвинове?
  - Да. Во французском и английском правительствах чаще происходят смены
министров, не вызывая особых осложнений...
  - Можно ли считать, что статья "К международному положению",
опубликованная в "Известиях", выражает мнение правительства?
  - Это мнение газеты. "Известия" - орган Советов депутатов трудящихся,
которые являются местными органами. "Известия" нельзя считать
официозом...550
Таково было отношение Молотова к Советам и к "Известиям". А официально
новый нарком иностранных дел не отмежевывался от линии Литвинова. Хотя
проницательные политики понимали, что у Германии теперь больше шансов
помешать союзу западных демократий с СССР. В условиях взаимного недоверия
это было сделать легче. Сегодня нам ясно, какую роковую роль сыграл кризис
доверия, существовавший между договаривающимися сторонами.
  Германия делала все возможное, лишь бы помешать возможному сближению СССР
с Англией и Францией. Накануне начала трехсторонних переговоров между
СССР, Англией и Францией посол Германии в Москве Шуленбург добился встречи
с Молотовым, во время которой достаточно резко проводил главную идею:
"Между СССР и Германией не имеется политических противоречий. Имеются все
возможности для примирения обоюдных интересов". Молотов, который еще не
знал, как пойдут советско-англо-французские переговоры, ответил осторожно
и уклончиво: "Советское правительство относится положительно к стремлению
германского правительства к улучшению отношений..."551 В это время
английская и французская миссии уже прибыли в Москву, и Сталин одобрил
инструкцию советской делегации на переговорах.
  В начале августа 1939 года "команда" Берии подготовила справки на членов
английской и французской военных миссий, приехавших в Москву для
переговоров. В них были дотошно описаны Драке, Барнетт, Хэйвуд, Думенк,
Вален, Вийом, другие члены делегаций. В "объективках" говорилось и о том,
что Драке недавно стал морским адъютантом короля, что он имеет царский
орден Святого Станислава, что Думенк в ноябре должен стать членом высшего
военного совета и является специалистом по моторизации армии, но политикой
никогда не занимался552. Сталина эти данные не интересовали. Он сразу
обратил внимание на то, что, кроме нескольких генералов, в делегациях
немало младших офицеров вроде капитана Совиша, капитана Бофра и других.
Сталин бросил Молотову и Берии, находившимся у него в кабинете:
  - Это несерьезно. Эти люди не могут обладать должными полномочиями. Лондон
и Париж по-прежнему хотят играть в покер, а мы хотели бы узнать, могут ли
они пойти на европейские маневры...
  - Но, видимо, переговоры вести надо. Пусть они раскроют свои карты, -
глядя в лицо Сталину, произнес Молотов.
  - Ну что же, надо так надо, - сухо заключил Сталин.
  На начавшихся в августе 1939 года военных переговорах трех делегаций
(советская делегация - К.Е. Ворошилов, Н.Г. Кузнецов, А.Д. Локтионов, И.В.
Смородинов, Б.М. Шапошников) картина быстро прояснилась. Западные страны
не желали распространить свои гарантии на Прибалтийские государства. Более
того, они способствовали их сближению с Германией. Пока шли
англо-франко-советские переговоры, Гитлер навязал свои договоры Латвии и
Эстонии. Враждебную линию по отношению к СССР стала проводить хортистская
Венгрия. Практически не изменилась позиция польского правительства,
которая обозначилась во время беседы министра иностранных дел Польши Ю.
Бека с Гитлером в январе 1939 года. Век заявил тогда, что Польша "не
придает никакого значения так называемым системам безопасности", которые
окончательно обанкротились. В свою очередь министр иностранных дел
Германии И. Риббентроп, встречаясь с Ю. Беком, подчеркнул: Берлин
надеется, что "Польша займет еще более отчетливую антирусскую позицию, так
как иначе у нас вряд ли могут быть общие интересы"553. Стало известно, что
во время секретного визита румынского короля Кароля II в Германию он
заявил Гитлеру: "Румыния настроена против России, но не может открыто
показывать этого из-за соседства с ней. Однако Румыния никогда не допустит
прохода русских войск, хотя часто утверждалось, что она якобы обещала
России пропустить ее войска. Это не соответствует действительности"554.
  Такова была международная ситуация перед началом переговоров. У главы
советской делегации К.Е. Ворошилова в портфеле были инструкции
политического руководства, одобренные 4 августа Сталиным. Документ
именовался "Соображения к переговорам с Англией и Францией". В
"Соображениях" рассматривалось пять вариантов, "когда возможно выступление
наших сил". Причем Германия в документе именовалась "главным агрессором".
Сотрудники наркоматов обороны и иностранных дел дотошно просчитали,
сколько танков, артиллерии, самолетов, дивизий должны вы