коллегиальности в работе Центрального Комитета, которой Ленин придавал
огромное значение. Известно, что в первые шесть лет после Октября в
соответствии с партийными нормами и политической необходимостью было
созвано шесть съездов, пять конференций и 43 пленума ЦК. На всех этих
партийных форумах не было давления авторитетов, коммунисты имели
возможность свободно излагать свою точку зрения, формулировать позицию по
тому или иному вопросу. Как правило, важнейшие документы, принимавшиеся
партией, были плодом коллективных усилий и разума. В процессе выработки
решения принимались во внимание (или к сведению) самые различные подходы и
мнения. Свидетельство тому - жаркие споры, компромиссы, многочисленные
дискуссии по узловым вопросам внутренней и внешней политики партии.
  В то же время, когда после XVII съезда партии стало рельефно
просматриваться культовое обожествление его персоны, "вождь" принял меры к
резкому ограничению коллегиальности в выработке решений. Он уже не
нуждался в других мнениях. С 1934 года (после XVII партсъезда) по 1953 год
(год смерти Сталина), т.е. за двадцать лет, в основном до войны,
состоялось всего два партийных съезда, одна конференция, 22 пленума ЦК.
Перерыв между XVIII и XIX съездами партии - 13 лет! Были годы - 1941,
1942, 1943, 1945, 1946, 1948, 1950, 1951-й, когда Центральный Комитет на
свои заседания не собирался ни разу! Со временем Сталин, а это явствует из
его решений и линии поведения, смотрел на ЦК уже не как на "ареопаг
мудрости", как он еще называл его в 1931 году, а просто как на партийную
канцелярию, удобный подручный аппарат для реализации его решений. По сути,
партия стала послушной машиной выполнения указаний "господствующей
личности". А ведь готовясь к XIV съезду партии в 1925 году и редактируя
проект Устава ВКП(б) (с изменениями), Сталин подчеркнул в знак особой
важности слова: "Очередные съезды созываются ежегодно. Центральный Комитет
имеет не менее одного пленарного заседания в два месяца". Жизнь,
естественно, внесла свои коррективы. Была война, заставившая страну
трансформироваться в военный лагерь и не позволившая скрупулезно
придерживаться принятых норм. И это объяснимо. Но фактически пренебречь
ими...
  Ленин еще на III съезде партии, в далеком 1905 году, в докладе "Об участии
социал-демократии во временном революционном правительстве" говорил:
"Революционный народ стремится к самодержавию народа, все реакционные
элементы отстаивают самодержавие царя (разрядка моя. - Прим. Д.В.).
Успешный переворот поэтому не может не быть демократической диктатурой
пролетариата и крестьянства..."354 Еще на заре века, задолго до победы
социалистической революции, Ленин допускал лишь "самодержавие народа" в
форме "демократической диктатуры". Для Сталина теперь все эти старые речи
о демократии, народном представительстве, коллективном разуме стали как-то
сразу неактуальными, даже наивными. Разве он не выражает интересы народа?
Разве он что-либо хочет лично для себя? Разве марксизм отрицает роль
вождей?.. Единоличный "вождь" все прибирал к рукам: мысль, политическую
волю, социальный арбитраж. Все это становилось похожим на политическое
самодержавие.
  Усилению бюрократических тенденций в партии способствовало специфическое
понимание Сталиным партийного единства. Известно, что в 20-е годы партии
пришлось столкнуться с весьма активным противодействием в проведении своей
политики со стороны отдельных групп коммунистов. Далеко не всегда это были
"враги". Часто особые взгляды, позиции, отличные от принятых, "курсы",
"платформы" возникали от нестандартных оценок ситуации, своеобразного
понимания перспектив движения, а иногда появлялись как результат
особенностей характера отдельных личностей. Но сегодня, анализируя весь
спектр борьбы "оппозиций", "группировок", все больше убеждаешься, что
одним из решающих пунктов разногласий и ожесточенных схваток были проблемы
выбора конкретных путей развития демократии, соотношения "вождь и партия",
роли масс в революционном процессе, хотя отчасти это как бы
камуфлировалось иными мотивами и фразами. Во многих случаях
"оппозиционеры" были просто не согласны с авторитарностью, не готовы к
единомыслию, как духовной униформе, к чему всегда стремился Сталин. Мы,
диалектики, зная, что жизнь движется вперед противоречиями, обычно тем не
менее инакомыслие рассматривали как враждебное проявление. А может быть, в
инакомыслии как раз и выражалось стремление найти более оптимальную
альтернативу? Разве бездумное единомыслие не плодит догматиков, безликих,
равнодушных людей?
  В те годы было, конечно, и немало таких людей, которые сознательно ставили
перед собой цели, не вписывающиеся в программные установки партии. Как
правило, у них были другие идеалы или иные социальные приоритеты. В
условиях разрухи, внешней империалистической опасности, роста различных
оппозиционных группировок по инициативе Ленина на Х съезде партии в марте
1921 года была принята знаменитая резолюция. После доклада, сделанного
Владимиром Ильичом, съезд обязал немедленно распустить все фракционные
группировки. В резолюции ясно говорилось, что единство и сплоченность
рядов партии, обеспечение полного доверия между членами партии и работы
действительно дружной, действительно воплощающей единство воли авангарда
пролетариата, является особенно необходимым в настоящий момент...355 Эта
установка сыграла роль в утверждении монополии на мысль. Она выступала
против разномыслия, борьбы мнений, против фракционных групп с
политическими платформами, не всегда совпадающими с программными и
уставными целями партии.
  Сталин часто обращался к этой резолюции, нанося удары по "оппозициям" и
"уклонам". Постепенно в его устах слова "оппозиция", "оппозиционер"
приобрели вполне определенный смысл, тождественный понятиям "противник",
"враг". В последующем любое, даже частное несогласие отдельных
руководителей с политикой партии и тем более несогласие с его позицией
"вождь" однозначно расценивал как "борьбу с партией", "вражескую
деятельность". Борясь за единство, но понимая его не диалектически, а
догматически, Сталин постепенно добился полной ликвидации здоровой борьбы
мнений, свободного высказывания коммунистами своих взглядов, критики
вышестоящих партийных органов. В партии возникло "бездумное однодумство".
Под флагом борьбы за "монолитность" партии Сталин исподволь, постепенно,
но неуклонно убивал демократические начала во внутрипартийной жизни.
Понимая единство как исполнительность, беспрекословное повиновение
директивам, готовность поддержать любое решение вышестоящих органов,
Сталин тем самым способствовал укреплению в партии догматического
мышления, искоренению творческой инициативы масс. Часто малейшее
отступление от спущенных сверху канонов не просто осуждалось. Маленков,
выступая на январском Пленуме ЦК 1938 года, привел пример, когда в
Калмыкии, в Сарычинской парторганизации, был исключен из партии коммунист
Кущев. На занятиях по политграмоте Кущеву был задан вопрос:
  - Можем ли мы построить социализм в одной стране?
  - Построить социализм в одной стране можно, и мы его построим, - отвечал
Кущев.
  - А построим ли мы коммунизм в одной стране?
  - Коммунизм в одной стране построим...
  - А полный коммунизм?
  - Построим.
  - А окончательный коммунизм построим?
  - Окончательный - вряд ли, - размышлял Кущев, - без мировой революции.
Впрочем, посмотрю в "Вопросах ленинизма", что по этому поводу пишет тов.
Сталин356.
  Вот за последний ответ, за свои сомнения, Кущев был исключен из партии и
снят с работы. Но Маленков усматривает здесь не проявление догматизма, не
культовое уродство, требующее религиозного, политического единомыслия, а
видит "происки врагов", окопавшихся "на каждом предприятии, в колхозе и
совхозе". Кущев допустил малейший "сбой" в единомыслии, и "враги" тут же
этим воспользовались, исключив его из партии. Такова логика Маленкова.
  Подобные трактовки уродовали демократическое понимание единства,
предполагающее синтез коллективной воли с одновременной возможностью
свободно излагать свои взгляды и позиции. Ведь Х съезд своей резолюцией о
единстве предусматривал, что партия неустанно будет продолжать, испытывая
новые приемы, бороться всякими средствами против бюрократизма, за
расширение демократизма, самодеятельности...357 Любой коммунист,
рискнувший выступить с новым предложением, инициативой или несогласный с
теми или иными аспектами политики партии, рисковал быть ошельмованным, а
то и просто причисленным к лику "врагов". От коммунистов все больше
требовали лишь "поддерживать" и "одобрять" и все меньше и меньше -
принимать реальное участие в обсуждении важных проблем партийной и
общественной жизни. А все это автоматически еще выше поднимало "вождя" над
партией, превращало его в "господствующую личность".
  На XVII съезде партии по предложению Сталина была ликвидирована
Центральная Контрольная Комиссия, обладавшая прерогативами контроля за
работой ЦК и Политбюро. Функции созданной Комиссии Партийного Контроля
были перенацелены на контроль за исполнением партийными организациями
решений центральных органов и прежде всего указаний "господствующей
личности".
  Постепенно решения Сталина стали восприниматься всеми как решения партии.
Уже в середине 30-х годов его указания оформлялись как постановления ЦК
или циркулярные распоряжения. Власть партийного "вождя" стала фактически
неограниченной. Приведу характерный пример. Накануне и в годы войны, когда
вошли в норму "ночные бдения" в кабинетах руководителей, Сталин частенько
приглашал нескольких членов и кандидатов в члены Политбюро пообедать у
него на даче в Кунцево. Чаще всего это были Молотов, Ворошилов, Каганович,
Берия, Жданов. Реже приглашались на ночные обеды Андреев, Калинин, Микоян,
Шверник, Вознесенский. Во время застолья решались различные вопросы
государственной, партийной и военной политики. Сталин обычно резюмировал
итоги "беседы". Маленков, а иногда Жданов оформлял эти "заседания"
протоколами Политбюро. Споров, дискуссий не возникало. Соратники Сталина
старались чаще всего угадать мнение "вождя или вовремя поддакнуть.
Принципиальных несогласий со Сталиным никогда не было. Даже самому
"единодержцу" это иногда надоедало. Так, когда за обедом, накануне XVIII
съезда партии, зашла речь о подготовленном докладе Сталина, то все стали
хором дружно его хвалить. Сталин слушал, слушал и вдруг жестко бросил:
  - Так я вам дал вариант, который я забраковал, а вы аллилуйю поете...
Вариант, с которым буду выступать, весь переделан!
  Все осеклись. Наступило неловкое молчание. Но Берия быстро нашелся:
  - Но уже и в этом виде чувствуется Ваша рука. А если Вы переделали и этот
вариант, можно представить, каким сильным будет доклад!
  Политбюро, избранное после XVII съезда партии, - А.А. Андреев, К.Е.
Ворошилов, Л.М. Каганович, М.И. Калинин, С.М. Киров, С.В. Косиор, В.В.
Куйбышев, В.М. Молотов, Г.К. Орджоникидзе, И.В. Сталин - собиралось еще
достаточно регулярно, но не всегда в полном составе. Чаще вопросы решались
в узком кругу: Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, позже - Жданов или
Берия. Со временем Сталин создаст внутри Политбюро различные комиссии: так
называемые "пятерки", "шестерки", "семерки", "девятки"... Как сообщил в
своем докладе на XX съезде партии Хрущев, эта система, смахивающая на
карточную терминологию, была закреплена специальным решением Политбюро.
Конечно, жизнь сложна, проблем много, и всегда, еще и при Ленине, в ЦК
создавались различные комиссии. Но, несмотря на их важность, все
принципиальные решения должны приниматься полным составом Политбюро,
Центральным Комитетом. А сведение управляющей функции партии к мнению
"пятерки", в которой, конечно, было одно мнение - мнение "господствующей
личности", обесценивало коллегиальность. Сталин любил выслушивать
соображения соратников, оставляя за собой последнее слово, которое в
подавляющем большинстве случаев было решающим.
  На множестве документов, рассматриваемых им, Сталин оставлял обычно
резолюции "Согласен", "За", "Можно", а иногда направлял отдельные
документы своим соратникам, для того чтобы выяснить их мнение. Но, как
правило, точка зрения других для него ничего не значила.
  Например, Пятаков в апреле 1936 года пишет письмо Сталину с просьбой
разрешить полет стратостата "СО-35-1" "при благоприятной метеорологической
обстановке".
  Сталин на документе пишет, как будто советуясь:
  "Т-щу Ворошилову.
  Как быть?
  И.Cт.".
  Ворошилов отвечает:
  "Товарищу Сталину. Думаю, что можно разрешить.
  7.4.36 К. Ворошилов".
  Еще ниже на этом документе следует категорическое:
  "Я против.
  И.Ст."358.
  Подобная безапелляционность в суждениях, которая без аргументов отвергала
другие мнения и оставляла в силе лишь свое, постепенно создала обстановку,
когда многие члены и кандидаты в члены Политбюро стремились прежде всего
предвосхитить решения Сталина. Некоторым это хорошо удавалось, особенно
Берии.
  Хотя Сталин продолжал публично подчеркивать значение коллегиальности в
работе ЦК, уже в середине 30-х никто не мог публично высказать свое
несогласие или хотя бы сомнение в верности "сталинской политики".
Коллегиальность превратилась в коллективное автоматическое одобрение
решений, выводов, установок "вождя". Было положено начало бюрократическому
абсолютизму.
  Знакомясь с результатами многих поименных опросов, заочного голосования по
тому или иному вопросу, я не встретил ни одного случая, когда кто-нибудь
хоть косвенно поставил под сомнение явно ошибочные, а порой и преступные
предложения Сталина. Об этом - в следующей главе. Но здесь хотелось бы еще
раз вернуться к мысли, которую высказывал неоднократно ранее: шанс
совести, пусть даже последний, фактически никто в руководстве ЦК даже не
пытался использовать. Никто не желал (или не мог) возражать Сталину, пусть
в самой деликатной форме. Нередко, находясь уже у черты, разделяющей жизнь
и небытие, многие покорно соглашались с мнением "вождя", сознавая даже,
что это не смягчит их приговор. А ведь в составе ЦК были не только
"поддакиватели", которых усиленно выдвигал Сталин.
  Партийные документы 30-х и 40-х годов убеждают: обсуждение любого вопроса
проводилось на основе указаний и установок "вождя". Формулируя часто
верные хозяйственные, социальные, технические проблемы, пути их решения,
участники совещаний, заседаний, пленумов непременно освящали их "идеями",
"положениями", "выводами", высказанными в разное время Сталиным. После
XVII съезда и до смерти "вождя" уже никто не мог публично что-то добавить
или как-то обогатить тезис, сформулированный им. Фактически в партии
постепенно утвердился принцип догматического единоначалия.
  Еще древние заметили, что абсолютная, ничем не ограниченная власть может
обернуться злом. В "Письмах" римского историка Саллюстия к Цезарю есть
такая сентенция: "Никто не уступит власть другому по собственному желанию.
И как бы ни был добр и милостив тот, кто стоит на вершине могущества, он
всегда вызывает опасение тем, что может употребить свою власть во зло".
Проницательность этих слов находила свое подтверждение в истории, к
сожалению, неоднократно.
  Взаимоотношения между партией и вождем, полагал Сталин, нужно было
закрепить в массовых, доступных всем коммунистам и народу изданиях.
Таковыми явились "История ВКП(б). Краткий курс", вышедшая в 1938 году, и
через десятилетие - "Краткая биография" И.В. Сталина. В журнале
"Большевик" (1937. ј 9) Сталин опубликовал письмо составителям учебника
истории ВКП(б). Главный акцент в "Истории", пишет Сталин, должен быть
сделан на борьбе партии с фракциями и группировками, антибольшевистскими
течениями. И это не случайно, поскольку, таким образом, в эпицентре
истории партии обязательно будет он. Ведь именно он, Сталин, "разгромил"
Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, группировки и "уклоны", которые
они возглавляли. При помощи этого нехитрого методологического подхода -
показа истории партии прежде всего через борьбу с "оппозициями" - на
первый план выходит ее победитель, Сталин. Бесспорно, различных, но чаще
всего не антиленинских, а скорее антисталинских группировок в то время
было не так уж мало, и борьба с ними занимала значительное место во
внутрипартийной жизни. Но история партии, конечно, не сводилась и не
должна сводиться только к этой борьбе.
  Сталин не постеснялся (как мы знаем, он практиковал это уже давно) дать
указание составителям учебника чаще ссылаться на его идеи. Он, например,
предложил использовать "письмо Энгельса Бернштейну в 1882 году,
приведенное в первой главе моего доклада VII-ому расширенному Пленуму ИККИ
"О соц.-дем. уклоне в ВКП(б)", и мои комментарии к нему". Без этих
комментариев, пишет дальше Сталин, "борьба фракций и течений в истории
ВКП(б) будет выглядеть как непонятная склока, а большевики, - как
неисправимые и неугомонные склочники и драчуны"359. Группа авторов по
поручению ЦК за короткий срок подготовила "Краткий курс", на длительное
время ставший основным, а часто и единственным пособием по
идейно-теоретической подготовке миллионов советских людей. Книга, вышедшая
в нашей стране общим тиражом почти 43 миллиона экземпляров, проникнута
апологией сталинского "гения", его "мудрости" и "прозорливости". В ее
первом издании отмечалось:
  "Комиссия Центрального Комитета ВКП(б) под руководством товарища Сталина и
при его активнейшем личном участии разработала "Краткий курс истории
ВКП(б)".
  Однако такая формулировка не удовлетворила Сталина. В выпущенной позже
"Краткой биографии" Сталина, которая им тщательно редактировалась,
дополнялась и уточнялась, появилась новая формулировка:
  "В 1938 году вышла в свет книга "История ВКП(б). Краткий курс", написанная
товарищем Сталиным и одобренная комиссией ЦК ВКП(б)"360.
  Сталина уже не смущало то обстоятельство, что книга, безудержно
прославляющая его, была, оказывается... написана тоже им. Так
осуществлялось идеологическое обоснование абсолютной роли "вождя", его
контроля над партией и государством. Кроме того, Сталин, устранив к этому
времени практически всех видных соратников Ленина, вычеркнул их и из
истории. В "Кратком курсе", кроме Ленина и Сталина, фактически нет
конкретных лиц - творцов революции и социализма. Есть лишь "враги".
  Книга, ставшая обязательной для коммунистов, студентов вузов, всей системы
партийного просвещения и политического образования, однозначно изложила
несколько сталинских "аксиом": в революции было два вождя - Ленин и
Сталин; основная заслуга в построении социализма в СССР принадлежит
Сталину; после Ленина у партии был и есть лишь один вождь - "мудрый",
"дальновидный", "смелый", "решительный"... В этом массовом издании
сталинская схема "вождь и партия" была, таким образом, доведена до всего
народа. Популярность, примитивизм изложения, элементарный схематизм
сделали "Краткий курс" весьма доступным пособием практически для каждого
человека. В общей системе воспитания советских людей, которая сложилась в
30-е годы, эта книга заняла центральное место. После ее выхода в свет, 1
октября 1938 года, было созвано совещание пропагандистов Москвы и
Ленинграда, на котором выступил Сталин. Стоит привести некоторые выдержки
из его речи.
  "Одна из задач издания, - заявил Сталин, - ликвидировать разрыв между
марксизмом и ленинизмом". Далее он дал понять, что пока существует лишь
одна книга, которая в единстве рассматривает марксизм-ленинизм. "Книга
Сталина "Об основах ленинизма", - без тени смущения продолжал докладчик, -
излагает то новое и особенное, что внесено Лениным в марксизм. Не скажу,
что там изложено все, но книга Сталина дает все основное, что внесено
Лениным в марксизм"361. Без малейшей скромности, о которой так любил
поговорить Сталин, он дает высочайшую оценку своему труду. К этому времени
он уже и сам уверовал в себя не только как единственного мудрого вождя, но
и как великого теоретика. Таков закономерный результат единовластия,
единоначалия в общественно-политической организации