поражен
этим..."
Нетрудно представить, что Берию больше всего беспокоило отношение к нему
Сталина. Но как он узнал о словах Власика, сказанных наедине "вождю"?
Может быть, их высказал своему Фуше сам Сталин? А может быть, Берия
подслушивал и самого "Хозяина"?!
  Далее Власик в своем письме на имя Ворошилова продолжает: после вызова на
допрос к Берии "я понял, что, кроме смерти, мне ждать больше нечего, т.к.
еще раз убедился, что они обманули Главу правительства... Они потребовали
показаний на Поскребышева, еще два раза вызывал Кобулов в присутствии
Влодзимирского. Я отказался, заявив, что у меня никаких данных к
компрометации Поскребышева нет, только сказал им, что Глава правительства
одно время был очень недоволен работой наших органов и руководством Берии,
привел те факты, о которых говорил мне Глава правительства, - о провалах в
работе, в чем он обвинял Берию... За отказ от показаний на Поскребышева
мне сказали - подохнешь в тюрьме...".
  Добавлю лишь, что вчерашние "сотоварищи" применили к Власику весь комплекс
"мер" по добыванию показаний. Ко мне, писал Власик, было применено
"недопустимое издевательство". При "моем возрасте и состоянии здоровья я
не мог выдержать. Получил нервное расстройство, полное потрясение и
потерял абсолютно всякое самообладание и здравый смысл... Я не был даже в
состоянии прочитать составленные ими мои ответы, а просто под ругань и
угрозы в надетых острых, въевшихся до костей наручниках, был вынужден
подписывать эту страшную для меня компрометацию... в это время снимались
наручники и давались обещания отпустить спать, чего никогда не было,
потому что в камере следовали свои испытания..."1144.
  Таковы были "дворцовые" нравы. Следили за всеми. Никто, абсолютно никто не
был освобожден от подозрений. Берия чувствовал охлаждение к нему "вождя" и
мог ждать любого поворота событий. Но Сталин выжидал, что-то обдумывал,
внешне оставаясь таким, как прежде. Может быть, был прав Ришелье: "Умение
скрывать - наука королей"?
  Но вернемся к нашему повествованию.
  ...На пороге вместо Поскребышева стоял новый порученец с папкой бумаг.
Поскребышева заменить было трудно, и Сталин уже три месяца не мог сделать
окончательного выбора - кто станет таким же оруженосцем, как опальный
помощник?
  Кивнув головой на стол, куда В.Н. Малин положил папку с документами,
подготовленную в секретариате "вождя" (за ним наблюдал по его поручению
сейчас Маленков), Сталин, не отвечая на приветствие, бросил:
  - Пусть мне позвонит Маленков.
  - Будет исполнено, товарищ Сталин!
  Через две-три минуты в трубке звучал голос его фаворита, исторгающий
наивысшую готовность выполнить любую волю "Хозяина".
  - Вечером я схожу в Большой... Проследите. Бумаг больше не присылайте, а
завтра вечером вы, Хрущев, Берия, - помолчав, добавил: - и Булганин...
приезжайте ко мне.
  - Хорошо, товарищ Сталин! Все прослежу, рассмотрю документы, передам Ваше
распоряжение указанным товарищам... Все будет сделано!
  Сталин, не дослушав скороговорки Маленкова, положил трубку. Предательская
слабость, легкое головокружение не проходили. Хотя он всего месяц-полтора
как приехал из Сочи, обычного облегчения, свежести не наступило.
Рассмотрев документы, Сталин стал изучать газеты, журналы, переводы
зарубежных статей и книг. Вечером Сталин в сопровождении дюжины
телохранителей отправился в Большой театр на балет "Лебединое озеро".
Около ложи его ждал, как обычно, комендант театра, работник МГБ А.Т.
Рыбин. Сев в угол пустой ложи (раньше иногда он, бывало, приглашал
Молотова или Жданова), Сталин отрешенно смотрел на сцену, зная до мелочей
каждый нюанс хореографии и музыки спектакля. Не дожидаясь окончания
последнего акта, уехал. Смутная тревога не покидала диктатора:
усиливающаяся слабость пугала его. Он не был мистиком, но всю жизнь видел
эфемерные контуры личных опасностей. Сталин чувствовал, что сейчас одна из
них рядом. И, видимо, она реальна.
  28 февраля 1953 года, встав позже обычного, Сталин почувствовал, что
незаметно вошел в норму, настроение поднялось. Почитал сводки из Кореи,
протоколы допросов "врачей-отравителей" М.С. Вовси, Я.Г. Этингера, Б.Б.
Когана, М.Б. Когана, А.М. Гринштейна. Немного погулял. Поздно вечером, как
он и распорядился, на дачу приехали Маленков, Берия, Хрущев и Булганин.
Ужинали. Обговорили (считай - решили), как всегда, уйму вопросов. Булганин
подробно обрисовал военную обстановку в Корее. Сталин еще раз убедился,
что ситуация там патовая, и решил назавтра через Молотова посоветовать
китайцам и корейцам "торговаться на переговорах до последнего", но в конце
концов идти на прекращение боевых действий.
  Долго говорил Берия. Он чувствовал, что отношение Сталина к нему незаметно
изменилось; "вождь", будучи еще более хитрым человеком, чем он, кажется,
заподозрил в нелояльности своего заплечных дел мастера. Потому Берия
сегодня старался вовсю.
  - Рюмин неопровержимо доказал, что вся эта братия - Вовси, Коган,
Фельдман, Гринштейн, Этингер, Егоров, Василенко, Шерешевский и другие -
давно уже потихоньку сокращает жизнь высшему руководящему составу. Жданов,
Димитров, Щербаков - список жертв мы сейчас уточняем - дело рук этой
банды. Электрокардиограмму Жданова, например, просто подменили... Скрыли
имевшийся у него инфаркт, позволили ходить, работать и быстро довели до
ручки... А самое главное - это все агентура еврейской
буржуазно-националистической организации "Джойнт". Нити тянутся глубоко: к
партийным, военным работникам. Большинство обвиняемых признались...
  Сталин вспомнил, что "дело врачей" началось, собственно, с профессора В.Н.
Виноградова, который во время своего последнего визита к Сталину в 1952
году обнаружил у него заметное ухудшение здоровья и порекомендовал
максимально воздерживаться от активной деятельности. Сталин пришел в
бешенство. Виноградова к нему больше не допустили и вскоре арестовали. А
недовольство Сталина врачами стали активно прорабатывать в МГБ, где один
из следователей - Рюмин - решил сделать карьеру на этом "деле". События
развивались быстро. Чувствуя желание Сталина, органы готовили громкое дело
о широком "медицинском заговоре" откровенно антисемитского характера.
Наверняка был бы процесс, были бы жертвы, и кто знает, как далеко зашло бы
это новое кровавое дело? Лишь неожиданная смерть тирана не дала новой
трагедии дойти до логического сталинского конца.
  В тот последний вечер Сталин два-три раза интересовался ходом следствия.
Наконец спросил еще раз чрезмерно услужливого в последнее время Берию:
  - А как Виноградов?
  - Этот профессор, кроме своей неблагонадежности, имеет длинный язык. У
себя в клинике стал делиться с одним врачом, что-де у товарища Сталина уже
было несколько опасных гипертонических приступов...
  - Ладно, - оборвал Сталин. - Что вы думаете делать альше? Врачи сознались?
Игнатьеву скажите: если не добьется полного признания врачей, то мы его
укоротим на величину головы...
  - Сознаются. С помощью Тимашук, других патриотов завершаем расследование и
будем просить Вас разрешить провести публичный процесс...
  - Готовьте, - бросил Сталин и перешел к другим делам. Сидели до четырех
утра 1 марта. К концу ночной беседы Сталин был раздражен, не скрывал
своего недовольства Молотовым, Маленковым, Берией, досталось и Хрущеву.
Только в адрес Булганина он не проронил ни слова. Все ждали, когда
"Хозяин" поднимется, чтобы они могли уехать. А Сталин долго говорил, что,
похоже, в руководстве кое-кто считает, что можно жить старыми заслугами.
Ошибаются. Сталинские слова звучали зловеще. Его собеседники не могли не
знать, что за этим раздражением "вождя" скрывается какой-нибудь новый
замысел. Может быть, и такой: убрать всех старых членов Политбюро, чтобы
свалить на них все свои бесчисленные прегрешения. Сталин понимал, что
судьба не даст ему много времени. Но даже он не мог знать, что эта гневная
тирада была последней в его жизни. Песочные часы были уже пусты. Из сосуда
вытекали последние песчинки... Оборвав свою мысль на полуслове, Сталин
сухо кивнул всем и ушел к себе. Все молча вышли и быстро разъехались. Было
еще темно. Маленков с Берией сели в одну машину.
  Как вспоминал в беседе со мной А.Т. Рыбин, 1 марта в полдень обслуга стала
беспокоиться. Сталин не появлялся, никого не вызывал. А идти к нему без
вызова было нельзя. Тревога нарастала. Но вот в 18.30 в кабинете у Иосифа
Виссарионовича, продолжал Рыбин, зажегся свет. Все вздохнули с
облегчением. Ждали звонка. Сталин не обедал, не смотрел почту, документы.
Все это было необычно, странно. Но шло время, рассказывал Рыбин, не
скрывавший своих личных симпатий к Сталину, а вызова не было. Наступило 20
часов, затем 21, 22 часа - в помещениях Сталина полная тишина.
Беспокойство достигло крайней точки. Среди помощников и охраны начались
споры: нужно идти в комнаты, зрели дурные предчувствия. Дежурные
сотрудники М. Старостин, В. Туков, подавальщица М. Бутусова стали решать,
кому идти. В 23 часа пошел Старостин, взяв почту как предлог, если
"Хозяин" будет недоволен нарушением установившегося порядка.
  Старостин прошел несколько комнат, зажигая по пути свет, и, включив
освещение в малой столовой, отпрянул, увидев на полу лежащего Сталина в
пижамных брюках и нижней рубашке. Он едва поднял руку, позвав к себе
Старостина, но сказать ничего не смог. В глазах были ужас, страх и мольба.
На полу лежала "Правда", на столе открытая бутылка боржоми. Видимо, здесь
Сталин лежал уже давно, т.к. свет в столовой не был включен. Прибежала на
вызов Старостина потрясенная челядь. Сталина перенесли на диван. Несколько
раз он пытался что-то произнести, но раздавались лишь какие-то неясные
звуки. Кровоизлияние в мозг парализовало не только речь, но затем и
сознание. Может быть, в эти минуты Сталин успел вспомнить о трагедии
Ленина, обреченного на долгую страшную немоту?
  По словам Рыбина, охрана и порученцы стали звонить в МГБ Игнатьеву. Тот
посоветовал звонить Берии, Маленкову. Берию нигде найти не могли. Маленков
без Берии не решался предпринять каких-либо мер. Один из самых
могущественнейших людей на планете в критическую минуту оказался
отгороженным от элементарной медицинской помощи частоколом бюрократических
инструкций и запретов. "Вождь" стал заложником своей Системы. Как
выяснилось впоследствии, без разрешения Берии к Сталину врачей вызывать
было нельзя. Так было записано в одной из бесчисленных инструкций. Наконец
в одном из правительственных особняков в компании новой женщины разыскали
сталинского Монстра, и в три часа ночи Берия и Маленков приехали. Берия
был заметно под винными парами. Маленков зашел к умирающему Сталину в
носках и с новыми ботинками, которые он засунул почему-то под мышки
(видимо, чтобы не скрипели). Человек, лежащий на диване, издавал
предсмертные хрипы. Берия не стал вызывать медиков, а тут же напустился на
обслугу:
  - Что вы паникуете! Не видите, товарищ Сталин крепко спит! Марш все отсюда
и не нарушайте сон Иосифа Виссарионовича! Я еще разберусь с вами!
  Его не очень решительно поддержал Маленков. Складывалось впечатление,
убежденно говорил Рыбин, что Сталину, который после инсульта лежал без
медицинской помощи уже шесть - восемь часов, никто и не собирался ее
оказывать. Похоже, что все шло по сценарию, который устраивал Берию,
заключил Рыбин. Выгнав охрану и прислугу, запретив ей куда-либо звонить,
соратники с шумом уехали. Лишь около 9 часов утра вновь приехали Берия,
Маленков, Хрущев, а затем и другие члены Политбюро с врачами.
  В своей книге дочь Сталина Светлана вспоминала: "В большом зале, где лежал
отец, толпилась масса народу. Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного
(академик В.Н. Виноградов, много лет наблюдавший отца, сидел в тюрьме),
ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на затылок и шею, снимали
кардиограммы, делали рентген легких, медсестра беспрестанно делала
какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни.
Все делалось как надо. Все суетились, спасая жизнь, которую нельзя было
спасти". Все были полны торжественной, печальной, государственной
значимости, хотя ни у кого не возникало сомнения, что это - конец.
Обширный инсульт сразил "вождя". Но Берия то и дело подходил к врачам и
громко, чтобы слышали все, с угрозой спрашивал:
  - Вы гарантируете жизнь товарища Сталина? Вы понимаете всю вашу
ответственность за здоровье товарища Сталина? Я хочу вас предупредить...
  Смертельно бледные профессора, врачи, медсестры что-то неслышно лепетали,
суетились, чувствуя, что после смерти "вождя" и их может ожидать самое
страшное. Берия не скрывал торжествующего выражения лица. Все в Политбюро,
включая Маленкова, боялись этого выродка. Смерть тирана сулила продолжение
новых кровавых оргий. Устав от бесчисленных распоряжений, показной заботы,
убедившись, что Сталин уже фактически находится по ту сторону невидимой
линии, которая делит жизнь и смерть, Берия умчался на несколько часов в
Кремль, оставив политическое руководство страны у смертного одра "вождя".
Я уже высказывал версию, что первый заместитель Председателя Совета
Министров СССР Л.П. Берия форсировал большую политическую игру, которую он
задумал давно. Его срочный выезд в Кремль был связан, возможно, со
стремлением изъять из сталинского сейфа документы диктатора, где могли
быть (чего боялся Берия) распоряжения, касающиеся его. Сталин мог,
вероятно, оставить завещание, и в то время, когда его авторитет был
безграничным, едва ли нашлись бы силы, которые оспорили последнюю волю
умершего.
  Вернувшись через несколько часов, Берия, еще более уверенный в себе,
откровенно диктовал подавленным соратникам: срочно подготовить
правительственное сообщение о болезни Сталина, опубликовать бюллетень о
течении болезни. В правительственном сообщении, переданном по радио и
напечатанном в газетах, в частности, говорилось: "В ночь на 2-е марта у
товарища Сталина, когда он находился в Москве в своей квартире (а был он
на даче. - Прим. Д.В.), произошло кровоизлияние в мозг, захватившее важные
для жизни области мозга. Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич
правой руки и ноги. Наступила потеря речи. Появились тяжелые нарушения
деятельности сердца и дыхания... Лечение товарища Сталина проводится под
постоянным наблюдением Центрального Комитета КПСС и Советского
Правительства... Тяжелая болезнь товарища Сталина повлечет за собой более
или менее длительное неучастие его в руководящей деятельности".
  После первого бюллетеня успели обнародовать еще два сообщения - на 2 часа
и на 16 часов 5 марта. Медицинские светила А.Ф. Третьяков, И.И. Куперин,
П.Е. Лукомский, Н.В. Коновалов, А.Л. Мясников, Е.М. Тареев, И.Н.
Филимонов, И.С. Глазунов и другие (после не оконченного пока "дела врачей"
Берия позаботился, чтобы Сталина лечили академики и профессора лишь одной
национальности) не скрывали: катастрофа рядом. Зловещее шипение Монстра
над ухом врачей не изменило их вывода: "Острые нарушения кровообращения в
венечных артериях сердца с очаговыми изменениями в задней стенке сердца",
"тяжелый коллапс", "состояние продолжает оставаться крайне тяжелым". Они
еще не знали, что периодические расстройства мозгового кровообращения
ранее уже создали множественные мелкие полости (кисты) в ткани мозга,
особенно в его лобных долях. Такие изменения, как полагают сегодня
специалисты, вызывали нарушения в психической сфере и наслаивались на
деспотический характер Сталина, усугубляя и без того его тиранические
наклонности1145. Но я думаю, что это были обычные старческие явления.
Несмотря на чудовищную нравственную аномалию, Сталин, по моему мнению, не
был человеком, которым должны были заниматься психиатры. Его "болезнь"
социальная - цезаризм и тирания. Можно, пожалуй, сказать и по-другому:
больным был не только лидер, но и все общество.
  А у постели умирающего заканчивался акт драмы, которая только через годы
позволит обнажить глубину трагедии народа, связанную с жизнью этого
человека. Тогда казалось, что трагедия народа - его смерть, а через годы
поймут - преступления его жизни. Несколько раз в зале появлялся Василий,
выкрикивавший пьяным голосом: "Сволочи, загубили отца!"; здесь же стояла
окаменевшая дочь, сидели в креслах, на диване уставшие от бессонницы и
надвигавшейся неизвестности члены Политбюро. Ворошилов, Каганович, Хрущев
и еще некоторые плакали. Берия неоднократно подходил к Сталину и громко
спрашивал:
  - Товарищ Сталин, здесь находятся все члены Политбюро, скажи нам
что-нибудь.
  Берия вел себя, как наследный принц гигантской империи, способный
распорядиться жизнью любого ее обитателя. Тот, кому он служил, кто дал ему
бесконтрольную власть, Берию уже не интересовал. Для него Сталин отошел в
прошлое. Берия был весь устремлен в ближайшее будущее. Конец "вождя" не
заставил себя долго ждать. Думаю, о последних мгновениях жизни диктатора
лучше всех поведала его дочь, бывшая в те минуты рядом с умирающим:
"Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент
- не знаю, так ли на самом деле, но так казалось, - очевидно в последнюю
уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это
был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед
смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившихся над ним. Взгляд
этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут - это было непонятно и
страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, - тут он поднял вдруг
кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не
то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно к кому
и к чему он относился... В следующий момент душа, сделав последнее усилие,
вырвалась из тела". Было 9 часов 50 минут 5 марта 1953 года.
  Перед соратниками, сразу притихшими, застывшими перед вечным таинством
смерти, лежал их властелин, кумир, судья, хозяин, благодетель. Лежал
палач. Большинство испытывали одновременно и печаль и облегчение. Ушел
человек, который, кроме слепой любви, постоянно внушал всем иррациональный
страх. Любой из его соратников мог оказаться лишним, как это произошло
недавно с Вознесенским и Кузнецовым. Многих подспудно сверлила мысль:
оставил ли Сталин завещание? Если оставил - то что в нем? Он наверняка
скажет и о тех, кому продолжать его дело...
  Некоторые вытирали слезы, неподдельно скорбя, вглядываясь покрасневшими
глазами в строгий, как-то сразу побелевший знакомый профиль. На коленях у
тела, положив голову на грудь, по-бабьи ревела В.В. Истомина, экономка
Сталина, которая около двадцати лет заботилась о нем, сопровождала его
всегда во время выездов на юг, даже на две из трех международные
конференции в годы войны. Оцепенение, вызванное смертью земного бога,
однако, быстро прошло. Вдруг все сразу как-то засуетились, разом
заговорили и гурьбой повалили к выходу: нужно было собрать Политбюро,
решать государственные дела и первым среди них, наряду с похоронами, -
кому передавать дела, если умерший сам об этом не распорядился. Большая
столовая, где Сталин часто сидел у камина или за столом в узком кругу
четырех-пяти приглашенных соратников, сразу опустела. Отныне здесь больше
никогда не будут обсуждать вопросы, связанные с рождением нового закона,
назначением министров, послов, присуждением Сталинских премий, созданием
новых лагерей, строительством электростанций, выселением целых народов,
решением судеб многих людей. Кончилась целая эпоха тиранического
единовластия. Впрочем, тогда еще никто не мог сказать: кончилась ли? Может
быть, все "дело" Сталина завещано Берии? Мчась в длинных черных лимузинах
в Кремль, многие приближенные Сталина не могли не задумываться об этом.
Хватило бы окружению мужества сразу воспротивиться последней волей
"вождя"? Едва ли... Тогда - едва ли. Спустя три месяца - другое дело.
  Д.Т. Шепилов вспоминал: "Тогда я работал главным редактором "Правды".
Страна притихла, все ждали известий из Москвы: как там Сталин... Утром
пятого - звонок, голос Суслова:
  - Быстро приезжайте на "уголок" (так в кр