сав
телеграмму, Сталин поднялся и неожиданно крепко пожал руку Антонову.
  Знакомясь с многочисленными документами Сталина, где говорится о Жукове, с
записями их переговоров по прямому проводу, телеграммами, записками,
сохранившимися в военных архивах, приходишь к выводу, что Верховный
Главнокомандующий ценил его более чем кого-либо из советских маршалов.
Трижды Герой Советского Союза (четвертый раз этого почетного звания он был
удостоен в 1956 г.), два высших военных ордена "Победа", орден Суворова I
степени под ј 1 - все это превосходная аттестация полководца. Конечно, при
всех огромных заслугах Жукова перед народом эти награды в то время
санкционировать мог только "сам". Но Сталин уже в 1944 году почувствовал,
что хотел бы уложить славу Жукова в прокрустово ложе "одного из
талантливых полководцев". Когда полководческая слава перешагнула рубежи
Отечества, Сталин решил, что она уже бросает тень на него самого.
  У Сталина, например, остался крайне неприятный осадок от
пресс-конференции, которую Г.К. Жуков по указанию Москвы провел 9 июня
1945 года в Берлине для советских и иностранных корреспондентов. Маршал
Советского Союза долго отвечал на вопросы английских, американских,
французских и канадских журналистов: подробно рассказал о подготовке и
ходе Берлинской операции, о сотрудничестве с союзниками, о сроках
демобилизации Красной Армии, о том, как поступят с военными преступниками,
поделился соображениями о преимуществах немецкого солдата над японским и о
многом другом. И ни слова о Сталине! Ни слова! Лишь в самом конце
пресс-конференции корреспондент "Таймс" Р. Паркер спросил Жукова, словно
выручая его:
  - Принимал ли маршал Сталин повседневное деятельное участие в операциях,
которые Вы возглавляли?
  - Маршал Сталин, - коротко ответил Жуков, - деятельно и повседневно
руководил всеми участками советско-германского фронта, в том числе и тем
участком, на котором я находился.
  Сталин несколько раз перечитал последнюю фразу Жукова, глубоко уязвленный
"неблагодарностью" своего заместителя. Возможно, уже тогда созрело у
Сталина решение о дальнейшей судьбе маршала. Вскоре после войны Жукова
отправят почти на семь лет командовать второразрядными военными округами:
сфабриковать дело о "зазнайстве, бонапартизме" при накопившихся навыках и
опыте шельмования честных людей было несложно. Но Жуков, талантливейший
полководец времен второй мировой войны, не мог знать, что эта опала - не
последняя. Давно замечено, что судьбы таких открытых, честных, прямых
людей никогда не бывают простыми.
  Одним из военачальников, который стал своего рода связующим звеном между
Сталиным и фронтами, был Александр Михайлович Василевский, крупнейший
советский полководец. Войну Василевский встретил заместителем начальника
оперативного управления Генштаба; 1 августа 1941 года стал начальником
управления - заместителем начальника Генштаба, а с июня 1942-го до февраля
1945 года - начальником Генштаба, являясь одновременно и заместителем
наркома обороны. Пришлось Василевскому командовать 3-м Белорусским
фронтом, а затем стать и Главнокомандующим советскими войсками на Дальнем
Востоке.
  Своей службой в Генштабе Василевский отразил своеобразие стиля работы
Сталина в высшем военном органе управления - Ставке. Большую часть времени
Александр Михайлович провел на фронте как представитель Ставки, выполняя
прямые указания Сталина, и меньшую в Москве, занимаясь непосредственно
делами Генштаба. По существу, Сталин взял за правило: при подготовке особо
ответственных операций, как и при возникновении кризисных ситуаций на
фронте, туда обязательно выезжали Жуков или Василевский. А иногда, как это
было под Сталинградом, оба сразу. До декабря 1942 года, когда по личной
просьбе Василевского Сталин согласился с кандидатурой Антонова и тот стал
начальником оперативного управления, заместителем, а затем и первым
заместителем начальника Генштаба, именно Василевскому пришлось в основном
руководить работой главного оперативного органа Ставки. Другими словами,
Василевский был универсальным полководцем и военачальником. Он мог
проявить себя и как командующий, и как штабной работник. Сталин видел, что
Александр Михайлович одинаково уверенно действует в критических ситуациях
оборонительных боев и при организации крупных наступательных операций, в
стратегическом планировании и в качестве представителя Ставки или
командующего фронтом. Однажды Сталин спросил Василевского:
  - Вам что-нибудь дало духовное образование? Не думали никогда над этим?
  Василевский, несколько озадаченный вопросом, быстро нашелся и мудро
ответил:
  - Бесполезных знаний не бывает... Что-то оказалось нужным и в военной
жизни...
  Сталин с любопытством посмотрел на Василевского (настроение было неплохое,
недавно освободили Минск) и в тон Василевскому добавил:
  - Главное, чему попы научить могут, - это понимать людей... - Затем, сразу
переключившись, Сталин сказал, что маршалу нужно взять под свой личный
контроль действия 2-го и 1-го Прибалтийских и 3-го Белорусского фронтов.
Ранее подобные обязанности были возложены на Жукова - руководство
операциями 2-го и 1-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов. Это не были
главкоматы, но в то же время Сталин таким образом ввел новую форму
управления деятельностью фронтов со стороны Ставки. Инициативу в этом
вопросе проявил он сам. Жуков и Василевский увидели в этом рост
стратегической зрелости Верховного.
  Сталин подошел к письменному столу, взял какую-то папку с бумагами и
вернулся к своему постоянному рабочему месту в торце длинного стола
заседаний. В годы войны он практически не сидел за письменным столом. Дело
в том, что в течение дня у Сталина проходили пять-семь заседаний и
совещаний - ГКО, Ставки, с наркоматами, членами ЦК партии, работниками
Штаба партизанского движения, руководителями разведки, конструкторами и
т.д. Рассаживались за длинным столом. Нередко только заканчивалось одно
заседание, как Поскребышев впускал другую группу товарищей. "Конвейер"
стал работать медленнее лишь в 1944 и 1945 годах, когда для всех стало
ясно, что разгром оккупантов - дело времени. Если до войны Сталин успевал
прочесть, просмотреть в день кроме шифровок пять-шесть книг объемом до 400
- 500 страниц, то теперь не меньше - военных, дипломатических,
политических, хозяйственных документов. Работоспособность этого холодного
человека с колючим взглядом была поразительной. О ней не раз вспоминал и
Александр Михайлович.
  Сталин всегда полагался на Василевского. По существу, тот не вылезал с
фронтов и обладал способностью без надрыва и чрезвычайных мер добиться
желаемого или приемлемого результата. Маршал редко возражал, не был
строптив, как Жуков, хотя умел мягко, но настойчиво провести свою линию во
время обсуждения с Верховным оперативных вопросов. Трудно сказать, сколько
тысяч километров он налетал за годы войны, мотаясь по поручению Сталина с
одного фронта на другой, возвращаясь на несколько дней в Москву для
доклада и получения новых указаний. Практически ежедневно в течение
большей части войны, за редким исключением, Сталин разговаривал с
Василевским по телефону. Александр Михайлович в своих воспоминаниях об
этом пишет так: "...начиная с весны 1942 года и в последующее время войны
я не имел с ним телефонных разговоров лишь в дни выезда его в первых
числах августа 1943 года на встречи с командующими войсками Западного и
Калининского фронтов и в дни его пребывания на Тегеранской конференции
глав правительств трех держав (с последних чисел ноября по 2 декабря 1943
года)"881. Кроме оперативной необходимости Сталин испытывал постоянную
потребность посоветоваться с Василевским, услышать его неторопливый,
лаконичный доклад, похожий на размышление.
  Вторая половина войны, хотя до февраля 1945 года Василевский продолжал
оставаться начальником Генерального штаба, связана в основном с именем
Алексея Иннокентьевича Антонова. Просматривая архивные материалы Ставки,
обращаешь внимание на то, что с конца 1943 года большинство директивных
документов подписаны Сталиным вместе с Антоновым или одним Антоновым от
имени Ставки.
  Сталин, по своему обыкновению, долго присматривался к этому генералу.
Прирожденный штабист, человек высокой культуры, он довольно быстро
завоевал расположение и доверие Верховного.
  Сталин не любил часто менять людей около себя. Даже когда в 1938 году
арестовали жену Поскребышева как "пособницу шпионских действий своих
родственников", он не стал слушать настоятельных рекомендаций Берии
заменить первого помощника. В его возрасте привыкать к новым людям
непросто. А здесь - ежедневные доклады о положении дел на фронтах. Когда
Василевский выезжал в войска, он даже привык к докладам заместителя
начальника Генштаба по политчасти Ф.Е. Бокова, не очень сильного в
оперативных вопросах. Но где-то в конце марта 1943 года он наконец
приказал доложить в первый раз А.И. Антонову. Доклад был кратким, но
обстоятельным. Сталин не подал и виду, что "проба" прошла хорошо. Сухо
распрощался. А уже через два-три месяца частое общение Верховного с
четким, умным и немногословным моложавым генералом сделало Антонова одним
из ближайших военных помощников Сталина.
  Когда Антонов был допущен к Сталину и стал бывать у него по два-три раза в
сутки, то, возможно, заметил, что Верховный сам крайне редко выдвигает
какие-либо новые идеи, предложения, если не считать, что в любой операции
он всегда сокращал сроки на ее подготовку, всегда торопил, всегда полагал,
что темпы, размах, глубина продвижения наших войск могут быть большими.
Наблюдательный Алексей Иннокентьевич мог обратить внимание, что некоторые
привычки Верховного носят как бы ритуальный характер. Например, нередко
Сталин, слушая доклад Антонова, порой в присутствии Молотова, Берии,
Маленкова, прерывал его, звонил Поскребышеву, тот подавал стакан чая. Все
молча смотрели, как дальше священнодействовал Верховный: не спеша выжимал
в стакан лимон, затем шел в комнату отдыха, расположенную за письменным
столом, открывал дверь, которую нельзя было отличить от стены, и приносил
бутылку армянского коньяка. При общем молчании Сталин наливал одну-две
ложки коньяка в чай, уносил бутылку в свой запасник, усаживался за стол и,
помешивая ложечкой в стакане, бросал:
  - Продолжайте...
  Даже этот обычный стакан чая, который, кстати, редко предлагался
присутствующим, превращался в некий ритуал, исполненный особого "высокого"
смысла, который, казалось, понятен лишь одному Сталину.
  Алексей Иннокентьевич понимал, что он, замещая долгими месяцами начальника
Генштаба, а затем и заняв эту должность, находится в более выгодном
положении, чем его предшественники. Самые страшные, тяжелые сцены войны
были сыграны в ее первом акте. К моменту его прихода в Генштаб сложился
определенный порядок круглосуточной деятельности, накопился значительный
опыт работы в Ставке. Но, будучи педантичным, в хорошем смысле этого
слова, Антонов, как, пожалуй, никто до него, внес немало нового в
упорядочение работы Генштаба. Им были установлены точные сроки обработки
информации, время докладов представителей разведки, тыла, фронтов,
резервных формирований. Он четко распределил обязанности между своими
заместителями А.А. Грызловым, Н.А. Ломовым, С.М. Штеменко. Чтобы придать
необратимый характер организационному совершенствованию работы Генштаба и
Ставки, Антонов изложил свои соображения на трех страницах и решил
доложить Верховному. Там было определено время (трижды в сутки) докладов
Верховному - чаще по телефону; итоговый доклад лично Сталину, порядок
подготовки и утверждения директивных документов, взаимосвязь с различными
органами управления и другие положения. Когда в конце одного из ночных
итоговых докладов за сутки Антонов попросил Сталина рассмотреть и
утвердить регламент работы Ставки и Генштаба, тот удивленно, молча
посмотрел на генерала, затем внимательно прочел документ и, также не
говоря ни слова, начертал: "Согласен. И. Сталин". Но при этом подумал,
что, видимо, этот Антонов не так прост, как кажется. Фактически он
заставил самого Верховного регламентировать не только работу других, но и
свою собственную.
  Если до этого Сталин мог вызвать для доклада в любое удобное для него
время, то теперь он и сам старался придерживаться установленного порядка.
Антонов сумел добиться, что основные функции Генштаба: первая - работа на
Верховного, передача ему необходимой информации для принятия решений, и
вторая - подготовка указаний и оперативное руководство боевой
деятельностью фронтов - тесно были увязаны с усилиями главных управлений
Наркомата обороны882.
  Пожалуй, Антонов, одаренный штабной работник крупного масштаба, оказал на
Сталина не меньшее влияние, чем Шапошников, Жуков и Василевский. Дело в
том, что высокая штабная культура, организованность, продуманность как
главной идеи, так и мелочей очень импонировали Сталину. Теперь рядом с ним
работал человек, который по своему предназначению должен был все
раскладывать "по полочкам" и делал это впечатляюще, а главное, эффективно.
  Антонов достаточно быстро рос в воинском звании. Придя в 1942 году в
Генштаб генерал-лейтенантом, в апреле 1943 года стал генерал-полковником и
в том же году - генералом армии. Но Маршалом Советского Союза Антонов так
и не стал, несмотря на благожелательное отношение к нему Верховного. В
дело вмешался Берия. У этого исчадия зла позиции в высшем военном
руководстве были не слишком сильные. Берия очень хотел иметь своих людей
среди военных в стратегическом эшелоне управления. Сегодня известно, что
высший советский генералитет всегда относился к Берии с холодной
настороженностью, сохраняя в душе глубокое недоверие к человеку в
маленьких круглых очках. Хотя Берия постоянно искал способы привлечь на
свою сторону крупных военных, к их чести следует сказать, что его попытки
оказались бесплодными. Сам факт ареста, суда и ликвидации Берии в
последующем именно военными красноречиво, в частности, говорит об их
отношении к этому вурдалаку.
  Берия был крайне одиозной фигурой. Его боялись. Но симпатий к нему питать
никто не мог. Никто! Однако Берии была нужна опора в армии. Он видел
быстрое старение "вождя", и уже в конце войны у него могли появиться
далеко идущие честолюбивые планы, которые без поддержки армии в системе,
где демократия лишь фикция, реализовать невозможно. Попытки Берии
установить особые отношения с Антоновым ни к чему не привели. Генерал был
сух и официален. Тогда, как это обычно делал Берия, он стал исподволь
компрометировать Антонова. Несмотря на то что Сталин в глубине души,
видимо, не очень верил нашептываниям Монстра, тем не менее он не стал
присваивать Антонову, начальнику Генерального штаба Вооруженных Сил СССР,
маршальское звание, хотя и планировал сделать это по случаю Победы. Более
того, в 1946 году "вождь" вновь вернул Антонова на должность первого
заместителя начальника Генштаба, а в 1948 году "опустил" еще ниже,
назначив первым заместителем командующего Закавказским военным округом.
  Вообще А.И. Антонову в нашей исторической (да и художественной) литературе
не повезло. Его фамилия почти не упоминается в длинных списках
военачальников, имевших особые заслуги перед Родиной. Он не стал ни
маршалом, ни героем. Но это для истории не столь важно. Важно другое: этот
талантливый человек не был оценен по достоинству. Это был примерный солдат
и настоящий военный интеллигент с сильным мышлением и тонкими чувствами.
Уже после войны Антонов признался, что мечтал о дне, когда сможет
поставить, пластинку с любимой музыкой - Первым фортепианным концертом
Чайковского или Третьим Рахманинова. За войну пластинки покрылись слоем
пыли, но в душе эти мелодии звучали.
  Война минула. Сталин на триумфальной колеснице, подобно Цезарю, взошел на
Капитолий славы. Но если божественный Юлий долго ломал себе голову над
тем, как отблагодарить своих верных легионеров, то Сталин постепенно
отодвинул от себя тех, кто больше других напоминал ему о действительной
роли каждого в великом триумфе. Антонов, чья подпись последние два года
войны чаще других стояла рядом с росчерком Верховного Главнокомандующего,
единственный генерал армии, удостоенный высшего ордена "Победа", в конце
концов не был в полной мере оценен Сталиным. Верховный уже забыл, что в
1944 - 1945 годах Жуков, Василевский, Антонов разрабатывали и подавали ему
такие идеи, такие стратегические замыслы ведения войны, что ему уже не
нужно было что-то искать, а чаще всего нужно было просто соглашаться,
внося лишь какие-то частные, мелкие поправки.
  Сталин уже забыл, что, когда он стал Верховным Главнокомандующим, имел
весьма смутное представление о теории и практике военного искусства. К
пониманию тесной взаимосвязи военной стратегии, оперативного искусства и
тактики как составных частей военного искусства вообще Сталин пришел
постепенно, с помощью докладов, сообщений, разъяснений тех или иных
конкретных ситуаций прежде всего Шапошниковым, Жуковым, Василевским,
Антоновым.
  Война закончилась. Для Сталина был важен прежде всего результат. О цене
Победы он предпочитал говорить только в плоскости злодеяний фашизма. О
собственных промахах не сказал ни разу. К бесконечной череде эпитетов -
"великий вождь", "мудрый учитель", "непревзойденный руководитель",
"гениальный стратег" добавился еще один - "величайший полководец". Именно
поэтому мне хотелось, добавляя все новые и новые штрихи к портрету этого
человека, коснуться и стратегического мышления И. В. Сталина.



  Мышление стратега?____________________________________

  Думаю, некоторые, увидев после слов "мышление стратега" знак вопроса,
сразу же возразят или даже возмутятся. Ведь ставится под сомнение то, что
десятилетиями сомнению не подвергалось. Сейчас же, в доказательство
"ереси" автора, можно привести десятки цитат, высказываний наших
выдающихся полководцев, свидетельствующих об обратном. И, наверное, эти
высказывания по-своему будут верными. Подчеркну еще раз: в то время, когда
писались мемуары замечательных советских полководцев, они могли сказать
лишь то, что разрешалось сказать. Все негативные, критические высказывания
в адрес Верховного расценивались как "очернительство". Мне пришлось
проработать немало лет в Главном политуправлении Советской Армии и
Военно-Морского Флота. Было время, когда в отделе печати Главпура в
соответствии с высокими указаниями Суслова и его аппарата просматривались
все мемуары. Мне приходилось говорить с людьми, которые в 50-е, 60-е годы
и позже знакомились с воспоминаниями военачальников. Рукописи долго ходили
"по кругу" в высоких инстанциях, и авторам было хорошо известно, что можно
писать, а что нельзя. Прежде всего, благодаря этому фильтру в книги не
попадали факты, выводы, события, статистика, наблюдения, размышления,
оценки, которые могли "очернить" нашу историю. И история выглядела вполне
благополучной. Думаю, дело не в том, чтобы искать конкретных виновников, а
в том, чтобы понять: в литературе сложилась система, основанная на
определенных посылках и ограничениях, укладывающая любое произведение в
прокрустово ложе. Ни Главлит, ни многочисленные рецензенты не могли
игнорировать предписания идеологической системы, основанной на
одностороннем видении прошлого.
  Я знаю, что не все, написанное многими военачальниками, вошло в их
мемуары. Готовя свои воспоминания нередко под влиянием внешних
обстоятельств, они искали место и повод, чтобы упомянуть в книге
влиятельных людей, которых в годы войны часто нельзя было рассмотреть даже
в очень сильную лупу. Знаю, как ретивые приспособленцы искали часть, где
до войны служил Л.И. Брежнев; ту станцию, куда однажды сопроводил из
Красноярска поезд с подарками фронту К.У. Черненко... Многие хорошие
работы были "засорены" вынужденными ссылками на Брежнева, поиском поводов,
чтобы упомянуть его заслуги. Конечно, такая, например, "реприза" не могла
попасть ни в одну книгу. Лектор ГлавПУРККА полковой комиссар Синянский,
выезжавший в августе 1942 г