ий, но особенно в
последних письмах, пытался начать серьезную борьбу с засильем бюрократии,
которая в апогее единовластия Сталина станет тотальной. Он увидел
опасность не только в количественном росте бюрократии, по отношению к
которой не стеснялся в выражениях ("чиновничья саранча", "бюрократическая
крыса"), а прежде всего в подмене аппаратом народовластия. Какие видел
Ленин пути блокирования и ограничения ее влияния?
  Он многое связывал с социальным составом управленческого аппарата,
настаивая на усилении рабочей и крестьянской прослойки. Но сегодня мы
знаем, что это не могло ослабить хватку бюрократического монстра. Вся наша
нынешняя бюрократия, например, "плоть от плоти своего народа", в ней нет
представителей эксплуататорских классов, лиц, как бы сказали раньше,
внушающих опасения из-за своего социального происхождения. Ленин возлагал
надежды и на чистку партии, чтобы избавиться от тех ее членов, которые "не
только не умеют бороться с волокитою и взяткой, но мешают с ними
бороться"1112. Можно себе представить, в какой ужас пришел бы Ленин, если
бы ему сказали, что через шесть-семь десятилетий в Союзе республик,
который он создал, будут явления, подобные рашидовщине, чурбановщине,
кунаевщине и многие другие. Чистота "аппаратных рядов" нужна не больше,
чем чистота всего общества. При этом главную ставку Ленин делал как будто
бы верно: на реальное участие людей труда в управлении государством, на
контроль за исполнительной властью, на расширение гласности, на повышение
общей культуры всего народа. Не народ должен зависеть от аппарата, а,
наоборот, аппарат от народа. Ленин с горечью писал: "Законов написано
сколько угодно! Почему же нет успеха в этой борьбе! Потому, что нельзя ее
сделать одной пропагандой, а можно завершить, только если сама народная
масса помогает"1113. Все это верно. Но, думается, сегодня мы должны
признать, что при монополии одной партии это никогда не могло дать должных
результатов. Бюрократия - кровное детище коммунистической Системы.
  Условно можно сказать, что во второй половине 20-х годов возникли и
существовали две альтернативные концепции. Одна - ее олицетворял Бухарин -
исходила из достаточно умеренных темпов развития (как индустриализации,
так и кооперирования), а вторая - ставка на беспрецедентный скачок в
промышленности и сельском хозяйстве. В лице Сталина эта альтернатива нашла
наиболее полное выражение. Осуществить такой скачок едва ли было возможно,
опираясь лишь на экономические методы. Здесь необходимы
административно-силовые приемы, которые с неизбежностью рождали,
насаждали, упрочивали широкий бюрократический слой. Поскольку решить эти
задачи планировалось главным образом за счет крестьянства, насилие было
как бы предопределено, как бы запрограммировано. Можно предполагать, что
принятие каких-то административных мер, но, разумеется, не репрессий, было
на определенном этапе предопределено стратегией большевиков. Сталин
руководствовался ленинским положением: "Величайшая ошибка думать, что нэп
положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору
экономическому"1114. Русские якобинцы не могли обходиться без террора.
 
Сталин, безжалостно сломив сопротивление своих оппонентов, сделал ставку
на силовую альтернативу. А она уже автоматически стала быстро создавать
бюрократическую систему. Ставка на внеэкономическое принуждение создала
"сословие", которое прямо не зависело от количества и качества продукции,
но в огромной мере зависело от политических установок. Бюрократия также
автоматически поставила на первый план идеологические и политические
рычаги воздействия на массы и лишь где-то на втором-третьем плане -
экономические. Социализм быстро утратил даже слабые черты демократии.
Нужно сказать, что многие лидеры большевиков с самого начала
ориентировались на диктатуру без демократии. Троцкий в 1922 году писал,
что, "если бы русская революция, при зыбкости социальных отношений внутри,
при крутых и всегда опасных переменах извне, связала себя путами
буржуазного демократизма, она давно бы уже лежала на большой дороге, с
перерезанным горлом". О социалистической демократии он пока и не говорил,
считая, что ее можно осуществлять лишь тогда, когда пожар революции
перекинется на другие страны. Поэтому, продолжал Троцкий, "когда мы
расстреливаем врагов, мы не говорим, что это поют эоловы арфы демократии.
Честная революционная политика прежде всего исключает пускание массам пыли
в глаза"1115. У большевиков, "замешенных" на идее диктатуры пролетариата
(прийти тогда к власти иначе было, видимо, нельзя), существовала
популярная установка на силовое разрешение чрезвычайно сложных проблем.
Радикализм был визитной карточкой революционности. К великому несчастью
для русской революции, история остановила, вопреки интересам будущего,
свой выбор на Сталине - идеальной кандидатуре "певца" и "творца"
бюрократии и террора.
  Ограниченность и слабость борьбы с бюрократизмом в 20-е годы, когда еще
было живо ленинское окружение, объяснялись не только узостью этой
программы, но и поверхностным пониманием ее сути. Впрочем, в обыденном
сознании и до наших дней под бюрократией понимается лишь волокита,
казенщина, формализм, бумаготворчество, канцелярщина. А тогда даже многие
вожди революции понимали бюрократизм именно так. Троцкий, выступая на III
Всесоюзном совещании рабселькоров 28 мая 1926 года, вначале излагал как
будто верную мысль: "Бюрократизм у нас есть, и жестокий. Вытекает он из
некультурности, вытекает он из неумелости, из целого ряда исторических и
политических причин"1116. А затем он свел бюрократизм к достаточно узкому
феномену угодничества, приспособленчества, консерватизма традиций и т.д.
Все это так, но глубинная суть бюрократизма - подмена народовластия
всесилием аппарата, который становится неподконтрольным массам, - не
вскрывалась.
  Коренная особенность бюрократизма сталинского типа заключается в том, что
он становится тотальным. В чем это выражается? По его неписаным законам
начинают действовать все государственные, партийные, судебные органы,
общественные организации. Бюрократия их как бы синтезирует в нечто общее,
вязкое, всепроникающее, цепкое, неуязвимое. Каждый орган, элемент системы,
отдельный человек мог делать лишь то, что предписано, разрешено, указано.
В этой системе господствует власть "указаний", "директив",
"постановлений"; она несет угрозу наказания, осуждения, остракизма;
поощряет самоотверженных исполнителей и бдительных чиновников; в конце
концов все это принимает вид коллективной бюрократии. Тотальная бюрократия
независима от экономической целесообразности. Ее культ - всесильность
аппарата. Ведь еще до недавнего времени у нас было так: плохо со
снабжением овощей - создается министерство овощепродуктов. В печати
появилось несколько критических замечаний о плохой упаковке продуктов,
промышленных товаров - создали НИИ тары. Ухудшилось качество промышленной
продукции - создали над заводским ОТК целую систему госприемки. Чем больше
издается постановлений о сокращении управленческого аппарата, тем он
быстрее растет. Но с административной системой бороться административными
методами бесполезно. Без применения экономических, социальных и
политических методов вылечиться от бюрократии нельзя. Тем более что она
исключительно многолика: от бесчисленных званий, степеней, чинов, рангов
до загадочной иерархии высших эшелонов, где часто за необъятной
коллегиальностью и бесчисленными иерархическими ступенями невозможно найти
конкретного "ответчика". Сталин и его окружение отлаживали эту систему
долго, тщательно, настойчиво, жестоко.
  Нужно сказать, что бюрократическая система, постепенно формируясь,
воспитывала в соответствующем духе все общество. Люди стали ее частью.
Более того, они привыкали к ней, и в ее "отлаженности" многие по сей день
видят "преимущества" социализма. Вопрос этот непрост. Было бы неверным
отрицать все, что достигнуто нами в социальной, культурной жизни страны.
Всеобщая занятость, гарантированное социальное обеспечение, хотя и на
очень низком уровне, всеобщее образование довольно невысокого качества,
приобщение широких масс к азам духовной культуры, бесплатное, но и
малоудовлетворительное медицинское обеспечение, низкие цены на предметы
первой необходимости, исключительно невысокая стоимость за проживание в
малоудобных государственных квартирах, по сути бесплатное (символическая
оплата) нахождение детей в пионерских лагерях, детских садах и яслях,
целый ряд других определенных социальных завоеваний советского народа.
Очень большой популярностью в народе пользовались акции правительства по
снижению цен на продовольственные и промышленные товары. Пусть все это
было манипулирование состоянием народа на уровне чуть выше понятия
всеобщей бедности, но сама видимость постепенного, но неуклонного
продвижения вперед поддерживала людей.
  Я совсем не хочу объяснить это "успехами" сталинского руководства. Но
самоотверженный, тяжелый труд советских людей не мог не давать
определенных плодов. В обществе благодаря страху не было широкой и
всепроникающей коррупции, морального разложения руководителей, во весь
голос заявивших о себе через два-три десятилетия после смерти Сталина.
Общая атмосфера была такой, что могло сложиться впечатление о нравственном
здоровье и социальном благополучии общества. Тотальный бюрократический
"порядок" как бы устраивал и широкие массы населения. По нескольким
причинам. В сталинское время выросло уже несколько поколений. Они не знали
другого социализма, как и не знали, в результате прочного идеологического
занавеса, реальной картины жизни в другом мире. Подавляющее число людей
искренне верили в беспросветность жизни рабочих в капиталистическом мире,
в их непрерывное "относительное" и "абсолютное" обнищание, наслышались о
свирепых тюремных нравах в государствах Запада, о полном превосходстве
СССР над "свободным миром" почти по всем параметрам. Такое ложное
представление было устойчивым, и оно всячески поддерживалось и мощным
пропагандистским аппаратом.
  Нельзя не сказать, что тотальный бюрократизм для людей, которых
воспитывали в духе несвободы, лжи и закрытости, по-своему удобен. Да,
именно удобен: в жизни все расписано, определено, установлено. От работы,
твердого заработка до того, по какому поводу выражать восторг и
восхищение, когда и что сеять, какой рапорт готовить "наверх" и т.д.
Система заботилась обо всем: давала окончательную оценку тому или иному
произведению, фактам истории и современности, однозначно определяла, что
хорошо и что плохо, с самого начала знала, что то или иное решение,
выступление "вождя" являлось историческим. Она же обеспечивала в
значительной мере уравнительное распределение. Тотальный бюрократизм
одинаково удобен как для исполнителей, "винтиков", так и для руководства
на всех уровнях. Система способствовала формированию уравнительного,
элементарного мировоззрения. Расширение роли общественных фондов наряду со
многим положительным часто уравнивало людей вне зависимости от их вклада в
общее дело. На первый план все больше выдвигался не конечный результат
труда, а должность, положение, ставка, попадание в номенклатуру. Профессор
Оксфордского университета Алекс де Жонж в своей книге "Сталин и создание
Советского Союза" высказал верное наблюдение о том, что диктатор создал
совершенную тотальную пирамиду правления в целом: "...ни у кого не было
возможности поправить своего начальника. Каждый начальник становился
маленьким Сталиным по отношению к своим подчиненным. Каждый обращался
плохо с теми, кто был ниже его, косил взглядом на равных себе и льстил
всем, кто был выше"1117.
  Упрочению сталинского цезаризма способствовало не только развитие
тоталитарных тенденций и царистских традиций, но и состояние всеобщего
ослепления, укоренившейся веры в то, что социализм должен быть именно
таким, что подлинное грядущее процветание возможно только на этом пути.
Постепенно имя Сталина стало почти мистическим: оно внушало одновременно
ужас и любовь, страх и преданность, покорность и обожание. Бюрократическая
машина, которая функционировала в такой атмосфере, еще больше превращала
человека в незаметный "винтик".
  На обычные возражения, что-де при Сталине "был порядок", "уверенность в
завтрашнем дне", "безусловное выполнение планов", "медленный, но заметный
рост жизненного уровня", можно сказать следующее.
Бюрократическо-казар-менные атрибуты бытия, связанные с постоянной угрозой
карательных санкций, репрессий, способны поддерживать экономические
структуры, производство, функционирование всех институтов государства на
уровне утвержденных, "спущенных" планов. Думаю, что и сегодня (это просто
абстрактное рассуждение), нависни над человеком, руководителем,
предприятием дамоклов меч сталинской кары - план был бы безусловно
выполнен. Любой ценой. Точнее - страшной ценой утраты человеческого
достоинства, пребывания в атмосфере страха, молчания, слепого повиновения.
Но кто сегодня согласился бы на такое?
  Весьма печальным обстоятельством нашей истории является тот факт, что
революционный радикализм большевиков обычно делал ставку только на
насилие: политическое, экономическое, духовное. Обращение к насилию
незаметно делало его нормой, обычным явлением, законным актом. Сам Ленин
не раз призывал к революционному террору. 20 июня 1918 года член
Петроградского комитета РКП(б), комиссар по делам печати, пропаганды и
агитации В. Володарский (М.М. Гольдштейн) был убит эсером. Через неделю
В.И. Ленин направляет письмо в Петроград Г.Е. Зиновьеву, М.М. Лашевичу и
другим членам ЦК РКП(б), где пишет:
  "Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие
хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы
лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.
  Протестую решительно!
  Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым
террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне
правильную.
  Это не-воз-мож-но!
  Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять
энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в
Питере, пример коего решает.
  Привет!
  Ленин"1118.
  Такие установки не были эпизодическими. В революцию и годы гражданской
войны пролились реки крови. Соотечественники, россияне, обитатели одной
земли с ожесточением уничтожали друг друга. Тогда это всем казалось
естественным. Даже Ленину.
  "Свияжск, Троцкому (дата не проставлена. - Прим Д.В.).
  Благодарю, выздоровление идет превосходно. Уверен, что подавление
казанских чехов и белогвардейцев, а равно поддерживающих их
кулаков-кровопийц, будет образцово-беспощадное.
  Горячий привет.
  Ленин"1119.
  Подавление "образцово-беспощадное" постепенно станет большевистским
правилом, едва ли не важнейшим проявлением революционности, обычной
социальной практикой.
  То, что Ленин допускал в "архивоенное время", когда все висело на волоске,
позже стало рассматриваться как "революционная норма". Даже тогда, когда
удалось завоевать и закрепить революционные завоевания, террор не был сдан
в исторический архив. Усилиями Сталина и его окружения репрессии против
собственного народа стали обычным делом...
  В России были не слишком развиты демократические традиции, но в отношении
традиций полицейских дело обстояло лучше. Хотя, конечно, то, что создал
Сталин, не идет в сравнение с "дилетантизмом" самодержавия. Но все же...
Обычно говорят: суды и законы нужны, чтобы закрепить господство правящего
класса. Но думаю, что во все времена правящие классы меньше нуждались в
законах, чем те, кто был бесправен и обездолен. Возможно, традиции тайной
полиции в России восходят к 1826 году, когда Николаем I было создано
Третье отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии.
Исполнительным органом был Отдельный корпус жандармов, шеф которого
возглавлял Третье отделение. С тех пор во весь голос заявила о себе и
политическая цензура. Хотя и при ее наличии подавляющее большинство книг
из-за рубежа доходило до читателей беспрепятственно. Правовая основа
преследования инакомыслящих была заложена в 1845 году специальным
Уложением о преступлениях государственных и против порядка управления. В
статьях 267 и 274, в частности, говорилось:
  "За составление и распространение письменных или печатных сочинений и за
произнесение публично речей, в коих, хотя и без прямого неявного
возбуждения к восстанию против Верховной Власти, усиливаются (пытаются. -
Прим. Д.В.) оспаривать или подвергать сомнению неприкосновенность прав ее,
или же дерзостно порицать установленный законами образ правления, или
порядок наследования Престола, виновные в том подвергаются: лишению всех
прав состояния и ссылке в каторжную работу на заводах на время от четырех
до шести лет..."1120
Интересно сопоставить: через 81 год, уже после смерти Ленина, в Уголовном
кодексе РСФСР 1926 года было записано:
  "Пропаганда и агитация, содержащие призывы к свержению, подрыву или
ослаблению Советской власти... а равно распространение или изготовление
или хранение литературы такого содержания влекут за собою лишение свободы
со строгой изоляцией на срок не ниже шести месяцев"1121. Почти те же идеи,
за исключением неизвестных во времена Николая I слов "пропаганда",
"агитация" и довольно расплывчатых - "не ниже шести месяцев".
  Самодержавная власть уделяла главное внимание армии и полиции. Хотя, по
нынешним меркам, численность карательного аппарата была небольшой. В 1895
году, например, в департаменте полиции служили 161 человек, в корпусе
жандармов - около 10 тысяч человек и несколько десятков тысяч полицейских.
Но власти давали полиции, особенно политической, весьма большие права. Как
писал глава департамента полиции (в 1902 - 1905 гг.) А.А. Лопухин:
"Население России ставилось в зависимость от личного усмотрения чинов
политической полиции. Виновность часто устанавливалась на основании
субъективных мнений полицейских чиновников"1122. Самодержавие широко
практиковало ссылку неугодных, каторжные работы. Например, на пороге XX
века в Сибири было около 300 тысяч ссыльных разных категорий и около 11
тысяч заключенных, приговоренных к каторжным работам1123. Правда, лишь 5 -
10% ссыльных и каторжных были "политическими". Значительная часть ссыльных
- иногда до половины - отсутствовала, т.е. находилась в бегах ввиду
мягкости режима.
  Полицейский режим не был чрезмерно жестким: например, выезд за границу был
делом весьма свободным. Для поездки за границу нужно было лишь написать
заявление губернатору и заплатить небольшую пошлину. В 1900 году,
например, около 200 тысяч русских провели по нескольку месяцев за рубежом.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что главные ниспровергатели
царизма находились за рубежом. Многие из них хорошо знали слабости
департамента полиции и при формировании (после революции) новой системы
безопасности пошли гораздо дальше в деле ужесточения порядка и правил,
определяющих лояльность конкретного лица к Советскому государству.
  Таким образом, у пришедшей к власти революционной партии, с одной стороны,
были слишком слабые демократические традиции, чтобы воспрепятствовать
быстрому росту бюрократии, а с другой - "доставшийся по наследству"
полицейский опыт царского самодержавия, которое она низвергла. Поэтому
неудивительно, что уже вскоре после Октября стали широко практиковаться
самые жестокие репрессивные меры в отношении противников нового строя,
меры, выходившие за рамки революционной законности. То была страшная
опасность для свободы, за которую так ожесточенно боролись большевики.
Незаметно, исподволь расчищалась тропа для будущего цезаря.
  В переписке Калинина сохранилась выписка из Протокола Политбюро ј 110 от 9
марта 1922 года. Уншлихт докладывал вопрос о борьбе с бандитизмом.
Заслушав, Политбюро постановило: "Принять следующее предложение Уншлихта:
предоставить ГПУ право непосредственной расправы (выделено мной. - Прим.