о ему,
Сталину, фактически никто не возражал. А ведь шансы совести всегда
существуют! Даже в условиях невероятно сложных...
  Мы как-то привыкли считать, что гуманизм, мораль, общечеловеческие нормы
нравственности - это, мол, все из области "мелкобуржуазного гуманизма",
нравоучительства! А ведь мораль появилась раньше политического, правового,
даже религиозного сознания. Когда у людей возникла первая потребность в
осознанном общении - возникла нравственность. Без нее человек никогда не
стал бы человеком. Как метко заметил однажды Бертольт Брехт: "Чтобы
человек почувствовал себя человеком, его кто-то должен окликнуть..." И в
этом смысле конкретная "личная жизнь" позволяет увидеть в человеке многие
подлинные грани. У Сталина они выписаны жирным черным фломастером. Кто
знает, может быть, именно здесь кроется один из глубинных истоков тех
деформаций и преступлений, которые будут в 30-е годы освящены его именем?
Может быть, я ошибаюсь. Время поправит. Оно - лучший редактор любых
биографий. Тем более, повторюсь, я пытаюсь набросать лишь эскиз портрета.
  Сталин был "сильной личностью" того типа, который с неизбежностью
стремится только к величию, неограниченной власти. Но "режим террора, -
справедливо писал Н. Бердяев, - есть не только материальные действия -
аресты, пытки, казни, но прежде всего действие психическое..."267.
Сталинская практика постепенно, исподволь обожествила насилие, не заботясь
о его нравственном обосновании. Культ силы вне моральных ценностей -
драгоценность фальшивая. Личная жизнь человека - "визитная карточка" его
моральных устоев. А они у "вождя" были из классового "кирпича". Для
Сталина нравственные параметры революции, строительство нового мира были
не более чем "буржуазным морализаторством".
  Страшно то, что Сталин не сомневался в своей нравственной правоте. В одном
из томиков М.А. Бакунина генсек однажды подчеркнул фразу: "Не теряйте
времени на сомнения в себе, потому что это пустейшее занятие из всех
выдуманных человеком". Что можно сказать по этому поводу? Бакунин-то мог
не сомневаться; ведь он не был Генеральным секретарем великой партии!





                                  Глава 4




  Диктатура или диктатор?

  Священное царство всегда есть диктатура
миросозерцания, всегда требует
ортодоксии, всегда извергает еретиков.

  Н. Бердяев



  Боги не знают возраста. Кто сегодня скажет, сколько лет Зевсу, Афродите,
Артемиде, Палладе, Фемиде? Видимо, никто. Но в представлении людей боги
вечны. А это все равно что допустить невозможное: "застылость" времени.
Но, может быть, они потому и боги, что стоят над временем? Человек для
своего удобства разбил его на века, десятилетия, годы, месяцы, сутки,
часы, минуты, секунды... А оно, время, течет, не замечая этих эфемерных
рубежей. Для бега времени они не имеют никакого значения. Оно текло так,
когда на планете не было человека, будет так же "изливаться" из вечного
кувшина материи всегда. В повседневности, обыденном сознании, правда,
бывает, возникает иллюзия власти судьбы над временем. Чаще всего люди
допускают эту ошибку в мгновения памятных дат и юбилеев.
  21 декабря 1929 года Сталину исполнилось 50 лет. Нет, еще не было
бесконечного славословия, припадания к алтарю "вождя" множества
подхалимов, приписывания буквально всех заслуг только ему одному. Еще не
будут печатать в его честь фолианты в тысячу страниц сплошной аллилуйщины,
принимать в десятках тысяч коллективов приветственные письма в его адрес,
начинать и заканчивать его именем все передовицы. Все это будет позже.
  Однако уже и сейчас добрая половина "юбилейного" номера "Правды" была
посвящена ему. Здесь статьи Л. Кагановича "Сталин и партия", С.
Орджоникидзе "Твердокаменный большевик", В. Куйбышева "Сталин и
индустриализация страны", К. Ворошилова "Сталин и Красная Армия", М.
Калинина "Рулевой большевизма", А. Микояна "Стальной солдат большевистской
партии", ряд других. Начало славословию положено. В приветствии ЦК и ЦКК
ВКП(б), в частности, говорится, что они приветствуют лучшего ленинца
(выделено мной. - Прим. Д.В.). В общей шапке номера Сталин называется
"верным продолжателем дела Маркса и Ленина", "организатором и
руководителем социалистической индустриализации и коллективизации",
"вождем партии пролетариата" и т.д. Юбилей пришелся как нельзя кстати: он
приковал всеобщее внимание к человеку, который уверенно разделался с
очередной оппозицией, или, как теперь говорили, "уклоном". Популярность
Сталина начала быстро расти. Проницательные люди уже тогда заметили, что к
концу 20-х годов, к своему 50-летию, Сталин обрел повышенную уверенность,
властность, безапелляционность.
  Напомню, каким он вступил в революцию: малозаметным
функционером-исполнителем, умевшим не просто ждать своего часа, но и не
жалеть себя (и других, конечно), выполняя задания Ленина и партии.
Сегодня, в день 50-летия, принимая поздравления от членов Политбюро,
народных комиссаров, руководителей многочисленных государственных и
общественных организаций, Сталин осязаемо почувствовал, что за эти
двенадцать лет после революции он научился (или, как он говорил,
"наловчился") управлять временем. Нет, конечно, не в том смысле, как об
этом пишет Герберт Уэллс, а в том, что он стал чувствовать и понимать: в
какой момент форсировать события, когда нанести разящий удар по
фракционерам, как использовать фактор времени в гонке индустриализации и
начавшейся коллективизации. Ему казалось, что он "пришпорил" время.
  Молотов и Каганович предлагали более торжественно отметить юбилей
признанного уже почти всеми "вождя". Его удержала не скромность. Просто у
него еще свежо было в памяти 50-летие Ленина. Он не раз ловил себя на
мысли: ленинские слова о нем, Сталине, обычно приходили ему в голову,
когда нужно было делать принципиальный выбор. Подлинный выбор предполагает
способность субъекта ставить себя на место тех, кто зависит от него. Ленин
умел мысленно принять роль другого: умели это и многие соратники Владимира
Ильича. Но только не Сталин. Даже трудно представить, чтобы Сталин мог
себя поставить, допустим, на место своей жертвы. Его прямолинейное
мышление не допускало таких коллизий. Но сдерживать себя Сталин умел,
особенно в начале своего восхождения. А в канун 50-летнего юбилея Сталина
его сдержал Ленин. Пока сдержал.
  А тогда 50-летие Владимира Ильича отмечалось в Московском комитете партии.
Правда, не было самого юбиляра. Вечер открыл Мясников. С пространной, но
маловыразительной речью выступил Каменев, подчеркнув, что Владимир Ильич в
"словах хвалы не нуждается, и пролетариат не привык словами,
торжественными одами чтить своих вождей, своих лучших товарищей". Затем он
долго говорил о войне, которая "вздернула на дыбы массы", о том, что
Ленина по праву можно назвать главнокомандующим армией пролетариата,
который придет к победе над старым миром. Говорил Горький, почему-то
повторяя слова Троцкого о том, что русская история бедна выдающимися
людьми... Как всегда оригинально, с пафосом, выступил Луначарский,
показывая руками, как вокруг Ленина всегда "веет ветер, ветер вершин".
Читал стихи пролетарский поэт Александровский, говорил о высоком
демократизме Ленина Ольминский. Сталину тогда показались совершенно
неактуальными слова, сказанные Ольминским: "Одна из самых характерных черт
Ильича - его демократизм. Ленин демократ по самой своей природе". Сталин
вспомнил, что его покоробило от этих слов: война еще не отступила, а тут о
демократии... Разве для революционера это главное?! И здесь он услышал,
как Мясников предоставил слово ему, Сталину. Он готовился к речи, искал
что-то необычное и неожиданно решил в день юбилея Ленина сказать... об
умении Ленина признавать свои ошибки. Сталин говорил о том, что Ленин был
сторонником участия в выборах виттевской думы, но затем публично сказал
всем, что ошибался. Так и в 1917 году, негромко читал текст Сталин, Ленин
ошибался в отношении к Предпарламенту и потом публично признал это.
"Иногда т. Ленин в вопросах огромной важности признавался в своих
недостатках. Эта простота особенно нас пленяла, - завершал свою речь
Сталин. - Это, товарищи, все, о чем я с вами хотел поговорить". Слушатели
жидко поаплодировали пятиминутному выступлению Сталина, немного недоумевая
над неюбилейными словами наркомнаца, как вдруг в зал вошел Ленин.
  Речь его была короткой, динамичной, запоминающейся. "Я прежде всего,
естественно, должен поблагодарить вас за две вещи: во-первых, за те
приветствия, которые сегодня по моему адресу были направлены, а,
во-вторых, еще больше за то, что меня избавили от выслушивания юбилейных
речей". Затем он сказал, что юбилеи надо отмечать по-другому, и
заговорил о положении дел в партии. Успехи революции, победы, которые мы
одержали, продолжал юбиляр, временно отодвинули от нас задачи, которые мы
должны решать сегодня в самых различных областях. "...Нам предстоит
громаднейшая работа и потребуется приложить труда много больше, чем
требовалось до сих пор. Позвольте мне закончить пожеланием, - сказал
Ленин, - чтобы мы никоим образом не поставили нашу партию в положение
зазнавшейся партии"268.
  Почему Сталин тогда, в вечер чествования вождя, решил отметить "ошибки"
Ленина? Он сейчас не мог ответить на этот вопрос. Показать, что наркомнац
не ручной? Выделиться? Или он знал, что Ленин не боялся никакой правды?
Обо всем этом можно только догадываться. Во всяком случае, упоминание об
этом выступлении первое время вызывало у самого Сталина чувство
неловкости. Когда заместитель заведующего Центральным партийным архивом В.
Адоратский обратился к Сталину с просьбой разрешить включить в сборник
статей "О Ленине" его выступление на юбилейном вечере, тот отказался.
Резолюция на письме была красноречивой:
  "Тов. Адоратский.
  Речь записана по существу правильно, хотя и нуждается в редакции. Но я бы
не хотел ее печатать: неприятно говорить об ошибках Ильича.
  И. Cт."269.
  Позже, однако, его выступление, "отредактированное", попадет в Собрание
сочинений Сталина. Неловкость, "ложная скромность", чувство совестливости
покинут его довольно скоро. Уже в начале 1925 года он согласится с
предложением В. Молотова о первом крупном увековечении своего имени. После
этого Председатель ЦИК Союза ССР М. Калинин и секретарь ЦИК А. Енукидзе
подпишут постановление Президиума Центрального Исполнительного Комитета, в
котором говорилось:
  "Переименовать гор. Царицын - в гор. Сталинград; Царицынскую губернию - в
Сталинградскую; Царицынский уезд - в Сталинградский; Царицынскую волость -
в Сталинградскую и ж.д. станцию Царицын - в Сталинград"270.
  На дворе было 10 апреля 1925 года. После смерти Ленина прошло немногим
более года. То было одно из первых "испытаний совести", которое Сталин не
выдержал. Впрочем, никакого смущения от "скромного" согласия на массовые
переименования Сталин не испытывал. Гегель, которого он невзлюбил за свои
бесплодные попытки овладеть хотя бы "оглавлением" его философии, писал,
что совесть - это "процесс внутреннего определения добра"271. У Сталина
то, что люди называют совестью, уже находилось во внутреннем заточении.
Его совесть раз и навсегда была лишена каких-либо шансов.
  Уже в 1927 году газеты опубликуют "Приветствие сталинградской газете
"Борьба", подписанное - "И. Сталин". Скоро это станет нормой. Я не раз
задумывался: что мог испытывать человек, беря в руки газету (например,
"Правду" 3 марта 1927 г.), где напечатано краткое изложение его речи на
собрании в железнодорожных мастерских, носящих его имя? Ты жив, а твоим
именем уже названы области, города, районы, предприятия, парки, газеты,
корабли, дворцы культуры. Разве это не претензия на бессмертие?
  Вот где иллюзия власти судьбы над временем! Ты жив, но ты уже бессмертен!
Сталин знал, что свое время он переживет. Но бессмертие - еще не вечность!
  ...Таким был человек, ставший волею обстоятельств во главе огромной
крестьянской страны.



  Судьбы крестьянства____________________________________


  Герберт Уэллс, изобразивший в своем публицистическо-книжном репортаже
Россию "во мгле", не преувеличивал. Она произвела на него "впечатление
величайшего и непоправимого краха". На необозримых, гигантских
пространствах, на бескрайней плоской равнине, лежал и сотни тысяч
деревень, с наступлением ночи погружавшихся в вековую мглу. Как сто,
двести, триста лет назад...
  Почти все мы имеем глубинные корни в крестьянстве. Когда в памяти
возникают солнечные пятна детства, то видишь, чувствуешь, осязаешь как
наяву: запах талого снега, краснозобых снегирей на заборе, потемневший лед
на речке, тонкую, рваную полоску Саянских гор на юге, скрип санных
полозьев на деревенской улице. И лица давно ушедших людей...
  Своих пращуров мы знаем не дальше дедушек и бабушек. Попробуйте назвать
имя и отчество ваших прабабушки и прадедушки? Почти наверняка не
вспомните. Время унесло их в вечность. Даже мысленно все труднее попасть в
навсегда ушедший мир детства. Иногда хочется представить всех своих
ближайших предков за одним длинным фамильным столом. Потемневшие иконы
увидели бы сидящих на лавках крестьян. Бородатые мужики в холщовых рубахах
с заскорузлыми ладонями вечных трудяг, добрые и покорные глаза их жен,
становящихся старухами в сорок лет, рожающих часто прямо на меже;
множество светлоголовых ребятишек (из младенчества в детство входила лишь
половина). Обязательно за столом сидели бы один-два старика с "Георгием",
прошедшие турецкую, японскую, германскую войны. Общинная мораль, превыше
всего чтящая православие, труд, семью. Отечество, руководила этими
неграмотными людьми. Может быть, за столом и нашелся бы один грамотей,
выписывавший "Ниву". Мужики, бабы, крестьяне... От них осталось сегодня
лишь то, что мы сохранили в своей памяти, и, пожалуй, то, что осталось в
некоторых из нас крестьянского: истовость в работе, бережливость,
доверчивость, готовность прийти на "помочь" всем миром односельчанину.
  В этом крестьянском мире еще в начале 30-х годов жило подавляющее
большинство наших соотечественников. И в этом мире развернулась настоящая
революция, похожая на побоище, санкционированное сверху.
  Правда, первые жестокие схватки в деревне вспыхнули в ходе национализации
помещичьих, удельных, монастырских земель. Созданные к середине 1918 года
комитеты бедноты повели наступление на кулака. Более половины земель,
принадлежавших кулакам, было отобрано. Конфискованные машины, скот были
распределены между середняками и беднотой. Кулацкая прослойка уменьшилась.
Деревня стала середняцкой. Нэп дал деревне возможность торговать после
уплаты твердого налога. Еще при жизни Ленина, в конце 1923 года, Советская
Россия продала другим странам около 130 миллионов пудов пшеницы. Тогда
выглядела дикой, кощунственной сама мысль покупать хлеб... Продавать его -
мыслью и делом естественным.
  В восстановительный период удалось несколько поднять зерновое хозяйство
страны, хотя оно еще далеко не достигло довоенного уровня. Если в целом и
вырос объем производства хлеба, то товарного зерна государству явно не
хватало. Это объяснялось и низкими закупочными ценами, и отсутствием
товаров для села. Производственная кооперация в деревне делала лишь первые
шаги. Поддержка бедняцких и середняцких хозяйств обеспечивалась нэпом.
Хотя, естественно, нэп оживил и кулацкие хозяйства, дал толчок их росту.
Но они не представляли опасности для государства, основой политической
власти которого была диктатура пролетариата. Здесь хотелось бы отметить,
что социалистические идеалы ошибочно понимать как синоним бедности и
неприятия богатства. Марксизм выступает лишь против богатства, созданного
за счет эксплуатации чужого труда. Значительная часть кулачества свои
хозяйства создала собственным трудом.
  Ленин предвидел, что социалистические преобразования будут идти наиболее
трудно на селе. Но он верил в пропаганду электричеством, тракторами,
книжками! Он полагал, что для того, чтобы обеспечить через нэп широкое
участие крестьянства в кооперации, "требуется целая историческая эпоха. Мы
можем пройти на хороший конец эту эпоху в одно-два десятилетия"272. В
одной из последних своих работ Ленин формулирует исключительной важности
положение: "Теперь мы вправе сказать, что простой рост кооперации для нас
тождественен... с ростом социализма... При условии полного кооперирования
мы бы уже стояли обеими ногами на социалистической почве"273. Разумеется,
в ленинском плане кооперирования сельского хозяйства не были раскрыты
многие детали, этапы, особенности его реализации. Да это было и невозможно
сделать в 1923 году.
  Снижение налогового обложения дало возможность середнякам и кулакам
увеличить излишки сельхозпродуктов, и прежде всего хлеба. Возросла
покупательная способность крестьянства в целом. Но в стране одновременно
усиливался товарный голод. Поэтому понятно, что крестьяне не спешили
продавать хлеб; им были нужны не бумажные деньги, а машины и другие
промышленные товары, а цены на них были высокими. Возникли трудности со
снабжением городов. На рубеже 1927 года замаячил хлебный кризис. Кулаки,
да и середняки придерживали хлеб, ждали более выгодных цен, нужных товаров.
  Оппозиция пыталась использовать в своих целях растущие трудности в
отношениях государства и крестьянства. Так, Каменев, выступая на XV съезде
партии, обвинил руководство в недооценке капиталистических элементов в
деревне, по существу, призвал ужесточить курс против кулака. Представители
оппозиции еще раньше предлагали провести насильственное изъятие у кулака и
середняка недостающих до нормального снабжения 150 - 200 миллионов пудов
хлеба. Политбюро, обсуждавшему доклад, с которым Сталин собирался
выступить на съезде партии, хватило мудрости отклонить этот путь. В
политическом отчете съезду Сталин однозначно сказал: "Не правы те
товарищи, которые думают, что можно и нужно покончить с кулаком в порядке
административных мер, через ГПУ: сказал, приложил печать и точка. Это
средство легкое, но далеко не действенное. Кулака надо взять мерами
экономического порядка. И на основе советской законности. А советская
законность не есть пустая фраза"274. Кто не согласится сегодня с такими
выводами? Разве это не верные слова? И их говорил Сталин!
  Но дело в том, что слова Сталина часто расходились с его делами. Да и не
только в этом. Он попросту плохо знал крестьянский вопрос. За всю свою
жизнь он фактически только раз посетил сельские районы. Это было в 1928
году, во время его поездки в Сибирь в связи с хлебозаготовками. С тех пор
до конца своей жизни Сталин на селе не появлялся. Кабинетное знание
сельского хозяйства с особой силой проявилось позже и выразилось в
единоличном принятии целого ряда глубоко ошибочных решений, имевших далеко
идущие последствия.
  На XV съезде, взявшем курс на коллективизацию сельского хозяйства,
вносились дельные предложения по устранению хлебных трудностей в стране. В
выступлении А.И. Микояна, в частности, говорилось, что товарная масса
застревает в городах, не попадая в деревню, где спрос на нее огромен.
"Чтобы добиться серьезного перелома в ходе хлебозаготовок, нужен
решительный поворот. Этот перелом должен заключаться в переброске товаров
из городов в деревню даже за счет временного (на несколько месяцев)
оголения городских рынков, с тем чтобы добиться хлеба у крестьянства. Если
мы этого поворота не произведем, мы будем иметь чрезвычайные трудности,
которые отзовутся на всем хозяйстве"275.
  Могло показаться, что в целях укрепления союза рабочего класса и
крестьянства, решения насущных проблем деревни ставка будет сделана теперь
не только на политические, но и экономические средства. Таков был и
кооперативный план Ленина. Именно строй "цивилизованных кооператоров",
считал он, позволит максимально соединить личный и общественный интересы.
А ведь это самое трудное в социалистических преобразованиях! Главное: не
использовать лишь командные, силовые, директивные методы, но обязательно
учитывать экономические законы,