я в своей
солдатской шинели, как бы ощущая невидимые взоры своих потенциальных
недоброжелателей. Только их полное устранение безоговорочно укрепит его
положение. Нужна была крупная акция. Массированный удар по притаившимся
недоброжелателям, скрытым врагам и оппозиционерам оправдает, по мысли
Сталина, многие провалы и просчеты в его хозяйственной политике,
ликвидирует его потенциальных врагов. После войны Молотов добавил: Сталин,
уничтожая врагов, смотрел далеко - он уничтожил тех, кто в войне с
фашизмом мог стать на сторону Гитлера.
  Сталину казалось, что он дождался своего часа. Отныне, даже в потенции,
даже мысленно, никто не сможет посягнуть на его цезаристское единовластие.
Трагедия приближалась. Решение зрело и окончательно оформилось, когда он
был вдали от Москвы, в Сочи, где мог спокойно обдумать пути дальнейшего
упрочения своего единовластия. Прочитав немало книг о деспотах, Сталин тем
не менее многого не знал. Если бы он взял томик Гая Светония, описавшего
деспотизм Тиберия, то мог бы вычитать такие строки: "Угодливость была ему
так противна, что он не подпускал к своим носилкам никого из сенаторов ни
для приветствия, ни по делам. Когда один консулер, прося у него прощения,
хотел броситься к его ногам, он так от него отшатнулся, что упал навзничь.
Даже когда в разговоре или в пространной речи он слышал лесть, то
немедленно обрывал говорящего, бранил и тут же поправлял. Когда кто-то
обратился к нему - "государь", он тотчас объявил, чтобы более так его не
оскорбляли. Кто-то другой назвал его дела "священными" и говорил, что
обращается к сенату по его воле; он поправил его и заставил сказать вместо
"по его воле" - "по его совету и вместо "священные" - "важные"443. Как же
далеко вперед ушел Сталин от Тиберия! Но, впрочем, оценить этого "вождь"
не мог, ибо Светонием свой ум не засорял...
  25 сентября 1936 года они с Ждановым (который на XVII съезде партии стал
секретарем ЦК и быстро вошел в доверие к Сталину) направили из Сочи на имя
Молотова, Кагановича и других членов Политбюро телеграмму:
  "Мы считаем абсолютно необходимым и спешным, чтобы тов. Ежов был назначен
на пост народного комиссара внутренних дел. Ягода определенно показал себя
явно неспособным разоблачить троцкистско-зиновьевский блок. ОГПУ отстает
на четыре года в этом деле. Это замечено всеми партийными работниками и
большинством представителей НКВД".
  Сигнал был дан. Чудовищный, страшный сигнал. Едва ли кто мог предположить,
как много будет обнаружено после него в нашем Отечестве "шпионов",
"вредителей", "диверсантов", "террористов", просто "двурушников". Можно
даже подумать, что не они жили среди нас, а мы - среди них! А мы поем:
"...я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!" Сталина
недавний процесс над Зиновьевым и Каменевым ободрил: народ горячо
поддержал государственное обвинение. Еще не состоялся суд, не известны
обстоятельства дела, а печать, радио дружно скандируют: "Уничтожить
гадов!", "Смерть врагам!", "Никакой пощады двурушникам!". Сталин
почувствовал, что он добился многого: отобрал истину у народа, превратил
его в толпу, за которую теперь будет думать только он сам. Возможно, это
преступление Сталина, а у него их длинный ряд, одно из тягчайших.
  Помните, "вождь" еще в 1933 году предсказывал, что "контрреволюционные
элементы" могут "зашевелиться". Так и произошло! Речь шла уже не просто об
унижении народа культовым уродством, а о чем-то большем и страшном.
Трагедия надвигалась. Рана будет чудовищно страшной. Вот уже сколько лет
она никак не может полностью зарубцеваться...




                                  Глава 6




  Эпицентр трагедии

  Обнаружилось, что мы
живем в мире преступления...
  Н. Бердяев



  Наступал новый, 1937 год. В Москве, других городах, тысячах сел и деревень
огромной страны шла обычная в новогодние праздники суматоха: в клубах и
тесных квартирах украшались елки, ребята клеили самодельные гирлянды, шли
последние приготовления в кружках художественной самодеятельности, которые
тогда были на каждом предприятии, в колхозе, школе. Мужчины запасались
одной-двумя бутылками "Московской"; в магазинах крупных городов можно было
купить и хорошее вино, "для женщин". В последние год-два выбор гастрономии
на прилавках и в витринах продовольственных магазинов не мог не радовать
покупателей. В новогоднем номере "Правды" 1937 года, например, была
напечатана небольшая заметка "Праздничные покупки", в которой сообщалось:
"Разнообразные вина - от советского шампанского до муската, сотни сортов
колбасных и рыбных изделий, торты, пирожные, фрукты - все это в большом
количестве покупали вчера в магазинах москвичи. Тысячи агентов
"Гастронома", "Бакалеи" и других продовольственных магазинов были заняты
доставкой на дом покупателям различных продуктов к новогоднему
праздничному столу..."
В наркоматах, крайкомах, обкомах, райкомах завершали "подбивку" итогов
года: нужно было рапортовать. А сказать народу было о чем: в минувшем году
введен в строй Харьковский станкостроительный завод, торжественно открыт
Камский целлюлозно-бумажный комбинат, начато строительство Соликамского
магниевого завода, в Армении дала промышленный ток Конакарская ГЭС,
завершен ввод Мурманского рыбного комбината, сотен других, больших и малых
производственных объектов. Количественные показатели (но отнюдь не
качественные) впечатляли. Было о чем докладывать Сталину. Даже
образованный лишь в 1936 году Наркомат оборонной промышленности, не
выполнивший план по многим показателям, направил "вождю" рапорт:
"Оборонная промышленность будет лучшей в стране". Отчеты наркомов
Кагановича, Микояна, Любимова радовали Сталина: не только железнодорожный
транспорт, но и легкая, местная промышленность, торговля, наконец, дали
немалую прибавку. Пусть все знают, что Сталин слов на ветер не бросает.
Ведь по его указанию было принято решение сделать 1936 год ударным:
прирост производства средств производства предусматривался на 22%, а
предметов потребления - на 23%. По его же указанию "Правда" поместила
передовую "План подъема благосостояния народа", где указывалось, что слова
"великого вождя" "жить стало лучше, жить стало веселее" никогда не
расходятся с делом444. Пусть еще раз все убедятся в справедливости этого
лозунга.
  Пульс страны бился ускоренно и мощно. Шли годы, а революционный энтузиазм,
полудивший заряд от октябрьского генератора, повторюсь еще раз, не
иссякал. Не иссякла еще и вера. Жили еще бедно. Без конца объявлялись
"ударные" декады, ставились производственные рекорды, печать пестрила
именами ударников труда А. Стаханова, А. Бусыгина, Е. Виноградовой, М.
Виноградовой, М. Дюканова, П. Кривоноса, М. Мазая, А. Гургенидзе, С.
Хачатряна, О. Ходжаева, Н. Сметанина, многих, многих других.
Социалистические будни были аскетическими и суровыми, но страна в целом -
устремленной в будущее.
  Считалось неприличным говорить об интересах конкретных людей - общее дело
целиком поглощало каждого человека. Державные мотивы не позволяли в полный
рост поднимать вопросы о всестороннем, гармоничном развитии личности.
Социалистические ценности, в центре которых, по Ленину, - человек, всей
системой сформировавшихся отношений ставились в решающую зависимость от
воли и разума одного лица. Припадание к идеологическому алтарю
"господствующей личности" стало обязательным. Вот передовая "Правды" за 1
января 1937 года "Нас ведет великий кормчий". Статья заканчивается
красноречивым панегириком: "Советский корабль хорошо оснащен и хорошо
вооружен. Ему не страшны штормы. Он идет по своему курсу. Его корпус
сооружен гениальным строителем для борьбы с враждебной стихией в эпоху
войн и пролетарских революций. Его ведет гениальный кормчий Сталин". Здесь
же, на полосе, огромный портрет "вождя", возвышающийся над людским морем.
Кто-то в этом "море" несет и небольшой портрет Ленина...
  Газеты первых дней 1937 года передавали не только дыхание, иногда крайне
напряженное, трудившегося народа. На их страницах - предупреждения о
грозной опасности, нависшей из-за кордона. Очередные корреспонденции М.
Кольцова из Испании, подробности потопления фашистами советского парохода
"Комсомол", постановление ЦИК СССР о присвоении звания Героя Советского
Союза группе командиров РККА "За образцовое выполнение специальных и
труднейших заданий Правительства". Все понимают - это "испанские" герои.
  Здесь же предостерегающая статья Я. Рудзутака, которому осталось жить
немногим больше года: "Посредством своих агентов - Троцкого и его банды -
фашисты пытались расстроить путем вредительства наше хозяйство, их руками
они хотели убить лучших людей нашей страны, мозг и сердце нашей страны, -
товарища Сталина..."445
В начале декабря 1936 года Чрезвычайный VIII съезд Советов принял новую
Конституцию СССР, формально провозгласившую расширение основных
демократических прав и свобод советских людей, включая свободу совести,
слова, печати, собраний и митингов, неприкосновенность личности, жилища,
тайну переписки.
  Это был триумф Сталина. В книге "О Конституции СССР", изданной Партиздатом
ЦК ВКП(б) в 1937 году, есть такие слова: "Появление тов. Сталина
встречается продолжительной, бурной овацией всего зала. Весь зал встает.
Со всех сторон несутся крики: "Ура тов. Сталину!", "Да здравствует тов.
Сталин!", "Да здравствует великий Сталин!", "Великому гению тов. Сталину,
ура!", "Виват", "Рот фронт!", "Тов. Сталину слава!"446.
  В докладе "О проекте Конституции Союза ССР", перечисляя по своему
обыкновению "особенности", под номером пять Сталин назвал
"последовательный и до конца выдержанный демократизм". В этом месте
доклада он мог бы вспомнить, что всего несколько месяцев назад отправил на
казнь своих бывших товарищей и соратников Ленина - Зиновьева и Каменева.
Во время их последней встречи, по некоторым сведениям, Сталин, следуя
принципам своей "демократии", заявил бывшим партийным вождям:
  - Наши убеждения не позволяют проливать кровь старых партийцев, какие бы
тяжкие грехи за ними ни числились... Процесс, в котором вы должны помочь
государству и партии, направлен не против вас, а против Троцкого. Все это
нужно Советской власти...447
Феноменальная злая память Сталина хорошо помнила не меньше дюжины писем
Зиновьева с мольбами о пощаде. Он помнил, как Ягода 17 декабря 1934 года
передал ему письмо бывшего соратника, написанное им во время обыска и
ареста. Там были такие слова:
  "Ни в чем, ни в чем, ни в чем я не виноват перед партией, перед ЦК и перед
Вами лично. Клянусь Вам всем, что только может быть свято для большевика,
клянусь Вам памятью Ленина.
  Я не могу себе и представить, что могло бы вызвать подозрение против меня.
Умоляю Вас поверить этому честному слову. Потрясен до глубины души"448.
  Ответом было указание Сталина ускорить суд, и ровно через месяц, 16 января
1935 года, его старый партийный товарищ получит 10 лет, а предварительно
будет вынужден признать свои несуществующие преступления. Плюс к этому
дать обязательство назвать "всех лиц, о которых помню и вспоминаю, как о
бывших участниках антипартийной борьбы". Сталин никогда не останавливался
на полдороге. Через год Зиновьев и Каменев предстали перед новым судом,
чтобы до конца испить свою горькую чашу. Но Сталин помнил не приговор (он
знал его заранее), а то унижение, с которым Зиновьев молил о пощаде.
Сталин принадлежал к тому типу садистов, которым смерть жертвы не давала
полного удовлетворения. Нужна была ее полная моральная капитуляция. Да, он
помнил эти письма!
  "...Я дохожу до того, - писал Зиновьев Сталину 14 апреля 1935 года, - что
подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в
газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели же Вы не
видите, что я не враг Вам больше, что я Ваш душой и телом, что я понял
все, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение..."449
Сталин давно поставил себя выше любых законов, поправ тем самым даже ту
хрупкую, слабую демократию, которая, возникнув после Октября, оказалась в
тисках сталинского бюрократизма. А почти в это же время Прокурор СССР А.Я.
Вышинский уже начал "шлифовать" огромную, многочасовую обвинительную речь
на готовящемся втором открытом судебном процессе по делу "троцкистских
заговорщиков", которую он с пафосом произнесет 28 января 1937 года.
  Миллионы советских людей, искренне гордясь продолжающимся "затяжным
рывком" к экономическому и оборонному могуществу страны, желая друг другу
счастья в новогоднюю ночь, не могли и предполагать, каким кровавым будет
год наступающий. Кто мог подумать, что год 20-летия Великой Октябрьской
социалистической революции станет эпицентром трагедии советского народа,
верхом социального цинизма? Но именно этому уже были подчинены, казалось,
необъяснимые замыслы "вождя", постыдная и преступная сущность единовластия
"господствующей личности".
  Как это ни парадоксально, но об этой трагедии советские люди узнают почти
через два десятилетия. И то далеко не полностью. А пока им предстоит
вместе со всеми возмущаться, негодовать и проклинать "фашистских
выродков", "шпионов" и "террористов". Даже такие люди, как А. Фадеев, А.
Толстой, П. Павленко, Н. Тихонов, Б. Ясенский, Л. Никулин, в статье
"Шпионы и убийцы"450 предадут анафеме тех, кто поневоле стал действующими
лицами в постыдном и преступном спектакле. А главный Режиссер этого
"действа" в очередной раз обратит внимание народа: еще в январе 1933 года
он говорил, что при определенных условиях "могут ожить и зашевелиться
разбитые группы старых контрреволюционных партий эсеров, меньшевиков,
буржуазных националистов центра и окраин, могут ожить и зашевелиться
осколки контрреволюционных элементов из троцкистов и правых
уклонистов"451. И вот, "зашевелились"!
  На фоне успехов отдельные аварии, пожары, катастрофы - а они были -
конечно же, выглядели как "вредительство". Разве он, Сталин, не говорил,
что притаившиеся бывшие оппозиционеры, выходцы из других партий только и
ждут своего часа?! Чем больше наши успехи, тем сильнее их
противодействие... Вот она - жестокая классовая борьба, натягивающая
тетиву противоборства до предела!
  К XVII съезду партии была выпущена книга под названием "Канал имени
Сталина". Тридцать шесть советских писателей под руководством М. Горького,
Л. Авербаха и С. Фирина написали панегирик первому в истории опыту
перевоспитания "врагов народа в его друзей". Это, писали они, "отлично
удавшийся опыт массового превращения бывших врагов пролетариата...
советской общественности в квалифицированных представителей рабочего
класса и даже в энтузиастов государственно-необходимого труда". Вот еще
один пассаж: "...человеческое сырье обрабатывается неизмеримо труднее, чем
дерево, камень, металл". "Герои" книги - "бывшие вредители" - инженеры,
профессора, учителя, тысячи других интеллектуалов (а не только кулаков,
воров и рецидивистов), превращенные в "соратников пролетариата".
Преступление многих состояло лишь в том, что они думали иначе, чем Сталин,
которому, как пишут авторы, присущи "отлично организованная воля,
проницательный ум великого теоретика, смелость талантливого хозяина,
интуиция подлинного революционера, который тонко разбирается в сложности
качеств людей и, воспитывая лучшие из этих качеств, беспощадно борется
против тех, которые мешают первым развиться до предельной высоты..."452. А
мешали Сталину не только какие-то "качества". Мешали люди. Много людей.
Страшно много.
  Все эти "недобитки" мешали ему (потенциально) окончательно утвердиться в
роли единственного, безраздельного и всеми, именно всеми, любимого вождя.
Разве забыл он, что Бухарин, Пятаков, Радек, Преображенский, многие другие
были его товарищами по партии, по борьбе? Нет, конечно, не забыл. Но плохо
то, что и они не забыли. Они знают, каким он был. Впрочем, во имя "высоких
целей" это теперь не имеет никакого значения. Где-то он читал, кажется это
фраза Медичи из анналов инквизиции: "Есть заповедь - прощать врагам нашим.
Но нет заповеди, чтобы прощать нашим бывшим друзьям". Сталин мог
усмехнуться наивности сентенции: он не прощал ни тех, ни других.



  "Враги народа"_________________________________________


  История знает много жестокостей и злодеяний. Пожалуй, нарицательным стало
имя римского императора Нерона, сына Домиция Агенобарба и
Агриппины-младшей. Император прославился невиданной жестокостью. Даже
Сенека, философ и искусный актер, воспитывая Нерона, так и не смог привить
императору добродетели. Властитель, проводя реформы, добиваясь могущества
государства, не остановился перед убийством сводного брата и матери,
вынудил к самоубийству Сенеку. В конце концов правление Нерона уже было
неотделимо от казней - апофеоза жестокости. Страшный пожар Рима повлек за
собой казни невинных людей. Раскрыв заговор Пизона, император стал после
этого выдумывать мнимые заговоры, чтобы истребить наиболее популярных
сенаторов и опасных конкурентов. Поощрялись доносы... Склонность к
злодеяниям как способу правления сочеталась у Нерона с любовью к поэзии и
другим искусствам...
  Нет, я не собираюсь проводить никаких прямых исторических аналогий, тем
более столь небесспорных. Просто хотелось еще раз напомнить, что
единовластие в любой бесконтрольной форме чревато злоупотреблениями,
вплоть до злодеяний. Во все времена и исторические эпохи. Эта истина верна
не только для 54 - 68 годов нашей эры, когда правил Нерон.
  Никакие справедливые цели и намерения не могут оправдать безнравственных
средств, которые являются не только злом моральным по своему характеру, но
и злом социальным по своим последствиям. Ведь "в нашем идеале, - и в это
страстно верил Ленин, - нет места насилию над людьми"453. А именно к нему
широко прибег Сталин в печальном, трагически вошедшем в нашу историю 1937
году. Это был эпицентр трагедии не столько в силу масштабов репрессий (в
1929 - 1933 гг., видимо, пострадало людей больше), а прежде всего в
результате невиданного политического цинизма, который не мог своевременно
разглядеть великий народ.
  Кто ввел в обиход страшный термин "враг народа"? Откуда он появился?
Конечно, дело не в понятии, а в попытке найти какие-то исторические,
политические, логические обоснования, которые использовал Сталин для
широкого применения социального насилия. Я уже упоминал в начале книги,
что Сталин впервые познакомился с историей Великой французской революции в
Туруханске. На него произвела большое впечатление решительность Робеспьера
и Кутона, добившихся в критическую минуту принятия Закона об упрощении
судебного процесса над "врагами революции". Ему импонировала формула
Робеспьера: "...кто ходит в шитых золотом штанах, тот враг всех
санкюлотов". Кто не с революцией - тот ее враг, по-своему читал Робеспьера
Сталин. Еще тогда он отметил интересное, по его мнению, место из речи
Робеспьера в Конвенте 10 июня 1794 года: "Когда свобода добивается,
по-видимому, блестящего триумфа, враги отечества составляют еще более
дерзкие заговоры".
  Сталин в истории искал не только аналогии, но и аргументы для своего
оправдания в будущем. Ему очень импонировала мысль Робеспьера, высказанная
им 5 февраля 1794 года в Конвенте: врагами народа следует управлять с
помощью террора... Ведь это по настоянию Робеспьера, в ответ на убийство
Марата, Шалье, Лепелетье де Сен Фаржо и других якобинцев, Конвент
декретировал: "Поставить террор в порядок дня". Революционный трибунал,
созданный Конвентом за полтора месяца до начала термидора, вынес 1563
приговора, и из них лишь 278 оправдательных, остальные смертные!454
Робеспьер не остановился перед тем, чтобы отправить на эшафот и таких
деятелей, как Дантон, Демулен, Филиппе...
  Сталин, однако, не хотел замечать, что Робеспьер так же ценил жизнь тех,
кого посылал на казнь, как и свою. Советский диктатор всегда смертельно
боялся покушений. Поэтому в основе обвинений множества несчастных была
пресловутая статья 588 "совершение террористических актов, направленных
против представителе