оличные улицы и площади в центре) убедились: за ними идут
единицы. Игра окончательно проиграна. Партия и рабочий класс полностью
отвернулись от оппозиционеров. Троцкий мог бы позволить себе вспомнить,
как десять лет назад на II съезде Советов под овацию зала бросил вслед
уходящему Мартову: "Ваше место в мусорной яме истории!" Теперь такие же
слова адресовались ему, когда он пытался на площади Революции апеллировать
к колонне демонстрантов, идущих на Красную площадь. В Троцкого полетели
камни. Окна машины были разбиты. Он ясно понял: теперь Сталин спускает его
в сточную канаву истории. 14 ноября Троцкий был исключен из ВКП(б).
Дальнейшие события развивались стремительно.
  Потрясающая партийная карьера этого политика, начавшаяся в 1917 году
феерическим взлетом, завершилась полной катастрофой через десять лет.
Троцкий еще раз пытался публично обратиться к массе. Поводом стала смерть
его давнего единомышленника А.А. Иоффе, покончившего жизнь самоубийством.
В прошлом - меньшевик, вступивший в партию вместе с Троцким в 1917 году.
Был кандидатом в члены ЦК, член ВЦИК. С 1918 года - на дипломатической
работе. Постоянный и убежденный сторонник Троцкого, член оппозиции, Иоффе
написал предсмертное обращение к Троцкому. Формально речь в письме идет об
обиде за то, что на этот раз ЦК партии отказал ему в денежных средствах
для лечения за границей. Но политическая суть письма иная. Иоффе пишет,
что "цензура Политбюро" не дает возможности сказать правду в литературе о
квазивождях, ныне "возведенных в сан". "Я не сомневаюсь, - писал Иоффе, -
что моя смерть является протестом борца, убежденного в правильности пути,
который избрали Вы, Лев Давидович. ...Политически Вы всегда были правы, а
теперь более правы, чем когда-либо". Иоффе утверждал, что "собственными
ушами слышал, как Ленин признавал, что и в 1905 году не он, а Вы были
правы. Перед смертью не лгут, и я еще раз повторяю Вам это теперь... Залог
победы Вашей правоты - именно в максимальной неуступчивости, в строжайшей
прямолинейности, в полном отсутствии всяких компромиссов...". Письмо стало
ходить по рукам, давая повод для кривотолков. По решению ЦК оно было
опубликовано в журнале "Большевик" (1927. ј 23 - 24) с сопроводительной
статьей Ем. Ярославского "Философия упадничества", в которой, в частности,
дается справка, что Иоффе регулярно и многократно ездил для лечения за
границу за счет государства. Суть письма заключается в том, что исключение
Зиновьева и Троцкого, по мнению Иоффе, может стать именно тем толчком,
который пробудит партию и остановит ее на пути к термидору.
  На похоронах Иоффе было много троцкистов, молодежи, перед которыми
выступили Троцкий, Зиновьев, Каменев, их единомышленники. Это было
последнее публичное выступление Троцкого в СССР и последняя публичная
демонстрация оппозиции. Но резонанса, на который рассчитывали
разгромленные оппозиционеры, их речи уже не произвели. Их шансы теперь
принадлежали прошлому. Троцкий окончательно убедился, что он вождь без
сторонников, полководец без армии.
  Троцкий был надломлен, но не сломлен. Сталин искал пути и способы изоляции
своего самого ненавистного соперника. Он торжествовал победу, но
чувствовал, что борьба не окончена. На нескольких аппаратных совещаниях
Сталин давал указания "следить за троцкистами", "ослабить еще больше их
влияние", "добить политически". Начались аресты и ссылки. Троцкий, еще три
года назад уверенный, что в конце концов он станет во главе партии
большевиков, оказался в положении полностью отверженного вождя. Его
платформы, несмотря на некоторые правильные идеи, не могли скрыть
главного: Троцкий все больше сводил свою борьбу к противоборству со
Сталиным. Но позиции генсека были уже прочными. Постепенно это поняли
очень многие. Шансов возглавить партию у Троцкого давно не было. Но он
оказался человеком большого политического мужества.
  Зиновьев и Каменев уже после исключения Троцкого из партии уговаривали его
покаяться, прийти с повинной. Но нужно сказать: что бы ни говорили и ни
писали о Троцком, он, живя в настоящем, всегда смотрел на себя сквозь
призму будущего. Будучи чрезвычайно честолюбивым и даже тщеславным
человеком, он нередко задумывался о том, что скажут о нем историки.
  Свою горькую чашу испили до дна и члены обеих семей Троцкого. Первая жена
Троцкого, Александра Соколовская, и две ее дочери Зина и Нина (как и их
мужья) были горячими сторонниками троцкизма. Троцкий оставил первую семью
еще в 1902 году, когда младшей дочери шел лишь четвертый месяц. Вначале он
писал Александре Львовне из-за границы, но затем время и новая семья
отодвинули Соколовскую с двумя дочерьми, по его словам, в "область
невозвратного". Правда, понимая, что историки вспомнят и о его первой
жене, он напишет в 1929 году в первом томе своих воспоминаний: "Жизнь
развела нас, сохранив непорушимо идейную связь и дружбу". Обе дочери после
революции оказались в лучах славы отца; затем, через несколько лет, - в
положении глубокого остракизма. Судьба первой семьи Троцкого в последующем
печальна. Сталин не только за политическое инакомыслие, но и за
принадлежность к "роду врагов" (в 30-е гг. писалось: "социально опасные
элементы по происхождению") заставил заплатить одну страшную цену. Зина и
Нина - дочери Троцкого - быстро покинули сцену жизни.
  Вторая жена Троцкого - Наталья Седова - тоже начинала "революционеркой".
Одно время они с Троцким жили в Петербурге под фамилией Викентьевых.
Седова в дальнейшем постоянно была с мужем, разделив с ним и триумф его
взлета в годы революции и гражданской войны, и бесконечные метания на
чужбине. Замечу, однако, что до 1917 года Троцкий, будучи сыном очень
состоятельных родителей, не нуждался так, как другие русские эмигранты.
  От второго брака у Троцкого было два сына. Старший сын, Лев, был всегда
рядом с отцом, стал активным троцкистом и умер при загадочных
обстоятельствах в Париже уже после изгнания отца, еще весьма молодым.
Младший, Сергей, ушел из дома, когда Троцкие жили еще в Кремле, заявив,
что ему "противна политика"; не стал вступать в комсомол, погрузился в
науку. Отказавшись уехать с отцом в изгнание, Сергей, естественно, в
последующем, как сын Троцкого, был обречен. В январе 1937 года в "Правде"
появилась статья: "Сын Троцкого Сергей Седов пытался отравить рабочих". С.
Седов, сосланный к этому времени в Красноярск, был объявлен "врагом
народа". На митинге в кузнечном цехе машиностроительного завода мастер
Лебедев говорил: "У нас в качестве инженера подвизался сын Троцкого -
Сергей Седов. Этот достойный отпрыск продавшегося фашизму своего отца
пытался отравить генераторным газом большую группу рабочих завода".
Говорили на митинге и о племяннике Зиновьева Заксе, их "покровителе"
директоре завода Субботине... Судьба этих людей такими "обвинениями" была
предрешена.
  Трагедия семьи Троцкого, где в конечном счете погибли все дети в
результате кровавого водоворота, в который втянула их борьба отца со
Сталиным, придала изгнаннику ореол мученика в глазах Запада. Наталья
Седова пережила мужа и Сталина, "неразлучного врага" ее супруга, и дожила
до XX съезда партии.
  Генсек вначале, тоже "для истории", публично распоряжался, чтобы "не
трогали родственников Троцкого", однако судьба всех их горька. Кое-кто из
дальних родственников Троцкого уцелел. Живут в Москве. Мне довелось с ними
встречаться. Носят они, естественно, другие фамилии. Политическое
поражение бывшего Предреввоенсовета Республики было окрашено глубокой
личной трагедией, которая придет в его семью позже, после его высылки из
СССР.
  В своих многочисленных книгах, а в изгнании Троцкий напишет их еще около
полутора десятка, - нередко, особенно накануне гибели, он будет все чаще
обращаться к личной судьбе. "История русской революции" (в трех томах),
"Что дальше?", "Скрытое завещание Ленина", "Их мораль и наша", "Моя
жизнь", "Третий Интернационал после Ленина", другие книги и брошюры несут
на себе печать трагического эгоцентризма. Троцкий уже не сможет жить без
того, чтобы о нем не говорили, писали, спорили. Известность, популярность,
слава станут для него важнее хлеба. Его бывшие единомышленники -
меньшевики будут частенько "щипать" поверженного вождя. Например, Д. Долин
в "Социалистическом вестнике" уже после изгнания Троцкого напишет:
  "Изо всех сил старается Троцкий, чтобы его - упаси Боже - не стали
забывать. Он пишет и день и ночь толстые книги и маленькие статейки,
выпускает семейные бюллетени и варьирует на всех языках все те же мотивы о
вероломстве Сталина, о предательстве китайской революции и о нежной любви
Ленина к Троцкому. Но человечество неблагодарно - и о Троцком чем дальше,
тем меньше вспоминают и говорят"256. Но эти слова Троцкий прочтет уже на
Принцевых островах...
  В Политбюро несколько раз обсуждался вопрос: как поступить с Троцким,
продолжавшим инициировать не просто антипартийные настроения, но теперь
уже, по сути, и антисоветские. В конце концов пришли к выводу о
необходимости высылки Троцкого из Москвы. Вначале лидер оппозиции был
вынужден выехать из Кремля. Были отселены также Зиновьев, Каменев, Радек и
другие бывшие руководители. Иоффе, как уже отмечалось выше, предпочел
застрелиться. Зиновьев и Каменев решили обратиться к очередному съезду с
покаянием: "Лев Давидович, - твердили они Троцкому, - пришло время, когда
мы должны иметь мужество сдаться". Партия была проиграна окончательно, но
они пытались зацепиться на подножке поезда истории. Вскоре было принято
решение об отправке Троцкого в Алма-Ату. Руководить высылкой, по некоторым
данным, было поручено Бухарину.
  Во время отъезда сторонники опального вождя пытались осуществить акцию
политического протеста. Троцкий отказался выйти и сесть в автомобиль сам.
Его вынесли на руках, также внесли на руках в вагон. Старший сын все время
кричал: "Товарищи, смотрите, как несут Троцкого!" Вот как описывается этот
момент его женой, также обладавшей острым пером летописца: "На вокзале
была огромная демонстрация. Ждали. Кричали: "Да здравствует Троцкий!" Но
Троцкого не видно. Где он? У вагона, назначенного для нас, бурная толпа.
Молодые друзья выставили на крыше вагона большой портрет Л.Д. Его
встретили восторженным "ура". Поезд дрогнул. Один, другой толчок...
подался вперед и внезапно остановился. Демонстранты забегали вперед
паровоза, цеплялись за вагоны и остановили поезд, требуя Троцкого. В толпе
прошел слух, будто агенты ГПУ провели Л.Д. в вагон незаметно и
препятствуют ему показаться провожающим. Волнение на вокзале было
неописуемое. Пошли столкновения с милицией и агентами ГПУ, были
пострадавшие с той и другой стороны, произведены были аресты"257.
  Сталин, находясь в это время в Сибири, напряженно следил за высылкой
Троцкого. Ему часто направляли шифротелеграммы. Генсек молча читал
донесения, в конце лишь бросал: "Не миндальничать! Никаких уступок!
Помощников Троцкого отсечь! Быстро и без волынки!"
Кончив говорить, нервно расхаживал по кабинету, что-то напряженно
обдумывая. Через несколько лет, сидя за столом на даче со своими
соратниками, после обсуждения поступившей информации о последнем
выступлении Троцкого за рубежом, бросит:
  - Тогда совершили две ошибки. Нужно было оставить до поры в Алма-Ате... Но
за границу ни в коем случае нельзя было выпускать... И еще: как мы ему
разрешили вывезти столько бумаг?
  Но это все будет сказано позже, в 30-е годы.
  Находясь в Алма-Ате, Троцкий продолжал политическую деятельность. Из
ссылки по разным адресам, по его же данным, он ежемесячно направлял сотни
писем, телеграмм, обмениваясь информацией и стараясь поддержать затухающий
огонь фракционной борьбы. В мемуарах Троцкий признает, что была налажена и
секретная переписка со своими сторонниками. Старший сын в своих записях
раскрывает объем переписки. За апрель - октябрь 1928 г. нами послано было
из Алма-Аты 800 политических писем... отправлено было около 550 телеграмм.
Получено свыше 1000 политических писем, больших и малых, и около 700
телеграмм..."258 Кроме того, шла почта и конспиративная с нарочными.
Троцкий пытался активизировать оппозиционные силы. Роль опального вождя
давала Троцкому некоторые моральные преимущества. Ссылка лидера оппозиции
не изменила образа его мыслей, не заставила отказаться от попыток вызвать
брожение в партии. Для проницательного Троцкого Сталин стал олицетворением
термидорианского зла и всех будущих бед. Несостоявшийся лидер в этом был
исторически глубоко прав.
  Через год, в январе 1929 года, по решению Политбюро, после долгих
обсуждений различных вариантов, Троцкий с женой и сыном Львом был выслан
через Одессу в Константинополь. Подплывая 12 февраля 1929 года на пароходе
"Ильич" к Константинополю, Троцкий решил привлечь к себе внимание мирового
общественного мнения. В его заявлении президенту Турции Кемаль-паше
говорилось:
  "Милостивый государь!
  У ворот Константинополя я имею честь известить Вас, что на турецкую
границу я прибыл отнюдь не по своему выбору и что перейти эту границу я
могу, лишь подчиняясь насилию.
  12 февраля 1929 г. Л. Троцкий"259.
  Вскоре несостоявшийся "фельдмаршал" мировой революции начал свое
"путешествие" по ряду стран, завершив его последней остановкой в Мексике.
Для Троцкого наступило десятилетие самой активной борьбы против Сталина, а
порой вольно или невольно и против государства, которое на первых порах он
исключительно активно помогал создавать и защищать.
  Главная причина личной драмы Троцкого заключается в том, что он нередко на
первый план ставил личные интересы. "Небольшевизм" Троцкого, о котором
говорил Ленин, в конечном счете не имел значения. Развязка была ускорена
острой личной схваткой "двух выдающихся вождей". Сильный интеллект со
своеобразными мировоззренческими "кристаллами", при исключительно высокой
амбициозности натуры, постепенно привел Троцкого в стан непримиримых
врагов сталинского социализма. Личная ненависть, даже злоба к Сталину
нередко искажали реальное видение мира, удерживая Троцкого в плену
утопической идеи: мировой коммунистической революции.
  Едва прибыв на свинцовый февральский рейд Константинополя, Троцкий передал
буржуазной прессе сборник из шести своих статей под названием "Что и как
произошло". Центральное место одной из статей занимало утверждение,
которое Троцкий всего лишь год-полтора назад пытался маскировать, что
теория о возможности построения социализма в одной стране есть реакционный
вымысел, "главный и наиболее преступный подкоп под революционный
интернационализм". Эта "теория" имеет административное, а не научное
обоснование260. Сталин, прочитав через две недели эти строки из утренней
почты, которую ему подаст один из его помощников, скажет: "Наконец,
подлец, перестал притворяться".
  Оказавшись за рубежом, Троцкий все время старался заботиться о "реноме
революционера". Он продолжил издание своих сочинений, со своих позиций
изображая Октябрь, Ленина, социализм в России. Он преследовал главную
цель: больнее уколоть Сталина и представить себя в историческом зеркале
как человека, которого Ленин хотел сделать своим преемником, однако
Сталин, нарушив волю Ленина, вероломно помешал этому. Нельзя не признать,
что Троцкий раньше, чем многие, рассмотрел Сталина изнутри, не согнулся
перед ним. Но, борясь со Сталиным, Троцкий походя считал возможным
оскорбить и целый народ. В XX томе своих сочинений Троцкий позволил
издевательские пассажи в адрес русского народа. В его представлении "ни
один государственный деятель России никогда не поднимался выше
третьеразрядных имитаций герцога Альбы, Меттерниха или Бисмарка", а что
касается науки, философии и социологии, "Россия дала миру круглый
ноль...". Думается, что эти славянофобские, по сути шовинистические
высказывания углубляют понимание политического облика человека, априори
решившего, что он призван играть в истории лишь первые роли. За границей
Троцкий называл себя человеком, для которого стала доступна вся планета
без визы. Он по-прежнему пытался играть роль "второго гения". Ему
принадлежат слова: "Ленина везли в революцию в пломбированном вагоне через
Германию. Меня помимо воли привезли на пароходе "Ильич" в Константинополь.
Поэтому свою высылку я не считаю последним словом истории". Он надеялся на
возвращение. Но этому не суждено было сбыться. Один из "выдающихся вождей"
навсегда оказался за околицей Отечества.



  "Личная жизнь" генсека__________________________________


  А может ли быть "личная жизнь" у человека, находящегося на виду у своих
сограждан, сотоварищей? Но Сталин не был "на виду". До конца 20-х годов
газеты упоминали о нем редко. Правда, губкомы ежемесячно получали не одну
директиву, указание, циркулярное распоряжение за лаконичной подписью: "И.
Сталин". С ним еще могли не соглашаться, публично критиковать. Так, в
журнале "Большевик" (1925. ј 11 - 12) появилась статья М. Семича,
выражавшего свое несогласие с позицией Сталина по национальному вопросу.
Тогда это было обычным делом. В начале 1926 года в "Большевике" (ј 4) была
напечатана реплика Вл. Сорина, несогласного с оценкой Сталиным его подхода
к вопросу о взаимоотношениях партии и класса. Сталин в ответе,
опубликованном в том же номере журнала, фактически принес извинения
Сорину. Это не воспринималось как нечто необычное. Инерция движения
общества после Октября была довольно сильной, и ростки демократии,
ухоженные Лениным, еще не были заглушены. Сталин казался всем, кто знал и
кто не знал его, обыкновенным человеком. У такого обыкновенного
индивидуума должна была быть и своя, обыкновенная личная жизнь, под
которой подразумевают все то, что остается человеку вне службы, вне
работы. Для политического портрета Сталина эти грани не являются главными,
определяющими, но они позволяют лучше понять его натуру.
  Мне довелось побеседовать со многими людьми, видевшими, знавшими Сталина,
если так можно выразиться, в "домашней обстановке": врачами, охранниками,
работниками его секретариата, писателями, военачальниками и другими так
или иначе общавшимися с ним людьми. Скажу сразу, за редким исключением,
"личной жизнью" генсека была все та же работа. Для него не существовало
выходных дней; распорядок дня мало менялся, будь то понедельник или
воскресенье. Другое дело, что в конце своей жизни, когда годы, работа и
нечеловеческая слава стали пригибать Сталина к земле, он не всегда ездил в
Кремль, в Москву, а продолжал работать на даче. Здесь проходили редкие
заседания Политбюро, здесь он принимал министров и военачальников, здесь
он проводил встречи с иностранными гостями, здесь изредка выходил в парк,
чтобы почувствовать свежесть ночного воздуха.
  Привычка работать без выходных родилась в трудные послереволюционные годы.
Передо мной записка Ленину от товарищей Ровио и Гюллинга с просьбой
принять их по карельскому вопросу. Из Совнаркома ее передают наркому по
делам национальностей. Резолюция Сталина на записке лаконична: "Могу
принять в воскресенье в 3 1/2 часа в Наркомнаце. Сталин. 4 февраля 1922
года". В фонде документов Сталина множество других подобных свидетельств
(записки, распоряжения, телефонограммы и т.д.), подтверждающих, что для
этого человека не существовало понятия "выходной день". Правда, иногда по
воскресеньям Сталин с членами Политбюро и другими приглашенными за полночь
засиживался за обеденным столом. Но за столом, где много пили, шло то же,
хотя внешне и "вольное", обсуждение бесчисленных проблем и вопросов,
встававших перед страной и партией.
  В 20-е годы руководители жили скромно. Сталин, получивший, по распоряжению
Ленина, небольшую квартиру, первое время жил в ней. Сохранилось письмо
А.В. Луначарского от 18 ноября 1921 года с предложением найти Сталину
более удобную квартиру. В.И. Ленин, ознакомившись с письмом, направляет
записку начальнику охраны А.Я. Беленькому:
  "Тов. Беленький. Для меня это новость. Нельзя ничего иного найти? Ленин.
Вернуть"261.
  Кроме этой записки имеется короткое письмо В.И. Ленина секретарю ВЦИК А.С.
Енукидзе с