ман, целая система
духовного оболванивания с иерархией фюреров, слепая вера в особое арийское
предназначение делали человека в мышиной форме фанатичным исполнителем
чужой воли. Гитлер любил повторять слова Ницше: пусть вашей доблестью
будет послушание! Для хорошего воина "ты должен" звучит приятнее, чем "я
хочу". И все, что вам дорого, должно быть сперва вам приказано!864 Сначала
так говорил лишь один Гитлер и его бонзы; вскоре эти слова стала повторять
почти вся нация, марширующая навстречу войне. Это было фанатичное
опьянение ложной идеей. Миллионы листовок, которые советские органы
спецпропаганды пытались распространять над оккупированной гитлеровцами
территорией, обратили на себя внимание немецких солдат лишь после того,
как они испили чашу поражения в Сталинграде. Прозрение на фронте приходит
обычно не от побед, а от поражений.
  Когда Верховный прочитал переведенный на русский приказ Паулюса, ни
немецкий полководец, ни Сталин еще не знали, что менее чем через два года,
в октябре 1944-го, Паулюс, ставший в дни катастрофы генерал-фельдмаршалом,
подпишет совсем другой документ. Он сохранился в личном фонде Сталина.
Приведу из него лишь небольшую часть:
  "Немцы!
  26 октября 1944 года. Генерал-фельдмаршал фон Паулюс. Я чувствовал, что
мой долг по отношению к родине и возложенная на меня, как на фельдмаршала,
особая ответственность обязывает меня сказать своим товарищам и всему
нашему народу, что теперь остался только один выход из нашего кажущегося
безвыходным положения - разрыв с Гитлером и окончание войны.
  Наглой ложью является утверждение г-на Гиммлера о том, что с немецкими
солдатами в русском плену обращаются бесчеловечно, что с помощью кнута и
под дулом револьвера их заставляют выступать с пропагандой против своего
отечества. В Советском Союзе с военнопленными обращаются гуманно и
корректно..."865 Паулюс еще не знал, что он проведет в Советском Союзе
долгих десять лет. Но это будет потом. А пока армия Паулюса сражалась.
  Только сейчас, когда завершалась сталинградская эпопея, когда остались
считанные недели до пленения Паулюса, его генералов и остатков армии,
Сталин впервые со всей глубиной осознал значимость свершенного. Он
понимал, что дело не только в уничтожении и пленении сотен тысяч немецких
солдат, освобождении огромных территорий, что так бесславно были отданы на
поругание оккупантам летом и осенью 1942 года, не в огромном международном
резонансе сталинградской победы. После Сталинграда к народу придет наконец
та неодолимая уверенность, которая в значительной степени потрясет,
поколеблет способность Германии бороться за победу. Для него, Сталина, это
был переломный рубеж. После Сталинграда он внутренне изменится, поверит в
себя как Верховного Главнокомандующего. Но он быстро забудет, что озарение
блестящей идеей контрнаступления, родившейся в момент, когда казалось, что
новое катастрофическое поражение неминуемо, пришло не к нему. Не он ее
автор! И не только к Жукову и Василевскому. Скромные, незаметные операторы
Генштаба своими прикидками, расчетами доведут идею до кристальной ясности:
простую, пожалуй, даже элементарную идею окружения глубоко вклинившегося в
нашу оборону противника превратят в изящный, до мелочей продуманный план.
Правда, в стратегии едва ли есть элементарные вещи. Мне представляется,
что замечательной идеей является не сам замысел окружения немецкой
группировки силами трех фронтов, нет. Попыток окружения и реальных
окружений в минувшей войне будет осуществлено немало. Интеллектуальной
вершиной стратегической идеи Сталинградской наступательной операции, по
моему мнению, предстает способность прийти к этому решению в
кульминационный момент тяжелейшей обороны, чреватой новым поражением.
Увидеть жар-птицу возможной победы, когда сплошные пожарища над
Сталинградом свидетельствовали об отчаянном положении сражающихся частей и
соединений. Не знаю, чувствовали ли авторы этой идеи и то, что задуманная
операция с ее блестящим финалом поможет всему народу рассмотреть контуры
грядущей желанной Победы, еще такой далекой. Это было коллективное
озарение.
  Я уже отмечал, что Сталин вначале не оценил смелости идеи. Вдохновение
пришло не к нему. Но Верховный смог по достоинству оценить план, который
со всех точек зрения выглядел шедевром военного искусства. Когда после
детальной проработки вопросов на оперативных картах, длинных колонок
расчетов материально-технического снабжения, рекогносцировок в районе
Серафимовича, Клетской, других мест Жуков и Василевский принесли
карту-план контрнаступления, Сталин впервые не стал ее рассматривать. Он
уже жил этой идеей и всячески старался верить в нее. В углу карты
Верховный поставил размашисто: "Утверждаю. И. Сталин". Внизу, у обреза
карты, стояли подписи Жукова и Василевского.
  Когда после 1945 года появятся первые апологетические публикации по
отдельным операциям Великой Отечественной войны, Сталина неприятно поразит
тот факт, что кроме него, "творца гениального стратегического замысла
Сталинградской наступательной операции", упомянут и его заместителя Г.К.
Жукова, начальника Генерального штаба А.М. Василевского, командующих
фронтами Н.Ф. Ватутина, К.К. Рокоссовского, А.И. Еременко, членов Военных
советов А.С. Желтова, А.И. Кириченко, Н.С. Хрущева, начальников штабов
Г.Д. Стельмаха, М.С. Малинина, И.С. Варенникова и других военачальников.
Он уже свыкся с мыслью, что Сталинград, операция по снятию блокады
Ленинграда, контрнаступление под Курском, освобождение Правобережной
Украины, как и завершающие операции Великой Отечественной воины, - это
прежде всею заслуга его как полководца. Он уже никогда не сможет делить
лавры с кем-либо. Одна из причин опалы Жукова после войны, как и некоторых
других полководцев, заключается в нежелании разделить с ними славу. Хотя,
конечно, никто и не пытался ее делить. Просто в статьях, докладах,
выступлениях, фильмах, где действовал лишь один "непогрешимый полководец",
иногда в перечислении, списком назывались командующие фронтами, члены
Военных советов, начальники штабов. О командармах же речь обычно не шла.
Главный герой минувшей войны - народ - был лишь фоном блестящих деяний
"непобедимого полководца". Хотя сегодня, ознакомившись с сотнями, тысячами
оперативных, политических, партийных документов минувшей войны, можно с
полной убежденностью сказать, что свою роль Верховного Главнокомандующего
И.В. Сталин смог исполнять только благодаря наличию в Ставке, Генеральном
штабе, на фронтах, флотах незаурядных полководцев и военачальников. Наша
страна, и это свидетельствует о ее неиссякаемой жизненной силе, смогла
возродить в муках, страданиях, крови свой, если так можно выразиться,
полководческий потенциал. Так рождалось военное искусство Великой
Отечественной войны. И Сталин научится его использовать.



  Верховный и полководцы________________________________

  Во время войны Сталин ничего не успевал читать, кроме донесений,
шифротелеграмм, оперативных сводок, планов операций, отчетов наркоматов,
дипломатической переписки. Его библиотека на даче и в кремлевской квартире
могла покрыться пылью. Но несколько книг он все же просмотрел. Мне
встретилась записка Поскребышева Сталину, где перечислялись "книги о
полководческом искусстве". Приведу этот список, составленный, по-видимому,
по указанию "вождя".
  1. Борисов С. Кутузов. М., 1938.
  2. Драгомиров М. 14 лет, 1881 - 1894. Спб., 1895.
  3. Клаузевиц К. 1812 год. М., 1937.
  4. Левицкий Н.А. Полководческое искусство Наполеона. М., 1938.
  5. Леер Г. Коренные вопросы (Военные этюды). Спб., 1897.
  6. Меринг Ф. Очерки по истории войн и военного искусства. М., 1940.
  7. Михневич Н.П. Суворов-стратег (сообщения профессоров Академии
Генерального штаба). Спб., 1900.
  8. Мольтке Ф. Военные поучения. М., 1938.
  9. Наполеон. Избранные произведения. М., 1941. T.I.
  10. Осипов К. Суворов. М., 1938.
  11. Петрушевский А. Генералиссимус князь Суворов. Спб., 1900.
  12. Суворов А.В. Наука побеждать. М., 1941.
  13. Тарле Е. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 г. М., 1938.
  14. Фош Ф. О ведении войны. М., 1937.
  15. Шапошников Б. Мозг армии. М., 1927 - 1929.
  Напротив первого, десятого, двенадцатого и пятнадцатого номеров стоят
четыре галочки (вероятно, Сталина). Возможно, он просмотрел эти, а может
быть, и другие книги о выдающихся полководцах. Совсем не случайно с
началом войны Сталин приказал повесить на стенах своего кабинета в Кремле
портреты Суворова и Кутузова. Не случайно и то, что в своей короткой речи
на Красной площади во время парада 7 ноября 1941 года Сталин, обращаясь к
войскам, произнес:
  "Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих
предков - Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия
Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас
победоносное знамя великого Ленина!"866 Сталин не раз возвращался к
великим полководцам прошлого, черпая в них веру в победу. Не в
коммунистических идеях, а в национальном самосознании! Именно по его
инициативе были учреждены полководческие ордена Суворова, Кутузова,
Богдана Хмельницкого, Александра Невского, Нахимова и Ушакова. Сталин
понимал, что в условиях войны боевые традиции выступают как сплав
былинного и народного эпоса, животворный источник национального
самосознания, чести и достоинства. Примечательно, что Щербаков специально
сообщал Сталину о выполнении его указания - выпуске и распределении по
фронтам брошюр о знаменитых русских полководцах.
  На становление Сталина как Верховного Главнокомандующего, повторю еще раз,
наибольшее влияние оказали многие, но прежде всего четыре советских
полководца и военачальника - Б.М. Шапошников, А.М. Василевский, А.И.
Антонов и, конечно же, Г.К. Жуков. Анализ многих сотен документов Ставки,
военной переписки, директив и приказов Верховного Главнокомандующего,
личных телеграмм и докладов свидетельствует, что названные выше три
Маршала Советского Союза и один генерал армии наиболее близко сотрудничали
со Сталиным в годы войны, наиболее часто имели с ним контакты и оставили
наиболее заметный след в его сознании. Разумеется, Верховный хорошо знал
почти всех командующих фронтами и командармов, имел многочисленные личные
контакты практически со всеми крупными военачальниками. На основе анализа
архивных документов и мемуарной литературы можно сказать, что Сталин с
симпатией относился к К.К. Рокоссовскому, Н.Ф. Ватутину, А.Е. Голованову,
Н.Н. Воронову, Л.А. Говорову, А.В. Хрулеву. Судя по телеграммам, запискам,
резолюциям, Верховный ценил И.С. Конева, П.С. Рыбалко, П.А. Ротмистрова,
Д.Д. Лелюшенко, И.И. Федюнинского, М.В. Захарова, И.С. Исакова, С.К.
Тимошенко, Р.Я. Малиновского. Разумеется, при внутренней замкнутости и
недоступности Сталин свои симпатии редко демонстрировал публично. Его
"тяжелую руку" не раз чувствовали многие полководцы и военачальники - И.Х.
Баграмян, С.М. Буденный, К.Е. Ворошилов, В.Н. Гордов, И.В. Дашичев, Г.К.
Жуков, Д.Т. Козлов, И.С. Конев, А.И. Лопатин, В.А. Мишулин, Д.И. Рябышев,
И.В. Тюленев, Н.В. Фекленко, М.С. Хозин, Я.Т. Черевиченко и многие другие.
  Многие из тех, кто был выдвинут перед войной в связи с огромным
количеством вакансий, не доказали делом свою способность быть военными
руководителями высокого ранга. Война устроила суровый отбор, безжалостно
отсеяв безвольных, неумелых, случайных. Но главным "селекционером" в этом
отборе был сам Сталин. Десятки генералов, которых он счел виновными в тех
или иных неудачах, поражениях, просчетах, или исчезли навсегда, или осели
в самом низу военной иерархии. В конце мая 1940 года, когда на Политбюро
рассматривался список командиров, которым 4 июня 1940 года постановлением
Совнаркома будут присвоены впервые учрежденные генеральские и адмиральские
звания, Сталин еще не знал, что более чем из тысячи удостоенных этой чести
уже через год с небольшим погибнут и попадут в плен свыше двухсот человек,
а несколько десятков будут арестованы с его санкции. Многие будут
расстреляны. Несколько сотен военачальников такого ранга унесет война. Это
был новый слой командиров, которые пришли на место уничтоженных накануне
войны. И те и другие были патриотами Отечества, но Сталин оценивал их
только через призму личной преданности. Подумать только, в основе трагедии
тысяч военачальников была подозрительность одного человека! Вдумайтесь!
Ведь если бы он остановил чту страшную мясорубку, то террора бы просто не
было! Но Системе был нужен Сталин... и наоборот.
  Но подчеркну еще раз: самое большое влияние на Сталина как военного
деятеля оказали Шапошников, Жуков, Василевский, Антонов. Под их
воздействием Сталин постигал азбучные истины оперативного искусства и
стратегии. И если в первой дисциплине он так и остался на уровне
посредственности, то в стратегии преуспел больше. Благодаря этой
"четверке", каждый из которых в разное время был начальником Генерального
штаба, представителем или членом Ставки либо заместителем Верховного
Главнокомандующего, Сталин смог проявить себя и как военный руководитель.
При наличии такого блистательного окружения было просто трудно не проявить
себя. Каждый из четырех - неповторимая военная индивидуальность. Нельзя не
признать, что Сталин смог это рассмотреть и оценить. А главное -
использовать. Мышление этих талантливых военачальников буквально питало
решения и волю Верховного.
  Смею утверждать, что наибольшее влияние на Сталина (как, впрочем, и на
Жукова, Василевского, Антонова и многих других) оказал Борис Михайлович
Шапошников. Судьбе было угодно так распорядиться, что Борису Михайловичу
не довелось лично, непосредственно быть причастным к крупным победам (за
исключением битвы под Москвой), не удалось прямо участвовать в
наступательных операциях 1943 - 1945 годов, не пришлось дожить до
долгожданного, выстраданного дня Великой Победы. Но его интеллектуальное
влияние на военно-стратегический эшелон советского руководства несомненно.
Не случайно Сталин среди четырех книг военно-исторического характера по
вопросам стратегии и военного искусства отметил выдающуюся работу
теоретика и полководца Шапошникова.
  У маршала и профессора было счастливое сочетание: высокая военная
культура, отличное образование, большой командный опыт, теоретическая
глубина и огромное личное обаяние. Сталин, будучи очень сильной волевой
натурой, своей безапелляционностью обычно подавлял всех, с кем имел дело.
Но, узнав ближе Шапошникова, Сталин быстро почувствовал свою военную
"мелкость" перед эрудицией и логикой маршала, его умением терпеливо
убеждать. Шапошников не был ярко выраженным волевым человеком. Но это
компенсировалось тонким, гибким и масштабным умом. Жестокая,
бескомпромиссная природа Сталина как-то пасовала перед интеллектом,
выдержкой, культурой старой русской военной школы. Об особом отношении
Сталина к Шапошникову знали все. Г.К. Жуков, которому пришлось не раз
выслушивать жесткие и часто незаслуженные слова-упреки Верховного, пишет о
Сталине: "Большое уважение он питал, например, к Маршалу Советского Союза
Борису Михайловичу Шапошникову. Он называл его только по имени и отчеству
и в разговоре с ним никогда не повышал голоса, даже если не был согласен с
его докладом. Б.М. Шапошников был единственным человеком, которому И.В.
Сталин разрешал курить в своем рабочем кабинете"867. Это был редчайший
случай доверия военспецу. Почти всех других Сталин уничтожил еще до войны.
  Шапошников, теоретик и практик в деле подготовки стратегических и
оперативных резервов, помог Сталину постичь искусство их накопления,
выдвижения и использования. Напомню, что, когда Б.М. Шапошников по
состоянию здоровья ушел из Генштаба и стал начальником Высшей военной
академии имени К.Е. Ворошилова, Сталин довольно часто звонил ему,
приглашал на заседания ГКО и Ставки. Пожалуй, Шапошников был одним из
очень немногих людей, к кому Сталин, не стесняясь, обращался за
разъяснением, советом, помощью. У диктатора была слабость: внимать голосу
человека, у которого он признавал наличие высокого интеллекта. Пусть
духовная власть Шапошникова над Сталиным была частичной, неполной, но она
была. Сталин, возвышаясь над своим политическим окружением, состоящим
почти из одних "поддакивателей" и "угадывателей", неожиданно встретил
человека, чья эрудиция произвела на него столь сильное впечатление.
  Шапошников, видя дилетантскую подготовку Сталина в военных вопросах,
особенно заметную в первые месяцы войны, не затрагивая достоинства
Верховного, тактично и в то же время настойчиво предлагал принять те или
иные меры. Так, в 1941 году немецкие войска обычно прорывали оборону на
стыках частей и соединений. Это стало частым и печальным фактом.
Шапошников доложил об этом Сталину, пояснил суть дела и, когда тот уяснил
вопрос, положил перед ним директиву Ставки ј 98, адресованную главкомам
направлений и командующим фронтами. В ней, в частности, говорилось:
  "Командующие и командиры соединений (частей) забыли, что стыки всегда были
и есть наиболее уязвимые места в боевых порядках войск. Противник без
особых усилий и часто незначительными силами прорывал стык наших частей,
создавал фланги в боевых порядках обороны, вводил в прорыв танки и
мотопехоту и подвергал угрозе окружения части боевого порядка наших войск,
ставя их в тяжелое положение..."
Далее в директиве ставились конкретные задачи по обеспечению обороны
стыков, созданию полос "сплошного огневого заграждения путем организации
перекрестного огня частей, действующих на фронте и расположенных в
глубине..."868.
  Сталин согласился, но поручил подписать директиву Шапошникову.
  Б.М. Шапошников, как заметил Сталин, придерживался "старорежимных"
принципов. Он знал, что Шапошников обычно называл своего собеседника
"голубчик". Сталин сам имел возможность убедиться в исключительной
деликатности маршала. Как вспоминал Главный маршал артиллерии Н.Н.
Воронов, однажды он присутствовал при докладе Шапошникова Сталину. Во
время доклада маршал сказал, что, несмотря на принятые меры, с двух
фронтов так и не поступило сведений. Сталин спросил начальника Генштаба:
  - Вы наказали людей, которые не желают нас информировать о том, что
творится у них на фронтах?
  Борис Михайлович ответил, что он был вынужден объявить обоим начальникам
штабов выговоры. Судя по выражению липа и тону, это дисциплинарное
взыскание он приравнивал едва ли не к высшей мере наказания. Сталин хмуро
улыбнулся:
  - У нас выговор объявляют в каждой ячейке. Для военного человека это не
наказание...
  Однако Шапошников напомнил старую русскую военную традицию: если начальник
Генерального штаба объявляет выговор начальнику штаба фронта, виновник
должен тут же подать рапорт об освобождении его от должности.
  Сталин посмотрел на Шапошникова как на неисправимого идеалиста, но ничего
не сказал. Бывший царский полковник своей интеллигентностью обезоруживал
Верховного... Эта черта помогала Шапошникову ненавязчиво, тактично учить
Верховного. Учить пониманию стратегии, военного искусства и даже
технико-тактическим вопросам. Но серьезно возражать Сталину маршал не мог.
  Когда на вооружение поступила реактивная артиллерия, Сталин стал требовать
активного ее применения. Но, во-первых, еще не хватало как самих
установок, так и боеприпасов к ним, а, во-вторых, некоторые командиры
использовали их против плохо разведанных целей. Все это привело к тому,
что ожидаемого эффекта новая техника не давала. Шапошников доложил Сталину
причины недостаточной эффективности и предложил послать командующим
фронтами специальную, особой важности, директиву. Сталин согласился.
  "Части действующей Красной Армии за последнее время получили новое мощное
оружие в виде боевых машин М-8 и М-13, являющихся лучшим средством
уничтожения живой силы противника, его танков, моточастей и огневых
средств. Дивизионы и батареи М-8 и М-13 применять только по крупным,
разведанным целям. Огонь по отдельным мелким целям категорически
воспретить. Все боевые машины М-8 и М-13