народовластия была приемлема и терпима лишь в
той степени, в какой она укрепляла его личную диктатуру. В беседе с Г.
Уэллсом Сталин в центре всех своих рассуждений поставил власть "как рычаг
преобразований", рычаг новой законности, нового порядка. Но ни разу Сталин
не поставил власть в плоскость народовластия. Ни разу! Сталин ничего не
любил так, как власть: полную, неограниченную, освященную "любовью"
миллионов. И здесь он преуспел. Ни одному человеку в мире не удалось и
никогда, видимо, не удастся совершить, казалось бы, запредельное:
уничтожить миллионы соотечественников и получить взамен слепую любовь еще
многих и многих миллионов сограждан! И все это вписывалось в сталинское
понимание соотношения диктатуры и демократии.
  Со временем для Сталина "жертвенность" стала одним из неотъемлемых
атрибутов социализма. Когда планировалась новая стройка в Сибири, на
Севере, то в "плановом порядке" определялась потребность в покрытии
"естественной убыли". Органы НКВД даже планировали "емкости" в регионах,
своеобразный резерв невольников для "социалистических строек". С конца
20-х годов недостатка в дешевой и бесправной (часто и обреченной) рабочей
силе не было. Все инициативы по использованию заключенных Сталиным
поддерживались. Он или бросал помощнику "согласен", или коротко
расписывался на документе. Это означало, что предложение ведомства по
использованию десятков, сотен, тысяч "врагов народа" в том или ином
регионе одобрено.
  Забегая вперед, замечу: Берия в своих записках Сталину не раз утверждал,
что задания по строительству организациям НКВД так велики, что не хватает
"живой силы"311. Сталин "откликнулся".
  25 августа 1938 года состоялось заседание Президиума Верховного Совета
СССР, обсуждавшее вопрос о досрочном освобождении заключенных за хорошую
работу. Возразил Сталин:
  - Нельзя ли сделать так, чтобы люди оставались в лагере? А то мы их
освободим, вернутся они к себе и пойдут по старой дорожке. В лагере
атмосфера другая, там трудно испортиться. Ведь есть же у нас
добровольно-принудительный заем. Давайте сделаем
добровольно-принудительное оставление.312
Указание "вождя" было ясным. Был принят Указ "О лагерях НКВД", согласно
которому "осужденный, отбывающий наказание в лагерях НКВД СССР, должен
отбывать установленный судом срок полностью". Такова была сталинская
демократия.
  Следствием полной атрофии демократических начал явилось создание машины
принуждения и сильного карательного аппарата. Быстрое распространение
получил догматизм в общественных науках, идеологии, пропаганде. Но
главное, на что я хотел бы обратить внимание читателя: дефицит
народовластия стал быстро вести к проявлениям переоценки роли одной
личности, превознесению ее заслуг, изображению Сталина как некоего
мифического мессии.
  Интересно отношение самого Сталина к возвеличиванию его личности. (Еще до
апогея культа личности это заметили многие.) Приведу выдержки беседы
генсека с Эмилем Людвигом, состоявшейся 13 декабря 1931 года.
  Людвиг. За границей, с одной стороны, знают, что СССР - страна, в которой
все должно решаться коллегиально, а с другой стороны, знают, что все
решается единолично. Кто же решает?
  Сталин. Единоличные решения всегда или почти всегда - однобокие решения.
Во всякой коллегии, во всяком коллективе имеются люди, с мнением которых
надо считаться... Никогда, ни при каких условиях, наши рабочие не
потерпели бы теперь власти одного лица.
  Людвиг спросил, как Сталин относится к методам иезуитов.
  Сталин. Основной их метод - это слежка, шпионаж, залезание в душу,
издевательство, - что может быть в этом положительного?
  Людвиг. Вы неоднократно подвергались риску и опасности, Вас преследовали.
Вы участвовали в боях. Ряд Ваших близких друзей погибли. Вы остались в
живых... Верите ли Вы в судьбу?
  Сталин. Нет, не верю... Это предрассудок, ерунда, пережиток мифологии...
На моем месте мог быть другой, и кто-то должен был здесь сидеть... В
мистику я не верю313.
  Как видим, Сталин умел отвечать вроде бы правильно. Но это совсем не
значило, что его слова отражали его убеждения.
  Один из глубинных источников многих человеческих бед, в том числе и
культового характера, заключается в дуализме (раздвоенности) личности, как
у мольеровского Тартюфа. Одно на словах, другое на деле. Для Сталина это
стало нормой: осуждать вождизм и укреплять его, критиковать иезуитство и
поощрять его на практике, говорить о коллективном руководстве и сводить
его к полному единоначалию. Дуализм - производная лжи, продукт антиистины
- является одной из основ обожествления единодержцев.
  Уже в начале 30-х годов Сталин резко сократил свои (и без того крайне
редкие!) выезды в области, на предприятия, в воинские части. С одной
стороны, он плохо знал производство и ему не хотелось вникать в "земные"
дела, связанные с технологией, производительностью труда, рентабельностью
и т.д. С другой, его постоянно преследовало чувство, что на него готовится
покушение. Ведь у него есть враги, и Троцкий или кто-нибудь из "бывших"
могут пойти на крайние меры. "Органы" постоянно твердили об этом. Вот
докладывает же опять Ульрих:
  "Секретарю ЦК ВКП(б)
тов. И.В. Сталину.
  16 декабря с.г. после двухдневного разбирательства в закрытом заседании
военная коллегия Верховного суда СССР вынесла приговор по делу группы
шпионов и террористов, подготавливавших по заданию германского подданного
теракт на Красной площади 7 ноября 1935 года. Приговорены к расстрелу Г.И.
Шур, В.Г. Фрейман, С.М. Певзнер, В.О. Левинский..."314
Сталин не стал дальше читать, подумал: "Охотятся за мной". Но он вырвет
самые корни этих недобитков, вырвет.
  Сталин редко "являлся" народу и потому, что, будучи по-своему
проницательным человеком, понял: чем реже он будет мелькать перед людьми,
тем легче будет создавать у народа тот образ, который он хотел.
Загадочность, таинственность, закрытость ходят рядом со священным,
легендарным, сверхчеловеческим... Поэтому посещения трудовых коллективов
он заменял тщательным анализом документов, регулярным просмотром
кинохроники, выслушиванием многочисленных докладов и, мало кто об этом
знает, размышлениями перед географической картой.
  Сталин любил постоять у карты, оглядывая, как владыка, гигантскую страну.
Не обладая богатым воображением, Сталин, однако, представлял, как трудятся
сейчас миллионы людей, воплощая в жизнь его, вождя, указания. Иногда водил
пальцем по карте: Турксиб, Магнитка, Днепрогэс, Беломорско-Балтийский
канал, Кузбасс; долго задерживался взглядом на колымских краях. Даже чтобы
разглядеть эти края, нужно было сделать несколько шагов вправо... После
такого очередного размышления перед картой неожиданно позвонил Ворошилову
и спросил: изучают ли в Красной Армии географию? Хорошо ли знают
красноармейцы карту страны? Ведь обращение к карте Родины, подытожил
Сталин, воспитывает гордость за нее, преданность нашему делу, идее...
Ворошилов не был готов ответить на такой нестандартный вопрос, сказал
что-то невпопад и обещал разобраться. Назавтра же, по его указанию, ПУР
подготовил записку:
  "Тов. Сталину.
  На Ваш запрос об изучении географии красноармейцами сообщаю, что география
изучается всеми красноармейцами в обязательном порядке по специальным
программам. Помимо изучения географии в порядке общеобразовательной
подготовки, она проходится также и на политзанятиях. Особое внимание при
этом обращено на изучение карты.
  В этом году дополнительно к тому, что имели части, ПУРом рассылается 220
тысяч географических карт, 10 тысяч географических атласов, 8 тысяч карт
на национальных языках и 10 тысяч глобусов.
 
28 июня 1935 г. К. Ворошилов"315.
  Сталин с удовлетворением просмотрел записку и, не поднимаясь с кресла,
взглянул на карту. Хотя до стены было неблизко, он видел, где находится
Сталинград, Сталино, Сталинск, Сталинабад...
  Вскоре после смерти Ленина возникла вульгарная вождистская практика
присвоения имен партийных, государственных, творческих деятелей городам,
районам, предприятиям, вузам, театрам и т.д. Стали нормой сообщения газет
о досрочном выполнении плана квартала химзаводом им. Сталина (Москва),
ткацкой фабрикой им. Ворошилова (Тверь), первой и третьей бумажными
фабриками им. Зиновьева (Ленинград), заводом им. Бухарина
(Гусь-Хрустальный) и т.д. Практически в стране к концу 20-х годов уже не
осталось областей, где бы имя Сталина не было присвоено какому-нибудь
административному, производственному или культурному объекту или
учреждению. Этим в сознании людей незаметно утверждалась мысль об
исключительной, порой недоступной простому пониманию (иррациональной) роли
Сталина в судьбе нации, истории народа, его будущем. Славословия в адрес
"вождя" можно было услышать в любом служебном докладе или выступлении, где
попутно превозносился и "вождь" местного масштаба.
  Вот характерный пример. Н.С. Хрущев, секретарь МГК ВКП(б), выступая на
пленуме горкома в июне 1932 года, сказал: "Правильное большевистское
руководство Московского обкома и городского комитета партии, указания,
которые мы получаем в повседневной своей работе от т. Кагановича,
громадная активность рабочих обеспечат нам выполнение задач, которые стоят
перед Московской партийной организацией..." Эти молитвенные заклинания,
ставите неотъемлемым элементом общественной жизни при Сталине, оказались
столь живучи, что десятилетия существовали и после его смерти. В этом
атрибуте вождизма не просто обожествляется руководитель, этим, если
хотите, оскорбляется весь народ, который, будучи творцом всего сущего на
Земле, ставится в положение "благодарителя", а не хозяина. Невольно
создается впечатление, что люди, отказавшись от Бога на небе, создают его
на Земле.
  Да, именно создают. Наиболее активны в создании культа "вождя" Молотов,
Ворошилов, Каганович. Их голоса громче всех в славословии Сталина. Как это
ни парадоксально, в этом хоре порой слышны голоса Зиновьева, Каменева,
Бухарина, некоторых других опальных руководителей. Как-то неудобно читать
их речи и статьи, особенно Зиновьева, покаянно секущего себя за прошлые
ошибки и прославляющего "прозорливость и мудрость вождя партии товарища
Сталина". Даже Бухарин не удержался от льстивых слов. Кто знает, может
быть, они действительно разуверились в том, за что боролись, или просто
инстинкт самосохранения давил на разум? Больше всех старался Карл Радек, о
котором Сталин однажды сказал в узком кругу: "Мелкий троцкист, к тому же
без убеждений".
  Радек в 1934 году написал брошюру о Сталине "Зодчий социалистического
общества" в форме лекции по мифическому курсу истории победы социализма,
которая, как мечтал автор, будет прочитана в 1967 году в 50-ю годовщину
Октябрьской революции в "школе междупланетарных сообщений". Одним этим
(1967 г.!) Радек выразил пожелание, чтобы Сталин, уже находившийся на
посту генсека двенадцать лет, и через тридцать три года (!) стоял бы у
руля партии и государства. Вся брошюра написана примерно в таком стиле,
как и приведенный ниже отрывок: "Политические вожди занимают свое место в
партии и в истории не на основе выборов, не на основе назначений, хотя в
демократической партии, какой являлась ВКП(б), эти выборы и назначения
необходимы для того, чтобы занять место вождя. Вождь пролетариата
определяется в борьбе за боевую линию партии, за организацию ее грядущих
боев. И Сталин, принадлежавший и при Ленине к первым в руководстве партии,
стал ее признанным и любимым вождем..."316 Брошюра по тем временам вышла
колоссальным тиражом - 225 тысяч экземпляров - и неоднократно
переиздавалась. Рассказывают, что, когда Радеку, недавнему троцкисту,
кто-то из "непримиримых" ядовито напомнил: давно ли ты говорил о Сталине
совсем другое, как же это понимать? - тот нашелся: "Если бы такие, как я,
оппозиционеры жили во времена Робеспьера, то каждый из нас был бы уже на
голову короче..." Радек здесь просто предвосхитил то, что его ожидало
через три года: славословие Сталина не помогло ни ему, ни Зиновьеву, ни
Каменеву, ни многим другим, кто, признав свое идейное поражение, ютов был
исполнять любую волю "любимого вождя". Радек не понимал, что многое из
того, что нас окружает, сиюминутно, суетно, эфемерно. То, что он хотел
представить вечным, незыблемым - величие и славу "вождя", - было таковым
(и то отчасти!) лишь в сравнении с ним самим. Река перемен никогда не
иссякает.
  Параллельно со славословием в официальной литературе незаметно начала
пересматриваться история и исподволь формироваться мысль: вождей Октября
было двое - Ленин и рядом с ним вездесущий Сталин. В предисловии к
6-томному Собранию сочинений Ленина Адоратский утверждал, что ленинские
труды нужно изучать вкупе с работами Сталина, что концентрированное
изложение ленинских идей сделано "вождем" в "Основах ленинизма" и т.д.
  Еще до апогея культа были попытки увековечить Сталина и в политической
биографии. В сталинском фонде есть письмо Ярославского генсеку. В нем, в
частности, говорится:
  "Серго мне сегодня, уезжая, звонил, что говорил (так в тексте. - Прим.
Д.В.) с Вами по поводу задуманной мною книги "Сталин"..."
На письме ответ, как всегда, карандашом, генсека:
  "т. Ярославскому. Я против. Я думаю, что не пришло еще время для биографий.
  1.VIII.1931. И. Сталин"317.
  Резолюция весьма красноречива: "Не пришло еще время для биографий". Триумф
одной личности только начинался. Еще не сломлено было крестьянство, еще
только поднимался лес заводов, еще жива большая часть "ленинской гвардии",
и прежде всего те, кто хорошо знает, каким он был всего десять лет назад.
Только появляются статьи, подобные панегирику Ворошилова, подготовленному
к 50-летию "вождя". Главное - постепенность, последовательность,
неотвратимость... Важно сохранять на людях приверженность скромной манере
держаться. Вот и сегодня он заметил, садясь не в первый, а во второй ряд
президиума совещания, как с новой силой вспыхнули аплодисменты. Люди стали
на цыпочки, чтобы рассмотреть его невысокую фигуру. "Время для биографий"
еще придет...
  Но уже положено начало практике направлять верноподданнические письма,
рапорты вождю. Вот, например, 7 апреля 1931 года коммуна им. Сталина села
Цасучей Оловянниковского района Восточно-Сибирского края послала в Москву
рапорт, опубликованный в "Правде":
  "...Выдвигая встречный план по расширению посевных площадей, коммуна
вместо преподанной (так в тексте. - Прим. Д.В.) цифры в 262,5 га засевает
320 га... Мы за генеральную линию партии под руководством большевистского
ЦК и лучшего ленинца - тов. Сталина! Мы за полное осуществление пятилетки
в 4 года и ликвидацию кулачества на основе сплошной коллективизации! По
поручению коммунаров коммуны им. Сталина
Климов, Токмаков".
  Такие письма вскоре стали приниматься на каждом собрании каждого
предприятия, колхоза, совхоза, вуза, учреждения. Началась деформация
общественного сознания, которое отныне стало питаться исключительно
культовыми мифами. Пропаганда все больше и больше делает акцент на веру:
все, что сказал, выразил, сформулировал Сталин, непреложно, верно, не
требует доказательств. Другими словами, Сталин - полубог. В конце концов
эти мифы, ставшие основой всей общественной жизни, будут сведены к двум
простеньким постулатам:
  - вождь партии и народа - в высшей степени мудрый человек. Сила его
интеллекта способна ответить на все вопросы прошлого, разобраться в
настоящем, заглянуть в грядущее. "Сталин - это Ленин сегодня";
- вождь партии и народа - полное олицетворение абсолютного добра, заботы о
каждом человеке. Он отрицает зло, невежество, вероломство, жестокость. Это
улыбающийся человек с усами, держащий маленькую девочку с красным флажком
на руках...
  Система мифов, без которых невозможен культ личности, стала закрепляться
ритуалами (обязательная ссылка на руководящие указания "лучшего ленинца",
принятие встречных планов, отправление благодарственных писем,
распространение внешней символики и т.д. Чем выше превозносился Сталин,
тем больше, объективно, унижался народ. Прав был немецкий писатель
Лихтенберг, сказавший однажды: "Слава знаменитейших людей всегда отчасти
объясняется близорукостью тех, кто ими восхищается..."
Понимал ли сам Сталин, что процесс возвеличивания его персоны унижает
партию, народ, общество? Видел ли он аморальность этого курса?
Предпринимал ли генсек сознательные шаги к усилению цезаризма? На все эти
вопросы следует ответить однозначно: да, понимал, видел, предпринимал.
Отдельные шаги, жесты "скромности", которые иногда позволял себе Сталин,
служили одной цели - возвеличить себя еще больше. И он поддерживал
утомительные и бесконечные ритуалы славословия в свой адрес. Генсек не мог
не понимать уродливости положения, когда над головами тысяч демонстрантов
плывут сотни одинаковых портретов с его изображением; когда в каждом
номере "Правды" можно насчитать десятки упоминаний его "стальной" фамилии;
когда любой успех связывают с его мудростью, заботой, предвидением.
Сталин, недоучившийся семинарист, понимал "технологию" культа, его
психологию и проявления.
  Он знал, что, кроме культов вождей, богов, императоров, в истории были
попытки создания и иных культов. Еще Робеспьер и другие депутаты Конвента
пытались утвердить в сознании народа культ "верховного существа". В
декрете Конвента говорилось, что "культом, достойным верховного существа,
является исполнение человеком его гражданских обязанностей". Это, по сути,
была новая государственная религия республики. Робеспьер, держа в руках
цветы и колосья ржи, выступил на грандиозном празднестве в честь "культа
верховного существа". Он надеялся, что с его помощью граждане республики
станут рыцарями долга и чести. Робеспьер жестоко ошибся. Сталин, читая
книгу о Робеспьере, не мог понять, как тот не увидел главного: нужно было
укреплять собственную власть, создавать собственный культ, а не рождать
эфемерные призраки общечеловеческой нравственности. Культ морали генсек
считал творением либералов, рафинированных интеллигентов, буржуазной
выдумкой.
  Культ личности... В этом деле не должно быть осечек. А посему Товстуха,
Двинский, Каннер, Мехлис, а затем и Поскребышев ежедневно просматривали и
визировали все более или менее значимые материалы о нем и его фотографии,
предназначенные для печати. А наиболее важные показывали ему, генсеку.
Нередко его карандаш добавлял одно-два слова, которые еще более рельефно
высвечивали "исключительность", "проницательность", "решительность",
"заботу", "мужество", "мудрость товарища Сталина". Сам он давно понял, что
благоприятный образ вождя, или, как сегодня говорят, - "имидж"
руководителя, больше всего зависит от внешнего спокойствия,
невозмутимости, величавой медлительности. Разве в великой сумятице
клокочущего мира это не является редким и уникальным?
  Иногда, споря по бесчисленным вопросам, рожденным тем сложным временем,
люди пытаются определить: с какого момента начался культ личности Сталина?
Кто первый "позвал" людей славословить генсека? Называют имена тех же
Ворошилова, Молотова, Кагановича... И все же, думаю, явления культа
начались не с этого: если бы взахлеб не стал славить Сталина Ворошилов,
это начал бы делать кто-нибудь другой. В тех условиях это было практически
неизбежно. Почти полное отсутствие гласности, подлинного контроля снизу за
деятельностью высших эшелонов власти, непомерная "секретность" порождали
вождизм и соответствующие ему культовые обряды.
  "Тайны" культа не в личностях, а в том процессе, который стал быстро
развиваться после смерти Ленина. Государственные, партийные, общественные
институты оказались неприспособленными для социальной защиты.
Несовершенство политического механизма власти сделало возможным мнение,
волю, прихоть одного человека выдавать за волеизъявление народа. Опыт
социалистической государственности был очень незначительным; ленинские
предостережения были учтены лишь формально; наличие постоянной внешней
угрозы создавало атмосферу "осажденной крепости", в которой, как известно,
всегда сознательно ид