ьного труда, Сталин верил, что
широкое использование заключенных на оборонных работах - не только дешевый
способ наращивания военных мышц, но и проверенный способ "перевоспитания"
сотен тысяч "врагов" и "предателей". Сталин давно уже привык смотреть на
них, как на "бывших" людей.
  Но как бы мы ни относились к Сталину, следует констатировать: своей
беспощадной волей, ценой неимоверных усилий советских людей, огромных
материальных и человеческих жертв он добился, казалось, невозможного
рывка. Атомная монополия США была ликвидирована. Было заложено начало
стратегического паритета. Интеллект Сталина, как и его оппонентов за
океаном, не был приспособлен для нового политического мышления. Он мыслил
лишь в плоскости "черного" и "красного", постоянной борьбы, соперничества
и, даже уступая по большинству параметров своему главному противнику,
смотрел на конечный исход противостояния оптимистично.
  Чтобы увеличить свои шансы в этой борьбе, Сталин считал необходимым
всячески способствовать зарождающемуся движению широких масс за мир и
предотвращение войны, активизировать антиимпериалистические выступления
всех отрядов международного рабочего и коммунистического движения. Сталин
после долгих обсуждений с Молотовым и Ждановым решил пойти на шаг,
который, как можно было заранее предвидеть, будет встречен на Западе
крайне негативно. Сталин счел необходимым в условиях обострившегося
противоборства создать орган по координации деятельности компартий. В
европейских столицах и за океаном этот шаг расценили как официальное
принятие вызова в "холодной войне".
  Сталин не забыл, как в свое время он долго думал, прежде чем распустить
Коминтерн после 24 лет его существования. Ему подсказывали осуществить
этот шаг в самом начале войны, но у него хватило мудрости понять, что это
было бы расценено как слабость перед фашизмом и союзниками. Сталин выбрал
очень удачный момент - весной 1943 года, когда у него в активе был
Сталинград. Советский лидер, целиком захваченный войной, надеялся, что это
будет должным образом оценено Соединенными Штатами и Англией, подтолкнет
их к ускорению открытия второго фронта. Сталин не мог не видеть, что
Коминтерн давно уже говорил только "по-советски" и стал его личным рупором
и инструментом. После долгих размышлений "вождь" пришел к выводу, что
роспуск Коминтерна даст ему больше плюсов, чем минусов. Но это все было
уже в прошлом. И вдруг вновь - создание международного коммунистического
центра. Чем руководствовался Сталин? Какие соображения приходили ему в
голову?
  Когда рождался Коммунистический Интернационал, его вожди верили в близкую
мировую революцию. Особенно Ленин, Троцкий и Зиновьев. Но когда
революционный паводок сошел, обнажив прочные устои старого мира, выявилась
его высокая жизнестойкость. Стало ясно, что в условиях относительной
стабилизации капитализма Коминтерну уготована весьма ограниченная роль,
подчиненная стране пребывания. Руководство из одного центра серьезно
дискредитировало коммунистическое движение, давая возможность всем врагам
и критикам постоянно и не без оснований говорить о "руке Москвы". Но
сейчас, в обстановке "холодной войны", Сталин почувствовал, что
двухполюсность мира, образование двух лагерей вновь ставят на повестку дня
вопросы взаимодействия компартий. Вместе с тем он понимал, что полного
возврата к старому, хотя бы по форме, не должно и не может быть.
  По инициативе польских товарищей, поддержанной Сталиным, с 22 по 27
сентября 1947 года в городе Шклярска Поремба (Польша) состоялось совещание
представителей девяти коммунистических партий Европы. Накануне совещания
А.А. Жданов, которому Сталин поручил представлять ВКП(б), прислал "вождю"
шифровку, в которой докладывал о предварительных наметках рабочей группы.
Он сообщал, что собравшиеся сходятся в том, что:
  "Работу совещания предполагается начать с информационных докладов от всех
компартий, участвующих в совещании. Затем выработать повестку дня. Мы
будем предлагать такие вопросы:
  1) о международном положении, - выступим мы;
2) о координации деятельности партий. Предложим доклад сделать польским
товарищам. Итогом должно быть создание координационного центра с
резиденцией в Варшаве. Думаю, особый упор следует сделать на добровольные
начала в этом деле.
  Прошу указаний.
  А. Жданов"1042.
  Сталин одобрил. В результате обмена мнениями через четыре года после
роспуска Коминтерна было создано Информационное бюро коммунистических и
рабочих партий (Информбюро). На Западе его сразу нарекли "Коминформом". В
шифрованном сообщении Жданова Сталину излагались доклады представителей
партий, прибывших на совещание. Наиболее активно и позитивно, по словам
Жданова, вели себя югославы, которые не знали, что новый орган в ноябре
1949 года примет резолюцию, которая получит название "Югославская
компартия во власти убийц и шпионов". Интересная деталь. Жданов по
содержанию, направленности и конструктивности выше других оценил два
доклада: Э. Карделя - представителя СКЮ и Р. Сланского - секретаря ЦК
КПЧ1043. И вновь ирония судьбы: менее чем через год Жданов заклеймит
Карделя как "империалистического шпиона", а Сланский через несколько лет
сложит голову в результате постыдного процесса, который будет проведен по
бериевскому сценарию.
  В докладе Жданова "О международном положении", одобренном Сталиным, был
сформулирован тезис, который на долгие годы станет едва ли не центральным
в советской пропаганде - "раздел мира на два противоположных лагеря". Это,
пожалуй, было ответом на антикоммунистическую "доктрину Трумэна". В
докладе изложена оценка и "плана Маршалла" - "программы закабаления
Европы". Жданов вновь крайне критически оценил роль социал-демократических
партий, не поскупился на оскорбительные эпитеты в их адрес. Сталин
упорствовал в своих ошибках в течение всей жизни; до конца своих дней он
сохранил глубокую неприязнь и недоверие к социал-демократам, что в
конечном счете постоянно ослабляло не только прогрессивные силы, но и
широко развернувшуюся борьбу за мир.
  На совещании в Шклярска Поремба было условлено следующую встречу провести
в Белграде. Но, увы, она там так никогда и не состоялась.
  Народы Югославии внесли крупный вклад в разгром фашизма, ни на минуту не
прекращая своей героической борьбы против агрессора. В апреле 1945 года во
время приезда И. Броз Тито в Москву между СССР и Югославией был заключен
Договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве. Сталин
несколько раз встречался с Тито, вел весьма теплые беседы. В результате
состоявшихся переговоров было решено передать Югославской Народной армии
(ЮНА) боевую технику и вооружение для 12 стрелковых и двух авиационных
дивизий, танковых и артиллерийских бригад1044. Дружеские отношения,
казалось, могут развиваться только по восходящей. В ЮНА работала большая
группа советских военных специалистов, в СССР учились тысячи югославских
военнослужащих. Тесным было сотрудничество и между ВКП(б) и СКЮ, и вдруг -
- конфликт. И какой!
  Ряд текущих вопросов (подготовка болгаро-югославского договора о дружбе,
направление югославского авиаполка в Албанию, заявление Димитрова на
пресс-конференции о принципиальной возможности создать в будущем федерацию
или конфедерацию европейских народно-демократических государств), по
которым с Москвой не посоветовались, вызвали гневную реакцию Сталина.
Слава, власть, могущество затуманили ему разум. Не только у себя дома, но
и среди своих союзников, считал диктатор, он может распоряжаться, как в
собственной усадьбе. Глубинные корни конфликта - в политическом цинизме
большевистской Системы.
  Сталин предложил провести советско-болгаро-югославскую встречу. Она
состоялась 10 февраля 1948 года в Москве. Делегации возглавляли Сталин,
Димитров и Кардель. От СССР в совещании участвовали несколько членов
Политбюро - В.М. Молотов, Г.М. Маленков, А.А. Жданов, а также М.А. Суслов.
Известные деятели входили в состав болгарской делегации - Т. Костов и В.
Коларов; югославскую представляли М. Джилас и В. Бокарич. Сталин с самого
начала в раздраженной форме выразил неудовольствие расхождениями по
внешнеполитическим вопросам. Он квалифицировал некоторые шаги Болгарии и
Югославии как "особую внешнеполитическую линию". На заявления болгар и
югославов, что для этих упреков нет оснований, что инкриминируемые им
обвинения носят частный характер, Сталин вдруг выдвинул неожиданное
предложение о необходимости создания федерации Болгарии и Югославии.
Сталин, привыкший, что его пожелания в собственной стране всегда
воспринимаются как решение, вдруг ясно почувствовал внутреннее
сопротивление. И Димитров и Кардель, не отвергая в принципе возможности
федерации, ответили, что для этого еще не созрели условия. Кардель заявил,
что он не может высказать более определенного ответа до решения
политического руководства страны. Сталин, привыкший повелевать во всех
делах как Председатель ГКО или Верховный Главнокомандующий, пожалуй,
впервые за многие годы встретил сопротивление... коммунистов! Это было
неслыханно! Уже очень давно никто не возражал диктатору. Он совершенно не
был готов к этому. Приступ глухой злобы требовал выхода.
  Когда же Сталин узнал, что в Белграде решили не спешить с созданием
федерации, рассматривать этот вопрос лишь в исторической перспективе,
пришел в бешенство.
  Милован Джилас, описывая встречу югославской и болгарской делегаций со
Сталиным, вспоминал: Димитрову после его выступления "вождь" бросил:
  - Ерунда! Вы зарвались, как комсомолец. Вы хотели удивить мир, как будто
вы все еще секретарь Коминтерна. Вы и югославы ничего не сообщаете о своих
делах, мы обо всем узнаем на улице - вы ставите нас перед свершившимися
фактами!
  Карделю Сталин, по существу, так и не дал выступить, прерывал его не менее
злобно, хотя и менее оскорбительно, чем Димитрова:
  - Ерунда! Расхождения есть, и глубокие! Что вы скажете насчет Албании? Вы
нас вообще не проинформировали о вводе войск в Албанию!
  Кардель возразил, что на это существовало согласие албанского
правительства.
  Сталин закричал:
  - Это могло бы привести к серьезным международным осложнениям... Вы вообще
не советуетесь. Это у вас не ошибки, а принцип - да, принцип!
  Далее М. Джилас пишет: "Мы отбыли через три-четыре дня, - на заре нас
отвезли на Внуковский аэродром и без всяких почестей запихнули в
самолет..."1045
Встреча эта была мало похожа на диалог. Сталин сразу же хотел поставить
собеседников на место, как республиканских секретарей своей страны.
  Единовластие лишает человека элементарной самокритичности. Самосознание
личности, которое, по Гегелю, освещает себя как бы изнутри и может в союзе
с совестью быть судьей, у Сталина не способно было даже заронить малейшее
сомнение в собственной неправоте. Сталин привык, что его боялись,
безропотно подчинялись, со всем соглашались. И в этом случае он был
уверен, что его слова-требования будут непременно приняты. И вдруг - отпор!
  Последовали импульсивные санкции: отзыв советских военных советников из
Югославии, резкое письмо Сталина и Молотова югославскому руководству. Тито
подготовил взвешенный ответ, одобренный ЦК СКЮ. Он отвергал обвинение в
недружественных действиях, в троцкизме. В нем, в частности, говорилось:
"Как бы кто из нас ни любил страну социализма СССР, он не может ни в коем
случае меньше любить свою страну, которая тоже строит социализм..." В мае
пришел ответ из Москвы на 25 страницах. Сталин, известный своей выдержкой,
способностью собраться, действовал спонтанно, без анализа реальной
ситуации. Голос амбиции заглушил голос разума, а органы по инициативе
Берии быстро собрали множество "фактов", подтверждающих "отход",
"предательство" Тито и всего югославского руководства. Сталин еще не
понял, что он потерпел крупное чувствительное послевоенное поражение.
  Эскалация мер была стремительной. Сталин решил подключить к конфликту
Информбюро. В Белград поступило два послания из Москвы с приглашением
югославской делегации прибыть на заседание Информбюро в Бухарест. Югославы
ответили вежливым, но твердым отказом, расценив это как вмешательство в их
внутренние дела, одновременно выразив готовность нормализовать отношения.
  Сталин решил проводить заседание Информбюро без "обвиняемых", Но это был
уже разрыв. Накануне, 15 июня 1948 года, Сталин рассмотрел проект доклада
Жданова в Бухаресте, озаглавленный "О положении в КП Югославии". В
сопроводительной записке Жданов писал, что "текст доклада рассмотрен мною,
Маленковым и Сусловым". Все они по решению Сталина поехали в Бухарест.
Сталин собственноручно внес ряд поправок. В докладе Жданов сформулировал
такие положения: "Всю ответственность за создавшееся положение несут Тито,
Кардель, Джилас и Ранкович. Их методы - из арсенала троцкизма. Политика в
городе и деревне - неправильна. В компартии нетерпим такой позорный, чисто
турецкий террористический режим. С таким режимом должно быть покончено
(выделено мной. - Прим. Д.В.). Компартия Югославии сумеет выполнить эту
почетную задачу..."1046
Как говорил Хрущев на XX съезде партии, Сталин, потеряв чувство
реальности, даже заявил:
  - Достаточно мне пошевелить мизинцем, и Тито больше не будет. Он падет. У
меня есть сведения, правда требующие дополнительного изучения, о
конкретных мерах по устранению Тито, которые предложил Сталин. Но почему
они не были осуществлены - остается тайной.
  А Жданов сообщил из Бухареста: беседы с Костовым, Червенковым, Тольятти,
Дюкло, Ракоши, Георгиу-Дежем, другими товарищами показывают, что все "без
исключения заняли непримиримую позицию по отношению к югославам"1047.
Великодержавное давление, выдаваемое за пролетарский интернационализм,
осуществлялось явно в угоду разгневанному диктатору. Сталин не остановился
перед денонсацией Договора о дружбе, отзывом посла, прекращением
экономических связей. Кульминацией конфликта явилось принятие совещанием
Информбюро, состоявшимся в Будапеште в ноябре 1949 года, постыдной
резолюции "Югославская компартия во власти убийц и шпионов". Над текстом
резолюции на сей раз хорошо поработал М.А. Суслов, ставший секретарем ЦК.
Чего в ней только нет! Сравнение югославских руководителей с гитлеровцами,
обвинение в шпионаже, блокировании с империализмом, кулацком перерождении
и т.д. Специфические особенности внутриполитического развития Югославии,
отдельные шаги, отличные от сталинских схем, как и некоторые жесткие
ответные меры, предпринятые в пылу борьбы югославским руководством,
квалифицировались как действия "прислужников империализма", как
"ликвидация народно-демократического строя в Югославии". Сегодня даже
трудно представить, как далеко завела ВКП(б), другие коммунистические и
рабочие партии амбициозность и великодержавность Сталина.
  Все это теперь принадлежит истории. В "отлучении" Югославии от социализма,
предпринятом Сталиным, в попытках применить диктаторские методы в
отношениях с суверенными странами и партиями чувствуется его почерк 1929 -
1933, 1937 - 1939 годов. Н.С. Хрущев, "обремененный" близостью со
Сталиным, тем не менее показал, что шанс совести лучше использовать
поздно, чем никогда. Его поездка в Белград в конце мая - начале июня 1955
года - одна из ступеней, по которым он мужественно взошел на трибуну XX
съезда партии.
  Те несколько лет, что судьба отвела Сталину после окончания второй мировой
войны, были для "вождя" бурными, как и вся его жизнь после победы Октября.
Его заботы простирались теперь дальше границ собственного государства. В
социалистических странах, которые с легкой руки Жданова стали именовать
"лагерем", давал себя знать целый ряд проблем. Каждая из стран получила
возможность идти по пути "социалистического строительства", опираясь в
директивном порядке на установки и решения, принимаемые в Москве. Вместе с
тем, это была попытка создания международного сотрудничества на новых
принципах. Но вмешательство Сталина, его требование придерживаться одной
модели, насаждение бюрократических и догматических штампов в политической
структуре и общественном сознании нанесли много вреда новому делу.
Особенно когда пытались применять сталинские методы в ликвидации
инакомыслящих. Сталин, никогда не понимавший глубин экономики, фактически
способствовал механическому перенесению советского опыта в страны с разным
уровнем экономического развития, которые встали на путь социализма.
Ошибочность таких шагов давно стала очевидной.
  Есть основания полагать, что перед смертью он, возможно, начал убеждаться
в неэффективности "единого центра". "Югославское поражение" Сталина,
скорее всего, заставило его кое-что пересмотреть в своем догматическом
арсенале. Об этом свидетельствует постепенная потеря интереса Сталина к
Информбюро. После "югославского дела" созывались еще одно-два совещания, а
потом незаметно Информбюро прекратило свое существование. Насаждение в
послевоенное время командных методов в международном коммунистическом
движении оказалось явно неудачным.
  В эти мрачные годы "холодной войны" наряду с образованием
социалистического лагеря Сталин мог отнести к крупным положительным
факторам, пожалуй, лишь два события: создание Китайской Народной
Республики и оформление мощного движения народов за сохранение мира,
предотвращение новой мировой войны. Конец 40-х - начало 50-х годов были
крайне тревожными. Иногда могло показаться, что политические лидеры
потеряли рассудок. Даже папа римский провозгласил, что любой католик,
который будет оказывать содействие коммунистам, будет отлучен от церкви.
Везде шла "охота за ведьмами". Трудно было поверить, что
державы-победительницы спустя всего три-четыре года стояли на пороге новой
войны, на этот раз друг против друга. Америка, ослепленная мощью, не могла
мириться, что поднимается еще один колосс. В Пентагоне готовили планы
ядерных бомбардировок СССР. Сталин в этих условиях продолжал вести
осторожную политику, наращивая военные мышцы, но стараясь в то же время не
провоцировать своего бывшего союзника. Он, правда, не говорил, как Мао,
что атомная бомба - это "бумажный тигр", но неоднократно давал понять, что
и в возможной войне решающая роль останется за народными массами. Был,
правда, момент, когда забрезжила узенькая полоска света на горизонте,
обещавшая, казалось, ослабление стылых ветров. 1 февраля 1949 года
европейский директор агентства Интернэшнл ньюс сервис Кингсбери Смит
прислал из Парижа Сталину следующую телеграмму: "...официальный
представитель Белого дома Чарльз Росс сегодня заявил, что президент Трумэн
был бы рад иметь возможность совещаться с Вами в Вашингтоне. Будете ли Вы,
Ваше Превосходительство, готовы поехать в Вашингтон для этой цели? Если
нет, то где бы Вы были готовы встретиться с президентом?"
На следующий день Сталин ответил:
  "Я благодарен президенту Трумэну за приглашение в Вашингтон. Приезд в
Вашингтон является давнишним моим желанием, о чем я в свое время говорил
президенту Рузвельту в Ялте и президенту Трумэну в Потсдаме. К сожалению,
в настоящее время я лишен возможности осуществить это свое желание, так
как врачи решительно возражают против моей сколько-нибудь длительной
поездки, особенно по морю или по воздуху"1048. Сталин предложил местом
этой встречи Москву, Ленинград, Калининград, Одессу, Ялту, Польщу,
Чехословакию, зная, что Трумэн обязательно откажется от встречи.
Беседовать им было не о чем. Президент полагал, что у Америки есть большие
шансы заставить СССР говорить то, что он хотел бы услышать. Но, думаю,
Трумэн со временем убедился в эфемерности этих надежд. Сталин и не думал
поддаваться диктату. Не случайно 26 июня 1949 года передовая "Правды" была
озаглавлена "Трумэн расхвастался"...
  И вдруг неожиданно в этом притихшем и смятенном мире, где слышался только
топот солдатских сапог и бряцание оружием, раздались первые, хотя и
слабые, голоса, взывающие к разуму. В 1948 году во Вроцлаве собрались
пацифисты, приехавшие из обоих "лагерей", где тон задавали деятели мировой
культуры. Следующим шагом этой, раньше друг