был прислан Бутырский полк.
     Окрестности  Севастополя изобиловали хуторами;  хутора  эти  являлись
отличным прикрытием для союзников.
     Особенно досаден был один,  очень благоустроенный, с длинной каменной
стеною,  расположенный на  балаклавской дороге,  между  пятым  бастионом и
французским  лагерем.  В  нем  скопилось  до  двух  батальонов  французов.
Корнилов отрядил для  вылазки против них  один  флотский батальон с  двумя
пушками, с несколькими казаками и саперами, и вылазка закончилась успешно:
хутор  сожгли,  каменную стену  разметали,  далеко отогнали два  батальона
французов и вернулись почти без потерь.
     - И с такими молодцами князь проиграл сражение на Алме! - возбужденно
говорил Корнилов в  тот  день  вечером Нахимову,  Истомину,  вице-адмиралу
Новосильскому,  Тотлебену,  которые,  как всегда по вечерам,  и в тот день
сошлись к нему на квартиру для получения приказаний на завтрашний день.
     Несмотря  на  то,   что  Тотлебен  был  всего  только  подполковником
инженерных войск,  -  значит совсем еще недавно вместе с  другими военными
инженерами получил право на  усы,  кроме того и  летами был гораздо моложе
всех остальных на подобных собраниях,  - к нему относились, как к равному,
потому  что  все  укрепления делались  по  его  планам  и  под  его  очень
придирчивым и  строгим руководством,  которому подчинялись все  начальники
дистанций обороны.
     В этот вечер Корнилов получил от жены с курьером из Николаева письмо,
к  которому  была  приложена  фотографическая  (дагерротипная,  как  тогда
говорили) карточка  его  дочери  Лизы,  и  он  всем  собравшимся показывал
карточку, радостно говоря:
     - Посмотрите-ка! Не правда ли, она обещает стать красавицей?
     - Она  и  теперь  красавица!   -  отзывались  все,  искренне  любуясь
действительно милым и удачно переданным на карточке лицом девочки.
     Корнилов положил снимок на  стол  перед собой и,  часто взглядывая на
него, заговорил, волнуясь:
     - Я  должен  вас  поздравить,  господа,  еще  с  одним  очень  важным
результатом  сегодняшней  вылазки:  замечено,  что противник ведет работы,
готовясь к основательной,  долговременной осаде Севастополя!  Значит, наши
труды не пропали даром: они оценены им как должно. Он увидел, что добиться
успехов крупным штурмом ему уже не удастся,  что к его приему  мы  готовы,
что мы уже не такие слабенькие, какими были дней десять назад, что нас уже
не возьмешь даже и ночным штурмом. Князь готовит рекогносцировку в больших
размерах   на   Инкерманские   высоты,  чтобы  определить,  насколько  они
основательно заняты союзниками. Вся регулярная кавалерия будет участвовать
в этом деле...  и пехоты несколько тысяч человек. Кавалерия - под командой
генерала  Рыжова.   А   с   нашей   стороны   требуется   поддержать   эту
рекогносцировку  соответственно,  -  чем и как?  Бомбардировкой и выдвинув
пехотные части.  Когда я получу  от  князя  подробное  распоряжение,  я  и
передам его вам подробно,  а теперь пока вот только это... Для успеха дела
прошу не разглашать,  а готовиться,  как заведено,  принимая в соображение
все случайности.  Одним словом,  хотя атмосфера сгущается,  но сгустить ее
желаем мы сами,  а не противник, - это очень большая разница, господа! Это
показывает,  что мы уже достаточно сильны,  чтоб самим лезть в драку, а не
ждать,  соблаговолят ли это сделать Раглан с Канробером!..  С  чем  вас  и
поздравляю, господа!
     И  было ли  это действительно от сознания своей силы или оттого,  что
перед глазами его лежал фотографический портрет его дочери,  о которой все
отозвались как  о  красавице,  но  Корнилов  вдруг  встал  и  торжественно
протянул  руку  сначала  Нахимову,  сидевшему ближе  всех  к  нему,  потом
Новосильскому, Истомину, Кирьякову, Тотлебену и прочим, говоря при этом:
     - Огромная тяжесть с  плеч!..  Этот ночной штурм висел над нами,  как
кошмар! Теперь мы можем, наконец, успокоиться и передохнуть.
     - Из  рекогносцировки может  развиться крупное  сражение,  -  заметил
Кирьяков, - а разве у нас хватит сил на такое сражение?
     - По-видимому,  подходит  двенадцатая дивизия,  -  улыбаясь,  ответил
Корнилов.  -  Князь человек осторожный и рискованных шагов не сделает.  Во
всяком случае он  покажет неприятелю,  что  армия  его  сильна и  врага не
боится.   А   наконец,   даже   если  допустим,   что   сражение  окажется
безрезультатным,     начнется    только    бомбардировка    со     стороны
англо-французов... Только бомбардировка, как обычно при осаде крепостей, а
это  дело весьма затяжное,  так  как  нам  есть чем ответить,  господа!  К
бомбардировке мы уже и теперь почти готовы,  а еще через несколько дней мы
будем   неуязвимы...    А   там   подойдет   четвертый   корпус,   и   это
обстоятельство...
     Тут   Корнилов  оглядел  всех   поочередно  загоревшимся  взглядом  и
докончил:
     - Это обстоятельство,  господа, или заставит их прибегнуть к обратной
амбаркации,  или,  в худшем случае,  задуматься поглубже,  чем они думали,
когда начинали с нами войну!


                                    VI

     В  конце сентября дни все еще стояли жаркие и  тихие,  и  если бы  не
ежедневная,  хотя  и  короткая,  перепалка  между  береговыми батареями  и
подходящими  близко  судами  союзников,  севастопольцы  могли  бы  даже  и
позабыть  на  время,  что  где-то  там,  за  высотами,  окружающими город,
неутомимо ткется крепкая паутина осадной войны.
     На открытой  веранде  дома  на  Малой  Офицерской,  соседнего с домом
Зарубиных, Елизавета Михайловна Хлапонина принимала гостя, приведенного ее
мужем,  тоже командира батареи,  но не в 17-й артиллерийской бригаде, а на
третьем бастионе, капитан-лейтенанта Лесли, жизнерадостного, веселого, лет
тридцати  двух человека,  белокурого,  высокого и с тем счастливым складом
полных и приветливых губ,  которые просто не умеют не улыбаться, что бы ни
говорилось  и  ни  совершалось  кругом,  и  обладают  еще более счастливой
особенностью вызывать ответные улыбки у окружающих.
     До  начала войны в  Крыму моряки обычно не сближались с  пехотинцами,
среди которых они,  люди высшей касты военных, чувствовали себя не в своей
тарелке,  тем  более что даже и  интересы служебные у  них были совершенно
различные.
     Но теперь они вышли на берег,  теперь, на сухопутье, они стояли бок о
бок с пехотой на бастионах,  теперь они стали поневоле товарищами пехотных
офицеров,  из  которых скоро нашлись и  образованные и  вполне воспитанные
люди.
     Так быстро,  за  два-три дня,  коротко сблизился с Хлапониным Лесли и
при первой возможности вырваться на час, на два с бастиона очутился у него
в гостях.
     Веранда была  на  втором этаже и  выходила в  небольшой сад.  Хозяева
дома,  жившие  в  первом этаже,  выехали в  Симферополь.  Никто  не  мешал
говорить громко о  том,  что занимало всех:  чем заняты вот теперь союзные
армии и какие сюрпризы готовят им Корнилов и Меншиков.
     - Я  недавно шутки  ради  заглянул в  журнал  "Общеполезное чтение" и
нашел  там  статью  большущего  хозяйственного  значения:   "Искусственное
разведение раков",  - да, представьте себе, раков! - весь лучась, говорил,
обращаясь к Елизавете Михайловне, Лесли.
     - Что такое?  Я не поняла,  простите!  Раков?  - Елизавета Михайловна
вопросительно поглядела и на него и на мужа одновременно.
     - Где именно разводить раков? - полюбопытствовал Хлапонин. - Конечно,
где-нибудь в прудах усадебных парков?
     - В  том-то и  дело,  что в  речках,  где они и без того водятся,  но
случается с ними, что они вымирают от каких-то там эпидемических болезней,
и тогда эту милую живность рекомендуется разводить искусственно.
     - Вот что! И как же именно?
     - Ах,  это  очень  запутанная  история,  и  нужно  было  иметь  много
свободного времени,  чтобы дочитать такую статью до конца. Но раки, знаете
ли,  куда уже ни шло,  -  я встречал на своем долгом веку немало любителей
этого сорта пищи,  а  вот  что  касается ка-ва-ле-рии,  то,  знаете ли,  -
простите великодушно!  -  я  бы,  если бы  моя власть,  совсем запретил бы
разводить этот род войска!
     - Вот  вы  к  чему  клонили!  -  добродушно  рассмеялся  Хлапонин.  -
Действительно,  кавалерия так отличилась, что тебе, Лиза, стыдно уж теперь
будет галопировать на  Абреке...  Конечно,  вы  с  Абреком в  этом деле не
участвовали, но все-таки...
     - Но  все-таки,  -  подхватил Лесли,  видя,  что Хлапонин не закончит
фразы,  -  наши гусары осрамились исторически!.. Вы представьте себе, идут
молодец к молодцу, кровь с молоком, что люди, что кони, один за другим два
полка,  саксенвеймарцы и  лейхтенбергцы,  в  атаку на какой-то французский
пост,  где  только что  проснулись и  еще мундиров,  извините,  не  успели
напялить, - что же должно получиться в результате подобной атаки? Приятное
воспоминание об этом посту у нас не совсем приятное у французов,  - не так
ли?
     Хлапонина расширила прекрасные большие глаза.
     - Я думаю!
     - Все   так   думали!   Даже  и  сам  Меншиков,  который  затеял  эту
рекогносцировку и в подзорную трубу смотрел  с  почтительной  дистанции...
Однако получилось совсем иначе:  хлопнула всего только какая-нибудь дюжина
выстрелов вразброд,  если бы хоть залп,  как у нас  учат  теперь  матросов
встречать кавалерию, - нет, очевидцы говорят, всего несколько выстрелов, -
вот саксенвеймарцы поворачивают назад и мчатся на лейхтенбергцев,  кого-то
давят  при  этом  весьма  чувствительно,  кого-то насмерть,  и вот вы себе
представьте эту потрясающую картину:  впереди сломя голову  лейхтенбергцы,
за ними Саксенвеймарский полк, лупят, красиво выражаясь, во все лопатки!
     И,  говоря о том,  что его возмущало, Лесли, по обыкновению, улыбался
этой своей мягкой, очень располагающей к нему всех улыбкой.
     Дмитрий  Дмитриевич  Хлапонин  был   крепкий,   полнокровный,   очень
спокойного вида  человек.  Такое  спокойствие внешности свойственно обычно
только тем, кто вполне уверен в себе, а если у него есть подчиненные, то и
в них.
     Он был всего на год старше лейтенанта,  но казался старше лет на пять
благодаря  несколько  разлатым   темным   усам,   приспущенным  бровям   и
начальственной складке лба над переносьем.
     Он сказал жене:
     - Я слышал даже,  будто князь Меншиков так рассердился, что потом сам
поскакал к Саксенвеймарскому полку и накричал на полковника Бутовича,  что
он  его выгонит со службы...  А  Горчаков,  вообрази,  начал приводить ему
резоны, что так неудобно, что у него будто и права на это нет...
     - Почему нет? - удивилась Хлапонина.
     - Потому   что   он   пока   только   командующий   армией,    а   не
главнокомандующий, - ответил ей за Хлапонина Лесли.
     - А  Бутович разве  родственник князю Горчакову?  -  снова недоуменно
спросила Елизавета Михайловна.
     - Родственник или нет,  аллах ведает,  -  но он числится его корпуса,
значит -  за  него надобно заступиться.  А  что он  повернул полк назад от
первых же  выстрелов,  так  это,  видите ли,  такая  уж  милая  привычка у
кавалерии. Мы, дескать, существуем для парадов, как украшение, а тут вдруг
какие-то  неучи вздумали нас  под  пули совать!..  Нет,  решительно -  это
отживший вид войска!  Я бы,  если бы моя власть, снял бы всех этих гусар и
драгун с лошадок да в траншеи, а лошадок совсем бы угнал из Крыма.
     - Где сена и для артиллерийских упряжек нет,  - договорил Хлапонин, -
и приходится уменьшать рацион им...  Если теперь не подвезут сена, то ведь
через месяц начнется распутица, тогда что будем делать?
     - Неужели думают, что еще и через месяц не выгонят их... союзников? -
Елизавета Михайловна вскинула глаза на  мужа,  но  тут же  перевела их  на
гостя, который как моряк должен был больше знать будущее.
     И муж в ответ только чуть поднял подбородок и плечи,  а гость ответил
уверенно:
     - На Алме они взяли двойными силами и штуцерами,  теперь сил у нас не
меньше,  чем было у них тогда, а стрелять из орудий мы умеем не хуже их, -
они это узнают при первой же бомбардировке!
     А  так  как в  это время денщик Хлапонина принес на  веранду граненый
графин водки,  окруженный на подносе тарелками с закуской, то Лесли весело
потер руки и бойко пропел ходовой среди моряков куплет:

                         Ехал чижик в ло-дочке
                         В адмиральском чине,
                         Не выпить ли во-о-одочки
                         По этой причине?

     Он  посмотрел при этом на Елизавету Михайловну так,  как будто знаком
был с нею и с ее мужем уже давно,  как будто попал он к друзьям юности или
даже  детства,  с  которыми провел счастливейшие часы,  дни,  месяцы своей
жизни;  как будто на его глазах росла,  обещая стать красавицей, - и стала
действительно красавицей!  -  маленькая Лиза, доверявшая свои тайные мысли
альбомам в сафьяновых и бархатных переплетах,  но не ему, на что он отнюдь
не обижался,  считая это в  порядке вещей,  а  тайные мысли ее безошибочно
читая в глазах.
     Он  был  жизнерадостным не  потому,  что  хотел  быть  именно таким -
веселым,  непринужденным, неутомимо деятельным: он просто не мог быть иным
и  не  мог  смотреть на  людей своего возраста и  положения иначе,  как на
друзей юности или детства,  сближая этим их с собою с первых же слов.  Так
же непринужденно ел он и пил в гостях, возбуждая этим аппетит даже у самых
пресыщенных хозяев.
     Хлапонина видела,  что угощать его совершенно излишне,  что он  очень
самостоятелен  за  столом  на  их  веранде;   представляла,   что  так  же
самостоятелен он и у себя на бастионе, и спросила:
     - Евгений Иванович!  А у вас,  на третьем бастионе,  знают, кто будет
вашим противником в случае бомбардировки - французы или англичане?
     - Судя по многим признакам, англичане, Елизавета Михайловна, - весело
ответил Лесли. - Вот вы наблюдали сражение на Алме, - как вы находите, кто
из них лучшие артиллеристы - французы или англичане?
     Хлапонина поглядела на него внимательно и серьезно, говоря:
     - Я  несколько близорука и  не  гожусь для подобных наблюдений,  но я
видела наших раненых на  перевязочном пункте...  Это  было  ужасно!..  Это
было... необыкновенно страшно... как в кошмаре!..
     И она совсем закрыла глаза и сидела так долго, забывчиво долго, может
быть с  полминуты;  при  этом ресницы у  нее мелко дрожали,  как будто она
плакала там, внутри, про себя.
     - Англичане -  лучшие  артиллеристы,  чем  французы,  -  заметив это,
поспешил сказать Хлапонин.  -  Это мнение не только мое личное, но и всех,
кто был под обстрелом тех и других на Алме.  Я думаю,  что у вас серьезные
противники, Евгений Иванович.
     - Тем  лучше,  -  беззаботно  отозвался  Лесли.  -  Дай  бог  всякому
порядочного противника,  и  тогда людям некогда будет скучать,  а?  Как вы
думаете насчет противника, Елизавета Михайловна?
     - Ах,  я  думаю,  что гораздо лучше было бы,  если бы  не было у  нас
никаких противников!..  Я с детства слышу: война, война... А почему война,
зачем  война  -  никогда  не  могла  понять!..  Неужели нельзя  как-нибудь
обойтись без этого ужаса? - спросила Хлапонина гостя.
     Но гость предпочел вместо ответа только развести широко руками,  -  в
правой рюмка, в левой вилка с куском жирной баранины, - склонить белокурую
голову набок и сказать несколько даже жалобно:
     - И  что же тогда делали бы мы с вашим мужем:  я -  капитан-лейтенант
флота, он - командир батареи, если бы совсем не было войн?
     - Конечно,  делали бы что-нибудь менее омерзительное,  чем теперь вот
собираются  сделать  с   вами  англичане  с  их  осадными  орудиями...   и
французы... и турки...
     - На нас нападают, мы защищаемся, не так ли?
     - Ах,  это очень трудно разобрать,  -  Хлапонина слабо махнула кистью
руки в сторону гостя. - Только Руссо в тысячный раз оказывается правым: ни
науки, ни искусства не послужили к смягчению нравов, нет!
     Она была взволнована,  -  это видел Лесли по  ее сильно порозовевшему
лицу и по ярко блестевшим глазам. Он видел также и то, что мужу своему она
уже  говорила это,  потому что  он  деятельно и  торопливо ел,  как  очень
занятой  и   проголодавшийся  человек,   но  предпочитал  не  вдаваться  в
отвлеченности.
     И,  улыбаясь,  как  это  было  ему  свойственно,  Лесли  обратился  к
Елизавете Михайловне:
     - Совершенно верно:  разобрать трудно,  кто  виноват,  что мы  должны
отстаивать Севастополь,  -  как это случилось, как это допустили!.. Но раз
допустили, раз дело дошло до такого очень громкого разговора, как пушечные
залпы, ничего нам больше не остается, как перекричать их, не правда ли?
     - И мы их перекричим,  - отозвался ему за жену Хлапонин. - Потому что
не может этого быть, чтобы им удалось привезти вот теперь и орудий крупных
калибров,  и  снарядов,  и  пороху больше,  чем  было заготовлено у  нас в
Севастополе!  Да нужно подсчитать еще и то, сколько подвезено за последнее
время...
     - Они опоздали! - решительно поддержал Лесли. - Они теперь кусают вот
это место, - он постарался поднести ко рту свой левый локоть, - от досады.
Но напрасно-с!  Не укусят!..  Какой роскошный арбуз! - восторженно перебил
он  сам  себя,  увидя,  как входил денщик с  огромным полосатым арбузом на
подносе,  уже  надрезанным и  кроваво-красным.  -  Вот мы-то  имеем полную
возможность  наслаждаться такими  прелестями,  а  как  обстоит  с  этим  у
союзников, - вопрос!
     Как  раз в  это время раздалось один за  другим два пушечных выстрела
где-то не очень далеко, потому что задрожали неубранные со стола рюмки.
     - Союзники ответили на ваш вопрос! - сказала Хлапонина тревожно.
     - За-ви-дуют,  бестии!  -  Лесли  очень  весело  подмигнул в  сторону
выстрелов.
     - Однако вам надо же идти на свой бастион?
     - Если вы меня гоните,  если я вам надоел,  то я,  конечно,  уйду,  -
отнюдь не  собираясь уходить,  напротив,  принимаясь за  арбуз,  отозвался
Лесли,  -  но  эти выстрелы нашего бастиона не  касаются,  это по фортам с
моря... Должно быть, по Волоховой башне.
     Загрохотали выстрелы и с берега,  потому что гораздо сильнее дрогнули
рюмки. И Хлапонин крикнул денщику:
     - Убери посуду!
     Несколько раз  еще  грохотало и  сотрясало воздух,  но  вот наступило
продолжительное затишье.
     - Отчалили!  -  спокойно принимаясь за  другой кусок  арбуза,  сказал
Лесли.
     - А  я  думаю...  что сейчас начнется настоящая канонада...  -  снова
закрывая глаза и сжимаясь, проговорила тихо Хлапонина.
     - Напрасно думаете! Пожалуйста, не думайте так! - весело наблюдая ее,
говорил Лесли.  -  Настоящая канонада впереди...  Если  мы  не  совсем еще
готовы ее встретить как следует,  то,  поверьте,  и союзники далеко еще не
готовы ее начать!


                              Глава седьмая

                             ТОРЖЕСТВО ЛОГИКИ

                                    I

     Действительно,  в  стане союзников были еще не готовы к канонаде,  но
там работали,  подготовляя ее,  методически, умело, обдуманно, а главное -
без помехи.
     Та  крепость,  которую в  разобранном на тысячи частей виде перевезли
сначала из Дувра и  Марселя в Константинополь,  потом из Константинополя в
Варну, из Варны к Евпатории, спокойно и хозяйственно перевозилась теперь в
бухты,  занятые союзным флотом, здесь выгружалась на берег, направлялась в
заранее намеченные участки осадной линии и  воздвигалась неукоснительно по
плану подобных сооружений, выработанному западной наукой войны.
     Все, оказалось, было нужно, что везли на сотнях коммерческих судов: и
мешки  с  землею,   и  кирпичи,   и  готовые  фашины,  и  туры,  и  тысячи
болгар-землекопов с  их  собственными прочными добросовестно выкованными в
болгарских кузницах кирками, мотыгами, лопатами и ломами.
     Может быть,  даже  великое изобилие всего,  что  было заготовлено для
устройства этой  крепости против крепости русской -  Севастополя,  и  был