служебных
дел,  как бы  совершая некий вояж,  он совсем заговорил кроткого Гротгуса,
слушавшего его с необходимым терпением,
     За длинную дорогу,  от Одессы до Симферополя, отдавшись пленительному
потоку воспоминаний, он рассказывал своему адъютанту и то, что уже говорил
ему  неоднократно за  своим  обеденным  столом  раньше,  однако  при  этом
спрашивал:
     - Мне кажется, вы от меня этого еще не слыхали, не правда ли?
     И  Гротгус,  бывший в  чине ротмистра,  но надеявшийся в  Севастополе
выскочить по крайней мере в полковники, неизменно отзывался:
     - Никак  нет,   не   приходилось  от   вас  слышать...   Может  быть,
рассказывали кому-нибудь другому, я же слышу это в первый раз.
     - Вот видите!  А это,  знаете ли, примечательно в высочайшей степени,
что я вам сейчас рассказал!.. Но в непосредственной связи с этим находится
еще и такой эпизод...
     И Сакен вспоминал, что когда-то этак лет сорок пять назад, сказал или
сделал граф Остерман, у которого он был тогда адъютантом, или как при его,
Сакена,  непосредственном участии  истреблен  был  арьергард французов под
Вязьмою,  или кое-что о  Милорадовиче,  у которого он тоже был адъютантом,
числясь в  лейб-гвардии Литовском полку,  или  о  Ермолове,  или  о  князе
Баратове, или о князе Андронникове...
     Но  иногда  в  рассказы эти,  давно  уже  набившие оскомину Гротгусу,
вплеталось действительно кое-что новое.
     Подъезжая к Симферополю, Сакен начал развивать перед своим адъютантом
внезапно осенивший его  план  обратиться в  святейший синод с  покорнейшей
просьбой оповестить иеромонахов в  монастырях,  что православное воинство,
защищающее Севастополь от  мусульман и  их  друзей,  нуждается в  духовной
помощи и  просвещении,  почему чем больше иеромонахов явится в  осажденный
город, тем крепче будет дух его защитников.
     - Приходские  священники  необходимы  своим  приходам,  - объяснял он
Гротгусу,  - между тем как иеромонахов бывает  по  нескольку,  знаете  ли,
человек в каждом даже не особенно видном монастыре, а в лаврах их десятки,
да,  буквально десятки!..  А что нужно нашему русскому солдату? Причастить
его перед смертью - вот что для него главное...  Смерть без причастия, это
у него,  знаете ли,  называетсяї нїаїпїрїаїсїнїаїяї смерть,  - вот как это
называется.  И  когда  он  отправляется в бой,  он любит,  чтобы отслужили
молебен.  И это будет  первый  мой  шаг,  когда  я  приму  начальство  над
гарнизоном: я обращусь тогда в святейший синод!
     Дорога между Симферополем и Севастополем все-таки очень круто вернула
мысли  Остен-Сакена  от небесного к земному.  По этой дороге,  точнее,  по
полному  бездорожью,  в  несколько  рядов  туда  и  обратно  двигались   с
огромнейшим трудом, выкатывая глаза и раздувая ноздри, лошади, мокрые волы
и верблюды,  которых звонко колотили кнутовищами по ребрам.  Увязающие  по
ступицы подводы тащили фураж, орудия, порох, снаряды, раненых, обывателей,
и люди около них и на них орали,  ругались,  стонали,  не обращая никакого
внимания  на нового начальника севастопольского гарнизона,  командира 4-го
корпуса...
     На почтовых станциях нельзя было согреться:  они не отапливались,  их
нечем было отапливать... На иных не было даже и станционных смотрителей...
На  дворах их  валялись,  раскорячив ноги,  издохшие от бескормицы лошади,
которых некому было вывезти подальше...  В ямщицкой на одной станции, куда
в  поисках людей задумал заглянуть сам Сакен,  он  увидел трупы трех,  уже
босоногих ямщиков,  торчавшие под лавками,  а на лавках умирали двое, пока
еще проявлявшие некоторые признаки жизни.
     - Что  это  тут  такое,  а?  -  испуганно  обратился Сакен  к  своему
адъютанту. - Что это, я вас спрашиваю, а?.. Чума? Какая была в Карсе?..
     Гротгус  сам   пятился  назад  в   ужасе,   но   бормотал  при   этом
успокоительно:
     - Не пятнистая ли это горячка,  ваше высокопревосходительство? О чуме
ведь, если бы появилась, было бы слышно...
     - Ну да,  ну да,  и князь Меншиков должен бы был распорядиться насчет
карантина,  -  несколько приходил в себя Сакен.  -  Да, скорее всего это -
тифус.
     На этой станции совсем не пришлось выпрягать измученных коней, только
дали им отдохнуть и сунули им по куску солдатского хлеба с крупной солью.
     Чем  ближе  подвигались  к  Севастополю,  тем  больше  расстраивалось
воображение  барона.   Под  Бахчисараем  он   внимательно  всматривался  в
вечереющее небо и вдруг вскрикнул:
     - Но ведь это же монгольфьеры!* Смотрите скорее сюда!
     _______________
          *їМїоїнїгїоїлїьїфїьїеїрї -  аэростат,  который  поднимается  при
     помощи  нагретого  воздуха.  Назван  по  имени  своих  изобретателей,
     братьев Монгольфье.

     Гротгус поднял голову кверху.
     - Коршуны, кажется, - сказал он.
     - Монгольфьеры, я вам говорю! - упорствовал Сакен.
     - По-видимому,  это орлы,  -  догадывался Гротгус. - Они, несомненно,
велики для коршунов.
     - Орлы?..  Вы полагаете,  что... Я и сам замечаю какие-то зубцы у них
по  сторонам...  Крылья,  а?  Но,  может быть,  это монгольфьеры новейшего
какого-нибудь образца, а?..
     - Нет, это просто орлы, - решительно отверг догадку своего начальника
адъютант.
     - Однако,   когда  я   участвовал  в   Венгерской  кампании,   -   не
успокаивался, хотя и опустил уже голову Сакен, - я это слышал и даже читал
в  подробностях,  как австрийцы атаковали Венецию монгольфьерами...  Я вам
рассказывал это?
     - В  первый  раз  слышу,  чтобы  монгольфьеры годились для  атаки!  -
удивился вполне искренне Гротгус.
     - Вот  видите,  сколько я  могу еще рассказать вам нового для вас!  -
слегка даже торжествовал Сакен. - Да, была такая атака, была... это совсем
недавно,  стало быть,  в сорок девятом году...  Их,  знаете ли,  клеили из
бумаги и доставляли в армию на подводах в сложенном виде... Ну, так десять
или даже двадцать штук клали на подводу, - не помню уж, - ведь они легкие.
На  месте уж там их надували;  как это делается,  знаете?  Их надувают над
такими жаровнями...  Я когда-то интересовался этим,  но не очень помню это
теперь...  И вот сто штук примерно, - я не настаиваю на этом именно числе,
или больше,  или меньше,  как пишут в купчих крепостях на землю, - сто или
больше штук было доставлено...  И,  знаете ли, на каждый в гондолу садился
человек,  поднимался, знаете ли, на высоту над Венецией и... бросает вниз,
снаряд,   представьте!   Были  снаряды  разрывные  и  были  зажигательные,
насколько я  помню.  Конечно,  что  могло загореться в  таком городе,  как
Венеция?  Суда в гавани могли загореться прежде всего,  -  и они сейчас же
вышли из гавани в открытое море...  Даже на площадь святого Марка попадали
разрывные снаряды, насколько я помню!
     - Можно себе представить,  что  тогда делалось в  Венеции!  -  сказал
Гротгус.
     - Вот!  Вот именно,  -  что делалось! Они вьются над головой, как вот
эти орлы,  и от них вниз летят бомбы! И, знаете ли, я боюсь, что это может
случиться и здесь,  в Севастополе!  Ну,  что им стоит,  скажите, доставить
сюда морем монгольфьеры,  а?.. Клеить же их они могут и в Варне, например,
- бумаги же у них много, - и вот...
     Сакен закрыл глаза, вздохнул и покачал головой.
     - Да,  это было бы скверно,  -  согласился Гротгус.  -  Но,  помните,
писали  в  газетах  о  каких-то  удушливых газах  английского изобретения?
Кажется, еще в сорок втором году изобретены они были...
     - Да,  да!  И  бомб  с  этими газами привезли союзникам в  Крым целый
транспорт!
     - Однако мне писали, что бомбы эти теперь уже союзники не употребляют
в дело.  Они,  эти бомбы,  правда, оказались очень зловонные, но, говорят,
что зловоние все-таки людей не убивает...
     - О-о!  - поднял кверху палец Сакен. - Русскому солдату - что ему там
какое-то это зло-воние! Гм... гм... Нашли чем удушить русского солдата! Но
монгольфьеры - это, знаете ли, мой дорогой Гротгус, совсем другое дело...
     От  Дуванкоя уже  вполне  отчетливо было  слышно  пушечную пальбу  из
больших орудий,  хотя и редкую. Когда же часа через три дотащился тарантас
Сакена  до  Северной  стороны,  откуда  развернулся величественный вид  на
Севастополь и  бухту,  перестрелка сделалась  очень  оживленной,  и  Сакен
обратил внимание на белые клубы дыма от выстрелов в открытом море.
     - Что это там?  Посмотрите, Гротгус, у вас глаза острее моих! Похоже,
как будто здесь происходит настоящий морской бой, а?..
     - Я  вижу три парохода,  но чьи они и куда палят,  этого не пойму,  -
отозвался Гротгус.
     - Нет,  знаете ли,  это...  это меня необыкновенно занимает!  - почти
восхищенно раза два проговорил Сакен,  не отрывая  от  моря  своих  сильно
выпуклых   раскосых   глаз,  редко  поставленных  на  круглом,  бритом,  с
небольшими рыжеватыми,  опущенными вниз усами, свежем еще для его возраста
лице.
     Но  это занимало в  тот момент не  только Сакена;  за происходившим в
море следил с живейшим участием весь Севастополь.


                                    II

     Русский Черноморский флот был  так прочно,  казалось бы,  закупорен в
бухте  прежде всего  стеною своих  же  собственных затопленных в  сентябре
судов, что интервенты просто сбросили его со счетов, как активную силу.
     Он существовал,  по их мнению, только как резерв для сухопутной линии
обороны,  давая туда и свои орудия и матросов из своих экипажей, точно так
же, впрочем, как это было и во флоте союзников.
     При канонаде  иногда  случалось  так,  что  русские артиллеристы били
прямой наводкой по амбразурам батарей противника,  и не одно ядро при этом
врывалось в жерла осадных орудий и взрывало их.  Интервенты снимали, чтобы
поставить на их  место,  орудия  со  своих  боевых  судов,  постепенно  их
разоружая,  что  же  касается матросов с этих судов,  то к концу ноября на
иных батареях, как английских, так и французских, по десяти смен выбыло из
строя: так велики были потери от огня севастопольцев.
     Но   велика  была  и   уверенность  адмиралов  Гамелена  и   Лайонса,
заменившего отозванного в  Англию  за  бездеятельность Дондаса,  в  полной
безвредности русского флота.  На  внешнем  рейде,  вне  досягаемости самых
дальнобойных орудий фортов, стоял только один винтовой пароход, на прочном
якоре, в полной беспечности, почти в полусне, не дымил, не спускал шлюпок,
вообще не показывал признаков жизни.
     Назначение его  было наблюдать за  передвижением судов в  бухтах,  и,
несомненно,  на нем вели журнал этих наблюдений,  но может же,  наконец, и
надоесть вид такого молчаливого стража.
     Так надоел он Нахимову.  В его распоряжении были два вполне исправных
парохода -  <Владимир> и <Херсонес>,  правда,  колесные, а не винтовые, но
под командою бравых и молодых капитанов -  Бутакова и Руднева,  матросы же
на них своей удачной стрельбой оказали уже неоценимую услугу русской армии
в день Инкерманской битвы.
     <Мегера>,  железный пароход-наблюдатель,  стояла  против  небольшой и
мелководной Песочной  бухты,  несколько  поодаль  от  нее,  в  большой  по
размерам Стрелецкой бухте,  находились два других парохода интервентов,  а
дальше к  востоку -  в  бухте Камышовой,  была  стоянка всего французского
флота. К северу же от Севастополя, у устья Качи, несколько судов союзников
занималось разгрузкой выброшенных здесь на  берег во время бури кораблей и
транспортов,  охраняя их  в  то  же  время от покушения со стороны русских
тыловых войск всею мощью своих пушек.
     Такова была обстановка на море,  когда Нахимов вызвал к себе старшего
в  чине  из  двух  капитанов,   Бутакова,   и  дал  ему  приказ  атаковать
намозолившего всем глаза стража.
     Матросы на  обоих пароходах сразу повеселели,  чуть  только услышали,
что выходят в море, и, когда (это произошло в ясный и теплый полдень) один
за другим любимцы гарнизона <Владимир> и <Херсонес> вышли на открытый рейд
и   побежали  по  направлению  к  неприятельскому  пароходу,   глаза  всех
обратились на  море,  -  до  того  это  зрелище было  неожиданно,  смело и
красиво.
     На  берегу  Стрелецкой бухты  по  склону  расположен был  французский
лагерь  с  несколькими полевыми батареями при  нем.  Энергичный Бутаков не
захотел терять времени напрасно и приказал открыть на ходу пальбу по этому
лагерю и  по пришвартованным к берегу пароходам,  а страж между тем понял,
что ему угрожает опасность,  вышел из своей спячки,  стал разводить пары и
проворно сниматься с якоря.
     Эскадре,  стоявшей в  Камышовой бухте,  он  давал  сигналы о  помощи,
отстреливаясь в то же время от приближавшегося <Владимира>.
     Скоро  пальба стала  общей  и  весьма оживленной:  палили из  полевых
орудий,   придвинутых  к  самому  берегу,  палили  с  двух  пароходов,  не
решавшихся выходить  из  бухты,  палил  получивший способность двигаться и
уходивший во  всю силу разведенных паров страж,  палили,  наконец,  и  оба
небольших, но смелых русских парохода.
     Может  быть,  большой  поспешностью,  нервностью стрельбы со  стороны
интервентов объяснялось то, что ядра и бомбы их только <уходили пить>, как
говорили матросы,  между тем  как  на  одном из  пришвартованных пароходов
вырвался из-под  палубы столб белого пара  -  знак  того,  что  снарядом с
<Херсонеса> был пробит на нем паровой котел.
     Обстрел французского лагеря произвел в  нем величайший переполох,  но
страж уходил из-под  выстрелов <Владимира>,  пользуясь преимуществом хода.
Напротив,  боевые  суда  французов,  стоявшие в  Камышовой бухте,  заслыша
пальбу и  приняв сигналы,  поспешили на  помощь,  а  от устья Качи в  свою
очередь двинулся большой пароход.  Но, кроме них, находившихся в это время
в движении в открытом море, два английских парохода, а за ним французский,
на котором в трубу можно было различить вице-адмиральский флаг, переменили
курс и стали приближаться к месту боя.
     Так с  трех сторон устремились суда интервентов на два бойких русских
парохода.  Улыбаясь в  лихие  усы,  Бутаков  дал  сигнал  к  отступлению в
Севастополь, и <Владимир> пошел в кильватер за <Херсонесом>.
     Один большой быстроходный англичанин успел приблизиться к <Владимиру>
на  действительный выстрел.  <Владимир> отстреливался от  него из кормовых
орудий.  Наконец,  первое и  единственное неприятельское ядро  ударилось в
фок-мачту,  отбило часть  мачты,  перебило несколько снастей и  ушло  пить
воду.
     Пароходы вернулись в  бухту,  не потеряв ни одного человека.  Нахимов
объявил благодарность их  экипажам и  приказал выдать  матросам по  лишней
чарке водки, не в зачет дневной порции.


                                   III

     Дня через два после приезда, приняв от Моллера и его начальника штаба
полковника Попова все дела,  Остен-Сакен объявил в приказе, что он вступил
в должность начальника гарнизона крепости Севастополь.
     При обычном в  подобных случаях представлении ему высших чинов разных
ведомств он был очень любезен со всеми,  -  это было в  его натуре,  -  но
особенное  внимание  оказал  он  герою  Синопа.  Конечно,  он  восторженно
рассказал при  этом  Нахимову о  том,  как  прямо  с  приезда  удалось ему
полюбоваться вылазкой двух пароходов.
     - Положительно,  знаете ли,  они меня совершенно очаровали,  точно бы
это были две красавицы! - говорил он, склоняя голову набок, делая умильные
глаза и прикладывая руку к сердцу.  - Я за них,  признаюсь вам откровенно,
по-ба-и-вался,  конечно, когда разглядел хорошенько опасность - опасность,
какая  им  угрожала  со всех сторон...  И я,  знаете ли,  молился про себя
втайне,  чтобы ушли они благополучно... И так я был рад, когда увидел, что
ушли и уже в полной безопасности!  А когда я услышал,  что даже потерь при
этом никаких не понесли,  то это уж,  знаете ли... честь им и хвала! Будто
они на прогулку ходили!
     - Да,  вот-с  все-таки...  Это  подняло  все-таки,  я  так   думаю-с,
настроение  духа  у  войск,  -  по  обыкновению  запинаясь,  но  при  этом
пристально разглядывая и стараясь  оценить  нового  начальника  гарнизона,
отвечал ему Нахимов. - Риску же тут было, признаться, мало-с... Команды на
пароходах прекраснейшие, дело свое знают отлично-с. Однако... должен я вам
сказать,  что  за  разрешением  на  вылазку  эту  обращаться я был обязан,
конечно, к его светлости, главнокомандующему, и едва-едва он разрешил-с!..
А  ведь без вылазки как же-с?  Защищаться - это ведь и значит нападать,  а
отнюдь не ждать,  когда на тебя нападут-с!  Будь у нас винтовые пароходы и
получше  тех,  какие  имеются  колесные,  ведь  мы бы имели в этой вылазке
хороший успех...  Теряем время-с,  - перебил он сам себя  резко.  -  Самое
лучшее  время  для  нападения  мы  теряем-с!  Я  докладывал  об  этом  его
светлости,  но он на это только рукой машет,  - вот как-с!.. А между тем-с
теперь сезон штормов, теперь отнюдь не всякий транспорт союзников дойти по
назначению может-с...  Между тем что же изволил сказать мне его светлость?
-  горячо закончил Нахимов.  - <Нельзя,  говорит,  наступать,  если пехоту
учили все время тому,  что два патрона боевых должны  хватить  солдату  на
цельный  год  для  обучения  стрельбе,  а кавалерия наша не имела ни одной
порядочной атаки со времен Полтавского боя!>
     - Кавалерия?!  - выпрямился вдруг очень воинственно Сакен. - А как же
тогда дело под Прейсиш-Эйлау?  А павлоградских гусар атака на  французский
кавалерийский   полк...   это   было  где  же,  позвольте?  Это  было  под
Франкфуртом,  и командовал  тогда  павлоградцами  майор  Нечволодов...  До
трехсот  человек тогда французов было изрублено,  а человек двести взято в
плен вместе с полковым командиром!  А  сколько  было  кавалерийских  атак,
когда из России Наполеона гнали?.. А все кавказские войны, - как же можно!
Ведь эти войны  -  и  при  Котляревском,  и  при  Ермолове,  и  при  князе
Паскевиче,   тогда   он  был,  впрочем,  графом,  и  даже  просто  генерал
Паскевич...  кавалерийские войны были!..  А между  тем...  между  тем  его
светлость,  по  вашим  словам,  утверждает,  что...  что  совсем  не  было
порядочных атак! Как же так, я вас спрашиваю?
     Сакен  показался Нахимову теперь как  будто  даже  оскорбленным и  за
кавалерию и  за  себя.  Он  не знал,  что Меншиков действительно несколько
задел  его,   когда  тот  представлялся  ему  по  приезде.   И   без  того
восторженного склада Сакен был,  конечно, весьма возбужден тем, что он - в
Севастополе,  который ему высочайше доверен для защиты,  и  сказал,  может
быть и не совсем обдуманно, зато с большим чувством:
     - Эх,  если бы одесского героя, Щеголева-прапорщика, сюда!.. Впрочем,
он  уж  теперь и  не прапорщик,  а  штабс-капитан и  Георгия носит за свой
подвиг...
     - А еще лучше бы,  -  ехидно подхватил Меншиков,  -  прислать бы сюда
игумена Соловецкого монастыря,  как, бишь, его там зовут! Раз он от своего
монастыря  англичан  отбил,   то,   разумеется,   отбил  бы  союзников  от
Севастополя!
     Теперь-то,   познакомившись  с   огромным  делом   осады  и   обороны
Севастополя,  Сакен понимал уже,  что высунулся с одесским героем не очень
кстати, но все-таки замечание Меншикова казалось ему нетактичным.
     - Кавалерия  могла  бы   сослужить  свою  службу  у   нас  во   время
Инкерманского сражения-с,  -  сказал Нахимов.  -  Я лично,  конечно,  мало
понимаю  в  этом,  но  утверждают пехотные генералы,  что  если  бы  тогда
кавалерия наша  вся,  -  а  ее  было  свыше семи тысяч!..  -  если бы  она
двинулась на Балаклаву,  то победа была бы наша...  и полная-с!  Но вот не
вышло-с  почему-то...  И  теперь ее  у  нас уже не имеется,  перебросили к
Евпатории,  где ожидается десант новый,  чтобы нас от Перекопа отрезать...
Да  фуража  недостало для  такого множества коней...  Черная речка  теперь
непроходима-с...  Мосты пробовали ставить -  рвет их и уносит-с...  Тройка
фурштатская кашу Чоргунскому отряду везла с  Инкерманской стороны,  хотела
вброд перейти,  -  куда тут!  Ун