что впереди тебя поедут.
     --  Не переживай, князь  Петр, не  упущу,  -- успокоил его  Василий, --
только как сообщу  тебе,  где они  пристанут,  остановятся?  Чай,  далеко от
Москвы будет, не докричусь
     --  А  зачем кричать,  глотку  драть.  Напишешь  записочку,  вложишь  в
подушечку эту и возница мой, Трофим, ко мне ее  и привезет обратно. Да, чтоб
тебе не скучно  в  дороге  было, даю  в  полное твое  распоряжение дворового
своего парня, Николкой зовут.
     --  Как  же мы  в  возке с ним  разместимся? -- Ермак глянул на  сбитую
плотную  фигуру парня, который  был  едва  ли не шире  его в плечах. --  Мне
одному возок тесноват, а вместе... Али поломаем стенки  у колымаги, или один
другого задавим.
     --  Ничего,  ничего,  --  похлопал  его  небольшой  ручкой  князь  Петр
Иванович, -- он у  меня привычный и на облучке сзади уместится. Так  говорю,
Николка?
     -- Так,  хозяин, размещусь,  нам  это  не впервой, --  пробасил  густым
тягучим голосом парень, косо глянув на Василия.
     --  Ну, тебе видней, князь. А до войска мне потом как добираться? Возок
ведь обратно на Москву отправлю, а сам пешим, что ли?
     -- Зачем  так?  Твоего коня  сзади в узде поведут.  Где нужно будет, на
него взберешься  -- и конный,  как должно,  к войску явишься.  Язык доведет,
добрые люди дорогу подскажут.
     -- Тогда с Богом, -- протянул руку князю Василий, --
     пора ехать, а то не догоним еще возок.
     -- С Богом, Василий Тимофеевич, -- перекрестил его Барятинский, -- кони
добрые: и догонят, и перегонят. Только не спеши больно. Спешка, она  знаешь,
где хороша, -- напутствовал его князь.
     Первый  возок,  который  сопровождали   пятеро  стрельцов  в  малиновых
кафтанах,  они  догнали  довольно  скоро  и  не спешили обгонять,  поскольку
извозчик Трофим,  видимо, тоже получил особые указания от хозяина. Так они и
тащились не спеша  до самого вечера, пока не стемнело, и  ехавшие впереди не
остановились на краю большого села, где находился постоялый двор.
     -- Поезжай к следующему дому, -- крикнул Николка вознице.
     --  Нет, сворачивай  вслед  за ними, -- воспротивился  Василий, высунув
голову в окошко.
     --  Хозяин мне  велел  на глаза им не показываться,  -- сипло  выдохнул
Николка.
     -- А мне  он ничего не говорил. Князь  на дворе у себя хозяин, а будешь
мне поперек дороги становиться, в кусты скину и обратно пехом отправлю.
     Николка понял, что Василий не шутит, и промолчал.
     Навстречу им вышел хозяин постоялого двора в рыжем полушубке, накинутым
поверх холщовой серой рубахи и, увидев княжеский герб на дверке возка, начал
низко кланяться, приговаривая:
     -- Милости прошу  господ пожаловать ко мне. Размещу  в лучших комнатах,
коней отборным овсом накормлю. Проходите, располагайтесь...
     Ермак  вошел  в  переднюю  большую  комнату  и  успел заметить, как  за
перегородкой скрылась  девичья фигура, и один из  стрельцов тотчас закрыл за
ней дверь и уставился на вошедшего.
     -- Кто такие? -- настороженно спросил он.
     -- Атаман казачий Василий Тимофеев, -- он решил не называть себя полным
именем.  Чем-то не  понравился  ему  стоявший у двери стрелец. --  А  вы кто
будете?
     -- Стрельцы царские. Али сам не видишь? -- злобно ответил тот.
     -- Далеко ли едете?
     -- Ты бы, казак, поменьше спрашивал, побольше молчал.
     Двое других  стрельцов  сидели на лавке, двое прохаживались по комнате,
настороженно  поглядывая  на  Ермака.  У  стены  стояли  в  ряд  их  пищали.
Заскрипела дверь и вошли Трофим с Николкой, а следом и хозяин.
     --  Сейчас баба моя щи в печь поставит, ужинать станем, -- он торопливо
прошел на  другую половину  дома,  откуда  слышалось погромыхивание  посуды,
потрескивание дров в растапливаемой  печи. Люди Барятинского сели на лавку и
молча разглядывали угрюмых стрельцов.  Старший из  них  не  садился, а стоял
возле  закрытой двери,  даже  позой своей выказывая недовольство  появлением
незваных гостей.
     Василий, которого князь  Петр Иванович  не посвятил  совершенно  в свои
планы, не  объяснил,  кого и зачем  они должны  выслеживать, испытывал то ли
неловкость,  то ли  легкое раздражение, что не знает истинной  причины своей
поездки. Он решил каким-то образом прояснить обстановку, начал издали:
     -- Я вот к  войскам направляюсь, к Ливонской границе еду. А вы  не туда
же направляетесь?
     -- Чего-то ты,  казак, не в ту  сторону ехать кинулся.  Эта  дорога  на
Суздаль ведет. Ливония совсем в другой стороне. Не заплутал  ли случаем?  --
насмешливо ответил ему старший из стрельцов.
     -- Да мне  еще по  делам своим  заехать надо в одно место, как  раз под
Суздалью. А потом на Ливонию поверну.
     -- Пока ездишь, шляешься, глядишь, и война закончится.
     --  Успею повоевать, - сделал  беззаботный вид Василий,  -- на мой  век
войны хватит.
     -- Это точно, -  поддержал его кто-то из молодых  стрельцов, - войны на
нас всех хватит и еще останется.
     --  Так,  значит, не в Ливонию  едете,  -- как бы подвел итог разговору
Ермак, -- жаль, жаль. А я думал, по пути будет, вместе оно сподручнее ехать.
     Но   стрельцы   ничего  не  ответили  и   лишь  глянули  на   старшего,
продолжавшего стоять возле дверей. Вскоре хозяйка принесла огромный чугун со
щами, все вместе сели за стол, а Василий заметил, как хозяйская дочь понесла
в дверь небольшой глиняный горшочек,  из которого шел  пар. Значит, женщина,
которую так  упорно  скрывали стрельцы, находится  на  другой половине  и не
выйдет к остальным.
     Утром,  когда  Николка  сосредоточенно  шевеля  губами,  рассчитался  с
хозяином  за  постой,  именно  ему  князь  Барятинский вручил  деньги на все
дорожные расходы, Василий решил чуть  задержаться во  дворе. Ему  непременно
хотелось  увидеть  женщину,  что  ехала  во  втором  возке.  Но  стрельцы не
торопились с отъездом, сидели в доме и лишь старший несколько раз выходил на
крыльцо, бросая недружелюбные взгляды в его сторону.
     -- Трогай, - крикнул тогда Ермак Трофиму, но как только  они выехали за
ограду, выскочил из  возка и побежал обратно к воротам. Немного подождав, он
увидел, как  стрельцы  вывели на крыльцо  двух женщин,  закутанных  в черные
платки  до  самых глаз,  и, торопливо открыв дверцу  возка,  оглядываясь  по
сторонам, посадили их туда, закрыли дверцу на засов снаружи и неспешно стали
выезжать со двора. Двое верховых ехали впереди, двое  -- сзади, а старший --
подле самого возка. Василий отметил, что перед этим они насыпали на ружейную
полку свежий порох, проверили висевшие у седел фитили.
     Он быстро  догнал  поджидавших  его Трофима с Николкой, который пытался
что-то сказать  ему,  но Василий  отмахнулся,  а  запрыгнув в возок повозки,
велел погонять.
     Также  прошла  и  вторая  ночь, и третья.  Василию ни разу  не  удалось
разглядеть  лиц  женщин, которых  сопровождали  бдительные  стрельцы. И хоть
князь Барятинский не давал ему никаких указания на этот счет, и скорее  даже
осудил бы его желание вызнать имена женщин, увидеть их, но он просто  не мог
действовать вслепую.
     Тогда  он  решил попытать  счастья  ночью  и попробовать  пробраться  к
пленнице,  а иначе как  пленницей  при  столь усиленной  охране она  быть не
могла.  Хотя он  понимал,  что  вряд  ли  удастся,  не  разбудив  кого-то из
стрельцов,  проникнуть к  женщинам и переговорить с ними.  Испугавшись,  они
поднимут крик, перебудят охрану. Но другого выхода у него не было.
     Однако, помог случай. Уже на четвертый день к вечеру они догнали возок,
у которого отпало колесо,  и возница стоял рядом, сокрушенно  качал головой,
беспомощно разводил руками, объясняя  что-то старшему.  Когда они  подъехали
ближе, то Ермак выскочил на дорогу и поинтересовался, не нужна ли помощь.
     --  Проезжайте,  без вас  справимся,  --  ответил  старший,  но, видно,
передумал  и  спросил, --  а не  могли  бы  вы  уступить нам  свой возок  до
ближайшего селения?
     -- А как же мне быть? -- сделал удивленные глаза Ермак.
     --  Ты, казак,  можешь  и верхом  проехаться. Что-то я раньше не видел,
чтоб казаков в княжеских каретах возили. Подозрителен ты мне.  Не  отстаешь,
за нами тащишься.
     -- По такой дороге больно не разгонишься. А что княжеская карета, то ты
правильно заметил. Мы с князем Барятинским почти что родня. Вот он и одолжил
мне возок свой. Что тут такого?
     -- Ладно, ты  мне  зубы  не  заговаривай, а  садись  на коня  и поезжай
вперед. В первой же деревне найдем кузнеца и вернем тебе твою колымагу.
     -- Я бы рад уступить тебе свой возок, но после ранения не могу садиться
на коня. Рана пока не зажила.
     -- Да ничего с тобой не случится, --  вспылил стрелец, -- вон, здоровый
какой! Брось прикидываться, казак.
     --  И  не  думаю прикидываться. Но  кого ты хочешь посадить в  него?  Я
никого  больше  не  вижу. Действительно,  первый возок стоял посреди дороги,
наклонившись  на одну сторону, но путники находились внутри и наружу их даже
не удосужились вывести.
     --  Мы сопровождаем по  царскому секретному  указу двух женщин, которых
никто не должен видеть, -- наконец хоть что-то попробовал объяснить стрелец,
-- и для тебя лучше, коль ты не будешь ни о чем знать. Так что, езжай вперед
и не оглядывайся. А как доедете до деревни, дождитесь нас.
     --  Нет, но  я  действительно не  могу ехать  верхом,  --  Ермак  решил
настоять  на своем,  понимая, что более  удобного  случая разузнать, что  за
женщин везут по царскому указу под строгим караулом, у него просто не будет.
-- Потому могу предложить, пусть они забираются  в возок, а я сяду  сзади на
облучок.  Слуга  же  мой,  --  он  указал  на  Николку,  --  поедет  верхом.
Договорились?
     Стрельцу явно пришлось не по душе такое предложение, и он несколько раз
взглянул на лежавшее сбоку сломанное колесо, на возницу, потом посовещался о
чем-то с одним из спутников и согласился.
     -- Пусть  будет  по-твоему. Только отвернись, когда  будем пересаживать
женщин, и не задавай никаких вопросов. Да не вздумай разговаривать с ними по
дороге.
     Ермак  пожал  плечами, показывая полное безразличие, подмигнул Николке,
который  нехотя стал  отвязывать повод коня от повозки.  Он дождался,  когда
хлопнула  дверца его возка, взобрался на запятки  и пристроился на небольшой
скамеечке,   свесив  ноги  меж  колес.  Старший  стрелец,  бросая   на  него
недоверчивые взгляды, ехал совсем рядом. И хотя Василий сквозь тонкую стенку
слышал дыхание женщин, и как одна из  них постоянно всхлипывала, может быть,
даже плакала, но заговорить с ними он не мог. Поломанный возок с привязанной
к оси жердиной тащился далеко позади.
     Через час с небольшим они доехали до развилки, и Трофим, повернув к ним
голову, сердито спросил:
     -- Куды дальше ехать? Прямо или направо поворачивать?
     -- Черт его знает, -- выругался стрелец, -- а ты здесь раньше не ездил?
Не знаешь, куда какая дорога ведет?
     -- Ездил с князем, да позабыл, -- почесал за  ухом Трофим, -- проверить
бы не мешало.
     --  Да, видать, иначе  не получится,  -- согласился  старший стрелец  и
велел двум своим спутникам ехать по дороге прямо, а двум повернуть вправо и,
разузнав дорогу, возвращаться обратно. Сам же он тяжело спустился с седла и,
не выпуская повод, заковылял в сторону ближнего леска.
     Василий дождался, когда тот скрылся в кустах, и громко зашептал:
     -- Кто вы такие и куда вас везут?
     -- А ты  кто? -- послышался недоверчивый тонкий девичий голос. -- Разве
ты не царский слуга? Я боюсь говорить...
     -- Меня отправили проследить за вами. Я не собираюсь причинить вам зло.
     -- Тогда ты должен знать, кто я такая.
     -- Анна, замолчи, не смей разговаривать с ним. Худа бы не было. Все они
служат царю, -- раздался другой голос, принадлежащий женщине более  старшей,
чем первая.
     -- Ой, Луша,  -- отвечала та, -- мне уже больше нечего бояться, хватит.
Добоялась  до  монастыря.  Я  почему-то  верю  этому человеку.  Послушай, --
продолжила она горячо, -- как тебя зовут и кто ты?
     -- Я казачий атаман, а зовут меня Василий.
     -- Хорошее  имя...  И голос мне твой нравится. Меня зовут  Анна из рода
Васильчиковых. Была  женой царя нашего, Ивана  Васильевича,  но разлюбил  он
меня... --  Василий  услышал,  как она  всхлипнула. --  И теперь нас с  моей
нянькой везут в монастырь.
     -- Куда вас везут? В какой монастырь? Где он находится?
     -- Не знаю. Ничего не знаю. Помоги нам. Мой  батюшка не пожалеет денег,
чтобы отблагодарить тебя. И  я всю  жизнь за тебя  молиться буду.  Ты добрый
человек, помоги мне, спаси...
     -- Тихо, ваш охранник возвращается, -- прервал ее Василий.
     --  Он страшный человек,  его зовут  Михаил  Курлятьев, он  может убить
тебя, не моргнув глазом, -- торопливо прошептала Анна  и замолчала, услышав,
по-видимому, шаги возвращающегося на дорогу стрельца.
     Тот  с подозрением поглядел  на  Ермака, на возок и  остановился рядом,
положив руки на  пищаль. Вскоре  вернулись стрельцы, сообщив, что поблизости
находится большое село Черутьево, и они продолжили путь.
     В тот же вечер Ермак подозвал к себе  хозяина постоялого двора, где они
расположились на  ночлег, и велел принести вина  для себя  и всех спутников.
Стрельцы переглянулись, но от дармовой выпивки отказываться не стали. Михаил
Курлятьев, подняв свою глиняную кружку, предложил:
     -- За царя нашего! Чтоб все его враги сгинули  и жилось нам  не так как
ранее, -- остальные одобрительно закивали головами и выпили до дна.
     Как  Ермак и предполагал: после первой  налили второй  раз, потом еще и
еще. Через час заплетающимся языком Курлятьев проговорил:
     -- Степка, сегодня тебе баб караулить, а я спать пошел.
     -- Скараулю, -- роняя на стол кудрявую голову, ответил молодой стрелец,
-- никуда они от меня не денутся.
     Василий  дождался, когда все охранники уснули,  и встал со своей лавки,
шагнул в сторону комнатки, где сегодня были закрыты пленницы.
     -- Куда ты? -- раздался громкий шепот Николки. -- Испортишь  все  дело.
Не ходи.
     Ермак на ощупь нашел место, где тот лежал, выхватил  кинжал и приставил
тому к горлу:
     --  Будешь   мешать  --  останешься  тут.  Мне   не  впервой  с  такими
разделываться. Лежи и не рыпайся.
     Николка  затих и не сказал больше ни  слова,  понимая,  что  Василий не
шутит. А Ермак добрался до двери, открыл засов и тихонько позвал:
     -- Анна... Ты здесь? Выйди на улицу.
     -- Сейчас, -- также тихо ответила она, послышался шорох ее платья.
     Он,  осторожно  ступая,  выбрался на крыльцо  и  невольно поднял голову
кверху,  подивившись  обилию  звезд  на  небе.  Звездные  светлячки  мерцали
неровным светом, напоминая о чем-то забытом, давнем, навевали легкую грусть.
И  ему  невольно вспомнились  глаза Зайлы-Сузге, когда они такой же звездной
ночью лежали  на берегу, прижимаясь  друг к  другу, казалось, вокруг них  не
было ни  единого  человека,  и они  принадлежали лишь друг другу.  Когда это
было...
     Скрипнула дверь и Анна все в той же темной накидке вышла и встала перед
ним,  робко глядя перед собой. Она была невысокого роста, едва доставала ему
до плеча, но ее большие глаза, цвет которых трудно было разобрать в темноте,
притягивали к себе, манили, кричали о помощи.
     -- Ты поможешь мне? -- напряженно прошептала  она -- Как? Украсть тебя?
Но нас догонят и схватят. За себя я не боюсь, но тебя могут убить.
     -- У тебя странный голос... Не похоже, что ты служишь нашему царю.
     --  Я  сам  царь,  --  неожиданно  для себя  ответил  Василий  и  криво
усмехнулся, -- и никому не служу.
     -- Я поняла, что  ты  человек благородных кровей. Это  сразу видно.  Но
помоги мне, умоляю. Я не хочу в монастырь.
     -- Хорошо. Но сейчас мне нужно  ехать  в Ливонию. Я дал слово, что буду
там, и не могу  не сдержать  его. Я узнаю, куда тебя везут, а потом вернусь.
Вернусь за тобой. Ты веришь мне?
     -- Верю, конечно, верю. Как тебя зовут? Василий? Красивое имя... -- она
прижалась  к  нему и  жарко  дохнула. Он  ощутил запах женского  тела, давно
забытый им,  и притянул ее к  себе, поцеловал, приподнял  на  руки и понес к
стогу  сена,  чернеющему в глубине  двора. Она  не сопротивлялась,  хотя вся
дрожала, как человек долго пробывший в холоде. На крыльце осталась ее черная
накидка с разорванными завязками
     Утром  Курлятьев,  поднявшийся   первым,  глянул  на  дружно  храпевших
стрельцов и  кинулся  к  комнатке,  где  были  закрыты  пленницы,  приоткрыл
порывисто дверь и, лишь убедившись, что они на месте, облегченно вздохнул.
     К середине  следующего  дня  они  въехали  в  город  Суздаль,  и  Ермак
поразился обилию церквей, которых было ничуть не меньше, чем в Москве. Возле
ворот Покровского  монастыря возок  и  стрельцы  свернули  под  арку высоких
ворот,   а   Ермак  со  спутниками,   не  останавливаясь,   проехали  дальше
Монастырские ворота открылись -- и возок скрылся внутри.



        "САГЫШ*"

     Прошло почти два года, но не было никаких известий от сыновей Амар-хана
и  ушедшего вместе  с  ними  князя  Сейдяка. Зайла-Сузге заметно  постарела,
многочисленные морщинки прорезали ее красивое лицо. Лишь черные глаза горели
надеждой увидеть сына, дождаться его возвращения.
     Амар-хан не менее  ее переживал за сыновей, но не показывал вида и даже
пытался  улыбаться,  когда  заходил на половину  Зайлы-Сузге.  В  отличие от
многих  бухарских визирей он не  заводил  себе  наложниц, не брал новых жен.
Если  бы кто спросил Зайлу-Сузге, кем  она  доводится  старому Амар-хану  --
женой, наложницей, то  она не нашла  бы, что ответить.  Просто жила  в одном
доме с  ним. Он любил слушать ее рассказы о Сибири и часто расспрашивал, чем
там  занимаются люди, какие у них жилища,  что  за реки,  леса.  Зайла-Сузге
вначале стеснялась рассказывать о Едигире, но однажды,  когда  на  душе было
особенно тяжело и по-прежнему  не  было  никаких вестей о  сыне,  призналась
старому  хану,  от кого  у нее  родился Сейдяк.  Тот  долго молчал,  а потом
задумчиво проговорил:
     --  Мне почему-то кажется, что такой  человек, как  Едигир, не мог быть
убит, а тем более умереть от болезни.  У него слишком  сильная натура. И мне
думается, мы еще услышим о нем.
     -- А что скажет хан о правах моего сына на Сибирское царство?
     -- Одних прав мало. Нужны  воины, которые бы силой оружия подкрепили те
права. Хан Кучум не  вечен, а  Сейдяк  молод. Времена  могут измениться -- и
тогда твой сын  сможет занять Кашлык, вернуть себе земли,  принадлежащие его
роду.
     --  Но у Кучума, моего брата, есть сыновья. Они не отдадут его наследие
без борьбы, а мне бы так не хотелось, чтоб вновь проливалась кровь...
     -- Сыновья хана  Кучума -- не сам Кучум. Они могут перессориться  из-за
наследства,  а такое  часто  случается.  Вот  тогда  у  Сейдяка будет больше
шансов.
     -- Но есть еще Мухамед-Кул, сын несчастного Ахмед-Гирея. И у  него есть
права на Сибирское ханство.
     -- Важно, кого  поддержит  хан Бухары. Мне не  раз приходилось слышать,
что  Абдулла-хан  не  очень жалует  Кучума  за редкие  посылки  к его  двору
подарков. Кучум забыл, кто  дал ему деньги для похода, нанял нукеров. Но ему
быстро напомнят о том, послав в Кашлык человека с острым кинжалом.
     -- Неужели может и до этого дойти? -- всплеснула руками Зайла-Сузге. --
Бедный брат!
     --  Не  нужно печалиться  раньше  времени,  а то еще  накликаешь  беду.
Абдулла-хан слишком занят борьбой с соседними  государями и редко вспоминает
о Кучуме. Правда,  если кто-то  станет чаще  напоминать ему  о  нем, то дело
может принять иной оборот.
     --  Нет,  пусть  все  идет  как  идет,  --  прикоснулась  к  его  плечу
Зайла-Сузге,  -- не надо  торопить  события.  Я и так  видела слишком  много
крови.
     -- Сейчас  главное  --  дождаться наших  детей, -- вздохнул Амар-хан  и
глянул в узкое оконце, -- ведь кто-то из них должен вернуться.
     Началось  третье