не ответит, зачем ему нужно в городок?
     Всадники крутанулись на месте,  направив копья на него. Старший спросил
с удивлением:
     -- Кто спрашивает меня об этом?
     -- Я их гость...
     -- Ах, так?! Взять его! -- крикнул старший своим нукерам.
     Те, казалось, только и ждали этого момента. Один из них быстро  отцепил
от седла  волосяной аркан  и занес руку для броска. Но стрела Едигира выбила
его из седла, аркан упал на землю и лошадь, оставшись без  седока, отскочила
в  сторону.  Второй воин не  стал  медлить  и,  низко пригнувшись,  закрылся
круглым щитом, выставив перед собой копье, поскакал на Едигира.
     В несколько прыжков  Едигир достиг лошади убитого им воина, запрыгнул в
седло, поднял ее на дыбы и следующая стрела впилась в нападающего.
     Из  троих,  выехавших к дому,  в седле  остался  один, судя  по богатой
одежде, юз-баша или кто-то из ханских мурз. Увидев, что его люди валяются на
земле, он громко крикнул в сторону леса:
     -- Нукеры, ко мне! -- и, выхватив из  ножен саблю, помчался на Едигира,
который  не имел ни щита, ни сабли  для  боя.  Ловко  уклонившись от первого
удара, припав к  седлу, он погнал коня вдоль кромки леса. Юз-баша кинулся за
ним.
     Едигир увидел, как на поляну  один за одним выезжают  другие  всадники.
Тогда он решил, скакать по тропе в сторону  городка,  в надежде увести отряд
за собой подальше от дома. Но  тут громко  ухнул  выстрел и  лошадь  юз-баши
упала  на  землю,  придавив  собой  ногу  всадника.  Тот  закричал,  пытаясь
высвободить ногу, оглядываясь в сторону своих нукеров. Но они были далеко от
него.
     Едигир, воспользовавшись моментом,  развернул коня, подъехал к упавшему
воину и  выдернул  его из-под бившегося в предсмертных  судорогах животного,
сорвал  с юз-баши кушак и  ловко скрутил ему руки  сзади. Затем снял с седла
аркан  и  набросил  на  шею.  Оглушенный  падением,  он  даже   не  пробовал
сопротивляться,  а  широко раскрытыми глазами  уставился на Едигира,  тяжело
дыша.
     -- Надо  бы тебя  прикончить,  да может, пригодишься еще, -- проговорил
Едигир, заскакивая в седло и натягивая аркан на шее пленного.
     Меж тем  со стороны дома раздалось  еще несколько выстрелов  и конники,
столпившиеся  на  опушке,  с криками кинулись  врассыпную,  не  предпринимая
особых попыток ворваться в дом. Несколько человек погнали коней за Едигиром,
видимо, надеясь освободить юз-башу.  Но из дома опять грянули один за другим
два выстрела, и еще две лошади покатились по земле.
     -- Однако хорошо стреляют, -- удовлетворенно отметил Едигир, -- из лука
так и не вышло бы.
     Он подтащил хрипящего пленника к себе и спросил:
     -- Сколько с тобой людей? Отвечай, а то... -- и провел краем ладони  по
горлу.
     -- Полсотни,-- выдавил с трудом тот,-- отпусти меня и я уведу их.
     -- Сейчас... Отпущу... Жди.-- И потащил упирающегося пленного  за собой
к дому.
     Федор  выскочил навстречу,  помог втащить  в избу упирающегося юз-башу,
толкнув его в дальний угол.
     -- Ну,  ты  даешь!  -- восхищенно поглядел Федор на Едигира.  --  Точно
батыр-богатырь! Я и не видел еще такого...
     -- Ладно, -- отмахнулся Едигир, -- как дальше будем?
     --  Наших  с  городка  надо  поджидать,  -- оторвавшись  от  смотрового
оконца-бойницы,  ответил  Тимофей,  -- услышат  выстрелы,  поди,  придут  на
выручку. Ай! -- вдруг вскрикнул он и  схватился за левую  руку.  --  Достали
таки, окаянные!  -- и он,  повернувшись, указал  на  торчавшую в  предплечье
стрелу с ястребиным оперением на конце.
     -- Сейчас, батя, вытащу,-- бросился к нему Федор. А со стороны леса уже
неслись  громкие крики  нападающих и  Едигир, глянув в оконце,  увидел,  что
около  десятка человек  идут  кто с  луками, а кто с  копьями  наперевес  на
приступ дома. Он выбрал переднего и  послал стрелу. Раздался громкий вопль и
в оконце одна за другой влетели две ответные стрелы, воткнувшись в пол.
     -- А ну, иди сюда,-- схватил Едигир за плечо юз-башу и подтащил  его  к
оконцу,  --  пускай  они  в тебя  стреляют.  --  Юз-баша  взвыл,  дернулся и
попытался  отскочить  от  оконца,  но  Едигир  пригнул  его  головой вниз  и
приказал:
     -- А ну, кричи  им,  чтобы  прекратили стрелять, а то тебе худо  будет.
Кричи, тебе говорят!
     -- Не стреляйте! -- закричал юз-баша.
     -- Так-то оно лучше,-- усмехнулся Едигир,-- хоть на что-то годишься.
     -- Кажется, наши скачут,-- проговорил Тимофей, прислушавшись, --  слава
тебе, Господи.
     И  точно, раздался  топот  лошадиных  копыт,  потом  грянуло  несколько
выстрелов,  нападающие  громко  заверещали  и кинулись в  лес.  В это  время
пленный, сумевший освободить связанные руки и никем не замеченный, пробрался
к двери и кинулся наружу.
     -- Держи его! -- крикнул Федор и схватился за ружье.
     -- Не уйдет,--  ответил Едигир, метнув под ноги беглецу свой лук и тот,
запнувшись, упал с крыльца, покатился по земле прямо под  ноги  прибывшим из
городка воинам. Двое из них  спрыгнули с коней, навалились на барахтающегося
под ногами юз-башу, ловко скрутили ему руки.
     -- Ну, сынки, спасибо вам! --  Тимофей вышел из дома и сел  на крыльцо,
оглядывая всех радостными  глазами.-- А я  уж думал все -- али спалят, али в
полон  угонят. Спасибо батыру нашему, ловко он с ними разделался, а то бы...
-- и он безнадежно махнул рукой.
     Прибывших на выручку было около десятка человек,  но  у каждого имелась
пищаль и поверх кольчуги одеты поблескивающие синевой стальные панцири.
     -- Ладно, что дозорные услышали пальбу. Воевода нас и выслал, а то бы и
впрямь спалили  вас басурманы, -- подкручивая длинный ус, проговорил широкий
в  плечах  всадник  на  гнедом  мерине, -- видать,  боле вам тут  оставаться
нечего. Собирайтесь быстрей да айда с нами в городок.
     -- А пчелок бросать что ли? -- жалобно спросил Тимофей
     -- И руду, что насобирал, взять бы надо,-- подхватил Федор.
     -- Коль жизнь не  дорога, то оставайтесь, караульте своих пчел. А  руде
чего сделается, потом возьмешь.
     -- Ладно,  -- вздохнул Тимофей, -- сейчас  готовы  будем.  А ты куда? С
нами пойдешь или в иное место? Чего думаешь? -- обратился он к Едигиру.
     Тот  стоял чуть  в стороне  от  всех,  опираясь на  лук  и  внимательно
разглядывал  прибывших воинов.  Его и самого давно мучила  мысль, куда  идти
дальше. Обратно  пути не было, а  значит... значит, придется идти в городок.
Будь, что будет. И он кивнул головой:
     -- С вами пойду.
     --  Ишь ты,--  удивился  длинноусый,--  по-нашему калякает.  Раз добрый
воин, то почему не взять, -- ответил он на вопросительный взгляд Тимофея, --
в крепости каждый воин сгодится.
     ...Так  Едигир оказался в городке у русских  купцов Строгановых. Больше
всего  на свете поразили  его в крепости мощные стены, срубленные из вековых
бревен и двуглавая  церковка со звонницей.  Она смотрелась весело и нарядно,
светясь   осиновыми  лемешками,   покрывавшими   шатер   крыши.  На  куполах
поблескивали медью кресты, словно  раскинувшая крылья птица, что устремилась
в небо, да так  и  не взлетела,  застыв  на острие  купола. Вечерами  внутри
церковки  зажигались  огоньки  лампад  и  свечей, струились  тонкие  запахи,
притягивая к себе обитателей городка.
     Увидев первый раз бородатого батюшку  в длинной до земли темной одежде,
неторопливо идущего  меж домов,  Едигир остановился и долго следил  за  ним,
пока  тот  не  вошел  в церковь.  Это  про  них рассказывали  некогда купцы,
побывавшие  в Московии. Пугали Едигира,  что придут  русские бородатые попы,
порушат богов, заставят молиться и почитать своего бога.
     Было  в  тех  рассказах что-то пугающее и  одновременно  притягивающее.
Хотелось узнать, чем русские боги отличаются от сибирских. Может, не так они
и страшны? Кто знает...
     Едигиру хотелось  войти в церковь, поглядеть, как русские люди беседуют
со своим  богом, что  просят у него, какие  подарки несут.  Но  он  долго не
решался  переступить  порог  сумрачного  жилища  чужих   богов,  боясь,  что
прогневит своих  ему покровительствующих. А тот, русский бог,  примет ли  он
его, поможет ли...
     Разрешил его сомнения  Тимофей, заметив любопытство Едигира к  русскому
храму.  Их  поместили на  жительство в  доме, где уже обосновались несколько
воинов,  занятые  охраной крепости. Как-то вечером  Тимофей  с сыном,  надев
новые  чистые рубахи, расчесав  смазанные душистым маслом  волосы на пробор,
направились  вслед  за  остальными  мужиками  из дома.  Взглянув на  одиноко
сидевшего на лавке у окна Едигира, Тимофей спросил:
     --  Может и  ты в  храм с нами пойдешь?  Мы тебя  не  неволим,  но хоть
посмотри на службу, послушай. А там уж  сам решай  -- оставаться тебе дальше
или обратно сбежишь. Пошли с нами.
     Не  желая  обижать их, Едигир пошел на службу. В церкви собралось почти
все население городка. Люди стояли, обнажив  головы,  перед батюшкой, что-то
громко читающим по толстой книге, лежащей перед ним. Задняя стена храма была
изукрашена  деревянной резьбой в виде чудных цветов и плодов.  Там же висели
разного размера доски, с которых на Едигира смотрели бородатые лица людей. В
центре  помещалось  изображение  женщины  с  ребенком  на  руках. Она  нежно
прижимала  дитя  к  себе и  взгляд ее,  направленный  поверх людских  голов,
задумчивый и печальный, таил легкую грусть и скрытое страдание.
     -- Кто это?  -- спросил Едигир шепотком у  Тимофея и  кивнул  в сторону
женщины с ребенком на руках.
     -- То Богородица, -- так же тихо шепотом ответил он и перекрестился, --
мать Христова.
     -- А он кто?
     -- Христос? Он -- сын Божий и спаситель наш.
     -- От чего спаситель? От врагов?
     -- И от врагов  тоже.  Его Господь отправил  на землю, а люди  распяли.
Давно это было.
     -- За что? -- поразился Едигир.
     Но на них  начали оглядываться  и Тимофей махнул рукой, показывая, мол,
не место для разговоров.
     А  вечером Едигир  долго выспрашивал  у  старика, кто такой  Христос  и
почему  он  пришел на землю, кто  его  родители  и о  многом другом. Тимофей
терпеливо, как умел, отвечал ему, а потом посоветовал:
     -- Ты бы к батюшке сходил, он лучше расскажет обо всем. А захочешь, так
и окрестит тебя в нашу веру.
     -- Это как окрестит?
     -- Молитву над тобой прочтет и будешь одной  веры с нами. Крест на  шею
повесит, чтобы защищал тебя от врагов...
     -- Как защищал? -- не понял тот. Я себя и сам могу пока защитить.
     -- Себя ты  от людей можешь  защитить, а вот от чертей, да бесов сам не
сможешь. Для этого крест и нужен человеку.
     -- А креститься зачем? -- не унимался Едигир.
     -- Слушай, я тебе не батюшка! -- не выдержал старик. -- Вот как придешь
к нему обо всем и выспрашивай. Понял?
     -- Понял, -- вздохнул тот.
     Через несколько  дней Тимофей сообщил Едигиру, что  батюшка  ждет их  и
готов переговорить обо  всем, что тому интересно узнать о вере христианской.
Сам  он готов быть толмачом при Едигире,  поскольку русской  речи он  хорошо
пока не знает.
     Едигир воспротивился, было,  такому повороту.  Не привык, чтобы  кто-то
решал за него то, что он  и сам в  состоянии решить. Но Тимофей и не пытался
уговаривать,  а  лишь  пожал плечами: "Не  хошь,  как хошь".  Чуть  посидев,
Едигир,  наконец, решился: "Будь, что будет". Он  всегда сможет обратиться к
своим богам и отвергнуть русского. А узнать о таинственных русских божествах
было интересно. Что-то подталкивало его, звало, манило.
     Батюшка встретил их  со  степенной сдержанностью и больше  расспрашивал
Едигира: кто он да откуда, как  попал  в  городок. Его проницательные темные
глаза смотрели на собеседника со вниманием и сочувствием. Казалось, именно с
него  списаны лики святых,  находящихся  в  церкви. Едигира  так и подмывало
поинтересоваться -- не его ли предки изображены на стенах.
     Потом  Едигир  приходил  к батюшке  еще  несколько  раз  и даже пытался
спорить  с ним, заступался  за своих богов, которых батюшка помянул недобрым
словом. Но далеко ему было до опытного в подобных спорах священника, который
оставляя за  собеседником  право выбора в то  же время  твердо и  без нажима
подводил  его к  мысли о временности бытия на  земле,  о вечном блаженстве и
путях  спасения  души.   Перед  Едигиром  как  будто  новый  мир   открылся,
наполненный   красками   и  оттенками.   Домой  он  возвращался  грустный  и
задумчивый, но и просветленный иным зрением  на вещи и людей его окружающих.
Хотелось вернуться  обратно,  спросить еще о чем-то, возразить, усомниться в
законах христианских...
     Днем  он беспрепятственно  мог уходить в  лес  и бродить в одиночестве,
размышляя  обо  всем.  Не  было рядом  старого  шамана,  с  которым  мог  бы
посоветоваться, обратиться к богам... Он был один в  новом незнакомом мире и
даже  стал ловить себя на мысли, что боится... Боится не смерти,  а пустоты,
возникшей неожиданно в нем. Она пугала больше всего.
     Он  подошел к  огромной  разлапистой  березе  с обломанной верхушкой и,
прислонясь к стволу, зашептал:
     -- Как мне жить одному на свете, потерявшему все. Нет у меня ни  брата,
ни жены, ни детей. Нужна ли мне жизнь? Зачем она мне?  У  тебя, береза, вон,
сколько родни и подруг -- протяни ветку  и  достанешь. А  мне  тяни не  тяни
руку, а чужие люди кругом. Почему оставили боги меня? Чем я прогневил вас?
     Налетел  слабый  ветерок.  Зашелестели листочки на березе, зашушукались
меж собой. Слышится Едигиру,  будто  смеются они над  ним, а совета дать  не
желают.
     -- Смеешься?  -- вскрикнул он.-- Смешной я, да? Чужой  я  тебе?  А  вот
русский батюшка говорит, что любить ближнего надо как себя самого. И я хочу,
пусть любят меня и сам любить хочу. Хочу!
     Стих ветерок, улетел дальше.  Успокоились листочки на березовых ветвях,
опустились на лицо плачущего мужчины, гладят, ласкают, отирают слезы.
     -- Спасибо тебе, береза. Утешила. Выходит, больше и некому. Обратно мне
хода нет на свои земли. Тут жить надо. Приму их веру. Может, так и надо.
     Вечером  он  вошел  в  храм  задолго  да  начала службы  и  обратился к
священнику:
     -- Хочу одной веры с вами быть. Креститься хочу.
     -- Выходит, наставил тебя  Господь,  коль так решил. Не спешишь ли, сын
мой? Нет ли в сердце твоем корысти какой или злобы?
     --  Не  знаю,  что это. Хочу,  чтобы помог бог христианский вернуть мне
земли предков моих. Хочу одолеть врагов своих.
     -- Коль те враги веры христовой, то  Господь даст тебе силы в борьбе  с
агарянами неверными. Но о каких землях ты говоришь?
     И Едигир решил открыться батюшке, рассказать,  как  был изгнан из земли
своей, как хотел умереть, но очутился здесь.
     --  То все  промысел  Божий,--  положил ему  руку  на  плечо священник,
вглядываясь пристально в глаза, -- выходит,  не простой ты человек,  а князь
сибирский. Кому еще открылся в том?
     -- Никому не говорил. Зачем?
     -- И правильно сделал. Одному Господу известно кому  уготовано царствие
его земное и  небесное.  Но  вижу, не  готов ты  пока для  борьбы с  врагами
своими. Нет в тебе веры. А без веры сгинешь в первом же бою.
     -- А когда она придет? Вера?
     -- То  опять  же Господу известно. Молись и проси, чтобы  дал сил тебе.
Вера  с  молитвой  приходит.  Надо  бы тебе по святым  местам  походить,  со
старцами  побеседовать,  себя  испытать.  Тогда  и  откроется  тебе  замысел
Господень, направит он  тебя на путь истинный. Слышал я, будто собирают обоз
в Москву по зиме везти. Попрошу воеводу, чтобы направил тебя с тем обозом. А
там  сам  смотри. Пока  же  молись Богу, как умеешь,  по-своему, а завтра  и
окрещу тебя. Скажи Тимофею, чтобы пришел, крестным твоим будет.
     -- Хорошо,-- наклонил голову Едигир,-- скажу.
     -- А какое  же  имя  тебе выбрать?  -- Батюшка открыл  книгу в  толстом
кожаном  переплете и  перевернул  несколько страниц,  зашевелил губами, водя
пальцем  по  темным  буквам.--  Значит, не  простой  ты  человек,  говоришь?
Княжеского роду... Царского, по-нашему,  можно  сказать. А завтра, как есть,
день святого  Василия значится. Василий с языка греческого и переводится как
"царственный". Вот  ведь оно как получается...  Гляди-ка.  -- Повторял он  в
задумчивости.
     Назавтра  Едигир  пришел в  церковь вместе  с Тимофеем.  Тот  о  чем-то
шепотом переговорил со священником и, повернувшись, спросил у Едигира:
     -- Батюшка говорит, чтобы я отцом  твоим крестным был, как ты? Возьмешь
в отцы?
     -- Да. -- Коротко согласился он.
     -- Тогда приступим к святому таинству,-- произнес батюшка и дал Едигиру
в руки желтую восковую свечу.
     Когда  они  выходили  из  храма навстречу яркому солнечному  свету,  то
Тимофей, шедший  чуть  впереди, с  усмешкой  глянул  на своего  крестника  и
спросил:
     -- Ну, раб Божий Василий, чувствуешь себя христианином?
     -- Нет пока, -- откровенно признался он,-- но очень хочу. Правда.
     Узнав  о крещении  воина, спасшего  жизнь бортникам  на лесной  заимке,
воевода  вызвал его к себе  и  спросил  согласен ли  он пойти  на  службу  к
господам Строгановым. Он согласился.
     -- Тогда целуй крест и заступай, с Богом. Ты теперь нашей веры. К своим
обратно не сбежишь.



        "О положении сильнейшего"

     Если противник не идет  на мир, то  следует обратиться к нему следующим
образом: "Такие-то государи, подпав под  власть шести страстей,  погибли. Не
должен ты следовать по пути этих безумцев, смотри на свою выгоду и на закон.
Те,  кто  кажутся тебе  друзьями, - в действительности, твои  враги, которые
побуждают   тебя  к  необдуманным   шагам,  к  беззаконным  действиям   и  к
пренебрежению своими  собственными выгодами.  Биться  с войнами храбрыми, не
жалеющими  жизни  необдуманно, вызывать  потери  в  людях с обеих  сторон  -
беззаконно, оставлять без  внимания явную выгоду  и  покидать хорошего друга
есть пренебрежение своей  собственной выгодой.  Бойся, что  вчерашние друзья
твои сами нападут на тебя. Ты будешь всеми покинут,  будешь лишен опоры и им
легко будет покончить с тобой".
     Если и  после этого противник не согласится на союз, то следует вызвать
возмущение в его землях, заслав туда своих людей.

        "Из древнего восточного манускрипта"



        "ЯБАЛАК -"
        "СЕРАЯ СОВА"

     Проводив  бухарских  послов,  Кучум  призвал   к  себе   Карачу-бека  и
Мухамед-Кула. Он внимательно поглядел на  визиря,  смотревшего, как всегда в
сторону, прячущего свои мысли,  зато племянник, наоборот,  ловил каждое  его
слово, стремясь  понять, чего хотят от него, и спешил высказать свое мнение.
Был он худощав и  строен, как молодая лоза, но в походке мягкой и стелющейся
угадывались черты, которые  позже обозначатся  и выявятся. Кучуму вспомнился
барс, живший  в отцовском зверинце. У  него  была такая  же мягкая поступь и
чуть вытянутая  вперед  шея.  Он  подолгу  кружил  в своей клетке, словно не
замечая  людей,  стоящих  рядом, а  потом одним  прыжком кидался на  прутья,
стараясь зацепить  лапой человека,  отскакивал в сторону,  рычал  и, утратив
интерес к недосягаемой  жертве,  начинал снова и снова кружить по клетке. Но
при  этом хитро  косился  желтыми  глазами на толпившихся  людей, прикидывая
расстояние  для  нового  прыжка. И  нет более коварного  зверя,  сильного  и
ловкого всегда готового к броску.
     "Такого  лучше  не дразнить,  опасно. Что-то он унаследовал  от отца, а
что-то от  деда.  Пока  я  силен --  не  тронет. Но  придет  полоса  неудач,
берегись, сломает хребет".
     И Карача-бек, и Мухамед-Кул поняли, что неспроста призвал их хан, будет
серьезный разговор и опустились на войлок перед ним, склонив головы.
     -- Слава  Аллаху,  послов  проводили и  будем  ждать, что  ответит  хан
Абдулла, -- начал Кучум издалека, -- но надеяться на помощь от него особо не
стоит. Он сам думает как бы с нас побольше урвать.
     --  Пусть попробует,--  горячо откликнулся Мухамед-Кул, -- наши  нукеры
пока еще