.
     -- Тебе видней,-- ответил Соуз-хан и укрылся с головой теплой попоной.
     Мужики  отсутствовали  довольно  долго.  Но вот  Карача-бек услышал как
скрипнула входная дверь, а потом появились и они,  тяжело дыша, поставили на
пол  горницы  два ружья. Визирь придирчиво  осмотрел  их,  заглянул в ствол,
дунул  для верности  и, поколебавшись, протянул пять  золотых  монет. Мужики
взяли их, но потом, вопросительно посмотрели на него:
     -- А за второе?
     -- Мы же говорили пять.
     -- За каждое пять!
     С  вздохом сожаления Карача-бек достал еще  пять  монет,  но  не спешил
отдавать  и показал рукой, будто  бы он насыпает порох  через дуло  и следом
вгоняет пулю.  Мужики  поняли,  но  развели  руками, мол, нет  ни  того,  ни
другого. Тогда Карача-бек забрал с ладони монету и четыре подал им.
     --  Вот  скупердяй поганый,--  негромко  выругались  те,-- связались  с
тобой. Не приведи  Господь, пронюхает кто или воевода узнает, запорют нас за
эти ружья, а он  говенной  монеты пожалел! Тьфу, на тебя! --  и не прощаясь,
вышли вон.
     ... Утром за Едигиром прибежали  с  воеводского двора с приказом спешно
явиться. Третьяк Федоров встретил его на высоком крыльце, откуда наблюдал за
погрузкой рогожных кулей с солью на телеги.
     --  А, явился удалец,-- и пригласил Едигира сесть  рядом на лавку.  Тот
садиться  не  стал,  а встал  рядом,  упершись  взглядом  в морщинистый  лоб
воеводы. -- Не хочешь, ну ладно. Я вчера при гостях-то не стал говорить, что
приказчик Михаиле, с варниц прибежавший,  с  жалобой явился. Будто ты  пытал
его... -- и глаза воеводы заискрились усмешкой. -- Было такое?
     -- Не знаю, о ком ты говоришь.
     -- Да юркий такой мужичонка,  в  любимцах у нашего хозяина  ходит. Я-то
его словам цену знаю, а пожалуйся он  Аникию Федоровичу -- быть беде. Так ты
подскажи  мне,  чего  у вас там  произошло-вышло. Едигир в недоумении  пожал
плечами, будто вспоминая чего, и неспешно ответил:
     -- Он стрелял.  Не попал. Я схватил его, тряхнул,-- и он  показал рукой
как наказывают за шкирку нашкодившего кота,-- потом мал-мал мурашей садил...
     -- Чего-чего? -- не понял воевода, пытаясь согнать проступающую на лице
улыбку. Было видно, что рассказ Едигира ему очень  даже по душе, но он всеми
силами пытался сохранить серьезность.
     -- Мурашей в штаны садил,-- помогая себе руками, показал Едигир.
     И тут воевода не выдержал,  все  тело его  заколыхалось от неудержимого
смеха.
     --  Чего-чего?  --  переспросил  он.--  Мурашей  и  в  штаны?!  А  тот,
приказчик, говоришь, плакал?  Как баба, плакал? Ну и выдумщик  ты,  Василий!
Сколь на свете живу, а про такое испытание не слыхивал. Ладно, -- проговорил
успокоившись,-- со Строгановыми сам разберусь. А ты мне лучше скажи много ли
басурман в лесу встретил?
     -- Две сотни,-- не задумываясь, ответил тот.
     -- А кто их ведет, случаем, не знаешь?
     -- Алача-бек. Так слышал.
     --  Ага!  Значит,  опять  он  пожаловал.  Тем  летом  в это самое время
приходил. Но тогда людишек  с ним было поменьше. Пошмыгали, порыскали вокруг
городка,  да ни с  чем и  ушли. Поглядим,  что на  сей  раз  будет. И еще,--
воевода  внимательно  глянул  на Едигира.-- Ты  купцов этих раньше нигде  не
встречал? -- Едигир ждал этого вопроса и заранее обдумал ответ.
     -- Встречал. Они те, за кого себя выдают.
     -- Точно?  -- переспросил воевода.  -- Ну, тогда иди. Спасибо тебе, что
людей вывел. Непременно доложу о том Аникию Федоровичу.
     Но едва Едигир сделал по  воеводскому двору несколько шагов, как увидел
бегущего навстречу запыхавшегося сотника Ефима Звягина.
     --  Беда,  воевода,--  на  ходу  закричал он,--  ночью стену  проломили
басурманы со стороны леса и сейчас через пролом тот на нас прут.
     -- Отчего же выстрелов не слышно? Или поразбежались вояки наши?
     -- Так порох-то за ночь отсырел. Как стрелять?
     -- Вот дурни. Возьмите новый порох  из  погребов.  Да прикажи ударить в
набат,-- и воевода заспешил  вниз, грузно ступая  по жалобно  поскрипывающим
под ним ступеням.
     Когда  Едигир подбежал к алениному  дому,  то услышал  тревожные  удары
колокола, плывущие  над крепостью. Тут же  из всех домишек  начали  выбегать
люди, испуганно спрашивая друг у друга: "Господи, пожар что ли или басурманы
объявились?" Едигир влетел  в  дом и, ни слова не говоря, схватил  кольчугу,
лук со стрелами и кинулся обратно.
     -- Подожди,-- бросилась к нему Евдокия,-- куда ты? Что случилось?
     -- Туда,-- не объясняя, ответил он, и мягко отстранив девушку, выскочил
на улицу.
     Когда он подбежал к пролому в стене, там уже вовсю кипел бой.
     Сибирцы,  ворвавшись  внутрь  крепости, засели за  стенами  близстоящих
домов и  сыпали оттуда стрелами в защитников, которые укрылись за воеводской
конюшней,  расположенной особняком  на  небольшом бугорке. Их было  всего  с
полсотни,  в то время  как  нападающих  раза в четыре  больше. Едигир увидел
Грибана Иванова и Насона Рябухина, которые пытались поджечь влажный ружейный
фитиль и поднести его к запалу ружья, установленного на сошках. Фитиль тлел,
дымил  и тут  же гас. Герасим со  своим  братом Богданом Шумилкой стояли  за
бревенчатой стеной конюшни, поочередно выглядывая из-за нее и что-то знаками
объясняя  друг  другу.  Еще  два  воина залезли на крышу конюшни  и посылали
оттуда   стрелы   в   нападающих.  Остальные   воины,  прикрывшись   щитами,
беспорядочно  сгрудились  вдоль  плетня,   держа  в  руках  сабли,   но   не
предпринимая  никаких  попыток  завязать  бой  с сибирцами.  Видно,  что без
воеводы они растерялись  и  не  знали,  как им быть: то  ли отойти  в  глубь
крепости, то ли здесь на месте ждать подмоги.
     -- Вот ведь, ядрена мать, ружье какое,-- ругался Насон Рябухин, вытянув
шею,--  когда не надо  палит,  а тут никак  и не выстрелит,-- и он  еще  раз
попробовал ткнуть фитилем в насыпанный на полке порох. Запал зашипел, пустил
дымок  и неожиданно прозвучал слабый выстрел, но пуля, вылетевшая из ствола,
не  набрав  силы, не долетела до цели. Однако  сибирцы загалдели, напуганные
выстрелом, и поспешили укрыться за стены домов.
     -- Сейчас попрут, --  высказал  предположение Грибан Иванов,-- вишь их,
сколько скопилось.
     -- Воевода, воевода едет,-- раздались голоса защитников,-- пушку везут.
     И точно,  на гнедом жеребце неспешной рысью, сверкая блестящим панцирем
с насечкой,  в тяжелом шлеме на голове, держа в руках боевой топор с длинной
рукоятью, к ним подъезжал сам Третьяк Федоров, а следом и сотник Ефим Звягин
с десятком воинов, они везли на  телеге  небольшую  пушечку и припасы к ней.
Едигир  увидел, что и женщины городка бегут,  схватив копья, а то  и топоры,
вслед за мужиками.
     -- Э-э-э... Бабья рать  на подмогу пошла, -- усмехнулся Грибан  Иванов,
-- сейчас они покажут басурманам, где раки зимуют. У наших баб рука тяжелая,
как шлепнут по затылку, так три дня чесаться будешь!
     Собравшиеся  вокруг мужики загоготали, и Едигиру показалось,  что народ
собрался не на войну, не на смерть, а на какой-то особый праздник, радостный
и веселый.
     Сибирцы  тоже  увидели  и  воеводу,  и  пушечку,  стоявшую  на  телеге,
спешивших с  оружием в  руках  женщин,  и  тоже весело загалдели,  тыча в их
сторону пальцами.
     --  Сейчас вы у меня посмеетесь!  --  насупившись проговорил  воевода и
громко  скомандовал,  -- Эй,  вояки! Ждете,  когда бабы  за вас вашу  работу
делать станут? А ну, заходи на них вдоль стены, тесни обратно к лесу!
     Два  десятка  мужиков,  пригнувшись к  земле  и прикрывая себя длинными
продолговатыми щитами, начали медленно наступать на сибирцев.  Но те пустили
кучу стрел и нападавшие вмиг рассыпались, попятились назад, кто-то застонал,
и два человека упали на землю.
     -- Ишь ты, как бьют! И не подступишься к ним! Несколько стрел вонзилось
в  землю возле  воеводы,  но он даже  не  глянул  на  них, а приказал  Ефиму
Звягину:
     -- Пусть пушкари ударят по ним. А потом, пока те не очухались, все враз
и навалимся. Поняли? --  оглядывая ратников, проговорил воевода. Те согласно
закивали  головами и  с  надеждой  уставились  на  пушечку,  вокруг  которой
суетились два пушкаря.
     -- Давай, кормилица, выручай! Зря что ли мы тебя чистили, обихаживали.
     Но  не  успели  поднести  запал,  как  в пролом ворвались  два  десятка
верховых  с  пиками  и  саблями наголо  и, дико  вереща, нахлестывая  коней,
помчались  по  улочке.  Видимо, никто  не ожидал их  появления  и  всадникам
удалось  беспрепятственно  прорваться внутрь  городка и  порубить нескольких
растерявшихся мужиков, бросившихся от них вдоль по улочке.
     -- Вот черти поганые! Напакостят в крепости, поди, выкури  их теперь,--
воевода кивнул сотнику,--  скачи к моему двору, пусть все, кто есть верхами,
навстречу им выезжают. Нельзя допустить,  чтоб подожгли чего. Гоняйся  потом
за ними в огне, в дыму.
     Едигир тем временем подошел к Герасиму и Богдану.
     -- Эй,-- ткнул  одного  из них  в плечо,--  пошлите за мной, --  Увидев
Тимофея и Федора, тащивших длинную  пищаль, помахал рукой в их сторону, -- и
вы тоже. -- Когда те подошли ближе, спросил, -- где телеги, что соль возят?
     -- Там, на воеводском дворе они, нагруженные стоят.
     -- Можете их сюда пригнать?
     --  Отчего же  не  можем,  надо только  воеводу  спросить, -- и Тимофей
подошел  к  Третьяку  Федорову.  Тот,  выслушав  его,  кивнул  головой,  дав
согласие, занятый своими делами.  Они тут же помчались в  глубь  городка,  а
Едигир  с  Герасимом   и  Богданом,  перескочив  через  низенькую  изгородь,
пробрались внутрь конюшни. В спешке никто и не подумал вывести  находившихся
там лошадей. Они тихонько заржали, увидев людей.
     -- Без седла ездить умеете? -- спросил Едигир Герасима и Богдана.
     -- Приходилось,-- ответили они.-- Чего задумал? Скажи.
     --  Погоним  лошадей  на  них,  --  ответил Едигир и  они  вывели их  в
загончик, открыли воротины и, вскочив верхом, погнали табун впереди себя.
     Воины, находящиеся рядом с воеводой, замахали на и без того  напуганных
животных, застучали копьями о  щиты и лошади повернули к лесу, вломившись  в
густую  толпу  сибирцев. Налетевший  следом  Едигир  с маху  рубанул  саблей
одного,  другого, увернулся  от  нацеленного  на  него копья,  замечая,  как
Герасим и Богдан  дружно работают саблями, пробиваясь к нему. Сибирцы быстро
окружили  трех  всадников,  но  подоспевшие воины городка,  выхватив  сабли,
яростно  кинулись на них. Воевода врубился первым в толпу, тяжело размахивая
топором, приговаривая после каждого взмаха:
     -- Сейчас  я вас  мигом на  свой  лад  перекрещу,  узкоглазых!  Надолго
забудете дорогу к нам! Пошли прочь, откуда пришли!
     Сибирцы,  не ожидая  столь стремительной атаки,  растерялись. Несколько
человек устремились  к пролому, другие, перескакивая через  плетни, побежали
по  огородам,  но там  их встретили  женщины,  угрожающе размахивая копьями.
Кто-то догадался спустить  цепных собак,  и они  с бешеным  лаем кинулись на
помощь защитникам. Вскоре почти никого из  нападающих  не осталось на  месте
схватки. Пятерых удалось взять в плен, скрутив ли руки и окружили, приставив
к  груди копья. Около  десятка человек раненых  и  убитых  лежали  на мокрой
истоптанной  множеством ног земле, даже  не  пытаясь, подняться,  вокруг них
бродили  местные мальчишки, нет весть, откуда успевшие взяться, подбирая кто
оружие кто оброненные шапки, хвастаясь добычей друг перед другом.
     Только  со  стороны воеводского  двора  доносились громкие крики,  звон
сабель и раза два, три бухнули пищальные выстрелы. В конце улочки показались
телеги в запряженными в них лошадьми, управляемые Тимофеем с сыном. Подъехав
к Едигиру, они спросили:
     -- Куда телеги ставить?
     -- Загораживай пролом! Лошадей выпрячь, а телеги меж собой сцепить.
     Подошедший к ним воевода с одобрением кивнул головой:
     -- Верно  говоришь, оставайтесь здесь, а мы сейчас тех молодчиков к вам
направим. Да пушку-то, пушку  подготовьте! А то, какого  рожна приперли сюда
ее,-- и поскакал туда, откуда доносились выстрелы.
     Через  некоторое  время  на  собравшихся  у  сцепленных телег  ратников
выскочили из-за угла  на взмыленных конях около десятка всадников,  успевшие
прихватить по дороге какие-то  тряпки, одежду, положив поперек седла  кули с
мукой или солью.
     --  Ишь,  аспиды,  чего  творят.  Мучицы  им  захотелось!--  со злостью
проговорил  Насон Рябухин.-- А ну-ка,  попотчуй их,  Трофим,  --  кивнул  он
пушкарю, прилаживающему фитиль к пушечке.
     Громко бухнул выстрел, заржали  лошади, встав на  дыбы, ядро ударило  в
гущу всадников, распоров брюхо гнедой кобыле, и та  падая, придавила седока.
Остальные  повернули  обратно,  но сзади на них налетел подоспевший  Третьяк
Федоров  с  воинами. Еще  двое  упали  с  лошадей, оставшиеся  громко  вопя,
бросились к пролому, надеясь прорваться к лесу.
     Едигир  увидел  лицо  мчавшегося  на  него с  копьем  всадника  и узнал
Алачу-бека, с которым  совсем недавно беседовал возле его шатра. Видно и тот
узнал его. Укрывшись за  телегой, Едигир натянул лук и пустил стрелу, целясь
в  голову.  Но Алача-бек умело прикрылся щитом  и  стрела  лишь  скользнула,
звонко цокнув  по его  поверхности.  Разгоряченный  жеребец,  высоко  подняв
передние ноги, взвился и,  слегка коснувшись передними копытами края телеги,
в один прыжок перемахнул через нее. Едигир  едва успел присесть, увернувшись
от  конских копыт,  а когда он приподнялся над телегой, то  спина Алачи-бека
уже мелькнула меж стволами белых берез.
     --  Ушел-таки, паразит,  -- выругался Насон  Рябухин, по-гусиному вертя
длинной шеей, -- погоди, попадешься еще! Вот тогда  попляшешь!  -- остальные
рассмеялись  довольные и, тяжело отирая пот, стали стягивать с себя доспехи,
кидая прямо на телеги и как бы освобождаясь от воинского бремени.
     -- Выстояли! Выстояли! Одолели супостатов! Теперь до следующего лета не
сунутся.
     Едигир сидел  на  телеге,  протирая лезвие  сабли пучком жухлой  травы,
думая про себя, как  легко эти  люди относятся и к войне,  и  к  работе, и к
своей жизни. Чувство нереальности происходящего овладело им.  Он ощутил, как
в речи его, сами собой прижились новые неведомые ему ранее слова,  выражения
и столь редкая улыбка озарила лицо. "Кажется, будто здесь я родился и прожил
много лет. И я тоже русский... А может, так оно и есть?"
     Вечером по городку  разнесся слух, что  приехал сам  Аникий Строганов с
большим  отрядом  ратников, разогнали  встретившихся им сибирцев.  Теперь он
остановился  в  воеводском доме и  будет  там жить до  самого  снега, а  как
установится санный путь, пойдут большим обозом  на Москву. А в сопровождение
станут набирать и местных мужиков, кто пожелает поехать с обозом в Москву. У
Едигира от услышанного  известия  защемило  в груди. И  он решил проситься у
воеводы сопровождать обоз.

        "* * *"
     Снег пошел неожиданно и появлением своим как будто снял многие тяготы и
печали  со всего живого, что  ходило,  плавало, летало в этом  мире. Исчезли
перелетные  птицы, долго  не  желавшие  покидать скудную  опаленную холодами
сибирскую  землю.  Последними  поднялись  над  зубцами  темно-зеленой  тайги
степенные  гуси-говоруны,  надменно  вглядываясь  сверху  в  речные  извивы,
вспоминая  весенние любовные  утехи  в  теплых  тенистых  заводях,  заботы о
птенцах,  которые теперь шли в  одном косяке  с  ними, набрав силу, пытались
вырваться из четкого треугольного строя. Гусиный клин  был почти не виден на
фоне белесого снегом насыщенного  неба. Могло  показаться наблюдающим снизу,
будто они идут по заснеженной земле, не оставляя следов, и лишь темные клювы
вспарывали первозданную целину, как пахарь, пришедший на новый надел готовит
его к посеву.
     Медведица, носящая в своей утробе детеныша, высматривала укромный ложок
под  долгий  ночлег,  чтоб там  и явить  миру нового хозяина лесов, облизать
мягким языком и выйти на белый свет с ним уже окрепшим и вынянченным.
     Лоси,  совсем недавно  отгулявшие свои  свадьбы,  наполнившие  загривки
живительным соком  летних трав,  медленно бредут в  глубь дымящихся по утрам
сдобным паром мягких  болот.  И  случайный  человек порой увидит над  ватным
туманом в осиновом  редколесье гребень  плывущих в  утренней  дымке рогов, с
гордостью  несомых  на лобастой  голове  длинноногим  сохатым, вышагивающего
степенно,  неспешно  и  с  достоинством,  как  будто  он  вышел из  другого,
неведомого нам мира.
     И самые непоседливые и любопытные лесные существа -- бурундучки, словно
спрыгнувшие на пятнистый лесной ковер с полосатого халата и  укравшие оттуда
три полоски на память, бегают суетно  от одной тайной кладовочки  с запасами
кедровых  орешков  к  другой, проверяя и пересчитывая их, встряхивая  усатой
мордочкой,  посверкивая росистыми глазенками и повторяя торопливо: "Не тронь
запас! Я  запас! Запас!  Запас!" А потом и он забьется в  малюсенькую  норку
неподалеку от кладовочек и уснет до весны.
     Ус-не-т... У-с-н-е-т...
     Только молодой ворон Карга,  застывший на одиноко  стоящей в стороне от
леса желтоликой сосне, сам похож на темный сухой древесный  сук. Он  не ждет
от зимы и мокрого липкого  снега ничего хорошего. Ему противен и не  приятен
белый покров холодеющей с каждым  днем земли. Это его  личный враг, крадущий
все, что  так легко можно найти летом  на  опушке  леса  или  низком  речном
берегу. Снег будет сыпать и в саму реку до тех пор, пока она не сдастся и не
замрет, покорившись снежному хладнокровию и твердости. А рыба... Рыба теперь
не сможет пробиться через  пленку льда и он, Карга, должен надолго забыть ее
вкус. Но он и  не собирается показывать, насколько взволнован и даже напуган
белым  саваном, бросающим  ему, Карге,  вызов  помериться  силами.  Нет,  он
выживет  и будет жить еще много-много таких зим, презирая  всех других птиц,
кинувшихся в другие края на поиски тепла и легкого  пропитания.  Он заставит
кровь течь медленно, ме-дле-нно, м-е-д-л-е-н-н-о...  Почти заснет... И будет
жить в  полудреме, сохраняя  силы,  ловить каждый лучик  низко плывущего над
снежной равниной солнца.

        "* * *"

     Кучум  засыпал на кожаных, набитых  конским  волосом подушках,  которые
слуги заранее нагревали над огнем. Рядом с ним струились мягкие волосы Анны,
смирившейся с судьбой рабыни и ханской жены. Она ощущала в себе биение новой
жизни  и эти  пока еле слышные  толчки  маленького, не знакомого ей существа
больше  всего пугали  и  волновали,  вызывая  радостную  улыбку  и  ожидание
счастья.

        "* * *"

     В  сгущавшихся  вечерних  сумерках  к  городку  Кызлар-Тура   подъехали
несколько всадников и, о чем-то  переговорив со  стражником, стали терпеливо
ждать. Вскоре через  низкую  калитку к  ним вышла закутанная в темный платок
женщина и вскочила на оседланного коня. Также молча они отъехали от замшелых
стен, чуть покачиваясь в седлах и двинулись по извилистой тропе, уходящей  в
противоположную сторону от  Кашлыка.  "Я уже  отправил своих людей в Бухару.
Они разыщут князя  Сейдяка и будут ждать нашего приезда", -- тихо проговорил
один из всадников. "Спасибо тебе,  Мухамед-Кул, я  еду к нему",--  сдержанно
ответила его  спутница. Они въехали под  темный полог  тайги  и растворились
между  высоких  стволов,  чуть  постанывающих  от  порывов  холодного  ветра
деревьев.

        "* * *"

     Едигир ехал почти в самом конце соляного обоза медленно, но  неудержимо
движущегося к  Москве.  Он  время от времени оглядывался  на исчезнувшие  за
поворотом дороги  дозорные башни городка, откуда смотрела вслед удаляющемуся
обозу Евдокия.  Наверное, впервые  за  последние годы  он  понял,  что нужен
кому-то  и захотелось  вернуться,  подхватить легкое  девичье  тело на руки,
войти  в низенькую  избушку к счастливо улыбающейся Алене, так  ждущей этого
момента.  Но  он  понимал, что не  сможет  д