гостем" в  городке хана Аблата, ему пришла в голову
мысль, что на золото можно купить коней, оружие и нанять нукеров, которые бы
сопровождали его. Но куда?  Куда он поведет их? В Кашлык на верную смерть? В
далекую Бухару, где он также окажется под стражей,  а то и вовсе без головы.
Или  в Московию? Но Московия пугала его не меньше остальных мест. Рассказы о
страшных бородатых людях живо вспыхивали в нем, и он гнал  от себя  мысль  о
походе в далекую неведомую страну.
     А  золото  постоянно жгло  руки  стоило лишь  прикоснуться  к  колчану,
вытащить тряпицу наружу. Даже во сне Едигиру виделось,  как он прячет монеты
в  дупле  старой  березы,  а оттуда  выползает  огромная  змея и жалит  его,
Едигира, в руку.
     Потом он поймал себя на том, что постоянно, даже разговаривая с Анисой,
протягивает руки к  колчану  и  ощупывает его лоснящийся бок, гладит нежно и
ласково.  Девушке,  правда,  ни разу не  пришло  в голову  поинтересоваться,
отчего  он  постоянно держит колчан для  стрел подле себя. Но сам-то  Едигир
понял, что заболел золотой болезнью, которая способна  извести любого самого
стойкого мужчину,  сделать  его хилым  и  немощным  стариком.  И  ему  стало
страшно.
     Вот  тогда-то  он  решил  бежать по приходу  тепла, когда стает снег  и
прилетят птицы на сибирские реки и озера.
     Аниса со  второй половины  зимы раздалась и потяжелела. Она  ходила  по
городку, гордо выставляя вперед  обозначившийся живот. Едигир сперва отнесся
к этому  событию довольно  равнодушно, но  постепенно  стал проявлять к  ней
больше внимания и, как-то  перебирая в очередной раз золотые  монеты,  решил
смастерить ей  монисто.  Он раздобыл  необходимые инструменты и долго тайком
проделывал  в тяжелых  кружках отверстия и  затем, снизав на  прочную  нить,
спрятал в колчан.
     Едва  началась потайка, и река подле  городка  тяжело  вспучилась бурым
ледяным покровом,  как Едигиром  овладела жажда деятельности. Он  попросил у
хана Аблата наконечников для стрел и принялся заготовлять  древки  под  них.
Аблат втайне радовался, что смог  заполучить такого воина, думая привязать к
себе  пленника после  рождения  ребенка  крепче, нежели  любая  веревка. Ему
виделось,  как  под предводительством  Ярсулы  его  воины  прогонят коварных
соседей и  отвоюют  захваченные  ими  земли. Хан  радовался, что  так  легко
победил пришельца и велел ему дать все, что тот запросит.
     Уже стали  набухать  почки  на деревьях, а на  реке  появились  длинные
забереги, и мужчины на берегу конопатили и смолили лодки для первой рыбалки,
когда в землянку к Едигиру прибежал малолетний брат Анисы.
     -- Пошли, тебя зовут, -- махнул он рукой.
     Аниса не показывалась последние дни, не выходила из землянки родителей,
и Едигир догадывался, что ей пришел срок рожать.
     Они  двинулись  с   мальчишкой,  выбирая  просохшие  места  на  еще  не
освободившейся от весенней влаги земле.
     "Вот и земля,  как женщина, набухла и раздалась и тоже готовится родить
траву, цветы, деревья.  И ей,  наверное,  нелегко носить  в себе такой груз,
недаром  по ночам  слышно как  стонет земля",--  думал Едигир, вглядываясь в
разломы и канавки, появившиеся кругом.
     Возле землянки родителей Анисы толпились люди, негромко переговариваясь
меж  собой.  Увидев  Едигира, они смолкли. Тяжело ступая и  ощущая  на  себе
недобрые взгляды, он прошел мимо и откинул полог.
     Аниса лежала на мягких шкурах и тяжело дышала. Едигир повернул голову и
увидел  сидящую  у  стены  старуху,  она держала в руках небольшой  сверток,
покрытый сверху мягкой овечьей шкурой. Старуха что-то бормотала или напевала
под нос, покачивая его.
     Аниса,  увидев  Едигира,  повеселела,  засветилась  мягкой  улыбкой   и
потянулась к нему. Он взял ее руку и, наклонившись, спросил:
     -- Все хорошо?
     -- Да,-- ответила она,-- мальчик... твой сын.
     К Едигиру протиснулся отец Анисы и, дружески улыбаясь,  похлопал его по
плечу, начал  говорить  о  том, какого богатыря родила его дочь, но  Едигир,
резко дернув плечом, скинул его руку и,  не  желая  никого слушать,  пошел к
выходу.
     Весеннее солнце ослепило его и на какое-то  мгновение он  закрыл глаза,
как вдруг услышал  чей-то испуганный  крик.  Нехотя приоткрыв их, он увидел,
бегущего человека с высоко поднятой правой рукой.
     Едигир едва успел уклониться  и  подставить  ногу юноше, кинувшемуся на
него. Тот упал на землю, выронив зажатый в руке нож. Собравшиеся у  землянки
люди  громко кричали,  но Едигир не  воспринимал  этих  криков  и  был готов
отразить новое нападение. С земли медленно поднялся тот, кого прозвали Куян,
юноша, встреченный Едигиром в лесу, с ненавистью уставился на него.
     -- Что я тебе сделал плохого? Зачем ты хотел убить меня?
     -- Ты забрал у меня девушку... А я... а я... хотел  взять  ее в жены. Я
все равно убью тебя.
     -- Убей,  коль сможешь, но я  никого  не забирал у тебя. На  то было ее
согласие. Трусам нельзя иметь женщин.
     Куян поднес руки к лицу и расцарапал его в кровь, злобно глянул на него
и, повернувшись, пошел сквозь толпу, низко опустив голову.
     -- Э-э-э... герой,-- тяжело вздохнул  кто-то в  толпе. Но по  тому, как
было  это произнесено, Едигир понял, что сочувствие оставалось полностью  на
стороне  несчастного  парня.  Он  вдруг   ощутил,  насколько  в  чужом  мире
находится, и как эти люди не принимают его. И даже ненавидят.
     Он сделал несколько порывистых шагов, расталкивая людей,  смотревших на
него со страхом и ненавистью одновременно и вдруг, остановившись, схватил за
плечо изможденного сухого, как ивовый  куст старика, и закричал ему  прямо в
покрытое седыми волосками ухо:
     -- За что вы меня ненавидите?! Чем я вам не  угодил? За то, что я воин,
а ваш народ боится собственной тени? Так я  ли  виноват в  том? Я вас сделал
такими? Ну, скажи мне, старый человек? За что вы меня ненавидите?!
     Старик осторожно освободился от его руки и, чуть отстранясь, ответил  с
кривой улыбкой:
     -- Ты чужой нам, а чужих никто не любит.
     -- Но ведь я живу с вами! Я такой же как вы!
     -- Волк и  овца  оба серые,  а дружба у них  не получается,  -- обнажил
желтые зубы в усмешке старик и повернулся спиной к Едигиру.
     -- Чужой... Чужой... Чужой... -- зашелестела толпа.
     Едигир несколько  мгновений  смотрел  на  людей, с которыми  бок о  бок
провел зиму, чья женщина родила от него сына, и понял, что никогда не сможет
жить спокойно среди них, стать таким же, как они, думать так же, как они. Он
сорвал с  головы шапку,  отер ей  вспотевший  лоб  и, тяжело  ступая, ощущая
спиной неприязненные  взгляды, слыша гул недовольства сзади, пошел  к  своей
землянке.
     На небольшой очистившейся от снега площадке все так же  стояли  мужчины
городка,  опираясь  кто на  копья,  кто на  толстые палки, словно  они и  не
уходили  с  того  места,  где  он увидел  их первый раз.  И от них  исходила
ненависть и неприязнь. Так собаки встречают чужака, щеря клыки, и готовые по
первому знаку хозяина броситься и разорвать его просто за то,  что он чужой,
пришлый.
     Возле крепостной ограды на бугорке, осыпанном зеленью первых выбившихся
наружу к весеннему  солнцу цветов и  травинок, сидел Куян, горестно наклонив
голову, покусывая ногти на пальцах, кровь сочилась по исцарапанному лицу.
     Едигир подошел к нему и опустился рядом на корточки.
     --  Что мне делать?  -- спросил он тихо. -- Я бы сам давно ушел от вас,
но  хан  Аблат  не  пускает.  Человек не всегда виноват  в  том, что  с  ним
происходит. Я бежал  от врагов, думал  среди  вас найду  друзей, но и тут  я
никому не нужен. Ты хотел убить меня, так уж лучше бы убил. На, -- обратился
он к юноше, вытаскивая из ножен свой собственный нож,-- убей. Я так хочу!
     Но  парень  подскочил,  как  ужаленный. Попятился  от  него,  испуганно
вытаращив глаза.
     -- Нет, я не могу убить тебя просто так. Не могу...
     -- Совсем недавно мог, а теперь... Что за народ... -- Едигир решительно
встал и направился к сторожевой башне.
     Едва он подошел к лестнице, как сверху прозвучал повелительный окрик:
     -- Эй, тебе нельзя подходить к стене. Хан не велел.
     -- Плевал я на  вашего хана. Стреляй! Стреляй!  -- закричал Едигир.-- А
то залезу наверх и сброшу тебя вниз. Стреляй, тебе говорят!
     Стражник,  не  ожидавший  такого  оборота,  начал  поспешно  натягивать
тетиву, а Едигир  в исступлении затряс приставную лестницу, пытаясь сбросить
ее на землю. Вдруг кто-то  схватил его за руки сзади и потащил в  сторону от
башни.
     --  Идем,  я помогу  тебе, --  услышал он  громкий шепот.  Обернувшись,
увидел Куяна, пытавшегося оттащить его.
     -- Чем ты  можешь  помочь мне? Убить?  Так ты  не  захотел это сделать,
когда я попросил. Пусть меня убьют здесь... Пусть...
     -- Я  помогу тебе бежать,  только  умоляю, пошли отсюда.  Пошли  в твою
землянку.
     -- Ну, хорошо. Пойдем.-- Едигир успокоился и зашагал чуть впереди, даже
не  взглянув на подбежавших  к ним мужчин селения, готовых, судя  по  всему,
прийти на помощь Куяну.
     В землянке он бросился на старые овечьи шкуры и в нос ему пахнуло такой
кислятиной  и затхлостью, что захотелось  завыть, закричать во  весь  голос.
Земля  со стороны  стен  отсырела  и талые капельки воды медленно  сочились,
падали  на  шкуры, скапливались в лужицы  на  полу. Не  было сил смотреть на
убогое помещение, в котором  ему предстояло  провести остаток  жизни. Не для
того он остался жив, бежал со своей земли, чтобы сидеть в грязной, осклизлой
земляной норе.
     Его  тревога  и  недовольство  передались видно и юноше, который  зябко
повел плечами, ощутив  сырость  и  затхлость  землянки. Он  робко подошел  к
висевшему на  бревне  колчану Едигира и увидел  привязанное  сбоку  монисто,
которое он смастерил в подарок Анисе.
     -- Какое красивое,-- не удержался он от возгласа,-- для кого это?
     -- Возьми, подаришь своей девушке. Она ведь все равно будет твоей. Я не
смогу  быть  ее  мужем,  --  Едигир  засмеялся  и повернул голову  в сторону
парня,-- я же не вашей породы. Я -- чужой!
     -- Как я могу взять  такой знатный подарок?  -- парень, казалось,  и не
слышал  горестных слов Едигира,  --  за  него можно  табун  коней  выменять.
Ай-й-й! Какое красивое!
     -- Бери! Я дарю тебе. Но дай слово,  что,  когда подрастет мой  сын, не
станешь обижать его и,-- он чуть  помолчал, и  словно  решившись  на что-то,
добавил,--   назовите   его  Едигиром,   в   честь   моего   родственника.--
Договорились? А теперь давай о деле. Как ты поможешь мне бежать? Говори.
     --  Бежать надо ночью на лодке.  Сегодня ночью лед тронется  и никто не
кинется догонять тебя по воде.
     -- Не  захотел убить меня в открытую,  так теперь утопить  меня хочешь.
Молодец, ничего не скажешь. Да...
     -- Другого  случая не будет.  Можешь  отказаться, смотри  сам.  Пойдешь
пешком и тебя нагонять к вечеру. Решай.
     Едигир задумался, находя, что в словах парня есть смысл. Конечно, ночью
плыть среди  льдин опасно  и рискованно, но уходить пешком  действительно не
стоит и пробовать. Нагонят и, тогда уж точно, убьют.
     -- Провизии в дорогу соберешь? -- парень кивнул в ответ и показал рукой
на противоположную стену, на которой обнажились крепежные бревна.
     -- Дыру надо сделать, чтобы стражники не увидели. А я  приду за тобой в
полночь.-- И тяжело вздохнув, пошел к выходу.
     -- Постой,-- догнал его Едигир,-- на, возьми,-- протянул зажатое в руке
монисто,-- подари Анисе, но  не говори,  что от  меня. --  Втянув  голову  в
плечи, парень покорно принял подарок и заспешил в центр городка,  размахивая
на ходу длинными руками.
     Оставшись один, Едигир принялся рыть  в  противоположной от входа стене
дыру, ссыпая мокрую землю прямо под ноги. Окончив работу, он упал на шкуры и
заснул, чтобы быть готовым к очередной неясной дороге.
     Ближе к полуночи действительно начался ледоход.
     Льдины со скрежетом сшибались, выскакивали  на берег, уходили под воду,
спеша обогнать друг друга, тяжело плыли на север.
     Едигир с  Куяном перелезли в темноте через ограду крепости и спустились
по  крутому  откосу  к реке. Выбрали надежную  лодку и столкнули ее  в воду.
Юноша подал беглецу мешок с едой и весла, захваченные из дома, придержал нос
лодки и на прощанье подал руку:
     -- Прощай,-- негромко проговорил Едигир и взмахнул веслом.



        "Различные способы ведения воины"

     Открытую войну следует предпринимать в удобной для себя местности,  при
хорошем  войске  и располагая удобным  для  сражения  временем.  В противном
случае надо воевать обманом.
     Врага следует  уничтожать,  когда  его силы  истощены  или  когда  он в
неблагоприятной позиции.
     Если  войско  врага  состоит  из  лесных  племен и таким образом готово
бежать из сражения, то следует заранее подкупить  их или пообещать награду в
случае неучастия их в битве.
     На  уставших от военных  приготовлений следует нападать немедля или  же
напугать  их  стадами  коров,  буйволов, верблюдов, покрытых  сухими  кожами
мешками с  мелкими камнями,  а потом  уже ударить  по  расстроенному  войску
врага, отступающему и  потерявшему способность управлять слонами и лошадьми,
или же следует ударить по войску врага, стоящего лицом к солнцу.
     Пустыня, леса,  теснины,  болота, горы и низменности, неровности, суда,
стада  коров,  обоз,  туман,  ночь  -  вот наиболее  подходящие  условия для
устройства засады.

        "Из древнего восточного манускрипта"



        "ОБРЕТЕНИЕ"
        "ВЕРЫ"

     Воспоминания мучили,  как  застарелая  болезнь.  Вновь и вновь он видел
себя плывущим  по  бурной  ожившей после  зимнего  сна реке, что  несла  его
несколько  дней  вдаль  от людей, страдающих  болезнью,  зовущейся  Страхом.
Народ, пораженный ею, обречен.
     Река, ее живительные брызги,  словно смыли с Едигира  всезаражающий дух
смерти, которая  приходит вслед  за страхом. И  на этот раз боги спасли его,
пощадили, вырвали из ловушки, уготованной судьбой.
     "Почему  человеку  ниспослано  так  много испытаний?  За  что  они? Так
выковывают сабельный клинок: то накаляя докрасна, то бросая  в ледяную воду,
а потом вновь в огонь и так  до тех пор, пока  он не станет упругим, готовым
выдержать любой удар,  не лопнуть, не сломаться. Неужели и мне  предстоит то
же самое? В чьих руках я  стану послушным и несгибаемым оружием? И есть ли у
меня  право выбора  или дано лишь рубить, резать,  идти на прорыв? Кто  даст
ответ на эти вопросы?"
     Едигир только заступил  на караул и ему предстояло до полудня  выстоять
на башне, вглядываясь в темный лес, подступавший вплотную к городку.  Хорошо
было  остаться  одному  на высоком  помосте, когда  поднимаешься выше  всех,
уподобляясь  птице, становишься невидимым для  других  обитателей городка, и
никто не мешает перебирать в памяти события прошедших лет.
     Казалось,  после  ухода  с иртышских  берегов он  прожил  вторую, новую
жизнь, так не похожую на прежнюю. Где-то в  глубине  души возникло  ощущение
тревоги.  Он  чувствовал,  что  это  лишь  начало  испытаний,   первые  шаги
длинной-предлинной дороги, которую еще предстоит пройти.

        "* * *"

     В ту  весну, сбежав на  лодке  из  городка хана  Аблата, он  долго плыл
теснимый  льдинами  по  реке,  а  потом,  найдя  широкую  протоку,  повернул
навстречу течению небольшой речки, уже очистившейся ото льда.  Он уходил все
дальше вслед за солнцем.
     Что заставило его идти в сторону противоположную земле предков?  Он  не
мог дать ответ, но и не  мог  противостоять  голосу,  зовущему к  солнечному
закату, туда, где по  рассказам стариков, земля  поднималась к небу и из нее
росли камни, преграждавшие дорогу всякому путнику.
     Лодку  ему пришлось  скоро  бросить,  поскольку  русло реки  сужалось и
невозможно было перетаскивать  ее  через завалы  огромных сгнивших деревьев,
лежащих поперек  течения. Да и  сам-то он  шел с  трудом, выискивая  лосиные
тропы, проторенные могучими животными.
     Горы  начались неожиданно"  обнаруживая себя поначалу  лишь  небольшими
камнями, встречающимися на пути. Но однажды утром, проснувшись, он увидел за
легкой  дымкой темный силуэт леса, словно взлетевшего над землей и парившего
неподвижно в небесной синеве, даже протер  несколько раз глаза, отгоняя сон,
но лес попрежнему парил в небе сказочно недосягаемый.
     И им овладело  чувство неуемной радости все  переполняющее и клокочущее
изнутри  молодым вином,  рождая  необыкновенное,  необычайное  видение.  Ему
захотелось  громко  закричать, с кем-то поделиться рвущимся восторгом.  И он
по-настоящему пожалел, что рядом  не было Зайлы-Сузге  с ее мягкой улыбкой и
грустью.  Ему хотелось  верить,  будто  он встретит ее  непременно  там  меж
парящих  в небе  деревьев  и,  вобрав  в себя как можно  больше  воздуха, он
закричал на весь лес:
     --  Зайла-Сузге!!! Встречай меня! Я иду!!! -- и, подхватив с земли свой
лук,  высоко подкинул его и,  поймав на лету, кинулся прямо  сквозь  заросли
навстречу плывущим по небу деревьям.
     На подъем  у него ушел весь день,  но уже закат он наблюдал  с  вершины
горы,  взобравшись  на огромный камень-валун, ободрав  в  кровь  руки,  сбив
колени, но ощущая себя сильным и свободным.
     Он долго  сидел на  камне,  провожая  солнечный диск медленно  уходящий
вниз, окрасивший золотыми россыпями скалы, лес, траву. И ему подумалось, что
верно,  и  солнце,   могучее  солнце,  дающее  жизнь  всему  вокруг,   также
неподвластно  себе. И ему  определен  удел  блуждать по  небу в  непрерывных
поисках.
     "А может,  оно  ни одно,  солнце?  И  утром  мы  видим  иное  существо,
выходящее из-за леса? А то, прежнее, проваливается под землю,  чтобы никогда
уже не  вернуться на  небо. Да  и не может оно за день пробраться под землей
сквозь  ее толщу и очутиться на том же месте, где было вчера.  Кто же хозяин
этих огненных  дисков, выпускающий их раз  за разом, день  за днем на  небо?
Может именно сейчас он,  усмехаясь, смотрит на меня так же как я разглядываю
снующих по земле букашек и может одним щелчком сбросить всех  нас в пропасть
или поднять к небу?"
     Едигиру  стало  жутко  от  собственных  размышлений  и  он  хотел   уже
спуститься вниз  с валуна,  когда заметил вдали  меж деревьями слабый дымок,
поднимавшийся столбом вверх.
     "Люди!" -- обожгла  его мысль, и напряглись  все мышцы.--  "Враги?!  Но
почему обязательно враги? Оттого, что я пришел на их  землю? Но  кто  решил,
что это их земля? И я имею на нее право. Она такая же моя, как и их".
     Он  не стал разводить костер,  ночь  провел в  полудреме, ворочаясь  на
хвойном  лапнике,  заменявшем  ему  постель. А  утром,  еще  впотьмах, начал
спускаться  с  вершины  горы  на  поиски человеческого  жилья,  решившись  в
очередной раз довериться судьбе.
     Вскоре он вышел к небольшому ручью, струящемуся  по глубокой расщелине,
где без  труда нашел  несколько бревен, переброшенных через него. Перейдя на
ту сторону, Едигир  отыскал тропинку, ведущую  в глубь леса, и  оказался  на
краю  поляны,  посреди  которой стоял  небольшой домик, сложенный из круглых
пожелтевших на  солнце бревен.  Строение  совсем не походило на землянки его
народа, и  он долго  разглядывал  уложенные  друг на  друга бревна.  Чувство
тревоги сменилось любопытством, открытием чего-то нового, неизвестного.
     Затаившись в кустах, Едигир  долго  ждал,  когда  кто-нибудь выйдет  из
дома.  На  всякий  случай  держал  лук  наготове,  прикинув,  что  с  такого
расстояния  может  вполне  достать  любого.  Наконец,  не  выдержав  долгого
ожидания,  небольшими  перебежками,  крадучись,  стал  подбираться  к  дому,
готовый в  любой момент скрыться  в лесу. Но  никто не вышел, не закричал на
него.  Тогда, обойдя дом вокруг, осторожно  толкнул дверь и заглянул внутрь.
Людей там не было.
     Едигир еще раз огляделся по сторонам и, крадучись вошел внутрь, оставив