... Я иду.  Коль  зовут,  отчего не пойти. И толпа повалила
вслед  за сотником Ефимом, на ходу перекидываясь  шутками и  пряча  улыбки в
преддверии дармового угощения.
     На широком воеводском  дворе  стояли длинные столы  на  врытых  в землю
столбах. Меж ними сновали три дородные  женщины, что кухарили при воеводском
доме, расставляя миски, кувшины, разнося огромные пироги и круглые хлеба.
     -- Эй,  народ,--  крикнул  Ефим,-- берите от  дома  лавки  да ставьте к
столам, рассаживайтесь, где кому любо.
     Несколько мужиков кинулись сносить  к столам лавки и тут же усаживались
на  них, выбирая  лучшие места --  в центре.  Тимофей  подтолкнул Едигира  с
Федором к  двум  женщинам,  стоявшим в нерешительности в стороне от накрытых
столов.
     -- Приглашайте их к нам. Пусть рядом садятся. То Алена-вдовица с дочкой
своей  Евдокией.  Смирные  бабы.  --  Потом   сам   подошел  к  женщинам  и,
поклонившись, проговорил.  -- Прошу к нашему шалашу. Вы  обе безмужние и  мы
холостые. Сообща и запируем.
     Алена что-то ответила Тимофею и неторопливо подошла к столу.
     -- С  праздником  христовым,  добрые  люди, разрешите посидеть  с  вами
рядышком вдовице да молодице. Глядишь, ваш кусок в свой роток не положим, не
обделим.
     -- Их  обделишь. Как же,-- засмеялся Тимофей, под  локоток  подталкивая
обеих,-- им хоть быка положи, проглотят.
     -- Знать,  работники  добрые,  -- отвечала  Алена, садясь на  свободное
место. А это кто? -- кивнула головой в сторону Едигира.
     -- Из тайги  к нам вышел. Его на службу к Строгановым взяли, -- пояснил
Тимофей.
     --  Так значит его наш батюшка окрестил...  Вон оно что... А глядит все
одно по-ихнему,  зубы щерит, будто куснуть хочет. Ну, чего так  глядишь? Или
русских баб не видел? Гляди. За показ денег не берем. Но знай, что кто-то из
ваших, из басурман, моего  Панфила замучил. Убили бы в  бою, так ладно, а то
ведь при соляных варницах схватили, где он трудничал, и  в костер затолкали.
Наши,  когда  приехали, говорят, живой был еще.  Стонал только. А до дому не
довезли. В дороге и помер.
     -- Я не убивал твоего мужа,  -- тихо, но с твердостью в голосе, ответил
Едигир.
     Алена, не отводя глаз от него, собралась что-то ответить, но неожиданно
на помощь Едигиру  пришла дочь Алены, сидевшая от нее по правую руку рядом с
Тимофеем.
     --  Мама,  да ведь сам  отец сказывал  нам, сколько в  сибирской  земле
народов разных  живет.  Они тоже друг с дружкой воюют и каждый за свою  веру
стоит. А у нас, разве не так? Вон...
     -- Хватит,-- перебила ее мать, приложив для  большей значимости ладошку
ко  рту, -- без  тебя  все эти  россказни слышала, знаю. Но наперед  старших
встревать негоже. Не знаешь разве? А, Евдокия? Яйца курицу не учат.
     Едигир  успел бросить благодарный взгляд  на неожиданную защитницу, как
за столами зашумели, задвигались. Послышались сдержанные голоса:
     -- Воевода идет!
     -- Сам Третьяк Федоров вышел! Глядь!
     -- Видать, говорить будет, коль пришел.
     С крыльца спускался невысокий осанистый человек в  длиннополой одежде в
боровой  шапке на  голове, покрывающей длинные до плеч  светло-русые волосы.
Темная  с проседью  борода, доставала до  середины груди. Длинный с  широким
разлетом ноздрей нос делал его похожим на хищную  птицу. При  ходьбе воевода
чуть  приволакивал  ногу,   ступая  осторожно  и   размеренно,  опираясь  на
заостренный снизу конец посоха.
     Народ  встретил воеводу с почтением,  видя в  нем друга и советника. Не
только  главного  над  ними,  но  и защитника, на чьих  плечах лежала охрана
городка и варниц. Он  же вершил  суд и расправу над  всеми  жителями. Шум  и
крики смолкли, установилась тишина.
     Дойдя  до передних столов,  Третьяк Федоров  медленно,  с  достоинством
стянул с головы  шапку, отряхнул ее, отдал в руки сотнику и, оглядев от края
до края собравшихся,  будто пересчитал их, степенно поклонился,  придерживая
правой рукой бороду. Потом тихо  сказал  что-то  Ефиму Звягину и  лишь после
этого заговорил:
     -- С праздником великим, со Спасовым днем всех, Спаси Христос.
     -- Спаси, Христос.-- Как один откликнулись все сидящие.
     Воевода широко перекрестился, повернув голову к колокольне, виднеющейся
через скаты крыш, и продолжал, чуть напрягая голос:
     --  Спасибо,  что пришли на мой двор,  не гнушаетесь,  значит,  воеводы
своего. Спасибо. Спасибо за то.-- И он еще раз поклонился людям, от края  до
края оглядывая  столы. -- Отведайте,  чем богаты. Вместе  живем,  одну  пищу
едим, что Бог послал. Собрал  вас  по обычаю нашему на хлеб-соль  и хочу вам
слово сказать. Нынче многие о первой год служат,  и Господь пока хранил нас,
отводил руку басурманскую до поры до времени. Но осень близко и  не  сегодня
завтра  надо ждать набега. Лазутчиков ихних  в лесу второго дня  уже видели.
Были бы охотники -- к  людям вышли. А эти ушли тишком обратно в лес. Видать,
высматривали,  не  собрали  ли мы  хлеб,  не снесли  ли в житницы.  Тогда  и
полезут. Прошу  береженья большего, нежели раньше имели. Бабам, девкам в лес
одним не ходить, да и мужикам тоже неча шляться попусту.
     -- А по ягоду, по шишку как же? --  выкрикнул кто-то, но на него тут же
пришикнули с издевкой:
     -- Ишь, ягодный нашелся. Оне  твою дурную башку вместо ягоды в  мешок к
себе и засунут. Насобираешь ягодок.
     Воевода  тут  же  определил  кричавшего  и,  найдя  взглядом,  спокойно
ответил:
     --  Тебе, Степка,  наш  указ -- не приказ.  Ступай себе,  но других  не
сманивай. Ты не первый год годуешь в городке  и  порядки знаешь. Не  к  тебе
обращаюсь, а к первогодкам. Хотя и их не неволю. У ежа и то свой ум имеется,
когда колючки выказывать, а когда прятать. Сторожа на  башнях стоят крепко и
из  ворот  выпустят. Но какая заминка случится, не обессудьте. Как стемнеет,
так хоть свой, хоть чужой -- не пропустят. Жди до света.
     -- А ежели господа Строгановы пожалуют? -- не  унимался Степан. -- Тоже
не  пустят? -- народ  дружно хохотнул,  поворачиваясь лицами друг  к дружке,
понимая, что  балагур Степан  больше прикидывается, скоморошничает,  пытаясь
развеселить и  народ, и воеводу,  хотя сам-то все понимает, не дурак, но тем
более приятно было посмеяться вот так всем людом сообща, являя единение.
     Понял  это и  воевода, потому столь же шутливо ответил  тому, изогнув в
усмешке пушистую пшеничную бровь:
     --  А и Строгановых, господ  наших, не пустим. Пущай  в лесу ночуют,  а
затемно в лесу делать  нечего  доброму человеку. Их  вина.  Ладно, отведаем,
чего Бог послал, -- проговорил  он, подставляя большой кубок под руку  Ефиму
Звягину,-- наливайте  и выпьем за  праздник, за  Преображение Господне.  Дай
Бог! -- и он поднес кубок ко рту.
     Все собравшиеся дружно последовали примеру воеводы и, выпив, приступили
к  еде. Едигир  чуть глотнул из ковша,  поданного  Федором, но горький  вкус
напитка не понравился ему, и он пренебрежительно махнул рукой, мол, пей сам.
     -- Зря отказываешься, -- ответил  тот и припал к  ковшу,-- пиво доброе,
хоть и горчит немного. Смотри, не достанется.
     Но  Едигир  принялся за  пирог,  не  обращая  внимания  на  его  слова,
осторожно  извлекая  оттуда  кости  и  бросая  себе  под  ноги.  Тут  же  по
воеводскому двору бродило несколько больших собак с нетерпением дожидавшихся
остатков   угощения.   Тимофей   что-то   с  увлечением  рассказывал  Алене,
перегнувшись через сидящую  рядом  с матерью  Евдокию.  Она чувствовала себя
неловко между ними и, осторожно выскользнув,  села по другую сторону рядом с
Едигиром. У того от неожиданного соседства кольнуло в груди, особенно, когда
он рассмотрел чистую белую  кожу на лице девушки,  тонкие губы, прикрывающие
ровный  ряд зубов и  одинокий  золотистый завиток волос,  выбившихся  из-под
белого с цветным рисунком платка.
     Он поймал себя на  мысли, что ему хочется подержать, потрогать завиток,
который  подрагивал от  легкого  набегающего  ветерка,  будто  дразнил  его,
заправить прядку под платок и осторожно провести пальцами  по щеке.  Он  уже
было  поднял  руку,  наклонившись  в   сторону   девушки,  но   она   слегка
отстранилась, будто почувствовала его желание и, улыбаясь, спросила:
     -- Вкусный пирог?
     Он тут же согласно кивнул головой и, подбирая слова, заговорил:
     -- У меня дома такого пирога не готовят. Очень хороший пирог.
     -- А мама у меня  еще и не  такие  умеет.  Ее готовить к самим господам
Строгановым приглашают, когда они наезжают.
     Едигир  кивнул головой,  не сводя  глаз  с завитка, дразнившего  его, и
спросил неожиданно для себя:
     -- Где твой дом? Живешь где?
     -- Там,  -- указала Евдокия  рукой, ничуть  не  удивившись вопросу,-- к
лесу ближе, второй с краю в конце улочки. Да любого спроси и покажут, где мы
живем. Приходи, мама у меня добрая.
     -- Давно тут?
     --  Второй  год, -- потупив  глаза, с  вздохом ответила она, -- отца  в
первое  же лето  убили. А нам обратно ехать как,  одним-то?  Вот  и остались
пока. А так мы из Устюга Великого. Не слышал?
     Едигир замотал головой, стараясь про себя запомнить название.
     -- Отец мой кузнецом был, вот его господа Строгановы и взяли к себе  по
этому делу.  Думали, скопим денег  и  вернемся  в  родные  края. А  вот  как
вышло...
     Едигир заметил,  что  за соседним столом уже изрядно захмелевшие парни,
как-то  недобро  поглядывают  на них,  видимо, знакомые  Евдокии. Они что-то
говорили друг другу, показывая иногда  в их сторону.  Вскоре один из  парней
грузно  поднялся и направился к ним. Следом вскочил второй,  догнал нетвердо
державшегося  на  ногах  друга, пытаясь отговорить,  настойчиво  потянул  за
рукав, но тот,  довольно грубо  оттолкнул его,  вытирая на  ходу рот рукавом
рубахи, враскачку пошел к ним. Но не решившись оставить товарища  одного, он
неуверенно потянулся следом.
     Парень этот с такими же русыми волосами как у Евдокии, подошел к столу,
остановился позади нее и положил руку на плечо.
     --  Дуся,  здравствуй,-- проговорил развязно, наклоняясь к  ее  лицу,--
давай похристосуемся.
     --  Не  Пасха сегодня, отойди, Герасим,-- и она сбросила его пятерню со
своего плеча.
     --  Чего  же  ты  старого дружка  забыла? Негоже так, ой негоже,  -- не
унимался  он.  На них  стали  оглядываться  сидевшие  вокруг  люди, и  Алена
прекратила разговор с Тимофеем, готовая  тотчас  же заступиться  за дочь. Но
Евдокия, оказывается, сама могла постоять за  себя. Когда парень в очередной
раз  положил ей руку на плечо,  она ухватила  его разлапистую пятерню своими
крепкими руками и резко крутанула в  сторону.  Герасим взвыл  не  столько от
боли, как от неожиданности  и, не устояв на ногах, упал  на колени  Едигиру.
Тот по инерции резко двинул локтем, попав парню по голове, и сбросил  его на
землю.
     -- А это, что за  чувырла сидит? -- заорал он, вскакивая  на ноги.-- Ты
как посмел меня ударить? Морда  басурманская! Да я тебя сейчас изничтожу! --
закричал он и бросился на Едигира.
     Не  вставая из-за  стола, он схватил стоявший  рядом  с  Федором  ковш,
наполненный брагой, и опустил парню на голову.  Увидев, как товарищ в другой
раз рухнул, словно подкошенный,  на землю, дружок кинулся  к нему на помощь,
прихватив лежавшую на земле жердь.
     Едигир мгновенно перескочил через  лавку и бросился  под ноги бежавшему
на  него парню.  Тот, от неожиданности, упал  и со всего  маху  опустил свое
оружие на пытавшегося подняться на ноги Герасима. Едигир же легко вскочил и,
отбросив в сторону жердь, попытался поднять с земли  парня, которому, верно,
изрядно досталось жердиной.  Но кто-то громко крикнул  сзади: "Берегись!" --
и, оглянувшись, он увидел спешивших на выручку еще нескольких ребят.
     Положение  Едигира  становилось  незавидным  уже  потому, что в  глазах
жителей городка он все равно был чужаком, явившимся из леса, откуда приходят
отряды врагов, уводящие в  плен, палившие дома, убивающие близких. Но он был
гостем в городке и ни на  кого  не  напал первым, а заступился за девушку, и
потому  симпатии  жителей разделились.  Несколько человек  соскочили,  чтобы
помешать разгоряченным выпивкой парням расправиться с Едигиром, и не пускали
их.
     Однако  наиболее проворные молодцы проскочили через заслон и  кинулись,
вперед, выставляя тяжелые кулаки, пытаясь сходу свалить стоявшего перед ними
безоружного Едигира. От двух  первых он легко уклонился, подсек ногами и  те
растянулись  меж столами. Но кто-то  сзади  схватил  его за  шею и  повалил.
Едигир,  едва вывернувшись  из  крепких объятий,  вновь был  сбит  с  ног  и
покатился  по  земле. На  выручку  к нему  кинулись Тимофей с Федором, когда
послышался зычный голос воеводы:
     -- А ну,  разнять  драчунов! -- и несколько дюжих мужиков из воеводской
охраны с бердышами наперевес врезались в толпу и легко разбросали дерущихся.
     Едигир поднялся на  ноги с, перепачканными в земле и крови руками. Губы
были  разбиты, болело  плечо, шея,  а  новый  кафтан,  разодранный в  драке,
болтался  двумя  лоскутьями. Его  тут же подхватили  под  руки  стражники  и
потащили к столу, за которым восседал Третьяк Федоров.
     -- Ты чего это в праздничный день драку  затеял при всем народе? Или не
признаешь праздника православного? --  с пристрастием спросил тот. Но Едигир
стоял молча, опустив глаза в  землю, и не произнес ни  слова. На выручку ему
подбежал запыхавшийся Тимофей, утирая расквашенный нос.
     --  Да не виноват он, батюшка воевода. То Гераська, драчун известный, к
Алениной дочке прилип, а этот заступился, вот ему зазря и досталось.
     -- Зазря и прыщ не вскочит. Ишь, заступничек нашелся. Как зовут его?
     -- Василий, крестное имя ему такое дали.
     -- А крестный отец, кто у него был? Никак ты, Тимофей?
     -- Вроде, как я,-- замялся тот.
     -- Значит, сынок он твой крестный?
     -- Так выходит.
     Тимофей кивнул, почесал в затылке и глянул снизу вверх на Едигира.
     В  глазах его промелькнула  едва заметная усмешка, --  но он  все также
молчал, словно происходящее вокруг его совсем не касалось.
     -- Приведите-ка второго драчуна,-- приказал воевода охране.  Приволокли
и отчаянно упиравшегося Гераську, который никак не хотел идти и вырывался из
рук стражников.
     -- Миритесь  по-хорошему,  --  не  повышая  голоса  проговорил  Третьяк
Федоров,-- а то в моей власти и наказать вас обоих примерно.
     Тимофей чего-то зашептал на ухо Едигиру, и он поднял глаза на обидчика,
стоявшего  уткнув руки в  бока, всем  видом показывающего, что не смирился с
поражением.
     -- Ну, так как? -- нажимал  воевода.-- Целуйтесь по-братски принародно,
чтобы все видели.
     Гераська   было  сделал  шаг  навстречу  Едигиру,  но,  наткнувшись  на
враждебный взгляд, остановился и попятился назад.
     -- Не буду я  с ним  целоваться! Ишь,  чего захотел! Он на  меня волком
глядит, а  я целуй?! --  взвился  он. -- Делайте со мной, чего хотите, но не
стану. Сам целуйся, коль люб тебе. -- Выкрикнул он со злостью в голосе.
     -- В  цепи его и в  башню  до моего  указу,--  коротко бросил  воевода,
повернув голову к Ефиму Звягину. -- А ты смотри получше за своим крестником,
-- сказал Тимофею. --  Кажется мне, что не очень-то он к нам расположен. Тут
в крепости народ всякий собрался, отчаянный. Поди, и сам знаешь. Как бы чего
не случилось с ним.
     Идите с глаз моих.
     Тимофей,  подхватив Едигира за  руку, потащил  к выходу  с  воеводского
двора, провожаемый неодобрительными взглядами пирующих.  Следом пошел Федор,
поднялись и Алена с дочерью.
     --  Чего  в драку ввязался?  -- спросила  она Едигира,  догнав  уже  на
повороте  за оградой воеводского двора. -- Думаешь, сами бы  не справились с
Гераськой? Он, парень, ничего. За девкой моей  давно уж увивается, и она его
не сторонилась.  Только как лишку  выпьет, так  голову и теряет. Побегал  бы
возле нее, повыламывался да на том и кончилось. А теперь жди беды. Дружков у
него много. Могут и кровь тебе пустить,-- сокрушалась Она.
     -- Да  и я  о том же думаю,-- согласно кивнул Тимофей,-- подрежут и все
тут.  Ты хоть парень ловкий, но супротив рожна не попрешь. Их вон сколько, а
ты один чего можешь?
     Едигир  шел рядом и в разговор не  вступал, понимая,  в какую переделку
встрял,  но  и  не  жалел о совершенном  поступке. Он воин  и к драке всегда
готов.  Смерти  он не боялся,  и  она  даже стала бы  разрешением  всех бед,
неожиданно навалившихся на него. Но  и умереть хотелось достойно,  а не быть
прирезанным из-за дурацкой ссоры. Он был готов драться честно один на один с
любым оружием в руках. Да и особой вины  в случившейся потасовке за собой не
видел.
     "Будь,  что будет,--  думал он,  вышагивая  рядом с  остальными,  но не
вслушиваясь в их разговоры, -- а умереть я мог и раньше. Удивительно, как до
сих пор это не случилось".
     -- Может, на заимку его на время  отправить, -- размышлял вслух меж тем
Тимофей.
     -- Ага, а там его  не найдут, -- возразила Алена, -- тут хоть на глазах
все, а там... И не узнаешь, что выйдет, случится.
     Они дошли до избы, где домовали, и увидели опередивших  их уже сидевших
на бревнах  парней,  недавно  участвующих в драке. Те, как бы нехотя, играли
ножами, втыкая их в землю и вытаскивая, любуясь посверкивающей сталью.
     --  Что я говорила,-- Алена всплеснула руками,-- ждут ведь, ироды. Нет,
точно говорю, добром не кончится. Нельзя ему в дом.
     -- Не к воеводе же на отсидку отправляться! -- вспыхнул Тимофей.-- Мол,
прими, батюшка воевода, а то  боюсь,  зарежут. Не  приведи Господи, сотворят
чего  со мной! А  ты чего молчишь, слова не скажешь? -- неожиданно в сердцах
дернул за руку Федора. -- Воды в рот что ль набрал? Расплескать боишься?
     -- А чего  я скажу, -- неуверенно ответил  он, -- сам вижу,  худо  дело
складывается:  и  в нашу избу негоже идти ему,  и на заимке  не лучше будет.
Может, в лес податься?
     -- Захотел  бы он в лес давно сбежал.  А то ведь, здесь живет.  С нами.
Чем же помочь тебе? -- глянул он с сочувствием на Едигира.
     --  Не надо мне помощи. Ждать буду.  Смотреть  буду.  --  И  он  провел
раскрытой ладонью по лбу, почувствовав вновь накатившую нестерпимую головную
боль. Ему хотелось, чтобы все скорее оставили его,  и хоть чуть-чуть  побыть
одному.
     --  Ишь  ты  как: ждать,  смотреть.-- Взвился  Тимофей, словно его  оса
ужалила. --  Они вот тоже  глядят, а чем эти гляделки  кончатся  и без  тебя
знаем. Батюшка отпоет да в землю зароем.
     --  Вот  что,  -- проявила решительность  Алена, беря Едигира  за руку,
пойдем к  нам  на день,  другой, а я тем временем  с воеводой  перетолкую  и
чего-нибудь придумаем. Коль ты из-за нас  в переделку угодил, то нам тебя  и
выручать придется. Идем, говорю, -- потянула она Едигира за  рукав,--  вон и
одежку  твою  зашить,  заштопать надо  бы. Негоже  такому богатырю  в рваном
кафтане ходить. Евдокия, скажи ему, что не кусаемся мы. Приглашай на постой.
     Девушка смущенно подняла глаза от земли и обронила:
     -- Пойдем, Василий, коль мать говорит. Она лучше знает.
     --  Да,--  подхватил  Тимофей,--  Алену слушаться  надо.  Она  худа  не
пожелает. Иди, коль зовут.
     -- Точно,  точно.  Меня сам воевода  слушается. Зовет к себе  на совет,
когда совсем дело плохо.  Куды ж  вы без баб денетесь? --  Алена так дернула
Едигира за  руку, что он  едва устоял на  ногах и  невольно сделал несколько
шагов за  ней, а  потом  и  вовсе  побрел послушно следом, не обернувшись на
Тимофея с сыном.
     Сзади  шла Евдокия, грустно  думая о чем-то своем, а вслед им с горечью
смотрел  Федор, который  бы  многое  дал, чтобы оказаться  на месте Едигира,
войти в Аленин дом.
     -- А вы, варнаки, погодите у меня!  Доберусь еще до вас! Узнаете Алену!
Не поздоровится! --  погрозила та уже издалека сидящим  на  бревнах  парням,
которые лишь расхохотались, услышав ее слова.



        "О личных качествах государя и"
        "основах государ