-- полушутя обратился он к Едигиру.
     -- Да, наверное, сейчас я очень  похожу на великого. Не стоит поднимать
шума, Зайла-Сузге,-- негромко проговорил Едигир.
     -- Так кто все же на вас напал? -- свела брови к переносью Зайла.
     -- А похоже, что ты того человека знаешь...-- в раздумье ответил Едигир
и тут же пожалел, что проговорился,-- но о том поговорим  позже. Хорошо? Она
ничего не ответила  и пошла к себе. Едигир с  Рябым  Нуром прошли в  ханский
шатер,  где уже была приготовлена чистая одежда, еда и зажжены светильники в
медных  плошках.  Заскочил  с  выпученными  от усердия глазами  Ата-Бекир  и
поинтересовался, какие еще будут приказания.
     --  Собери  в  городке всех  молодых  парней, что уверенно  держатся  в
седле,-- приказал ему Едигир.
     -- Так пока все держатся,-- неопределенно выразился стражник.
     -- Вот всех и буди,-- отрезал хан.
     Пришла старая Аниба, а за ней и шаман с мазями и чистыми тряпками. Пока
собирали молодых парней у шатра, Едигиру промыли и перевязали рану на плече,
что начала уже гноиться. Смазали медвежьим салом и обожженные руки.
     -- Ну вот, коль вчера не умер, то теперь долго жить буду,-- шутил он.--
Давно Бек-Булат уехал? -- поинтересовался у Анибы.
     --  Не  так чтобы давно,  но мы  уже,  пять туесов грибов  притащили,--
отвечала  старая  женщина,-- ох, гриб  нынче хороший.  Поешь, хан, похлебки.
Очень вкусная похлебка!
     -- Ладно, похлебку поем, старая. А куда он уехал, не говорил?
     -- Жене не говорит, а старой Анибе разве скажет?
     -- Кто может знать, где Бек-Булат?
     --  Может, кто и знает, да  я не ведаю о  том,-- покачала она  головой,
завязывая последний узел на тугой повязке,
     --  Хорошо,  идите   отдыхайте,--  кивнул  им  Едигир,  надевая  свежую
рубаху,-- скоро для вас много работы будет.
     -- Да уж поняла,  хан. Коль на  тебя  руку  подняли, то  война, должно,
большая шибко будет.
     Аниба и шаман ушли,  а снаружи уже слышались голоса собравшихся. Едигир
велел пригласить  всех  в шатер,  и  тут с удивлением  обнаружил у своих ног
кожаный  чехольчик, завязанный  шелковыми  шнурками.  Он  подобрал  его и  в
раздумье, не  решив, что с ним делать, повесил на  столб  шатра.  Затем снял
висевший там же колчан со стрелами и повернулся к вошедшим.
     Явились около двух десятков человек, в основном молодые парни, что жили
в  летнее  время  в  столице,  обучаясь  воинскому  искусству.  Хан  пытливо
всматривался  в  их   лица,   плохо   различимые  в  неверном  свете  медных
светильников. Потом со вздохом проговорил:
     -- Вот пришел  и  ваш черед встретиться с врагом и  показать,  чему  вы
обучились, и доказать свою храбрость. Степняки пришли!
     По рядам собравшихся прошло легкое движение, но ни один из них не выдал
своего волнения.
     -- Надо срочно  оповестить всех беков,  мурз и от моего имени велите им
собирать  своих нукеров и спешить  в столицу. Враг  не сегодня,  так  завтра
будет здесь. Берите лучших коней  и скачите, не жалея ни их, ни себя, во все
улусы.  Вот  вам мой знак и вручите его ханам и бекам. Обратно возвращайтесь
на их конях, нигде не останавливаясь.
     Едигир  вытаскивал   из  колчана  по   одной  стреле,  обмакивал  ее  в
разведенную охру, что держал рядом в глиняном горшочке  Рябой Hyp, и подавал
каждому юноше.  Те  кланялись в знак  согласия и исчезали за  пологом шатра,
Когда они остались с Нуром одни, то Едигир  тяжело  опустился на  подушки и,
посмотрев на верного воина, тихо произнес:
     -- Иди теперь ты. Надо зажечь сигнал войны.
     Ни слова не проронив,  Рябой Hyp покинул хана, направившись  на  берег,
где  на  возвышении  всегда лежали приготовленные  сухие ветки и береста для
костра  войны.  Вскоре  высокое  пламя  взметнулось  над  стенами  сибирской
столицы. И тут же донесся звонкий удар в медный котел, висящий на караульной
башне. Удары следовали один  за другим и плыли  в ночном воздухе,  заставляя
вскакивать с теплых  постелей  людей:  мужчин брать в руки оружие,  а женщин
тихо плакать, глядя им вслед.
     Вскинул  голову и Ата-Бекир, задумчиво  вглядываясь в  пламя костра,  и
перевел взгляд  на  противоположный  темный  берег  реки, откуда только  что
вернулся раненый Едигир. Он пожевал свой сизый ус и тихо проговорил;
     -- Вот и наше время пришло, однако...-- и заковылял к своему жилищу.
     Зайла-Сузге,  услышав гулкие  удары,  несущиеся  со  сторожевой  вышки,
выскочила наружу из своего шатра, и в глаза ей ударил яркий свет сторожевого
костра.   Волна  холода  поднялась   в  ее  груди  и  сковала  движения.   В
растерянности  она двинулась  к шатру Едигира,  обходя группы людей, так же,
как и она, испуганно и с тревогой смотрящих  на пламя костра. Откинув полог,
робко вошла внутрь, где находился в одиночестве Едигир.
     В  его  руках  Зайла  увидела  кусок  пергамента,  испещренный  черными
значками арабской вязи. Что-то знакомое угадывалось в том свитке.
     Едигир вопросительно глянул на нее и, коротко кивнув, предложил подойти
к нему.
     -- Пытаюсь разобрать, что тут значится,-- показал он на свиток.
     -- Откуда он у тебя? -- спросила Зайла, протянув руку к пергаменту.
     -- Подарил на память один человек,-- усмехнулся Едигир.
     Зайла  развернула  пергамент и начала  читать, медленно шевеля  губами,
Едигир с удивлением воззрился на нее.
     -- Ты можешь это читать?
     Но Зайла не отвечала. Глаза ее расширились  от удивления, и губы  вдруг
задрожали, по щекам скользнула слезинка, но была не замечена. Наконец, Зайла
подняла глаза  на Едигира  и,  вложив в  голос всю надежду,  спросила  почти
шепотом:
     -- Он жив?
     -- Кто? -- Едигир попытался сделать вид, что не понял, о ком идет речь,
но  не  мог  обмануть,  ответить  "нет" под  этим взглядом и согласно кивнул
головой, выдавив из себя:-- Да. Он жив.
     --  Где он? -- Зайла  схватила хана за руку и  уже не надежда, а мольба
была в ее голосе и во всей обмякшей фигуре.
     Едигир с неприязнью выдернул  руку  из ее  пальцев и, отойдя в сторону,
отчеканил:
     -- Если я  правильно понял,  тот человек твой  возлюбленный? Хорошо,  я
отвечу на все твои вопросы сразу. Сейчас не время играть в прятки. Он пришел
к нам с войной, чтобы убить меня и  твоего мужа. Это по  его  милости зажжен
костер  войны. Я чудом вырвался из его  лагеря  на  берегу родного Тобола. И
это,-- он показал  на свиток,-- я похитил  из  его шатра. Теперь отвечай ты,
если считаешь себя матерью своего сына. Кто тот человек и что вас связывает?
Я жду...-- И хан уселся на подушки в центре шатра.
     За  время,  что он  говорил,  Зайла-Сузге успела  собраться  с  силами,
успокоиться и теперь уже  волнение не читалось на  ее бледном лице. Но руки,
сжимающие свиток,  слегка  дрожали,  и  голос,  когда  она  начала говорить,
прерывался после каждой фразы.
     -- Хорошо,-- с  некоторой долей смирения начала она,-- видит Всевышний,
что пришло  время  рассказать обо  всем, хоть  я  и  поклялась  унести  свою
печальную историю в могилу. Но я не хочу, чтобы человек, которого я любила и
люблю...-- тут ее голос и вовсе стал едва слышен, но она справилась со своей
слабостью и продолжила;--  Этот свиток на языке моего народа зовется шежере,
что  значит  родословная. В нем указываются все мужчины  рода, начиная с его
основателя. Здесь,-- она провела пальцем  по  верхней строчке букв,-- первым
стоит  Чингиз-хан,  а  последним...  последним мой  родной брат Кучум.  Вот.
Теперь ты  знаешь все. Можешь  поступить со мной, как считаешь нужным.-- Она
направилась к выходу из шатра, но Едигир остановил ее.
     -- Подожди, Зайла, ты не ответила на главный вопрос: как ты оказалась в
Сибири. Тебя заслали к нам или явилась по собственной воле?
     Глаза  Зайлы  сверкнули  дамасской сталью, и Едигир узнал  тот  взгляд,
который некогда сразил его.
     -- Как ты можешь говорить такое? Ты?! Отец моего ребенка!!! -- при этих
словах она, закрыв  лицо  руками, рванулась  к  выходу,  и лишь за поворотом
Едигиру удалось нагнать ее и  силой втянуть обратно. Его лицо горело, и руки
так сильно стиснули плечи Зайлы, что она даже вскрикнула от боли.
     -- Повтори, что ты сказала?! -- прокричал он ей в лицо.
     -- Я сказала, что Сейдяк твой сын,-- довольно спокойно произнесла Зайла
и откинула назад голову.-- Когда ты уехал, оставив меня на заимке одну среди
своих  слуг,  и  я поняла,  что  жду  ребенка, то что я должна была  делать?
Ответь!  Ждать тебя? А  что бы ты  сказал  мне, вернувшись? Я  не была твоей
женой,  и ты мог отвергнуть и  меня и ребенка.  Что  мне оставалось  делать?
Кинуться в воды этой  реки? Нет,  я  не  стала испытывать судьбу и поехала в
ближайшее селение, еще не зная  на что решиться.  И там неожиданно встретила
твоего брата. Он влюбился в меня и пожелал взять в жены. И я ни разу  за это
время  не  пожалела о том поступке.  И  он, в отличие от  тебя, ни  разу  не
поинтересовался, его ли это ребенок.
     -- Так он не знает, что Сейдяк мой сын? -- прошептал Едигир.
     -- А что это может изменить? -- вопросом на вопрос ответила Зайла.
     Едигир стоял раскачиваясь словно дерево под ветром. С его губ срывались
слова:
     -- Какой я дурак... Какой я дурак...
     А Зайла, желая вывести его из забытья,  коснулась легонько волос  хана,
прошептав нежно:
     -- Сколько у тебя седины стало... Глянь!
     Но видя, что Едигир не обращает на нее внимания, заговорила неторопливо
и вполголоса, скорее для себя:
     -- Мы с братом росли вместе во дворце отца. Вместе играли, купались. Мы
были рождены одной  матерью,  а у  отца был еще старший  сын,  рожденный  от
ногайской  княжны.  Но  его  мы  видели редко.  К  тому  же  он  был  всегда
высокомерен и спесив. Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой. Вскоре
меня забрали  ее родственники. А  брат остался во дворце.  Встречались мы не
чаще  одного раза в год на  больших праздниках, куда меня возили на  большом
верблюде, закутанную  с головы до пят в материю. Никто не должен был  узнать
меня.
     Едигир, наконец, перестал раскачиваться и подошел к низкому столику, на
котором  стояла  пиала с  прохладным напитком. Отпив  глоток, он вернулся на
место и слушал, не перебивая.
     Родственники говорили, что  ногайская жена  отца поклялась убить меня и
брата,  чтобы  не было претендентов на престол. Не  знаю, почему она боялась
меня, девушку? На Кучума было несколько неудавшихся покушений, но каждый раз
его спасали преданные слуги. Чтобы спасти его, отец отправил брата  далеко в
горы. Вскоре приехали  и за мной. Но по дороге  на нас напали люди ногайской
княжны и хотели бросить меня, связанную, в горах. Но потом решили, что можно
выручить неплохие деньги, и продали купцам, что ехали  в вашу Сибирь.  Так я
оказалась здесь.
     Зайла замолчала.  Едигир привлек ее к себе и  попробовал поцеловать. Но
она отвернула голову и с негодованием произнесла:
     -- Как ты можешь!  Я жена твоего брата и останусь ею. Ты снял  камень с
моего сердца, заставив рассказать обо всем. И я благодарна тебе, но...
     При  этих словах они  услышали  шаги, приближающиеся  к  шатру.  Едигир
отпрянул от Зайлы, и в шатер стремительно ворвался Рябой Hyp.
     -- Ата-Бекир сбежал! -- крикнул он с берега.
     -- Как сбежал? -- не понял Едигир.
     -- На  лодке  сбежал,-- резко ответил Hyp,--  я видел, что он некоторое
время  крутился  у  твоего  шатра  и  вроде  к  чему-то  прислушивался.  Мне
показалось,  что  ты отдыхаешь, и плохого  не подумал.  А  вскоре  прибегает
дозорный  и кричит:  "Кто-то на лодке  уплыл". Хватились,  хотели догнать, а
весел нет ни в одной лодке. И этот шакал исчез.
     -- Да... Не ожидал я от него... Впрочем...
     -- Впрочем, он  может направиться прямиком к свояку Соуз-хану, а  тот в
лагерь  степняков, и  жди  гостей.  У  нас  едва  ли наберется  сто  человек
защитников.
     Оба  торопливо  вышли  из  шатра  и направились  на обрыв. Ночь  быстро
прошла, и в  утреннем  чистом  воздухе плыли  тонкие паутинки,  предвещающие
близкую осень и хорошую  погоду. Иртыш,  делающий крутой поворот возле самых
стен  городка, лежал как спущенный лук, поблескивая белесыми водами. На  его
поверхности не было видно ни одной лодки.
     --  Уже уплыл,--  развел  Едигир руками,--  что ж,  надо  готовиться  к
обороне. И в первую голову  отправить из крепости женщин и детей. Пусть едут
в дальние северные улусы, укрываются у родни.
     -- А Зайла? -- внимательно посмотрел на хана Рябой Hyp.
     -- И она тоже,-- чуть  помедлив, ответил Едигир,-- но я сам скажу ей об
этом.-- И он направился к шатру своего брата.
     Там  уже  хлопотали  несколько  нянек под  руководством  старой  Анибы,
стряпали лепешки, ощипывали рябчиков, доставленных утром охотниками.
     Сама Зайла-Сузге одевала Сейдяка  в маленький халатик из голубой камки,
расшитый по отворотам шелковыми нитками.
     Едигир  внимательно  всмотрелся  в  узор  и,  слегка кивнув  в  сторону
Сейдяка, спросил:
     --  Знаешь, как  я догадался, что тот  человек, выдающий себя за купца,
совсем не тот, кем он себя назвал?
     Зайла повернула к нему голову, показывая, что слушает.
     --  У него  на пиале и  на  подушке был точно  такой  же  узор,  что ты
вышиваешь...-- тут он замялся и, чуть кашлянув,  продолжил:--... своему сыну
на одежде.
     Зайла мягко улыбнулась и пояснила:
     --  Да,  этот узор  принадлежит  нашему  роду. А ты, хан,  оказывается,
наблюдательным иногда бываешь?
     Едигир вспыхнул,  но  вспомнил, зачем он явился, и, взяв себя  в  руки,
приказал:
     --  Всех женщин и детей  отправляем  из  городка.  Собирайтесь  и вы. К
вечеру тут никого не должно быть. Ясно?
     -- Только хан  забывает, что я не "все"! -- отрезала Зайла на этот раз,
даже не повернув голову.-- Я буду ждать мужа.
     Потоптавшись и поняв, что  уговоры или приказы тут  не  помогут, Едигир
махнул рукой и  пошел к себе. Нужно было  отдохнуть и отдать приказания всем
оставшимся в крепости воинам.
     Но едва  он  прилег и закрыл глаза, как опять  ворвался радостный Рябой
Hyp и горячо воскликнул:
     -- Хан, Ата-Бекира схватили! Идем!
     По земляным ступеням поднималась небольшая процессия. Впереди  всех шел
со скрученными руками и  синяком под глазом Ата-Бекир, низко опустив голову.
Сзади шли два стражника, подталкивающие  его в толстый зад копьями. А позади
них, последним, поднимался усталый Сабар -- тот самый парень, которого Рябой
Hyp отправил на лодке рыбака  Назиса плыть  по реке,  если сами они вдруг не
смогут  добраться  до Кашлыка. Его  щека, пораненная  стрелой,  была покрыта
коростой,  а с одежды капала вода. Он тяжело опирался на копье и часто ловил
открытым ртом чистый утренний воздух.
     Когда  вся  процессия  достигла  верхней  площадки,  то идущий  впереди
Ата-Бекир повалился в ноги Едигиру и запричитал:
     -- Великий хан! Надежда  всей Сибири!  Лучезарный и всемогущий! Прости,
во имя  детей  моих прости.  Из-за них ударился в бега. Хотел  предупредить,
чтобы скот попрятали...
     -- Без  тебя  они бы  не  догадались,-- сумрачно  проговорил  Едигир.--
Только ты со страху-то в другую сторону побег. А?
     -- Обезумел, признаю, великий хан.
     На него было жалко смотреть, ползающего возле ног Едигира.
     -- В яму его,-- махнул рукой хан.
     Не  губи,  милостивец наш, не  губи,  отслужу.  Я  про  Соуз-хана  могу
рассказать, как он в Бухару лазутчиков слал...
     --  А  раньше где ты был? -- зло спросил Рябой Hyp, и его сапог со всей
силы припечатал лицо предателя к земле.
     Верещавшего на весь  городок бывшего  начальника  стражи  уволокли. Hyp
свел брови на переносье и обратился к безмолвно стоящему Сабару:
     -- Расскажи, где шлялся. На свадьбе гулял?
     Тот, не смутясь, провел пальцем по щеке и, не задумываясь, ответил:
     --  Да уж третий день,  как гуляю.  Вот этот тоже  на праздник, видать,
очень спешил, лодка перевернулась, вот я его и выловил.
     Немного смягчившийся, Hyp приказал рассказать, как Сабар добирался.
     --  Да  все   бы  ничего,  только  вот  весло  сломал,--  облизнул  тот
потрескавшиеся губы,-- хотел взять в селении  Соуз-хана. Пристал, значит.  А
они на меня налетели, давай вязать...
     -- И что же ты? -- заинтересованно спросил Едигир.
     -- Я что... вырвался я. Одного копьем, другого кинжалом и ушел.
     -- И весло у них взял? -- засмеялся хан.
     -- А как бы я добрался без весла? Ясно дело,  взял. Да они дерутся, как
бабы на  базаре:  щиплются,  за  волосы  хватают...-- и  Сабар  презрительно
сплюнул под ноги, растерев концом сапога плевок.
     -- Молодец, иди отдыхай,-- напутствовали парня.
     ...День пронесся в  приготовлениях и мелких  домашних хлопотах. Едигиру
так и не удалось хоть немного отдохнуть. Он наряду со всеми  таскал бревна к
воротам, насаживал наконечники к боевым стрелам, проверял оружие, доспехи. И
постоянно,  вспоминая слова Зайлы  о  сыне, его сыне,  лицо сибирского  хана
озаряла добрая улыбка.
     Раз Рябой Hyp даже поинтересовался удивленно:
     -- Да ты, хан, никак радуешься, что война пришла?
     Но тот лишь махнул рукой, не пытаясь что-то объяснить своему менбаше.
     Степняки пожаловали под вечер... На пологий песчаный левый берег Иртыша
выскочили  с десяток всадников  и  замерли  у самой  кромки воды.  Они долго
разглядывали стены  и башни  сибирской столицы,  озирались  вокруг,  пытаясь
обнаружить засаду, а затем, успокоенные, слезли с коней.
     Немного побродив по  берегу, все, как один, разделись и полезли в воду.
Долго барахтались там, поднимая  кучу  брызг и гоняясь друг за другом. Потом
расседлали лошадей и начали купать их.
     Собравшиеся на  стенах  сибирцы  зло  покусывали  губы, переживая,  что
нельзя достойно  наказать нахалов.  Степняки  не  могли  с  противоположного
берега разглядеть  защитников городка, не  догадывались,  что те прилипли  к
бойницам  и  наблюдают  за ними.  То  был небольшой отряд  разведки  и  явно
чувствовал  свою безнаказанность.  Чтобы  как-то  досадить  защитникам,  они
повернулись к городку голыми задами и стали делать непристойные движения.
     Несколько нукеров бросились к  Нуру, умоляя разрешить  им переправиться
на  лодке  на   ту  сторону.  Менбаша  беззаботно   махнул   рукой;  "Пущай,
потешьтесь".
     Несколько человек вскочили в лодку и погребли на ту сторону.
     Как  только они  приблизись к  берегу,  степняки  вскочили  на  коней и
скрылись в лесу. Сибирцы, боясь засады, не  рискнули выйти на берег. Поплыли
обратно.
     Тут же  вернулись степняки и начали пускать по  лодке  стрелы.  Сибирцы
повернули к берегу -- всадники ускакали в лес.
     Раздосадованные,  со  стрелами в бортах, охотники  ни  с чем  вернулись
обратно.
     Но основные  силы  противника, которых опасались Едигир  с Рябым Нуром,
так и не появились ни ночью, ни на следующий день...
     Начали  возвращаться  гонцы, посланные с известием к  удельным  ханам и
бекам.  Докладывали,  что ополчение  обещали выставить  все,  но подойдут не
раньше,  чем через два-три  дня.  Не  вернулись лишь гонцы  от вогульских  и
остяцких князей,  к которым  путь в один конец занимал у верхового не меньше
трех дней.
     Ранним  утром другого дня печальное  известие  принес  Рябой  Hyp,  как
вестник смерти ворвавшийся в шатер к Едигиру.
     -- Хан, не знаю как и сказать... Зайла-Сузге исчезла!
     -- Не  может быть! -- первое что крикнул Едигир. И  как  был,  в ночном
белье, кинулся в шатер брата.-- Выкрали? -- бросил на ходу едва поспевающему
следом Рябому Нуру.
     -- Не похоже, покрутил тот головой,-- сама сбежала.
     И  точно. Ни старая Аниба, ни  няньки  не слышали, как  она ушла  среди
ночи.  Мирно посапывал спящий Сейдяк, а  на пустом ложе Зайлы лежал венок из
голубых цветов.
     К  полудню  вернулся  запыленный  Бек-Булат,  которому  нелегко  далась
дальняя  дорога.  Хромая  сильнее,   чем  обычно,   он  подошел  к  брату  и
вопросительно поглядел  ему