адони, они дружно взялись за
постромки,  предварительно  разгрузив струги,  впрягаясь  по  два  десятка в
каждый, и пыхтя тащили их в гору с небольшими остановками,  спускались вниз,
найдя какой-то  малый  исток,  возвращались  обратно.  В  нескольких  местах
пришлось валить деревья, чтоб  спрямить путь. Больше всего Ермак боялся, что
вогульцы или кто-то из нукеров Алея могут оказаться  поблизости и застать их
врасплох.  Потому две сотни попеременно  несли охрану,  растянувшись  цепью.
Потом несколько дней  плыли,  пробираясь  через завалы упавших в русло речки
деревьев,  кое-где  подымали  воду,  запруживая   устье   парусами.  Но  все
облегченно  вздохнули  и повеселели,  когда открылась широкая  водная  гладь
реки, которая неторопливо  несла казачьи струги по течению. И на обветренном
лице атамана стала  изредка появляться  добродушная улыбка, зоркие глаза без
устали  вглядывались в  лесную чащу, плотно обступившую,  сжавшую реку. Он с
нетерпением и тревогой ждал  встречи с обитателями этих мест, желая узнать у
них,  сколько  дней  пути осталось до  Кашлыка,  откуда  он много  лет назад
отправился в столь долгий путь.
     Наконец, ранним утром с ертаульного струга подали сигнал. Впереди  было
селение. От струга  к стругу понеслась команда готовить оружие к бою. Казаки
с новыми силами налегли на  весла, выстраиваясь полукругом, носами к берегу.
На небольшой  возвышенности увидели стены укрепленного  городка,  но  ни  на
башнях,  ни  рядом не  заметили  людей.  Казаки ертаульного  струга, которым
командовал  Черкас  Александров,  уже  карабкались  вверх, задирая головы  и
поглядывая с  опаской на стены. Но все было  тихо.  Вот они уже забрались на
холм, идут вдоль стен, держа в  руках сабли  и пищали, ожидая шальной стрелы
или копья, пущенного со стен.
     --  Спят они там что ли? -- негромко  спросил Яков Михайлов с соседнего
струга.
     -- Не-е-е... Замыслили чего-то, -- отозвался Гришка Ясырь. -- Слышалось
мне ночью, будто кто-то шастал вокруг нашего лагеря.
     -- Чего ж смолчал? -- повернулся к нему Ермак.
     --  Думал, зверь  какой ходит, вот и смолчал. На берег, обойдя крепость
вокруг, выбежал Черкас Александров и, разведя руки, крикнул:
     -- Никого! Ушли все еще ночью.
     -- Видать, разведали, что мы рядом --  и  подались  в лес, -- сплюнул в
воду Михайлов.
     -- Чего делать будем, атаман? -- казаки со стругов смотрели на  Ермака,
ожидая его решения.
     -- Пристаем! Оглядеться надо. Может, не все ушли.
     На  росистой  траве,  притоптанной  многими десятками  ног,  был  виден
широкий след,  ведущий  в сторону леса. Распахнутые ворота жалобно скрипели.
Пахло недавним  пребыванием человека,  оставившего после себя золу  кострищ,
обглоданные кости,  рыбью чешую,  клочки шерсти  и тот неуловимый дух жилья,
рождаемый пребыванием человека в течение долгого срока на одном месте.
     Ермак заглянул в несколько пустых полуземлянок из  простого любопытства
-- и тут же  давно загнанные вглубь воспоминания овладели им, вызвав щемящее
чувство жалости к народу, среди  которого  он вырос, чья кровь  текла в  его
жилах, чья речь  по-прежнему  жила в нем, чьи  боги  оберегали большую часть
жизни.  Но с кем теперь этот народ? С ним или с чужаком Кучумом? Признает ли
он своего бывшего правителя, пожелает ли вновь видеть его на ханском холме?
     -- Нашли! Нашли! -- послышались крики за его спиной.
     Ермак повернулся и увидел, как несколько  казаков,  подталкивая, вели к
нему древнего старика. Тот не сопротивлялся и шел, покорно опустив голову.
     -- Вот, атаман,  --  затараторил шустрый Иван Корчига  из сотни Брязги,
назначенный недавно подъесаулом-пятидесятником,  -- хотел костерок запалить.
Верно, знак должен подать своим. Мы его и накрыли...
     --  Кто ты?  --  спросил  Ермак  старика, сделав  воинам знак, чтоб они
отпустили старого человека.
     -- Кто я, то всем известно. А вот ты  кто такой? -- враждебно заговорил
старик,  качая  седой  головой и  зло  сверкая  маленькими  глазками  из-под
набрякших без ресниц век.
     -- Люди  зовут меня Ермаком, -- спокойно заговорил с ним атаман. -- Где
люди из твоего городка? Почему они убежали?
     -- То их дело. Ушли и тебя на спросили. Говори, чего тебе надо.
     -- Чей это городок?
     -- Наш городок. Разве не ясно?
     -- Кто ваш князь?
     --  Значит, ты  даже и  этого не  знаешь? А я-то  тебя сперва принял за
своего  человека. Имя  нашего  князя Епанча-бек.  Он  доблестный  воин и еще
отомстит тебе за поругание...
     -- Так где же он? Почему он бежал, как заяц  от первого лесного шороха?
Пусть он придет к нам.
     -- Епанча-бек уехал в Кашлык и не знает, что вы напали на нас.
     -- Мы и не думали нападать. Разве мы убили или ограбили кого?
     -- Зачем же вы тогда пришли? Невесту выбирать?
     -- Может, и невесту, -- хохотнул Иван  Корчига, но осекся  под  суровым
взглядом Ермака.
     -- Со стариками и женщинами мы не воюем, --  сдержанно произнес атаман.
-- Ты свободен. Можешь идти.
     -- Конники!  Конники из лесу скачут! С полсотни! --  К Ермаку  подбежал
запыхавшийся Матвей Мещеряк.
     -- Подпустим их, атаман?
     -- Погоди стрелять. Может, миром удастся все решить.
     --  Как же... Миром, --  отозвался из-за спины Иван Корчига.  -- Сейчас
целоваться полезут. Жди...
     Но Ермак не  слышал  его слов,  уже бежал  к  воротам, выскочил наружу.
Всадники  находились совсем рядом, но на ружейный выстрел не приближались, а
кружили перед городком, видимо, выманивая казаков на чистое место.
     --  Эх,  коней  бы  нам  добрых,  --  сжал  кулаки Матвей  Мещеряк.  --
Поговорили бы по душам с басурманами.
     --  Остынь, Матюха.  Успеешь  еще  сабелькой  помахать.  Сейчас  с ними
надобно добром решать.
     Мещеряк недоверчиво глянул на атамана и скривился.
     -- Ладно. Сходи потолкуй с ними. А мы подождем...
     К  ним сбегались казаки, бывшие на стругах. Узнав о появлении конников,
они  с пищалями наперевес поспешили на подмогу. Всадники, увидев  готового к
бою противника, не выпустив ни единой  стрелы,  повернули  обратно  к  лесу,
вскоре скрылись из вида.
     -- Эх, коней бы... -- проговорил горестно Мещеряк.
     -- Где старик? -- спросил Ермак Ивана Корчигу.
     -- Там, -- неопределенно махнул тот рукой в сторону городка.
     -- Веди  его сюда.  Всем  на струги. Тут нам  делать  больше нечего. --
Ермак  увидел, что  казаки, разочарованные  бегством сибирцев, с  неприязнью
смотрят в сторону леса и неохотно  пошли  к берегу.  Корчига привел старика,
подтолкнул его в спину прикладом пищали.
     -- Сколько нам плыть до Кашлыка? -- спокойно задал вопрос Ермак.
     --  Как  плыть  будете.  Значит,  к самому  хану Кучуму  собрались?  Не
допустит он вас до себя. Многие пробовали, да не у всех вышло.
     -- У меня выйдет. За десять дней доберемся?
     -- Птица и за день долетит. Конному  два десятка дней нужно. А как ваши
лодки плавают, того не знаю.
     -- Есть ли еще городки близко? Много там воинов?
     --  Как  не быть, -- старик, не опуская  глаз, внимательно  смотрел  на
Ермака,  словно  оценивая его силы,  -- есть и селения  наши,  есть  в них и
воины. Только до хана Кучума все одно не дойти тебе. Шибко далеко.
     -- Хвост от головы  тоже  далеко, а достает коль нужно. Прощай, старый.
Может и свидимся еще. Скажи всем, что атаман Ермак с миром пришел.



     ШЭУЛА*

     Кучуму опять снился дурной сон. Будто бы вышел из леса огромный зверь в
десять раз больше медведя, с рысьей головой, с длиннющими когтями, а изо рта
огонь вылетает, палит  все кругом. Начал зверь  тот ханский  холм подрывать,
нукеров  его хватать и проглатывать.  Закачалась земля от  звериных  ударов,
отхлынули воды Иртыша-землероя, побежали все люди в дремучую тайгу. Лишь он,
Кучум,  остался один  на холме  с  саблей  в руках.  Нацелился изо  всех сил
ударить по голове страшного зверя, но руки поднять не может. Крикнуть хочет,
а голос пропал.
     -- Хан, проснись, -- услышал наконец он сквозь тяжелую утреннюю дремоту
чей-то голос.
     -- Что надо? -- и  рука сама  потянулась к сабле, лежавшей всегда подле
него.
     -- Плохие вести, -- разобрал он голос начальника стражи.
     -- От Алея?  --  екнуло чуткое  сердце. От  старшего сына,  ушедшего  в
дальний  набег, уже несколько недель не  было гонцов, и Кучум собирался было
отправить  кого следом,  но  Карача-бек отговорил,  предложил подождать  еще
немного.
     -- Нет, мой хан. Прибыл сборщик ясака Кутугай...
     -- А-а-а... Вот что... Нечего было будить меня из-за пустяков. Мог бы и
подождать.
     -- Он встретил многих воинов, что идут сюда.
     -- Каких воинов?! --  сон  отлетел  от Кучума, словно комар, сброшенный
ладонью с лица. Он  вышел из шатра  сосредоточенный и готовый к действию. --
Где он? Веди его ко мне.
     Вскоре  к его шатру уже семенил небольшими шажками, непрерывно кланяясь
и  заискивающе  улыбаясь,  один  из сборщиков  дани, что объезжали  ежегодно
улусы,  собирали  меха,  везли  в  Кашлык. Кучуму  лишь  изредка приходилось
встречаться  с  ними,  поскольку  учет  ясака  вел   Карача-бек.  И  сейчас,
вглядываясь в маленькое невыразительное лицо Кутугая, он не  мог припомнить,
встречался  ли с ним когда-нибудь.  Но коль тот попросил о  личном свидании,
значит дело серьезное.  И тут же отчетливо представился тот диковинный зверь
из недавнего сна -- и стало как-то муторно, нехорошо.
     -- Что ты хочешь  сообщить?  Говори, --  обратился  к Кутугаю, упавшему
перед ним на колени.
     -- Милостивый  хан! Пусть  Аллах дарует тебе долгие дни жизни! Пусть он
даст тебе силы в борьбе с неверными! Пусть... -- Кучум слушал, не перебивая,
давно привыкший, что чем ничтожнее  человек, тем больше лести  и притворного
почтения  спешит он выплеснуть, чтоб ублажить  повелителя. Наконец,  Кутугай
закончил  изливать  на  него  свои здравицы и, приподняв  от  земли  голову,
заговорил  со  страхом в маленьких, глубоко посаженных глазах. -- Я попал  в
руки к неверным, сам не желая того. Они напали на меня и моих людей...
     -- Кто  такие? -- Кучуму надоело  слушать причитания, и  он нетерпеливо
прищелкнул пальцами.
     --  Русские, мой хан. На  больших лодках  плывут сюда. Ружья  у  них  с
огненным боем...
     -- Тыклэ*? -- удивился Кучум. -- Откуда им взяться?
     Ты ничего не путаешь? На лодках, говоришь? Сколько их?
     -- Я не мог сосчитать, но много. Три десятка больших лодок. И на каждой
по два, а то и три десятка воинов.
     -- Не мог сосчитать, говоришь, -- невольно усмехнулся глупости сборщика
дани Кучум.  --  Как  же  ты ясак считаешь? Знаешь,  сколько лодок,  знаешь,
сколько русских в каждой. Сотен шесть получается. Так?
     -- Наверное, мой хан. Прости меня, глупого...
     -- Ты с ними говорил?
     -- Да, мой хан. Я говорил с самым  главным  из них.  Имя ему Ермак. Вот
что он  просил передать тебе. -- С этими словами Кутугай вытащил из-за пояса
небольшой кинжал и передал его в руки Кучума.
     Тот  внимательно  стал  рассматривать кинжальчик и ему  показалось, что
где-то он уже видел его. Но где... Этого  вспомнить он не мог. Конец его был
обломлен,  и, чуть  нажав  на лезвие, Кучум неожиданно  увидел  в руках  две
половины кинжала: рукоять и клинок.
     -- Это ты его сломал? -- спросил Кутугая.
     --  Как  хан мог подумать такое!  Таким мне его и  дали.  Я еще спросил
атамана: "Зачем хану Кучуму поломанный кинжал..."
     -- И что же он ответил?
     -- Сказал, что хан сам все поймет.
     -- И больше ничего?
     -- Еще передал, что желает встретиться с тобой.
     -- Зачем? Он вызвал меня на поединок?
     -- Нет. Просто сказал, что хотел бы встретиться с ханом.
     -- И это все?
     -- Да, мой хан.
     -- Значит, они плывут в Кашлык?
     -- Наверное, -- растерянно развел руками Кутугай.
     -- Как давно ты видел их? И где это было?
     -- Неподалеку от старого городища Чимги-Тура. Пять Дней назад.
     -- Хорошо, можешь идти. Хоть ты  и принес дурные  вести,  но я не стану
наказывать тебя.
     Униженно  кланяясь, Кутугай попятился назад и быстро засеменил подальше
от ханского шатра. Кучум же  еще раз  рассеянно  покрутил в  руках сломанный
кинжал,  и  до  него   стал  доходить  смысл   послания.  Выходит,  человек,
назвавшийся Ермаком, достаточно мудр, коль  сумел  таким  способом принизить
его, хана Сибири. Кинжал с отломанным концом  и распавшийся на две половинки
говорит о том, что власть  в  его руках непрочна. И  оружие может  подвести,
сломаться.  Вот смысл его послания! Но  как он посмел,  безвестный  русский,
непочтительно  обойтись с  ним,  потомком  великих ханов?!  Кто  он  такой?!
Ермак... Кто-то из царских воевод? Простой воин? Где он смог набрать столько
воинов, вооружить их?
     -- О чем думает хан?  -- услышал он голос Карачи-бека за своей  спиной.
-- Что это? -- указал визирь на поломанный кинжал.
     -- А ты подумай, -- со злостью в голосе  Кучум бросил  ему в  руки  обе
половинки. -- Подумай и скажи, что это может значить.
     --  Я уже  догадался, --  спокойно ответил Карача-бек.  --  Кутугай все
рассказал мне  и  показал этот сломанный  кинжал.  То старый  обычай  нашего
народа -- направлять противнику знак,  который бы  показал его слабость.  Не
стоит расстраиваться.
     -- Ладно. Может, ты и  прав. Но откуда взялись  эти воины? Почему  я до
сих пор ничего не слышал о них? Если бы царь Иван готовил свои рати в поход,
то  мне наверняка бы донесли. А  тут шесть  сотен в нескольких днях хода  от
Кашлыка! Почему я только сейчас узнал о них?! Почему?!
     --  Мои  лазутчики  молчат.  Но  я  внимательно  расспросил Кутугая,  и
кажется, в наши земли пожаловали казаки.
     -- Откуда им здесь взяться?
     -- Их  городки стоят на Дону, на Волге. И ногайские властители сообщали
не  раз,  что  казаки  отбивают их табуны, грабят улусы. Царь Иван -- хитрый
царь. Когда ему выгодно, то он приглашает этих разбойников к себе на службу,
а потом отказывается от них.
     -- И ты думаешь, они посмеют напасть на Кашлык?
     --  Трудно  сказать,  но пускать их так далеко неразумно.  Надо выслать
несколько сотен и остановить их.
     -- Все лучшие нукеры ушли с Алеем. И тебе это известно не хуже моего.
     -- Наберем новых.  Думаю, твой племянник  Мухамед-Кул  сможет выступить
против казаков и разбить их.
     --  Мне  бы не хотелось  поручать  Мухамед-Кулу  столь важное  дело, --
дернул головой Кучум  при напоминании о самолюбивом племяннике, --  он может
почувствовать себя  незаменимым. А почему бы тебе, визирь, не пойти башлыком
с сотнями?
     -- Надо готовиться  к  обороне, -- уставясь  на вершины темнеющих елей,
негромко ответил  тот,  --  может случиться всякое. А вдруг казаки  окажутся
здесь?
     -- Типун  тебе на язык! Какая-то горстка разбойников, и вдруг доберется
к самому подножию ханского холма?! Не бывать тому! Шли гонца к Мухамед-Кулу.
Чтоб  завтра же был здесь. Пусть все беки, мурзы выставят из своих улусов не
меньше,  чем  по  полсотни  нукеров  Через два дня  они должны  быть  готовы
выступить и разбить русских. Пусть пригонят их ко мне с петлей на шее.
     Карача-бек  коротко  кивнул и,  чуть  прихрамывая, направился  в  глубь
городка.   Навстречу  ему  попались   ханские  сыновья  Ишим  и  Алтанай   с
озабоченными лицами.
     --  Что-то случилось?  --  спросил  визиря широколицый и  плотно сбитый
Ишим.
     -- Хан расскажет вам  обо всем, -- не останавливаясь, Карача-бек прошел
мимо,  великолепно  зная, что  ханские  дети,  впрочем,  как и  жены,  да  и
остальные родственники, недолюбливают его.
     Кучум,  увидев спешащих к  нему  сыновей,  чуть поморщился. Он  заранее
знал,  как  те начнут  клянчить у него разрешения выступить  с сотнями, чтоб
сразиться с  русскими. Но с  их опытом... Рано, рано еще им быть башлыками в
походах, не успел пока сыновей обучить опасному воинскому делу.
     -- Отец, -- начал нетерпеливый Ишим, -- мы  слышали, будто русские идут
по реке...
     --  Правильно слышал.  И  что из того? Хочешь  сразиться с ними? И  ты,
Алтанай, тоже мечтаешь о воинских подвигах?
     -- Не  ты ли, отец, рассказывал  нам, как совсем молодым отправлялся  в
набеги? Разве мы не достигли  того возраста? Почему целыми  днями мы  должны
сидеть возле  твоего  шатра, тогда  как другие ходят в набеги и возвращаются
победителями? Объясни нам...
     --  Я просился  с  Алеем,  --  перебил младшего брата  Ишим, --  но  ты
запретил мне. Мы же не женщины, чтоб скрываться  за стенами городка. Если ты
и на это раз не отпустишь нас, то...
     -- И что тогда?  -- хмыкнул Кучум. -- Одни сбежите? Да вы еще не умеете
приказ сотням  отдать. И кто вас станет слушать?  Старые воины, что привыкли
повиноваться  лишь сильному и мудрому башлыку?  Да никогда в жизни! Мало  ли
что  вы  напридумываете  себе. Если вы  ханские  сыновья, то  это совсем  не
значит,  будто  способны выиграть хоть одно  самое малое сражение. Не пришло
ваше время. Не пришло...
     -- Правда ли, что русские плывут сюда на больших лодках?  --  посмотрел
на отца ясными и чистыми юношескими глазами Алтанай, которого  Кучум выделял
из всех за его рассудительность, сдержанность, мягкость и доброту.
     -- Да, именно так мне сообщил сборщик дани, которого  они отпустили. Их
не  так много.  Не больше шести сотен. Но  нам  трудно будет  остановить  их
лодки.
     --  Надо перегородить реку! --  выкрикнул,  взмахнув руками,  Ишим.  --
Посадить на берегу лучших стрелков, и они поубивают их прежде, чем те успеют
скрыться. Когда они увидят нашу силу, то испугаются и повернут обратно.
     -- Я слышал,  что у них много ружей. И бьют они дальше, чем наши стрелы
летят.  Их  надо  как-то перехитрить,  словно рассуждая вслух, высказал свое
мнение Алтанай, и Кучум в который раз поразился его рассудительности.
     -- Хорошо, -- наконец согласился он, -- вы пойдете в поход.  Но во всем
слушаться башлыка...
     -- А кто будет башлыком? Ты отец? -- радостно заблестели глаза Ишима.
     -- Нет, я  думаю  отправить Мухамед-Кула. У него есть опыт. Его уважают
воины. Мне же предстоит  подготовиться к длительной обороне, если не удастся
остановить русских.
     -- Как это не удастся?! -- вскинул кулаки вверх Ишим.
     -- Да мы их так разделаем! Лодки изрубим, а их всех утопим в реке.
     -- Ну, ну, -- только и ответил Кучум. -- Готовьтесь к походу.
     Вечером он зашел  в шатер  к Анне. Она словно  ждала его  прихода, хотя
внешне и пыталась остаться спокойной и безразличной, делая вид, будто занята
шитьем. Кучум сел  напротив,  подобрав ноги  под себя, и молча  наблюдал  за
снующими  руками жены. Даже  длинную  иглу она держала несколько иначе,  чем
сибирские женщины.  Те захватывали ее  всеми четырьмя пальцами, а Анна  лишь
двумя, оттопыривая остальные. От этого ее движения  были изящнее, плавнее, и
сама игла непрерывно мелькала, словно и не было рук, направляющих ее.
     После  того  как  из  городка  исчез  коротышка  Халик,   она   заметно
погрустнела, почти  не  улыбалась. Кучум  было пробовал  ревновать,  но сама
мысль,  будто бы  красивая  и статная  Анна могла питать какие-то  чувства к
уроду, которого и мужчиной  нельзя  назвать, претила ему. Но  когда сотни во
главе с Алеем ушли в набег на вотчины  Строгановых, то Анна совсем перестала
выходить  из  своего шатра,  сказавшись больной.  Он  понимал причину ее так
называемой болезни  и  несколько  раз грубо напоминал ей,  как  она попала в
Кашлык, но потом... потом, оставшись один, стыдился за свои вспышки. И тогда
он решил,  что время -- лучший лекарь, и через какой-то срок Анна все поймет
и простит его. Не он занял земли ее родственников, а они нарушили  негласную
границу.
     -- Долго будешь сердиться на меня? -- первым прервал он молчание.
     -- Я не сержусь...  Сердятся на того, кто может исправить свою  ошибку,
поступить иначе. Ты же всегда останешься таким.
     -- Каким? -- поднял он вверх левую бровь.
     -- К