у  него,  поправил  сбрую,
подтянул подпругу. Надо было на что-то решаться...
     Алача-бек все также увлеченно  разговаривал с Тугариным, который верно,
неплохо знал язык сибирцев. Они даже смеялись над чем-то, похлопывая себя по
коленям ладонями. Вдруг Едигир заметил, что из леса выскочили всадники и, не
разбирая  дороги, напрямик  ринулись  к шатру своего князя.  Тот  вскочил и,
слушая их, торопливо стал надевать панцирь, поспешно натянул сапоги, на ходу
отдавая команды.  Явно что-то стряслось, но Едигиру  за  расстоянием не было
слышно, что сообщил прибывший гонец.
     Наконец, когда мимо него бежал один из воинов, он окликнул его:
     -- Что случилось? Отчего шум поднялся?
     -- Русских в лесу заметили.
     -- Много?
     -- Пока не знаю. Может и много.
     Поднявшаяся суета была  как нельзя на руку Едигиру, и вскочив на  коня,
он подъехал к шатру с пленниками.
     --  Алача-бек  велел привести  к нему  русских,--  тоном,  не  терпящим
возражений произнес он.
     -- А почему он тебя послал? -- удивился тот, что постарше.
     -- Давай поворачивайся, шевелись, -- крикнул Едигир,-- выводи их.
     Охранники обескуражено поглядели друг на друга и вошли в шатер.  Едигир
спрыгнул с коня и влетел туда вслед за ними.
     -- Вяжи их, -- коротко приказал сбившимся в кучу мужикам, среди которых
был и Герасим. Оказалось, что руки у всех освобождены от пут и оба охранника
были тут же схвачены жаждущими свободы пленниками, вмиг оказались сваленными
на землю и крепко опутанными.
     -- Ты  с братом,-- приказал Едигир Герасиму,-- снимите  с них  одежду и
оружие возьмите. Потом ведите остальных в лес. Если кто спросит, отвечу, что
ведено перепрятать вас. Быстро!
     Мужики  на  скорую  руку сцепились один  с  другим  веревкой,  создавая
видимость  пленных,  а Герасим  и  его брат спешно  напялили  на себя одежду
накрепко связанных ими охранников.
     -- Не забудьте им рты хорошенько заткнуть.
     --  Это мы сейчас,-- кинулся  к ним Богдан,-- а может, лучше  прирезать
их?
     -- Оставь,-- Едигир не хотел крови,-- они тебе зла не сделали.
     -- Но с Тугариным  я все одно своими руками управлюсь, --  зло прошипел
Богдан, -- он от меня никуда не денется.
     -- Успеешь еще. Пошли.
     И они выступили  из шатра, понуро опустив головы, как и положено людям,
попавшим в неволю. Почти весь лагерь  опустел. Все бросились в лес на поимку
объявившихся русских. Лишь трое кашеваров суетились у казанов, отчищая их от
остатков пищи.
     -- Куда ты их? -- спросил один из них у Едигира.
     -- Алача-бек велел подальше в лес увести, -- равнодушно откликнулся он,
не поворачивая головы.
     -- А-а-а,-- кашевар не проявил  интереса, занятый своей работой. Едигир
подвел мужиков к переправе через реку, которую высмотрел заранее, и направил
коня в бурный поток, велев Герасиму держаться за седло и помогать остальным.
Вода вскоре дошла коню до брюха, а потом и до седла.
     -- Как бы плыть не пришлось,-- крикнул Герасим, погрузившийся в воду по
плечи.  Но  через  несколько шагов благополучно  миновали  середину  реки и,
тяжело отдуваясь, выбрались на противоположный берег. Мужики упали на камни,
выливая  воду из  сапог, радостно улыбались, почувствовав  вновь  обретенную
свободу. Едигир поглядел  на противоположный берег, где  копошились у котлов
перепачканные в саже кашевары, и облегченно вздохнул.
     --  А сейчас  бегом вдоль  берега, -- скомандовал он,--  но чтоб с  той
стороны вас не заметили.
     Все согласно закивали головами, выжимая воду из одежды. В  это время на
той  стороне  реки,  где-то в лесу,  бухнули  один  за другим  два  ружейных
выстрела.
     -- Наши, верно, пуляют, -- поднял  голову Герасим,  -- тяжело им  одним
придется.
     -- Сейчас мы подоспеем, поможем, -- поднял кулак Богдан.
     -- Поможем, -- зашумели остальные мужики.
     -- А Тугарин, все одно, за мной,-- зло выкрикнул Богдан.
     --  Все, пошли, -- и  Едигир тронул коня.  Они  долго пробирались вдоль
берега  то бегом,  когда  попадался чистый лес, то обходя  завалы.  Время от
времени  слышались  выстрелы, доносились  крики  нападавших, что  заставляло
двигаться без  передышки.  Наконец, выбрались на песчаную  отмель, где  река
разветвлялась на  два  рукава, один из которых круто  уходил  влево.  Быстро
посовещавшись,  решили переправляться  и  попробовать зайти в  тыл сибирцам,
напав на них сзади.
     Вскарабкавшись на противоположный берег и  прячась за толстыми стволами
сосен,  стали медленно  приближаться  к  месту  схватки. Заметили мелькавшие
между деревьев спины сибирцев с луками  наготове,  перебегавших  от дерева к
дереву.
     --  Что  будем  делать?  -- Герасим,  тяжело  дыша, повернул  голову  к
Едигиру.
     -- Кричать умеешь? -- спросил Едигир.
     --  Так  кто ж кричать не умеет? --  удивился Герасим,  задорно тряхнув
золотистым чубом.
     -- Тогда  давай,  что есть  мочи, ори. А вы,--  показал рукой Едигир на
двух мужиков,-- собирайте ветки, листья, огонь разводите.
     --  Жарить  что  ли  их собрался,-- усмехнулся один, но  встретившись с
жестким взглядом, кинулся собирать сухие ветки.
     Герасим,  вдохнув  побольше  воздуха,  громко  крикнул.  Остальные тоже
завопили, что есть мочи. Эхо прокатилось по лесу, отозвалось с разных сторон
отзвуками и переливами. Нападавшие, напуганные криками,  раздавшимися сзади,
завертели головами, соображая, кто бы это мог быть.
     --  Кричите  громче  по-русски,  чтобы поняли, -- велел Едигир мужикам,
высекая кресалом искру на собранные листья. Занялся слабый огонек и он подул
на  него, помогая разгореться, обрести  силу,  подсовывая тоненькие прутики,
прошлогоднюю хвою,  шишки,  все,  что  подвернется под  руку. Наконец, огонь
вырвался  из  глубины, пробежал  по прутикам, скрутил  листья, требуя  новой
пищи.
     Мужики, не переставая, голосили, кричали с  подвыванием, перемежая речь
свою бранными  словами, одновременно подтаскивали к костру ветки. Теперь все
догадались о затее Едигира и дружно помогали ему.
     --  Разбегайтесь  в  разные  стороны  и  поджигайте  траву, ветки,  что
сможете.  И  не   переставайте  кричать.   Громко  кричать!  --  внимательно
вглядываясь в чащу прибавил он. -- А вы, -- обратился к Герасиму с Богданом,
-- берите луки и на деревья, цельтесь лучше.
     Все кинулись  с  горящими ветками  в руках к лесу, низко пригнувшись  и
выкрикивая  кто  что  мог.  Едигир  внимательно  всматривался  в   сибирцев,
собравшихся в  одну кучу и пытавшихся разобраться, кто это голосит  у них за
спиной.  "Сейчас  повалят  сюда,  -- подумал он, доставая стрелу,  -- трудно
придется.  Догадался бы Грибан  ударить по  ним  в  это  время  и  мои бы не
дрогнули, не разбежались".
     И точно. Десятка два  сибирцев, рассеявшись меж деревьями, двинулись по
направлению к ним. Едигир прицелился и, выбрав переднего, пустил стрелу. Тот
закачался и, схватившись за горло, тяжело упал. С деревьев ударили Герасим и
Богдан --  еще  двое закричали,  взмахнув  руками. Остальные притаились  меж
соснами, изготовив луки к бою. И словно услышав призыв Едигира, грянули один
за другим выстрелы с противоположной стороны. Сибирцы заметались, попятились
назад. В это время от земли начал подниматься густой  дым подожженной травы,
в разных местах взметнулось пламя.
     Едигиру вспомнилось, как когда-то верный Нур пытался спасти его и также
поджег лес на берегу Тобола. Когда это было...
     -- Побежали, -- закричал сверху Богдан, не  пытаясь скрыть  радости, --
бегут!
     Едигир и сам  видел, как те торопливо откатывались в сторону лагеря. Он
и предполагал, что они не выдержали нападения с двух сторон и дрогнут.
     -- Пошли к нашим, -- крикнул спустившийся  вниз Герасим, -- а то сейчас
тут жарко будет.
     Ведя за  повод гнедого, вздрагивающего от  потрескивающего вокруг огня,
Едигир с мужиками, пригнувшись,  пробирались  в  ту сторону, откуда  звучали
выстрелы.  Увидели  небольшой холм, за  которым виднелись  головы нескольких
человек.
     --  Не стреляйте, свои! -- крикнул Герасим, указывая  рукой на  вершину
холма, откуда взвился дымок выстрела.
     Они бросились, не разбирая дороги, к холму. Едигир остановился, пытаясь
оценить  выбранную  позицию, и отметил, что лучшего укрытия не найти, откуда
бы столь  удачно  простреливались  все  подходы.  Сибирцы, верно,  поджидали
темноты,  чтоб  взять  их без  лишних  потерь  и  теперь  отошли  к  лагерю,
напуганные  больше огнем,  чем жалкой горсткой людей, оказавших  неожиданное
сопротивление.  Теперь он  окончательно убедился  в  пользе  ружей,  которые
хороши и  удобны при  обороне, и решил,  что обязательно обзаведется пищалью
при первой же возможности.
     Он еще раз огляделся и вдруг заметил на фоне все сильнее разгорающегося
пламени  человеческую фигуру, мелькнувшую за толстой  раздвоенной  по стволу
сосной. Он  успел пригнуться,  юркнув  под  брюхо гнедого, как тонко пропела
стрела, пролетевшая над ним. И  хотя  спасительный холм был совсем рядом, но
какая-то  внутренняя  ярость, копившаяся долгое время  и  никак не  желавшая
успокоиться,  затаиться,  уснуть,  как черные  гадюки заползают  на  зиму  в
глубокие норы до первого тепла, плеснулась в нем, ударила в голову. И он уже
не  помнил,  как очутился на  коне, как  выхватил  саблю и  поскакал,  низко
пригнувшись, навстречу стрелявшему.
     Стрела пропела рядом,  но он не услышал ее  писка, с силой осадил коня,
подняв  на  дыбы,   возле  раздвоенной  сосны  и  бросился  на  стрелка.  Он
безошибочно  узнал  красномордого Тугарина, который совсем недавно сбежал от
них. И тот  узнал Едигира, злобно  выкрикивая бранные слова, отбросил лук  и
взмахнул боевым топором с длинной изогнутой рукоятью.
     Едигир ловко увернулся  от первого  удара, прижавшись  спиной к дереву.
Тогда Тугарин,  обхватив рукоять обеими  руками, замахнулся топором,  словно
хотел перерубить не только Едигира, но и оба  ствола сосны. Бзик! Со свистом
лезвие  разрезало  воздух, пройдя возле самого  уха  отпрянувшего в  сторону
Едигира. Он рубанул с плеча по ненавистной расплывшейся красным пятном морде
противника,   но  Тугарин  удачно  заслонился,   подставив  рукоять  топора,
приговаривая:
     -- Сейчас я  тебя уложу! Тварь подколодная! -- и вновь закрутил топором
перед собой, силясь достать Едигира.
     --  На!  На!  --  сыпались  удары.  Топор,  которым  Тугарин  владел  в
совершенстве, мелькал на волосок от  головы Едигира, успевавшего  отскочить,
увернуться,  подставить  саблю. Надеясь  несколькими ударами  разделаться  с
противником, выложив все силы в начале схватки, Тугарин запыхался. Теперь он
уже не нападал,  а тяжело отдуваясь, прикрывал голову и плечи от искрометных
сабельных ударов.
     -- А вот тебе! А вот тебе! -- выкрикивал Едигир, взмахивая саблей и уже
несколько раз доставал Тугарина то по плечу, то по боку.  Но, видимо, у того
под одеждой была надета кольчуга и сабля со звоном отскакивала назад.
     -- Вот оно что... --  понял Едигир и прищурил  глаза, выбирая место для
удара,  направил  саблю вниз. Тугарин, чье лицо  было обильно  залито потом,
поспешил прикрыть ноги и опустил топор вниз и  тут Едигир, изменив движение,
с оттяжкой рубанул по кисти левой руки.
     -- Ай! -- раздался протяжный крик и топор упал на землю.
     Тугарин с побледневшим лицом прижался к стволу,  пытаясь унять кровь. К
ним уже бежали мужики с ружьями наперевес.
     -- Я  же  говорил,  мне его  оставь,--  в  запальчивости  кричал Богдан
Шумилка, подбежавший с копьем в руках.
     --  Бери,--  кивнул  Едигир,-- он  твой. Делай, чего хочешь. Мне  он не
нужен.
     Богдан замахнулся на  разом побледневшего Тугарина копьем, который даже
не попытался уклониться, а лишь прикрыл веки.
     -- Да пусть он подохнет, как собака,-- остановил брата Герасим, -- вишь
как кровь хлещет. Все одно, помрет.
     Мужики,  сгрудившись, с  брезгливостью  смотрели на  него,  но никто не
двинулся с места, чтобы помочь ему перевязать рану.
     --  Будьте вы все  прокляты!  -- злобно выкрикнул тот.--  Ненавижу  вас
всех! Встретимся еще! Встре-е-е... -- и, теряя сознание, упал на землю.
     --  Пошли,  пока друзья его  не вернулись,--  тронул  Едигира за  плечо
Грибан Иванов,-- сам-то не ранен?
     Но  он лишь насмешливо  глянул на сморщенное, покрытое пороховой  гарью
лицо Грибана и, ничего не ответив, пошел к гнедому, отирая на ходу сабельное
лезвие.
     Пополнившийся отряд  Едигир вел обратно с осторожностью, не рискуя идти
старой  тропе, пробираясь прямиком  через  увалы  и многочисленные  речушки.
Ночевали в глухом лесу, не разводя огня. Сам он почти не спал, прислушиваясь
ночью  к  лесным  шорохам  и звукам. На  вторую ночь пошел нудный,  затяжной
дождь, не стихавший всю дорогу. Лишь на третий день к полудню вышли к стенам
городка. Сторожевые ворота, несмотря на дневное время, были наглухо заперты.
Дождь хлестал по тесовым крышам, стекая по бревнам,  вился тонкими ручейками
по глинистой земле.
     Узнав  своих, сторожа открыли калитку.  Они  устало брели по  раскисшим
улочкам городка, тяжело поднимая ноги с налипшей на сапоги грязью, промокшие
и голодные. Захлопали ворота,  заворчали собаки и, прикрываясь от  дождя кто
чем мог, навстречу им выбегали люди.
     -- Наконец-то вернулись, добрались, слава Богу!
     -- А мы уж и не чаяли вас увидеть!
     -- Заходите посушиться! Милости просим!
     Женщины, утирая слезы смешанные с дождем, бросались к мужьям, обнимая и
целуя, вели в дом.
     Едигир шел впереди, изредка поглядывая  на  возбужденные радостные лица
жителей городка.  С каждым шагом ему становилось все горше от сознания,  что
никто не выйдет встречать, не  кинется  на  шею, не потянет в  теплый уютный
дом,  усаживая за стол. Снова появилась тупая боль  в голове,  о которой  он
забыл во время лесных странствий, смертельно хотелось спать.
     Неожиданно он замедлил шаг. На краю дороги, прикрывшись от дождя куском
старого уже насквозь промокшего холста, стояли Алена с Евдокией.
     --  Заходи  в дом,  Василий!  -- крикнула  Алена.  -- Ждем,  ждем...,--
улыбнулась Дуся.
     Но тут он  увидел спешившего к нему Ефима Звягина,  шагающего  широко и
размашисто.
     -- Воевода  к  себе звал.  Там с твоих краев люди  прибыли,  сообщил он
Едигиру, -- иди не мешкая.



        "Об отношениях с врагами"

     Из  двух   государей,  которые   находятся  между   собой  в  дружеских
отношениях, следует прибегать к тому, с которым ищущий союза более дружен, и
к тому, который является  расположенным. Желающий победить должен  применять
шесть методов политики сообразно со своими силами.
     С равными  ему  по силе  и с более сильным надобно пребывать в мире.  С
более слабым может воевать. Ведь тот, кто воюет с более слабым, имеет успех,
будучи подобен камню, разбивающему глиняный сосуд.
     Если  более  слабый не  желает мира, то следует вести  себя, как  будто
покоряешься  силе,  или  же  применять хитрые  методы, пока не представиться
случай усилиться самому.
     Если е равный не желает мира, то нужно причинить ему вред в той мере, в
какой  тот  вредит  государю.  Ибо  огонь  сплавляет  металлы и не может  не
накаленное железо соединиться с другим железом.

        "Из древнего восточного манускрипта"




        "ТЕЛЬЮГАН*"

     Кучум  не мог  уснуть несколько последних ночей подряд.  Сон  не шел  к
нему, как не идет к блуждающему по тайге охотнику удача. Он долго ворочался,
пробовал   укрыться  с   головой,  чтобы  прогнать   прочь  ночные   шорохи,
доносившиеся в шатер  снаружи, но  ничего  не  помогало. Ему казалось, будто
кто-то ходит вокруг шатра и все выбирает  момент, ждет, притаившись рядом, а
потом также неслышно крадучись, подберется к нему и задушит. Больше всего он
боялся  умереть  именно  во  сне.  Была  какая-то  жуткая  закономерность  в
событиях, происходящих с ним, и сном, убегающим, как хитрая лиса от собаки.
     Кучуму  не  верилось,  что  он  наконец-то  стал полновластным  ханом и
властелином сибирской земли.  Когда вокруг были  враги  и приходилось  порой
засыпать в седле, то сон сам  находил его, стоило лишь закрыть глаза. Теперь
же, когда долгожданный мир и покой установились не только в Кашлыке, но и во
всех  соседних  улусах,  непонятное  беспокойство овладело  ханом.  Он  стал
бояться смерти...
     Лежа на душистых, слегка увядших ворохах травы, которые меняли для него
каждый день,  он пытался отыскать  причину  тревоги. Слово "страх" он боялся
даже  произносить и  гнал его от  себя Он мог его,  это  слово,  применить к
кому-то другому,  но  только  не  к  себе.  И  чем  дольше  он  оставался  в
полузабытьи,  тем больше странных образов и лиц  проплывало перед ним -- это
были отец, брат, сестра, Алтанай. Иногда они появлялись  все вместе, но чаще
поодиночке, сменяя  один другого. И с каждым  из них  он беседовал,  пытаясь
осторожно выяснить причины  их появления. Но слова, произносимые ими, ничего
не   могли   объяснить,   не  давали  разгадки  его  бессоннице  и   ночному
беспокойству.
     Стоило ему чуть задремать,  как  он тут же сквозь  сон,  слышал  чьи-то
крадущиеся шаги, и руки сами тянулись к лежавшей рядом сабле. Он вздрагивал,
открывал глаза, осторожно  подкрадывался к пологу шатра и выглядывал наружу.
Но там, мерно покачиваясь на широко расставленных ногах, стояли, подремывая,
два  стражника.  Кучум  негромко   кашлял,  проверяя  их,  они  вздрагивали,
оглядываясь   по   сторонам,   но  поняв,  что  то  кашель   их  властелина,
успокаивались и продолжали так же мерно покачиваться, опираясь на копье.
     А  он ползком возвращался  на  место,  злясь на себя и весь  мир. Долго
устраивался на своем ложе, чуть постанывая  и  тяжело вздыхая, вытягивался и
вновь   начинал  ждать,  когда  послышатся  мягкие,  крадущиеся  шаги  того,
пришедшего за его жизнью.
     Порой ему казалось, что дело в непонятной  болезни, названия которой он
не знал. Приложив руку к сердцу,  считал равномерные удары, пытаясь  уловить
неправильность в его бесконечной и  бесперебойной работе. Но сердце, как  бы
издеваясь, билось  четко,  плавно  разгоняя  кровь  по телу, послушно и  без
напряжения,  как  это  делает  река,  направляя  волны  на  песчаный  берег,
откатываясь назад и  вновь устремляясь  к  нему,  не  переставая  без устали
выполнять свою однообразную каждодневную работу.
     Он ощупал руками живот, помял его,  будто именно там находилась причина
беспокойства. Но, не найдя ничего в нем, переходил к  ногам, растирая колени
и  икры. Ноги действительно болели и ныли, начиная от коленей  и до ступней.
Раньше как-то  не  было  времени обращать внимание  на  подобные пустяки, но
именно  теперь,  когда он  был  всецело  предоставлен  самому  себе,  ощущал
болезненность их. Он шевелил пальцами,  пытаясь в ночном сумраке  разглядеть
ноги, садился и ощупывал каждый палец в отдельности.
     В  одну  из  таких бессонных  ночей,  убедившись, что  опять не  уснет,
кликнул стражника  и  велел  позвать старуху,  что лечила  раненых нукеров и
готовила разные отвары. Та вскоре появилась, торопливо  заправляя под платок
длинные пряди седых волос, побрякивая свисающим сзади монистом.
     -- Прости, старая, что  разбудил.  Не  спится мне, которую ночь  уже. А
сегодня совсем невмоготу стало. Ноги болят. Погляди...
     -- Чего же хан раньше мне не сказал о своей беде?  --  зашамкала старая
знахарка, опускаясь возле  него  на колени  и  взяв  сухими  горячими  рукам
ступню. -- Я бы хану отвар приготовила  такой, что два  дня и  две ночи спал
как убитый...
     -- Замолчи!  Я  не дите, чтоб отвары твои пить.  Знавал я таких воинов,
что, выпив отвар, больше и не просыпались.  Осмотри лучше ноги.-- Перебил он
ее, сам удивляясь собственной злости, мгновенно вспыхнувшей в нем, как сухая
трава на весеннем косогоре.
     Старуха  испуганно втянула голову в узкие плечи и, прикусив  бескровные
губы,  начала мять ступни, затем и голе