-- Зачем ты так, Карача-бек?! -- бросился к нему Соуз-хан.-- Пощади...
     -- Поступай как знаешь... ответил тот и пошел в сторону.
     Соуз-хан,  увидев, что  все взгляды обращены к нему, едва не зарыдал  и
махнул рукой начальнику своей стражи:
     --  Вели, чтоб  начинали...-- выдохнул  хрипло.  Сибирцы,  удерживающие
вершины берез, по знаку начальника стражи враз  отскочили от деревьев, и те,
ничем не удерживаемые, медленно пошли  вверх, распрямились  и... послышались
душераздирающие крики казненных.
     Соуз-хан, с  ужасом  смотрящий  на  все  происходящее,  успел  заметить
брызнувшую  сверху  кровь,  мелькнувшие   обрывки  одежды,  что-то   красное
замельтешило в  глазах.  Больше  он  рассмотреть не  сумел, потому что перед
глазами пошли  огненные  круги, голова стала  ватной, в  ушах  зашумело, все
внутренности  вывернуло наружу,  и он  упал на  жухлую, прихваченную  первым
морозцем траву, выплескивая изо рта остатки еды.
     Его  нукеры, что  проводили  казнь, округлившимися  от  страха  глазами
смотрели  на дело рук  своих: на  вершинах  березок  раскачивались отдельные
части человеческих  тел, обильно смачивая  темной  кровью голые  без листьев
ветви. Лишь один пленник  остался жив и болтался,  растянутый меж деревьями,
словно бычья шкура, натянутая для просушки. Он уже не кричал, а только глухо
стонал, мучаясь и страдая.
     -- Добейте  его,--  скомандовал  Карача,  а  потом,  оглядев  остальных
пленных, добавил:-- За голову тоже  вяжите, чтоб промашки не было.-- И пошел
к своей лошади, подергивая выступающим вверх правым плечом.
     ...Карача  дожидался окончания  казни в  городке,  занимаясь  тем,  что
чертил  концом  острой палки на земле какие-то замысловатые  фигуры.  Уже по
темноте привели пошатывающегося от пережитого Соуз-хана,  враз похудевшего и
осунувшегося,  а следом остальных пленников, не решавшихся даже поднять глаз
на сидевшего возле ворот визиря.
     Утром  Карача,  бодрый  и  подтянутый,  словно и  не  присутствовал  на
вчерашней  казни,  вошел  в  шатер Соуз-хана,  Тот  лежал,  укрытый  теплыми
шкурами, и лишь маленькие печальные глаза  смотрели со страхом на вошедшего.
Он  даже не  встал и  никак не отозвался  на приветствие,  и непонячно было,
слышит ли он слова ханского визиря.
     -- Неужто  захворал?  -- осведомился тот с легкой издевкой в  голосе.--
Кликни  лекаря да  выпей вина, все, глядишь, и забудется. Это тебе не баб за
толстую задницу щупать.  Новые времена  наступили. Или они  тебя, или...-- и
Карача стукнул ребром ладони по второй руке.-- Хотел чистеньким остаться? Не
выйдет... Мы с тобой  теперь одной веревочкой повязаны, и все в округе знать
будут, что Соуз-хан, а не кто-нибудь бунтовщиков  казнил. И  улус твой будут
стороной обходить. Ну, гроза бунтовщиков, пора и за дела приниматься. Новые,
я тебе говорю, если  сам  пока не  понял, времена  наступили. Надо  отловить
Сейдяка, что  со своей мамкой скрывается в твоем улусе.  Понял? Наш хан ждет
от тебя подарка. И чтоб ни один волосок с головы мальчишки не упал. Понял?
     Но Соуз-хан так и не проронил ни слова, а даже прикрыл набухшие веки, и
было неясно, спит ли он или не желает слушать.
     Карача не стал повторять, отлично понимая, что тот не сможет уклониться
от выполнения  важного  поручения,  и, дернув выпирающим  вверх  плечом, уже
выходя из шатра, обронил:
     -- Половину твоих  храбрых нукеров  беру с  собой для охраны пленников.
Будем ждать  тебя  с  мальчишкой к вечеру в Кашлыке.  Счастливо  оставаться,
гроза бунтовщиков.
     Когда  он  во главе  колонны  оставшихся  в живых  воинов пятой  сотни,
бредущих  со связанными назад руками  по раскисшей от влаги  земле, проезжал
мимо  березового  леска,  то  ненадолго  остановил  лошадь.  Вся  роща  была
облеплена  стаями воронья, слетевшегося сюда с ближайших  окрестностей.  Они
висели  на погнутых березках гроздьями, и издали  казалось: деревья украшены
черными  плодами,  вызревшими накануне зимних холодов.  От их тяжести стволы
берез вздрагивали, кренились,  раскачивались, словно хотели сбросить с  себя
черные,  давящие   их  вниз  комья,  отряхнуться,  распрямиться.  Но  черные
сибирские  вороны  цепко держались за  ветви,  взмахивая  сизыми крыльями  и
работая  длинными клювами,  время от времени  громко каркая,  выражая  людям
благодарность за  предоставленную  им добычу. Не было еще на сибирской земле
более урожайного и благодатного для них  года,  чем  нынешний год  хитрой  и
мудрой  Змеи,  втянувшей  свое черное и  скользкое тело  в излучину  древних
северных рек-соперников Иртыша и Тобола.
     Карача  подхлестнул лошадь, подергивающую ушами и воротившую голову  от
зловещей рощицы, и поскакал по осклизлой дорожке, повторяя про себя: "А ведь
это только начало... Только начало... Начало нового ханства".


        "СНЕГ ЗАБЫТЫХ ЖЕЛАНИЙ"

     Первый  снег обрадовал  Едигира и опечалил Зайлу-Сузге.  Было  радостно
видеть все вокруг чистым, белым, опушенным узорчатыми нитями. Теперь и следы
зверей  можно  было  прочесть  и распутать, но и след  охотника мог привести
недобрых людей к их зимовью.
     Уже несколько дней они рыли в холме землянку и таскали поваленные бурей
стволы  деревьев,  выкладывая  из них стены  землянки  и  перекрытие  крыши.
Собирали ветки от вечнозеленой пихты и устилали ими пол жилища. А чтоб влага
не  попадала внутрь, Едигир выстелил крышу берестой,  содрав ее с толстенных
берез. В крыше'  оставил лишь отверстие для дыма, а вход закрыли сплетенными
ветками.  Сделали и лежанку возле стены землянки, обложив ее  привезенными с
собой шкурами.
     Когда таскали пихтовый лапник, то Зайла спросила Едигира с усмешкой:
     --  А правда, будто в каждом дереве живет душа  умершего? Говорили мне,
что некоторые души спят зимой,  и потому листья у них падают на землю,  а  у
других круглый год зеленая одежда на ветвях.
     Едигир,  бросив  на  пол  очередную  охапку   веток,  повернул  к   ней
раскрасневшееся от работы лицо и лукаво спросил:
     -- Кто это такие сказки моей Сузге рассказывал?.. А я вот какую историю
знаю про одежду деревьев.
     Когда мой  народ  ехал  в эти края,  то  случалось  с  ним  всякое.  То
встретилось им племя с  копытами  вместо ног и погналось  за ними. Мой народ
перебрался  через  большое болото  и спрятался от того народа, который людей
живьем ел. Едут дальше. Встречают другое племя: все мужчины у них  на зайцах
верхом  ездят,  и  сами  маленькие,  как  белки.  Увидели они  мой  народ  и
взмолились: "Помогите  нам  одолеть  страшного соболя,  что  похищает  наших
девушек и детей ворует". Собрались охотники моего народа и поймали соболя  в
ловушку.  Обрадовалось  малое   племя  и  решило  отблагодарить  мой  народ.
"Привезем вам  живую воду, которая и больного и раненого вылечит",-- говорят
они. Привозят вскоре те люди живую воду в небольшом туесе. А тут увидели  их
наши  женщины  и  расхохотались: "Какой смешной  народ! Их в карман посадить
можно!" Обиделся тот народ, осерчал на наших женщин и  выплеснули живую воду
на  деревья. Попала она на кедр, ель и сосну. С тех пор и стоят они зелеными
круглый год, а остальные деревья лишь только летом с листьями.
     Зайла, слушавшая его рассказ, с улыбкой тряхнула головой:
     -- Ой, тебя послушаешь, так кругом то зеленые девушки, то народ, что на
зайцах скачет. Хоть краешком глаза посмотреть бы на них.
     -- Не говори так,--  махнул на  нее  рукой Едигир,--  они все слышат, а
видеть их простому человеку не к чему. Добра от этого не будет, запомни.
     --  Ну  хорошо,--  легко  согласилась  она,--  не буду.  Но  мне  очень
интересно  слушать все твои сказки. Раньше мне казалось, что ваш народ дикий
и...-- она чуть  замялась,-- не  помнит своей истории. Но чем больше узнаю о
вас, тем больше поражаюсь. Только  с одним я не  согласна --  это с верой  в
ваших духов и богов, которые живут в пнях и деревьях. Наш Аллах...
     -- Замолчи,-- не дал ей договорить Едигир,-- не хочу и слушать тебя. Ты
видела, что наделал  ваш Аллах,  пославший на нас  войско  с твоим братом во
главе. Ваш  Аллах  велит покорять другие народы,  чтоб  они были рабами.  Не
бывать тому! Мы жили по вере наших отцов и так жить будем.
     Зайла, пораженная  тем, как исказилось лицо ее любимого, подошла у нему
и провела тонкими пальцами по губам.
     --  Не надо,  милый, я  больше  не буду.  Обещаю  тебе. Зачем мы  будем
ссориться из-за этого всего. Скажи лучше, что готовить сегодня на обед?
     Едигиру и самому было уже неловко  от неожиданной вспышки гнева. Поймав
пальцы Зайлы губами, чуть прикусил, пообещав:
     -- Будешь еще моих богов трогать -- откушу и на обед зажарю.
     -- Ладно,-- оттолкнула она его,-- не думала, что ты такой  кровожадный.
Сходи  в лес лучше.  Может, что и  попалось в твои ловушки, а  я пока своими
делами займусь.
     Едигир  свистнул собак, дремавших неподалеку и  поглядывающих  время от
времени на своих хозяев, подхватил  лук, что смастерил сам, и десяток стрел.
Наконечников для них сделать было не из чего, а потому он закрепил на концах
их острые кости глухаря, пойманного в ловушку. Для охоты  на рябчиков и иную
мелкую дичь  они  вполне годились,  но идти с ними  на лося  нечего  было  и
думать.
     Собаки   бежали  впереди,  а  он  внимательно  рассматривал  следы  меж
деревьями,  поглядывал   вверх,   Где-то   рядом  затявкали   собаки,  и  он
насторожился, определяя, кого они там увидели.  Судя по лаю,  то должны быть
птицы, возможно  тетерева, вернувшиеся  в  лес  после  кормежки  на  болоте.
Достигнув небольшой  полянки,  Едигир  остановился  за  деревьями и, высунув
голову, увидел своих собак, облаивающих большую березу, на которой расселось
около десятка черно-белых птиц с красными бровями.
     "Точно,  тетерева  сидят.   Собак  не  боятся   и  смотрят  на   них  с
любопытством,  понимая, что  те их не достанут".  Он начал медленно обходить
поляну стороной, чтоб выйти на птиц сзади.  Осторожно ступая, обходил кусты,
перешагивал  через сгнившие  деревья.  Наконец,  завидев березу, остановился
перевести дух.  Тетерева, свесив головы,  словно дразнили заливающихся  лаем
собак и не обращали внимания, что делается сзади.
     Это и нужно  было  Едигиру. Не рискуя  идти  дальше, он медленно поднял
лук,  прицелился.  Выбрал самого крупного красавца и  спустил тетиву. Стрела
ударила  тетерева  под  крыло,  но  упал  он  не  сразу,  а  какое-то  время
побарахтался  на  ветке, зацепившись  за нее  когтистыми  лапами.  Но  потом
бултыхнулся вниз, бешено забив Крыльями. Едигир успел вложить вторую  стрелу
и,  почти не  целясь, пустить ее в птичью стаю, которая  закрутила головами,
пытаясь понять причину падения их товарища.  Увидев охотника, тут же снялись
с дерева и, тяжело хлопая крыльями, полетели в глубь леса. Едигир кинулся  к
подстреленной птице, которую уже трепали собаки, вырывая ее друг у друга.
     -- Тихо, ребята, тихо! Пока еще рано обедать, надо еще птичек добыть,--
ласково отогнал своих помощников.-- Ищи косачей, ищи! -- приказал им. Собаки
нехотя  отошли от своей, как они  считали, добычи  и побежали, принюхиваясь,
дальше в лес, непрерывно оглядываясь, ожидая, что хозяин окликнет их.
     Но  догнать  спуганную  стайку не удалось.  Птицы  перелетали с  одного
дерева  на другое, не подпуская человека близко к  себе.  К тому же  невесть
откуда  объявились  две сороки, громко  стрекочущие над  Едигиром, сообщая о
малейших его передвижениях всему лесу.
     -- Да чтоб вас леший взял,-- выругался он,-- звали вас сюда...
     Делать было  нечего, и  он  отправился проверять ловушки.  Но и  там не
повезло. В одной  из них  оказались лишь перья от угодившего  в нее тяжелого
глухаря.  Ловушка  была  сооружена  из  тяжелого  бревна,  закрепленного  на
распорках. Снизу на сторожок выкладывали спелые ягоды рябины, речную гальку.
Как  только  глухарь дергал  за  сторожок,  тяжелое бревно  придавливало его
сверху.  Но  пойманную  птицу  обнаружил  вездесущий  соболь  и  не  пожелал
оставлять его охотнику. Кучка перьев красноречиво говорила о происшедшем.
     --  Хорошо, разбойник, выслежу я тебя,-- с  улыбкой прошептал Едигир,--
твоя шкурка мне очень пригодится.
     Позвал собак и дал им понюхать соболиный  след.  Те закрутили носами и,
пригнувшись, начали описывать круги вокруг ловушки. Наконец Черныш кинулся в
сторону,  а  следом за  ним  и  Белка.  Они  дружно  сбежали  в начинающийся
неподалеку  овраг, перепрыгнули через небольшой  ручеек  и побежали вверх по
склону. Возле  поваленного  дерева  остановились и начали, чуть  потявкивая,
скрести кору.
     Едигир, едва поспевавший за ними,  подбежал к дереву и обнаружил в  нем
небольшое  дупло,  а  рядом  валялись  глухариные  перья и  кости, что  явно
говорило  об  открытии  убежища разбойника.  Неожиданно  собаки  кинулись  к
древесному комелю, залились лаем. Едигир успел разглядеть мелькнувшую острую
мордочку  зверька,  который выскочил через расщелину полусгнившего дерева  и
метнулся к ближайшей густой ели. Собакам схватить его не удалось,  и теперь,
раздосадованные  своим  промахом,  они  громко  облаивали  разлапистую  ель,
пытаясь  разглядеть среди  ветвей хитрого зверька. Едигир на  всякий  случай
снял  лук, хорошо понимая, что в чаще ветвей  соболя  ему не  взять, а  лишь
понапрасну потратив время на поиски, уйдет отсюда ни с чем.
     Раз  или  два  вверху  мелькнула  его  мордочка   с   бусинками   глаз,
высматривающими  охотника. Он как бы приглашал  охотника и собак поиграть  в
прятки.
     -- А...-- махнул Едигир рукой,-- живи пока. Никуда от меня не денешься.
Сам  в ловушку  придешь,  как  миленький. Попомню  тебе еще  моего  глухаря,
заплатишь за  него  шкуркой своей.--  И  пошел  дальше  проверять  остальные
ловушки.
     Но  в остальных приспособлениях даже ягоды лежали нетронутыми.  Или они
не  вызывали  доверия  у  птиц,  или  те  не  заметили  их,  но  приходилось
возвращаться обратно с единственным подстреленным тетеревом.
     Зайла без  него занялась изготовлением посуды, о чем давно  мечтала, но
все  откладывала  на  потом. Намешав  глины с  песком  в небольшой ямке, она
слепила  две  миски и один вместительный  горшок для воды. Аккуратно нанесла
палочкой по  краям  посуды узоры в виде кружков  и  черточек и засунула чуть
подсохнувшие изделия в горячую  золу. Подошедший Едигир хотел остановить ее,
объяснив, что  посуда не просохла, а потому  потрескается от тепла. Но Зайла
не хотела и слушать его.
     -- Я видела, как это делается,  и  не спорь со  мной,-- настояла она на
своем,-- вот увидишь, что все получится.
     Тот  не  стал  ее разубеждать  и  занялся  разделкой добычи.  Собаки  с
нетерпением  ждали, пока  он  вытащит  потроха,  и  с жадностью  накинулись,
вырывая их друг у друга. Обмазав птицу свежей глиной, Едигир сунул ее в золу
рядом с изделиями Зайлы.
     Посидели  молча, думая каждый  о своем. Зайла  подбрасывала  катыши  из
глины, оставшиеся от  работы. Вид  у  нее был  сосредоточенный, и Едигир  не
решился спросить, что за игру она  придумала. В ее  действиях  была какая-то
система, и он догадался, что это не игра, а что-то большее.
     -- Что это ты делаешь? -- наконец спросил, не выдержав.
     Но она  подняла левую  руку, показывая, чтоб не мешал.  Катыши ложились
перед ней в  замысловатые фигуры, и Зайла что-то шептала губами, разглядывая
их, собирая в руку и вновь кидая на землю.
     -- Да скажи мне, чем ты занята? Ничего понять не могу...
     --  Нокут называется,-- попробовала  объяснить  она  свои действия,  но
такой ответ лишь больше запутал недоумевающего Едигира.
     --  Что значит "нокут"?  Игра  что-ли  какая?  Неожиданно  по  ее  щеке
скатилась  слеза, и рука застыла в  воздухе. Она  уже не бросала камешки,  и
слезы все катились и катились по смуглым щекам, капая прямо на землю.
     ---- Зайла-Сузге,  что  с  тобой, говори!  -- не  помня себя,  закричал
Едигир  и кинулся к ней, затряс за  плечи, прижал  к себе.-- Милая,  дорогая
моя, любимая...-- повторял безостановочно.
     Наконец Зайла  совладала с собой и,  чуть  отстранившись от него,  тихо
заговорила:
     -- Я сейчас гадала. Меня научила этому одна моя служанка,  когда я жила
еще дома у отца.  Гадание у нашего народа зовется нокут или ногып. И, честно
говоря, Аллах запрещает  нам, женщинам, гадать. От  этого могут быть большие
несчастья.  Но я  не  удержалась  и  решила  испытать  судьбу.  Мне  сегодня
приснился мой сын и муж.  Я видела, что где-то льется  много крови, и  очень
испугалась. Ведь мой сын наследник ханства,  у него  много  врагов. Вот я  и
попробовала погадать и поняла, что моего мужа нет в живых...
     -- Как,-- вскричал Едигир,-- Бек-Булат умер?!
     -- Его убили. А наш  сын скрывается  у  чужих людей, и его ищут  плохие
люди. Это мне показали камни. Они никогда не врут в отличие от людей...
     Едигир вскочил на ноги и  порывисто прошелся  туда  и  обратно, как это
часто бывало с ним при сильном волнении.
     -- А как ему можно помочь?
     -- То камни не скажут...
     -- И кто убил моего брата?
     --  И этого  они не  могут сказать.  Но  сделали то очень  черные люди,
Бек-Булат знал их, и они предали его...
     -- Я же говорил ему, говорил... Нельзя верить всем этим...-- и он грубо
выругался, не обращая внимания на Зайлу.
     -- Теперь уже ничего не изменишь. Но своего сына я должна спасти. Кроме
меня, никто ему помочь не сможет.
     -- О чем ты говоришь? Ты всего лишь женщина. Я пойду!
     -- И тебя тут же схватят степняки и казнят на месте. И слаб ты еще...
     -- Но ведь что-то надо предпринимать? И зачем ты увезла меня оттуда?!
     Нет,  Едигир, я поступила правильно. Так распорядилась судьба. Сперва я
должна спасти тебя, а потом уже сына.
     -- Ты останешься здесь, а я  завтра же отправлюсь в путь и сделаю  все,
что смогу. Не может быть, чтоб  степняки перебили всех моих нукеров.  Кто-то
все равно должен был спастись  и теперь  скрывается. Они ни за что не пойдут
на службу к этому...  твоему брату. Я найду их, и мы вместе найдем Сейдяка и
соберем ополчение. Нет, война еще только начинается!
     Зайла, не поднимая головы от земли,  словно она  продолжала  что-то там
рассматривать, упрямо сказала:
     -- Если ты  уйдешь, то я пойду  следом.  Ты ведь  не  станешь связывать
меня? Верно? Согласись, что так будет хуже.
     -- Но ты же не знаешь этих мест и заблудишься через полдня пути!
     -- У нас говорят так: "Сердце матери  и на край земли дорогу найдет". Я
знаю, что со мной ничего не случится. Я дойду.
     На  Едигира,  казалось бы, подействовали  ее  слова, и  он  внимательно
посмотрел на Зайлу.
     -- А в самом деле...-- в  замешательстве проговорил он,-- как же я тебя
оставлю одну? Ведь ты и с голоду тут пропадешь. Пользоваться ловушками ты не
умеешь.
     А если зверь какой?
     -- Ну вот,-- рассмеялась она,-- наконец-то и обо мне вспомнил. А то все
"я" да "я". Я знаю, кто нам  поможет, но скажу  об  этом завтра.  Все  будет
зависеть от того, какой сон мне  приснится. Доставай свое кушанье,  если оно
окончательно не сгорело.
     --  Сон... сон приснится,--  заворчал Едигир, но возражать  не  стал, а
разгреб золу, извлекая запекшегося тетерева.
     Вечером   он  долго  и   тщательно  готовился  в  дорогу,  собирая  все
необходимое. Долго сидел  у костра, подбрасывая ветку за  веткой в огонь.  А
когда  опустился  на лежанку и втянул  ноздрями пряный запах свежей хвои, то
почувствовал,  что  Зайла  не  спит.  Все  ее тонкое тело мелко дрожало.  Он
положил ей  руку  на  грудь,  и тотчас  ее  рука легла  на  его лицо.  Зайла
моментально повернулась к нему и притянула к себе, зашептала что-то  на ухо,
и  он  будто  провалился  в  густой  туман.  Утром  они  оба,  ни  словом не
обмолвившись, оделись  потеплее  и  вышли  в  том направлении, откуда совсем
недавно приплыли. Рядом  бежали собаки, казалось бы  довольные  больше всех,
что и  они отправились  в п