м поднял ханский бунчук и с поклоном передал Едигиру. Но тут соскочил со
своего места Соуз-хан и,  тяжело ступая,  кинулся к бунчуку и наступил ногой
на древко, придавив его к земле.
     -- Мои родственники не согласны с таким решением,-- выкрикнул  он,-- не
гоже безродному занимать ханский шатер, у него даже своих улусов нет! Кто он
такой, этот Едигир?! Не желаем его!
     -- Не желаем!!! -- заорали за его спиной беки и мурзы.
     Все повскакали с мест,  выхватили сабли и горящими от бешенства глазами
сверлили Едигира и стоящих за его спиной воинов.
     Тогда вперед вышел Рябой Hyp и громко крикнул:
     -- Мы Едигира желаем!
     -- Да кто ты такой? Голь перекатная, рвань поганая!
     -- Нукеры! Ко мне! -- Взмахнул Рябой Hyp саблей, и сотни полезли  через
стены, хлынули через ворота, мигом заполнив  главный майдан городка, окружив
орущих старейшин.
     Только  тогда  наконец-то те  поняли,  кто  пожелал  Едигира,  и тут же
сникли, пристыженно опустились на места, попрятали оружие.
     Лишь  Соуз-хан продолжал стоять,  вдавливая носком сафьянового  желтого
сапога в землю древко бунчука.
     -- Я по  закону имею право на поединок с ним,--  высокомерно проговорил
он,  когда крики  утихли,-- но я же могу выставить вместо себя любого воина.
Пусть старейшины ответят мне: прав ли я?
     Старейшины, не ожидавшие такого поворота, склонили головы друг к  другу
и долго шептались. Наконец, Катайгул поднял руку и произнес:
     -- Да, Соуз-хан,  ты имеешь право на поединок, если Едигир не  пожелает
отказаться от ханского шатра. Ответь, Едигир.
     Едигир увидел, как  все взоры обрагились к  нему и все ждали его слова.
Спиной он  ощущал  горячее  дыхание  Рябого  Нура  и,  чуть  помедлив,  тихо
проговорил:
     -- Я согласен на поединок с Соуз-ханом или с тем, кого он выставит.
     Старейшины вновь склонили седые головы и тихо зашептались.  На этот раз
совещались они долго, Едигир уже  думал, что они отменят поединок или примут
иное решение. Но вот послышался голос старого Катайгула:
     -- Мы  приняли решение, доблестные воины.  Пусть  будет поединок, но не
должна  пролиться  кровь  претендентов на  ханский  шатер.--  Катайгул  чуть
остановился,  набрав  в грудь  побольше  воздуха,  собравшиеся  слушали,  не
перебивая.-- Они не будут драться друг с другом...
     -- Как?! -- вскричали все разом.
     --  ...Мы предлагаем иной поединок, чтоб воины не  обнажали оружия друг
против друга. Пусть  выберет хана наш предок, медведь Аю, ему решать  участь
претендентов. Мы  отведем их в лес  и  предложим  сразиться с медведем.  Кто
выйдет победителем, тому и быть нашим ханом.
     Гул  одобрения  прокатился  среди  собравшихся.   Слышались   отдельные
выкрики,  но общее напряжение спало, и каждый обсуждал с соседом возможность
исхода поединка.  Катайгул, уставший от  долгой  речи, вытирал с лица пот  и
внимательно оглядывал беков, споривших меж собой,
     Только Соуз-хан,  казалось,  остался недоволен и, с презрением еще  раз
взглянув на Едигира, направился к старейшинам.
     -- Пристало  ли будущему сибирскому хану шляться по  таежным урочищам и
гоняться за каким-то там медведем? Его жалкая шкура не стоит и половины цены
моего халата, который мне придется трепать на болоте...
     --  Я могу поменяться с  тобой  халатами,--  закричал  громко  один  из
охранников покойного хана Касима,-- я своим  халатом не особо дорожу,-- и он
просунул грязный кулак через здоровенную дыру в поле грязного и замызганного
серого халата, в который был одет.
     -- Что  же предлагает  почтенный Соуз-хан? -- спросил его, не вставая с
земли, Катайгул.
     -- Пусть медведя приведут сюда, и я покажу всем, как владею  оружием,--
Соуз-хан  надменно выпятил свой  живот  и положил руку  на  саблю в  дорогих
ножнах.
     Первым засмеялся за спиной Едигира юзбаша  Рябой  Hyp, за  ним и воины,
раскрыв  в  безудержном  смехе  рты,  начали  тыкать  пальцами в  Соуз-хана,
выкрикивая:
     -- Медведя ему сюда привести?! Видали?!
     -- Он не пойдет медведя в лесу искать!
     -- Вот пусть сам и ведет его сюда! Ха-ха-ха!
     -- Медведя... На веревке... Сюда...
     Следом  заулыбались  и старейшины, качая головами  и  поглядывая то  на
Соуз-хана, то на  кривляющихся перед ним  воинов. Наконец тот не выдержал и,
круто повернувшись на высоких каблуках, пошел к своему коню, а следом за ним
соскочили и его родичи, соседи, остальные прихлебатели.
     Но  на другой день Соуз-хан  прислал  гонца  с известием,  что согласен
принять на любых  условиях участие в поединке и просил  сообщить день сбора.
Старейшины назначили сбор на шестой день.
     ...На состязание собрались  все люди с  соседних улусов как на  большой
туй-праздник. Все  оделись  в  лучшие  халаты, яловые сапоги, круглые  лисьи
шапки. Молодые разъезжали по поляне верхом на скакунах, намеренно горяча их,
показывая собственную удаль, гонялись один за другим вдоль обрыва.
     Соуз-хан прискакал на белом жеребце с уздечкой, оправленной серебряными
бляхами, под красным высоким седлом, расписанном восточными мастерами.
     --  Ого,-- косились на него любопытные улусники,-- почитай седло у него
побогаче будет, чем сам конь, видать много отдал.
     -- А ты посмотри, какой на нем парчовый халат, шитый золотыми нитками.
     -- А шапка кунья с красным камнем посередине!
     -- Не иначе, на свадьбу собрался.
     -- Точно, на медведице и женим его сегодня.
     -- Мало ему своих жен, так он молодую, горячую возьмет!
     -- Сейчас она его разгорячит, только пятки засверкают!
     Шутки тут же смолкли, как только к собравшимся подошел верховный шаман,
а следом за ним два мальчика несли большой бубен. Народ зашептался,  что это
уже последний бубен шамана, а  стало быть,  скоро  ему и  в заоблачные  выси
отправляться.
     Шаман  из-под  тяжелых  набрягших век взглянул на собравшихся,  перевел
взгляд на  Едигира, и у  того кровь в  жилах застыла,  Казалось,  что взгляд
шамана направлен сквозь пего на дальний берег.
     -- Готов ли ты выйти на поединок? -- долетел до него вопрос.
     Едигир молча  опустил голову вниз.  Так же  поступил  и его  противник.
Шаман надолго замолчал, смотря все так же сквозь них в неведомую даль, глаза
его  ничего  не выражали: ни  радости,  ни печали,  глубокая скорбь и  тоска
застыли в них. У Едигира начали  затекать ноги, когда  старший  шаман поднял
обе руки и произнес:
     --  Пусть боги  выберут  сильнейшего,  нашему народу предстоят  тяжелые
времена. Отправляйтесь...
     Сперва  ехали  верхом до  дальнего урочища,  где  начиналось  полусухое
болото,  с полуденной стороны от которого шли густые заросли  малинника. Там
их должны были поджидать загонщики, что накануне определили медвежью лежку и
теперь  следили  за  зверем,  готовые  в  нужный  момент  повернуть  его  на
охотников.
     Возле  небольшого лога  спешились и оставили  коней  на попечение  двух
юношей.  Дальше пошли  пешком по  узенькой,  едва приметной  лосиной  тропе,
осторожно ступая, пригибаясь под нависшими ветвями, внимательно всматриваясь
в ближние кусты.
     На  Едигире  был  одет  простой  суконный  халат,  перетянутый  кожаным
ремешком  с  висевшим  на  нем  у  правого  бедра длинным  кинжалом.  Легкие
чирки-полусапожки  не ощущались на ногах, делали шаг  мягким и неслышным.  В
руках  он  держал толстую  березовую  палку, на  конце  которой был намертво
закреплен нож с обоюдоострым лезвием шириной с пол-ладони.
     Он  шел  первым, легко  и  непринужденно раздвигая  ветки кустарников и
непрестанно ловя ноздрями воздух, стараясь по запаху  определить присутствие
в лесу медведя.
     Соуз-хан,  тяжело  отдуваясь,  тащился  следом  за  ним, далеко отстав,
путаясь в полах богатого  халата,  цепляясь носками сапог  за  корневища,  и
бормотал что-то себе под нос.  И  уже на несколько шагов позади него крались
старейшины и молодые воины, пожелавшие принять участие в охоте.
     И хотя по лесу одновременно пробиралось около полусотни человек, но  ни
один  из  них  ни  малейший шумом  не выдал  себя.  И  вдруг позади  Едигира
послышался глухой удар  о землю, а затем громкие проклятия разнеслись далеко
окрест. Обернувшись, он увидел, что Соуз-хан лежит на земле и громко стонет,
схватившись за правую ногу. К нему подбежали.
     -- Будь  проклята и эта охота,  и все медведи,  и вы вместе  с  ними,--
надрывался он что есть мочи,-- я, кажется, вывихнул себе ногу.
     --  Так ты  не сможешь принять участие в поединке? -- обратился  к нему
Катайгул.-- Тогда ты проиграл.
     -- Я выставляю вместо себя Сагипа, своего нукера.
     Законами это разрешено.
     Силача Сагипа знали все, без него не  обходился  ни  один праздник, где
выходили бороться молодые воины.
     В борьбе ему не было равных.
     Старейшины   пошептались  и   подозвали  Сагипа  к  себе.  Тот  изъявил
готовность участвовать  в  поединке  вместо  Соуз-хана  и  тут же  подхватил
лежащее рядом  с ним копье  и  взмахнул  им  перед  собой.  Было видно,  что
обращаться с ним  он умеет. Двинулись дальше, оставив Соуз-хана на попечение
его нукеров. Однако  Едигиру  подумалось,  что его хитрый противник  заранее
предусмотрел это падение, не желая рисковать своей шкурой.
     Теперь  они шли рядом  с  Сагипом плечо к плечу,  обмениваясь  время от
времени  оценивающими  взглядами.  Вскоре они  вышли  на  большую  поляну  с
поваленными поперек нее обгорелыми деревьями после  большого лесного пожара.
Вокруг буйно кустилась малина, местами примятая до самой земли.
     "Ага,--  подумал  Едигир  про  себя,-- хозяин Аю где-то  здесь, то  его
работа".
     Из зарослей  к ним вышел, пригибаясь, один из загонщиков, тихо сообщил,
что медведь  недалеко и  его сейчас  погонят на  поляну,  и тут же  исчез  в
кустах.
     Соперники остались одни. Едигир  оглянулся назад, но  все, кто  шел  за
ними следом,  спрятались  за  деревьями,  чтоб  оттуда  наблюдать  за  ходом
поединка.
     Едигир сделал  несколько  шагов  по поляне,  выбирая удобное место  для
встречи  со зверем  и  одновременно  стараясь  предугадать, откуда тот может
появиться.
     По тишине,  нависшей  над  поляной,  казалось,  будто  не  только  люди
наблюдают  за  местом,  на котором  должна была  решиться судьба  Сибирского
ханства, но и  все живое и сущее приготовилось быть безмолвным наблюдателем,
а может, и участником поединка зверя  и человека. Человек не мог один решать
свои человеческие дела без вовлечения братьев своих лесных. Он связан с ними
не  только  по  месту  жительства, но  и другими  высшими  небесными  узами,
составляя  единое и неделимое  целое.  Они  едины  в действиях, поступках, в
судьбе.  Но  человек  желал  первенства  в  мире  и  добивался  этого  всеми
доступными ему средствами, не  замечая и  не желая замечать боль и страдание
лесных обитателей, братьев своих.
     Не  слышно  было в  лесу  ни  птичьего  посвиста, ни беличьего цокотка.
Только  покрасневшие от  напряжения и  скорой  потери  родительских  объятий
листочки осинок по краям поляны  вздрагивали, как будто невидимый лесной дух
тяжело касался их своим мощным дыханием.
     Едигир  повел плечами,  чувствуя, как напряглись  и задеревенели  мышцы
спины, вспотели ладони,  сжимающие копье,  а  глаза прикрыла  легкая пелена,
подобная дымке  утреннего  тумана.  Только  тут  он понял,  насколько близко
находится  к давящему  тяжестью  пологу  ханского шатра, за  которым  скрыты
многие людские судьбы, жизни и смерти. Ему вдруг стало страшно от мысли, что
от его слова будут зависеть судьбы не только живущих рядом с ним людей, но и
еще не родившихся, а лишь готовых появиться на  свет. Стало страшно откинуть
полог  шатра собственной  рукой,  стать  властелином,  владыкой собственного
народа, казнить и миловать.  Да кто он  такой, чтоб выполнять  волю богов на
земле?! Кто?! Всего-навсего сын хана, игрушка в чьих-то руках...
     Повернув голову, Едигир обвел  взглядом  лесные  заросли,  где скрылись
приведшие  их сюда люди,  и  на мгновение ему  показалось, будто меж  ветвей
сверкнули воинственным  огнем глаза Рябого Нура и послышался шепот: "Едигир,
ты сын своего народа, ты воин. Победи, Едигир!"
     Он вздрогнул, как  от удара плетью,  и  крутнул в воздухе свое оружие с
такой силой, что клинок со  свистом резанул воздух,  описав  дугу.  Тут же у
него меж  ног проскользнул  полосатый бурундучок и юркнул в заросли крапивы;
стайка дроздов мелькнула над поляной, уводя  молодых и неопытных первогодков
дальше в лес, не доверяя появившимся в их угодьях людям.
     И  неожиданно  весь  окружающий  горелую  поляну лес  ожил,  засвистели
загонщики, послышался шум трещоток, гулкие удары о стволы  деревьев, громкие
крики и гиканье.
     Едигир  глянул  на  Сагипа,  крутившего  головой,  пытающегося  заранее
угадать  место  появления медведя  на поляне. Он  сделал несколько шагов  по
направлению  к небольшому  прогалу с втоптанными в землю кустами  малинника,
держа копье обеими руками и пружинисто приседая при ходьбе. Но в его походке
не  было  той  уверенности  опытного зверолова,  отличающегося  четкостью  и
выверенностью движений, скупостью поворотов корпуса, твердостью вдавленных в
землю ног.
     "Эге,-- усмехнулся Едигир,--  за  свое ли дело ты взялся, дружок. Тут и
оплошать недолго, когда опыта маловато".
     Сам он остановился в центре  поляны, где почти не было поваленных огнем
деревьев,  чтоб  можно перебежать  к тому  месту,  откуда появится  медведь,
изготовиться к схватке.
     Голоса загонщиков  становились  все громче,  и  наконец  послышался шум
ломаемых  веток,  злобное  урчание  и слева  от  Едигира на поляну вывалился
огромный  темно-бурый  медведь,  взмахивая   остроконечной  мордой  и  кидая
настороженные  взгляды по  сторонам.  Он  шел  мягко,  переваливаясь  справа
налево,  чуть  выбрасывая вперед  лапы и встряхивая  могучим  загривком, под
которым  буграми  ходили  мощные  мышцы,  широким  воротником  оторачивающие
голову. Он непрерывно тряс головой, будто стряхивая с нее, как воду, людские
крики и шум, летящие сзади.
     Выбравшись на поляну, медведь  остановился  в  нерешительности,  словно
заранее  ожидал  какого-то подвоха  от  преследующих  его  людей.  Скользнув
взглядом по  Едигиру и  находящемуся  чуть дальше  Сагипу,  он  не  счел  их
достойными  противниками,  ничем  не  обозначив   своей  ярости.   Не  желал
связываться с людьми, предпочитая как можно быстрее скрыться в чаще. Он даже
сделал попытку повернуть  обратно, но назойливый шум сзади него не  позволял
ему вернуться  туда. Тогда  хозяин  леса  предпочел пройти левее  Едигира по
кромке поляны, тем самым избежав столкновения с ним.
     Медведь легко перескочил через скрещенные стволы сосен, лежащих  на его
пути,  бросая при этом искоса взгляд на человека, и преодолел  уже  половину
пути, желая как можно быстрее достигнуть кромки леса.  Но Едигир не позволил
ему сделать это и в несколько прыжков опередил зверя, встав на его пути. Тот
приостановился,  чуть откинувшись  назад всем корпусом  и оскалив клыки.  Он
предлагал  разойтись по-хорошему, не проливая крови  и далее  жить  столь же
мирно и покойно.
     Но Едигир взмахнул  копьем, угрожающе ткнул острием в сторону медвежьей
морды. Тот резко двинул правой лапой, пытаясь защититься от острой палки, не
поднимаясь  на задние лапы. Верно,  он все еще надеялся на мирное завершение
неожиданной встречи, как бы предлагая человеку; "Иди своей дорогой и  оставь
меня в покое, а то хуже будет..."
     -- Нет, бабай,--  крикнул  Едигир,-- мне нравится  твоя шкура, и ты  не
заставишь меня уступить тебе дорогу. Будем драться,-- и еще раз сделал выпад
в его сторону.
     Медведя не  пришлось долго уговаривать,  и  он,  легко оттолкнувшись от
земли,  распрямился,  встав  на  задние лапы. По  желтым мощным  клыкам было
видно, что медведь не молод  и матер.  Темно-бурая  шерсть местами спутанная
репьями  и колючками,  лоснилась  в  ярких лучах  солнца.  К морде  прилипли
раздавленные ягоды малины, и  даже зеленый  листик игриво светился  в уголке
рта.  Кончик черного мокрого носа,  выпачканный в глине, непрерывно втягивал
воздух,  а обе  полусогнутые передние лапы свисали вдоль  туловища. Все  это
Едигир  успел заметить  и оценить за  какое-то мгновение,  ожидая  нападения
вставшего  на  дыбы  зверя. Но  тот не  спешил  переходить в  атаку,  словно
поднялся во всю высоту  своего роста лишь для того, чтоб осмотреться окрест,
оценить обстановку.
     Едигир выбросил перед его  мордой намотанную на левую руку разноцветную
тряпицу, спрятав правую  с  копьем  за спину.  Маневр  был  необходим,  чтоб
заставить зверя сделать несколько шагов вперед, поднять кверху лапы, обнажив
для удара копьем незащищенную грудь. Но медведь и не думал  нападать, а лишь
отмахнулся лапой от мельтешившей и  надоедливой тряпицы и  повернул голову в
сторону, прислушиваясь к чему-то.
     А крики и шум загонщиков  становились все  громче, приближаясь к лесной
поляне. Через какое-то время должны были показаться и они сами. Верно, это и
не давало медведю сосредоточиться и схватиться  с человеком, заслонившим ему
проход.
     Неожиданно для Едигира он бросился в сторону, опустившись на все четыре
лапы,  рванулся на  сей раз  вправо  от  охотника,  проскочив  буквально  на
расстоянии  вытянутой руки от него. Он  не успел  даже взмахнуть копьем, как
медведь был уже вне пределов досягаемости.
     И опять косолапому не дали благополучно уйти с поляны, чтоб исчезнуть в
лесу.  Сагип  кинулся к  медведю,  закричав  какое-то  ругательство  и  тыча
беспорядочно копьем впереди себя. Окончательно убедившись, что без драки ему
не дадут уйти, медведь взревел во  всю силу своих легких и  опять вскочил на
задние лапы и, уже не раздумывая, двинулся на Сагипа.
     Тот  выкинул  вперед себя  копье, пытаясь угодить  зверю под ребра.  Но
медведь оказался проворней и легко  опередил  нападающего, ударив  лапой  по
древку и  отбросив  его в  сторону.  Затем  махнул  другой,  зацепив острыми
когтями  плечо противника.  Сагип  отшатнулся, пытаясь  отступить назад,  но
зацепился на толстенную  ветвь полуобгорелого дерева и упал на землю. Злобно
рыкнув,  медведь бросился  на него, придавив всей тушей, и его рев слился  с
раздирающим душу человеческим криком.
     Люди,  таившиеся  до того на опушке,  выскочили с  копьями и  кинжалами
наперевес, кинулись спасать несчастного охотника.  Но Едигир, бывший к зверю
ближе всех,  намного опередил  их  и, подбежав к нему сзади, ткнул с размаху
копьем в медвежий  бок,  Удар  был хоть и не  сильный, но  чувствительный. И
медведь тут же отреагировал, повернул окровавленную морду и клацкнул зубами,
пытаясь ухватить  копье.  Однако Едигир отскочил  в  сторону  и вновь вонзил
острие в медвежий бок.
     Медведя   словно   подменили:   куда   девались   его   осторожность  и
нерешительность,  Оставив  полузадавленного им охотника,  он, громко рыча  и
сверкая маленькими черными глазками,  в  очередной  раз распрямился во  весь
рост и, молотя лапами воздух перед собой, двинулся на Едигира. Он  торопился
покончить побыстрее и с  ним, видя боковым зрением бегущих по  поляне людей.
Может, от  ярости,  обуревавшей  его, или  от  излишней  спешки  он допустил
ошибку, ухватив передними лапами тряпицу,  сунутую ему  в морду Едигиром. Он
легко вырвал ее из левой руки охотника и начал кусать, приходя в еще большую
ярость, распаляясь от запаха человека, предвкушая скорую победу над ним.
     Едигир  же  меж  тем сделал небольшой маневр перед  зверем, чтоб солнце
оказалось  за  его  спиной  и  слепило  медвежьи  глаза.  Тот  на  мгновение
зажмурился,  отводя  морду  от  солнечных  лучей,  и тогда  копье, посланное
сильной и умелой рукой,  разорвало брюшную полость  и снизу вошло под ребра,
продолжая  рвать связки, кишки, добираясь до самого сердца. Медведь качнулся
и,  пытаясь понять  причину  невыносимой  боли,  пронзившей  вдруг все тело,
скосил глазки вн