ый шаман.
     -- Шел!!! Шел!!! Шел!!! -- вторят все.
     -- Кого возьмешь?! -- громче кричит шаман.
     -- Ешь!!! Ешь!!! Ешь!!! -- подхватывают все.
     -- Где они?! -- быстрее кружится главный шаман.
     -- И!!! И!!! И!!! -- выдыхает круг.
     -- Вот они!!!  -- кричит шаман и бросается из круга. Вскочили  на ноги.
Смотрят кругом.  Ждут, куда укажет  шаман.  Бежит  шаман к  дереву. Кружится
вокруг священного дерева, ищет, на кого бог войны  указал, за кем он пришел.
Нашел шаман, кого  искал.  Закричал громко,  призывно.  Стоит привязанный  к
дереву молодой степняк. Молчит. Взяли  его  в плен вчера. Сегодня  к  дереву
привели. На него указал бог войны, за его душой пришел. В руке у шамана нож.
Поднимает  он  нож  высоко. И  мелькает  нож  в его руке  и в  грудь молодую
упирается. А  из  груди его  шаман  достал сердце.  Живое  сердце. Сердце...
Возьми, бог войны, что просил. Возьми его. Оставь нам удачу... Дай силы. Дай
мужество.  Дай  победу.  Победу. Победу.  Победу!!!  Мы  твои  дети. Ты  нас
охранял. Сохрани нас!!!  Оборони  от врага. Порази врага в сердце. Пусти его
кровь!!!
     Капает  кровь  из  руки шамана...  Сжимается  рука  в  кулак...  капает
кровь... Берут воины копья, стрелы, сабли. Протягивают их к шаману... Железо
чует запах крови. Железо помнит кровь врага. Оно узнает завтра врага, найдет
врага. Поразит насмерть. Смерть... Смерть...Смерть...
     Нагибается каждый сибирский воин к земле священного холма. Берет горсть
священной  земли.  Нагибается воин к костру  священному.  Берет горсть пепла
священного.  Смешивает пепел  с  землей. Кладет  в ладанку.  Вешает  кожаную
ладанку к себе на грудь. Береги тепло от священного костра, человек. Береги,
воин, землю  священную  на  груди... Дает  большой  шаман амулеты  из когтей
медвежьих, росомашьих, вороньих. Носите, воины, амулеты.  Храни вас амулеты.
Принесите победу...
     Устали воины от пляски.  Попадали шаманы  от  пляски  на  землю. Нельзя
шамана тревожить. Надо воину отдохнуть перед боем...
     Разошлись все по своим становищам с верой в победу. Варят в котлах мясо
молодых  жеребят. Пьют воины  бузу  и  кумыс, дающие силу и  храбрость. Поют
воины песни у своих костров. Мужские песни поют. Верят в победу.
     Едигир с Бек-Булатом не  пошли от  священного костра в лагерь. Догорает
костер, постреливает  угольками, подмигивают стоглазые головни. Молчат ханы.
Глядят на огонь. Думают о своем.
     -- Тебе утром лучше ехать в столицу,-- тихо говорит Едигир.
     -- Отчего так,-- дернулся Бек-Булат в его сторону,--не доверяешь?
     -- Если  бы не доверял, то  возле  себя оставил,--  усмехается  старший
брат,-- в  Кашлыке женщины, дети да пять десятков воинов.  Рябой  Hyp  здесь
нужен. Кого туда отправлять -- не знаю...
     Помолчали чуть. Бек-Булат вздохнул и согласился:
     -- Ладно, видимо, так и придется поступить. Ты старший. Да...
     Слышны от костров  в лагере песни. Поют воины о грозном Маре, что пошел
в набег, а  дома оставил жену с молодым табунщиком. Через пять лет пришел из
набега, а  в юрте сидят пять сыновей его и кричат:  "Папа". Не ходи, грозный
Map, в долгие набеги, не оставляй молодую жену в одиночестве...
     -- Видишь,-- Едигир кивнул головой  туда, где невидимые  в темноте пели
воины о грозном Маре,-- и они о том же. Надо кому-то и дома быть.
     --  Все, решили,--  жестко  отрезал Булат,  все  же  обиженный  участью
охранника,-- поутру еду.
     Едигир, чтобы как-то переменить разговор, поинтересовался у брата:
     -- От Зайлы-Сузге вестей никаких не было?
     Бек-Булат  вздрогнул, будто  кто  плетью  огрел, и  его красивое,  чуть
удлиненное тенями лицо, помрачнело.
     -- Нет... Не было...-- И через паузу.-- И... видно не будет уже.
     -- Почему ты так говоришь, брат?
     Булат поворошил палочкой в костре. Взвились искорки в небо. Затанцевали
над ханами.
     -- Сон мне был вчера...
     --  И что  за  сон?-- Едигир удивился, что Булат, обычно  и  шаманам не
всегда доверяющий, вдруг заговорил о сне своем.
     -- Зайла-Сузге моя во сне приходила...  Прощалась...--  Видно было, что
он говорит с трудом, подыскивая каждое слово, и слезы душат его.
     -- Просила прощения, что покинула городок без меня.  Говорит, что пошла
к брату, чтобы остановить его от нападения на наши земли. Только не послушал
он ее, а закрыл в своем шатре... Вот...
     Едигир сидел, удивленный той глубиной страданий, что отразилась на лице
Булата. Он и  не подозревал, что брат  будет  столь сильно переживать утрату
Зайлы.
     --  Успокойся, брат,--  положил он руку  ему  на плечо,--  вот разобьем
завтра  войско этого степного шакала,  прогоним обратно и  освободим  Зайлу.
Никуда она не денется. Все будет хорошо.
     -- Не одолеть нам его,-- мрачно ответил Булат,-- не затем он пришел под
самую столицу, чтобы обратно бежать. Они будут драться насмерть.
     -- А мы? А наши воины разве не будут драться?
     -- Будут, да не так,-- с  горячей уверенностью возразил тот,--  или  ты
своих нукеров плохо знаешь? Они хороши  в набеге: ударят, схватят и обратно,
А где упорство нужно, когда раз за разом вставать  с  земли и снова на врага
бросаться,  --  то  не для них. У нас  даже борьба  на кушаках как проходит?
Бросил противника на землю и победил, А  у сартов знаешь как дерутся? До тех
пор, пока на ноги один встает -- все дерутся. Сколько сил есть.
     -- Ну,  я  не знаю, как  все,  а  я буду  драться, пока на ногах стоять
смогу,-- раздраженно ответил Едигир.
     --  Да  в тебе  я не сомневаюсь, а все эти беки...  ханы? Им,  думаешь,
охота сгинуть тут за твою славу? Нет. Ушло наше время...
     --  Да о  чем  ты говоришь? Или  ты струсил? Бек-Булат  встал  на ноги,
пошевелил чуть плечом и, тяжело вздохнув, ответил брату, как малому дитю:
     -- Эх,  Едигир,  Едигир...  Пока  ты по охотам скакал да за  степняками
гонялся, думаешь, я тут без дела сидел?
     В то время к костру от лагеря кто-то подошел, и Бек-Булат тут же смолк,
резко повернувшись, положил руку на кинжал.
     -- Я это...-- прозвучал сиплый голос Рябого Нура.-- Не помешал?
     -- Нет, нет. Не помешал,-- отозвался Едигир.-- Послушай, о чем брат мой
говорит. Может, ты  убедить его сумеешь.-- Hyp  присел на  корточки рядом и,
подняв голову, перевел взгляд на Бек-Булата.
     --  Так  я  о  чем говорю,-- продолжал тот,-- у  меня наушники  были на
каждом празднике, в каждом улусе, в каждом становище. Вначале они  сообщали,
что все беки довольны и нас с братом хвалят. Не поверил я  им, Напоил как-то
крепко.  Тут  они  и  разоткровенничались. Почитай,  что ни один  бек о  нас
доброго  слова не  говорит.  Понимаешь? И про  Соуз-хана я знал,  что тот  с
бухарскими  сартами  снюхался.  И  про  Сенбахту,  и...  он  махнул  рукой и
замолчал.
     -- Так что ж ты молчал?! Брат?! -- Едигир также вскочил на ноги.
     --  А-а-а...-- махнул он рукой,-- ну, скажи я тебе. А ты бы?  Резать их
начал? Вешать? И что? Ночью придушили бы в собственном шатре. И все.
     Едигир задохнулся, словно глотнул кипятку.
     -- Так что же делать? -- обратился он скорее к Нуру, чем к Бек-Булату.
     -- Раньше надо  было  думать, хан,--  ответил  тог,-- а  завтра драться
будем, и сам все увидишь... Мужайся...
     Рябой Hyp встал и пошел обратно в темноту. За ним захромал и Бек-Булат,
оставив Едигира одного.


        "ИСКРЫ ТЯСЯЧИ САБЕЛЬ"

     И  наступил день великой битвы между народом сибирским и степняками, на
эту землю без приглашения явившимися.
     Под знамена хана Едигира встали сотни Мара и  храброю Ебалака. От князя
Епанчи прибыли две сотни конников с длинными копьями. Пришли пешие нагайцы с
луками, бьющими без промаха на сто шагов. Сверкали круглыми стальными щитами
карагайцы,  заросшие  бородами  до  самых  глаз.  С  реки   Ишим  последними
объявились лучшие метатели дротиков низкорослые терсяки. Особняком держались
приплывшие в своих, устланных шкурами  диких зверей, лодочках вогулы с Конды
и остяки с нижнего  Иртыша,  люди  князя Демьяна.  А главная сила  ополчения
сибирского  расположилась  вокруг Едигира,  то  храбрецы  из  рода  Тайбуги,
поклявшиеся умереть на поле боя, но не пустить степняков в свои улусы.
     Сам Едигир расположился на  склоне крутого холма, где еще  вчера шаманы
призывали богов одержать победу над чужеземцами. Он с радостью вглядывался в
ряды  своих воинов, пришедших  по первому его  зову, чтобы сложить головы во
славу и величие его.
     Сплошной гомон от  людских голосов,  звона ратных  доспехов, лошадиного
ржания  стоял  над  местом  их  сбора.  Никто  не мог  устоять  на месте,  и
непрерывное  движение  огромной  массы  людей в  цветных  одеждах,  стальных
доспехах, с разными по форме щитами  напоминало волнующееся  под ветром поле
цветов в пору сенокоса. Каждый желал показать свою  удаль  и, разогнав коня,
проносился вскачь, подбрасывая вверх копье.
     Едигиру  казалось, что не на бой, а  на большой туй-праздник  собрались
они из дальних селений и вскоре, навеселившись и натешившись вволю, лягут на
землю, чтобы  отдохнуть  и  поспать после  гулянки. А  потом  медленно  и  с
песнями, усталые, разъедутся по домам.
     Он  встряхнул  головой,  чтобы прогнать это  наваждение, и с удивлением
отметил, что внутри  нет ни страха, ни тревоги перед битвой, а наоборот, все
поет и просится наружу.
     Подъехал Рябой  Hyp с беками,  а за  ними, чуть стороной,  остановились
юзбаши, ждущие указаний.
     -- Пора выступать? -- обратился к нему Hyp.
     --  Пусть  первым  идет   Темир-бек  вдоль  берега  и  завяжет  с  ними
перестрелку.  Качи-Гирей  остается в  центре  со  мной  и  ввяжется  следом.
Ураз-Бакий поведет сотни левой руки под самым холмом и, переправившись через
болото, зайдет  к степнякам сбоку.  Я пока останусь здесь и  буду наблюдать,
как пойдет дело. Карагайцев и терсяков оставим в засаде в низинке.
     --  Как  быть  с  остяками и демьянцами? -- хитро прищурившись, спросил
Умар-бек.-- Коней у них нет да из лодок своих они не вылезут.
     --  А...--  махнул хан  рукой,--  скажи им,  пусть сплавятся по реке  и
пугнут степняков с берега. Раненых пусть подбирают.  Толку от них все  одно,
как с козла молока.
     Все,   получившие   указания,  переглянулись,  обмениваясь  молчаливыми
взглядами, поправили доспехи и, развернув коней, направились к своим сотням.
     На холме остался Едигир с Рябым Нуром, сотня личной охраны да трубачи с
барабанщиками. Они подняли свои длинные трубы, и глухой, ревущий звук поплыл
над  сибирским  ополчением,  заставив  разом всех  подобраться,  замереть  и
приготовиться к выступлению. Через  малый промежуток ударили барабаны, будто
глыба земли упала с обрыва в иртышскую воду.
     --  Бум-ба-бах,  бум-ба-ба-бах,--  вздрагивала бычья кожа  на  кедровых
обручах.
     -- Вперед, воины! -- прокричали юзбаши.
     -- Вспорем брюхо степным шакалам-ам-ам!!! -- отозвались ряды сибирцев и
малой рысью, сотня за сотней, двинулись по Княжьему лугу.
     Кучум, еще с вечера облюбовав Лысую гору, находящуюся напротив Иртыша и
отрезанную от огромного  заливного луга небольшой речкой с топкими берегами.
На открытых местах  безымянной речушки  в  изобилии гнездились выводки уток,
сбивающихся перед отлетом в стаи, набирающих жира перед дальней дорогой.
     Из своего лагеря Кучум долго рассматривал ночью  огни костров,  которые
сибирцы без опаски жгли  на вершине огромного холма, на круче, возле слияния
двух рек. Костров он насчитал несколько сотен и понял, что силы там  собраны
немалые и во много раз большие, нежели у него.
     Он понимал, что, пойди  его нукеры на открытую сшибку с противником,  и
... рассеют, развеют их, как пожухлую траву.
     "Нет,--  размышлял он,-- тут лоб об лоб ничего не добьешься.  Мы  тебя,
медведь сибирский, хитростью брать будем! Так вот!"
     Утром, когда еще над  низиной стоял туман, хан с  половиной своих сотен
переправился через узенькую речушку и взобрался  по расщелине на Лысую гору.
Там, в зарослях огромных сосен,  укрыл своих нукеров, а  сам, взобравшись на
разлапистую вековую сосну, стал наблюдать за сибирцами.
     С  вечера к нему  подошли, незамеченные  сибирцами,  те, кто был давним
противником рода Тайбуги. Среди них были две сотни хана Сенбахту, Вэли-хан с
соплеменниками и приехал сам Соуз-хан, закованный с головы до ног в стальные
дамасские доспехи.
     Алтанай подкрался к сибирскому хану сзади и ткнул его древком копья меж
лопаток. Раздался громкий звон, и Соуз-хан чуть не вылетел из седла. Алтанай
расхохотался:
     -- Как  же ты драться  будешь, коль повернуться не можешь?  Вышибут  из
седла и не встанешь.
     Но Соуз-хан важно надул губы и высокомерно ответил:
     -- Я врага спереди встречу, а задними ногами моя кобыла лягается.
     Вновь  обретенных  союзников  Кучум  оставил  на  попечение  Алтаная  и
Сабанака в лагере.  Они должны были встретить сибирцев и заманить их поближе
к Лысой горе. А уж там... Аллах поможет...
     Всю ночь  степняки и их  союзники  плели  из  молодых  прутьев тальника
длинные  заграждения  вокруг  своего  становища,  Для прочности  их  крепили
толстыми кольями и засыпали песком. Плетеные изгороди установили в несколько
рядов и за каждый засели пешие с длинными луками.
     В  траве,  меж  кустов тальника, закрепили  туго натянутые  веревки  из
конского волоса.
     -- Как  только  они повалят,-- объяснял Алтанай стрелкам,-- ложитесь на
землю,  подпускайте  их  как  можно  ближе, а  лишь  потом  бейте наверняка.
Цельтесь в коней, а уж на земле мы их добьем.
     Вэли-хан держался вместе с  сыновьями  и, тяжело вздыхая, поглядывал на
Княжий луг и  холм,  где собрались главные силы соплеменников.  Старший его,
Амир, быстро  сошелся с Сабанаком  и  даже  поменялся с ним  кинжалом в знак
дружбы.
     --  Видишь, как твой старший молодцом держится,-- похлопал  добродушный
Алтанай старого хана по плечу,-- а ты как осенняя туча глядишь. Чего же так?
Живы будем, не помрем!
     Но  Вэли-хан твердо  решил,  что  или  перейдет  к  Едигиpy при  первой
возможности,  или  даст  себя  заколоть  любому  сибирцу,  но   руку  против
соплеменников не поднимет.
     Кучум из  своего укрытия услышал рев труб в  лагере сибирцев,  а  затем
ударили  барабаны, и  сотни,  разделившись  на три  колонны,  направились  в
сторону  его  лагеря. Одна  из  колонн шла прямо к  Лысой  горе, намереваясь
обойти лагерь с  тыла. Велико было искушение броситься на них сверху,  когда
они станут проходить мимо их укрытия.
     Но хан, закусив до крови губы, переломил себя и повелительно  шикнул на
завозившихся в сосняке воинов, которым также был виден маневр сибирцев.
     -- Тихо вы, храбрецы, придет и наше время. Сидеть до сигнала!
     Нукеры обмотали лошадям морды халатами,  чтобы не  выдали  себя ржанием
раньше времени.
     Наконец, колонна  сибирцев  прошла мимо них так близко, что слышны были
голоса переговаривающихся друг с другом воинов.
     Кучумовцы могли легко засыпать их стрелами, но тем самым раньше времени
обнаружили бы засаду.
     "Нет,-- успокаивал себя хан,-- раз задуманный план нельзя на дню десять
раз менять. Вверим себя в руки Аллаха! Мы его дети!"
     Едигиру также было видно со своего холма, как все три  колонны медленно
шли на сближение с противником. По глади Иртыша скользили долбленки  вогулов
и остяков, даже чуть опережающие остальные отряды. Но из лагеря степняков не
выехало ни  одного  конника. И тут впервые в  душу его закралось  сомнение в
успехе сегодняшней битвы.
     Он подозвал к себе Рябого Нура и вполголоса спросил:
     -- Они там еще спят? Как по-твоему?
     Желваки на  рябых  скулах его  менбаши  заходили,  брови  сдвинулись  к
переносью, и Едигир догадался, что и его мучает тот же вопрос.
     --  Не нравится мне их  спокойствие,  ох, хан, не  нравится,-- выдохнул
тот.
     -- Может, засаду приготовили? Лазутчики ничего такого не видели?
     Ночью к лагерю степняков были посланы несколько разведчиков, которые до
утра пролежали в густой траве, вслушиваясь в жизнь чужаков.
     -- Нет, только  сказали,  что те из тальника плетни вязали.  Значит, за
ними и прячутся. Вон, гляди внимательней.
     Едигир напряг зрение и рассмотрел  темные полоски,  окружающие  шатры и
палатки несколькими извилистыми рядами.
     -- Неужели пешими биться будут? -- глянул он с удивлением на Нура.
     -- Да-а-а-а, это на них не похоже... Что-то тут не так.
     -- А кони их где?
     -- Вон, видишь,--  Рябой Hyp указал рукой на ложбинку, из которой время
от времени  выглядывали спины и головы  пасущихся лошадей,--  спрятали туда.
Думают, что не увидим.
     --  Однако  вчера  их   поболе  было,--   настороженно   высказал  свое
предположение Едигир.
     Нур  какое-то  время  помолчал,  будто  подсчитывал  лошадей,  а  потом
завертел головой в сторону, противоположную от реки,  и вдруг  словно укусил
его кто.
     -- Смотри, хан, смотри,-- его рука тянулась  в сторону холма, где росли
огромные сосны,  видишь  след по траве  тянется. Ну, видишь? --  Нетерпеливо
показывал он  на тонкую полоску на траве.-- То кони или люди прошли утром по
туману в сторону Лысой горы. Понял теперь?
     --   Ага-а,--   удовлетворенно   протянул   Едигир   и   по-мальчишески
рассмеялся,--  разгадали  мы хитрость шакала степного.  Хи-и-тер! Ничего  не
скажешь! А?! Но и ты, как умудрился рассмотреть это след? Молодец!
     Лицо  Рябого  Нура озарилось  кривой  усмешкой,  но тут  же ее  сменила
обычная озабоченность.
     -- Что делать будем, хан?
     -- Надо выкурить их оттуда...
     --  Лес  поджечь.--  Нуру  вспомнилась неудачная  недавняя попытка  его
отряда отбить хана у степняков.-- Нет, долго и ничего не даст...
     -- Срочно поставить заслон! Вот что.
     --  Видно, так и придется,-- согласился  менбаша и поспешил вниз, чтобы
направить отряд оставшихся в резерве карагайцев к подножью Лысой горы.
     В  это время  первые  воины,  проскакавшие по  берегу Иртыша,  достигли
укреплений степняков.
     Еще  раньше  напротив  их  лагеря  оказались лодки, которые попробовали
приблизиться  к берегу, но дружный  залп  из-за плетней отогнал их  обратно.
Они,  видимо, решили  не ввязываться в схватку  и подождать, как развернутся
события, оставаясь на безопасном расстоянии.
     Конники  Темир-бека, разогнав  по песку  лошадей, низко  пригнувшись  к
седлам  и  выставив   впереди   себя  длинные  пики,  неслись  на  невысокие
заграждения.  За  ними  не было  видно ни единого человека, и  кто-то громко
крикнул:
     --  Спят  еще  шакалы! Сейчас мы их  разбудим! Первый  ряд почти достиг
плетня, и всадники  уже натянули  поводья, чтобы в  лихом прыжке перемахнуть
через него и ворваться в  лагерь.  Как вдруг навстречу им выкинулись  копья,
засвистели стрелы, и почти все  были  в одно  мгновение  сшиблены с лошадей,
покатились  по земле. Скачущие следом успели прикрыться щитами и перескочить
через  плетень,  заколов  нескольких лучников.  На  них  тут  же набросились
спрятавшиеся в лагере воины, стащили на землю, рубили саблями...
     Темир-бек, мчавшийся в  середине  конной  лавы,  рванул  коня за повод,
забирая  в сторону от берега вдоль укреплений, и хрипло, срывающимся голосом
заорал:
     -- Обходи их, ребята, обходи...
     Его услышали, крутнули коней  мимо  плетней, укрываясь щитами от  густо
летящих стрел, и выскочили к небольшому ложку, где и остановились.
     -- Готовь луки! -- сорванным голосом скомандовал Темир-бек,-- внутрь не
соваться...-- И пустил коня к укреплениям степняков.
     Сибирцы  изменили тактику и,  потеряв  почти полсотни, начали  на скаку
осыпать стрелами  защитников. Но это мало что давало, когда противник хорошо
укрыт.
     Подоспели  сотни Ураз-Бакия, вышедшие к лагерю  со стороны  Лысой горы.
Они также попробовали ворваться  в лагерь с ходу, но были остановлены градом
стрел и начали кружить перед лагерем.
     Конники показывали знаками тем, кто  находился  на  лодках,  чт