покинуть ханский городок.
Для его же блага, -- добавил он мягко.
     -- Хорошо, я так и поступлю.
     Сабанаку хотелось узнать о судьбе Биби-Чамал, которая когда-то была его
наложницей, и, возможно, кто-то сможет сказать ему, что с ней стало, где она
теперь! Он  разыскал несколько старых  нукеров, что воевали еще  под началом
его  дядьки  Алтаная  и  продолжали служить Кучуму  в Сибири.  Те,  с трудом
узнавая в постаревшем, с  густой сединой в  волосах и бороде прежнего юношу,
приглашали  его  к  себе,  угощали  вином,  растроганно  хлопали  по  плечу,
вспоминали старого башлыка.
     --  Вино  пить  мулла  не велит... -- смущались  они,  -- да  и  шейхов
набралось в Кашлыке столько, что шагу не ступишь, донесут.
     --  Не те нынче времена, ох, не  те,  -- сетовал широкоплечий воин,  на
чьем лице виднелся шрам,  уходящий под шапку, -- но башлыка Алтаная все одно
помянем добрым словом.
     Чуть выпив, воины становились  разговорчивее, костерили  новые порядки,
местных беков, что в  глаза улыбались, а на самом деле ненавидели и  хана, и
всех, кто пришел с ним. Больше других доставалось Караче-беку. Ему так и  не
простили того, как он расправился с  пятой сотней, казнив половину  нукеров.
Про Кучума помалкивали, со страхом пряча глаза.
     --  Оборотень он,  --  поясняли шепотом, -- все обо всех знает. Может в
сороку обернуться и возле костра  сидеть  незаметно, все  слышать, что о нем
говорим. А потом... сам понимаешь.
     Про Биби-Чамал никто из них не знал. Даже имени ее не слышали.
     --  Знаешь,  сколько  нам их  встречалось... Если  бы имена  всех стали
спрашивать,  запоминать, то  и мозгов бы не хватило.  Сам, поди, был воином,
помнишь...
     Сабанака  резануло "был воином",  и  он  гневно сверкнул глазами, хотел
сказать что-то  обидное,  но передумал, поблагодарил и стал прощаться. Через
два  дня он уже  навсегда,  как он  думал,  покинул Кашлык,  направившись  в
отведенный ему улус.

        "* * *"

     Место ему  понравилось: на  невысоком берегу  были вырыты полуземлянки,
вокруг которых  простирался небольшой луг, заливаемый в  весеннее  половодье
водой, а дальше виднелся хвойный лес, стеной обступивший селение.
     Навстречу  к  нему  высыпали  удивленные   жители  вместе  с   древними
стариками,  смущенно   отводящими   взоры   женщинами,   босоногими  детьми,
прячущимися за матерей, и мужчинами, стоявшими отдельно с копьями в руках.
     Сабанак, не слезая с коня, объявил им, что отныне он будет их мурзой, и
велел построить для  него жилище у  самого речного обрыва чуть  в стороне от
самого  селения. Мужчины  о чем-то переговаривались меж собой  и не решались
заговорить с новым правителем, но  было видно, что их мучил какой-то вопрос,
и потому Сабанак помог им, спросив:
     --  Вы, верно, хотите знать, есть  ли  у  меня жена, дети?  Нет, но  со
временем обзаведусь женой, а даст Аллах, то и дети будут.
     Тогда один из стариков,  набравшись смелости, обратился к нему,  сделав
несколько шагов вперед, и заговорил сиплым голосом:
     -- Люди зовут  меня рыбак Назис. Я  потерял своих сыновей,  что ушли на
войну и  не  вернулись. Недавно  похоронил  и  свою старуху.  Теперь  живу с
внуками.  Ответь мне, наш новый господин,  будут ли брать  на  войну и  моих
внуков, которые уже стали юношами?
     -- Я вижу, ты мудрый человек, -- улыбнулся Сабанак, -- и понимаешь, что
каждый  мальчик,  если  он не калека, рождается воином. И ты,  верно, воевал
когда-то...
     --  Я  только с рыбой  воевал и иногда побеждал ее,  -- под  общий смех
отозвался Назис.
     --  Но  все  равно  воевал, -- Сабанаку понравился этот  словоохотливый
старик, и  он  еще шире  улыбнулся, --  мужчина  всегда воюет: со  зверем, с
рыбой, как ты,  с  врагами. Пусть  твои внуки сами  решат свою судьбу. Но  я
лично уже повоевал и, слава Аллаху, собираюсь дальше жить мирно.
     -- Ты  поминаешь  какого-то Аллаха,  -- поднял руки вверх Назис, -- нам
про  него  говорили  сердитые  люди, что  приезжали  из Кашлыка  по ханскому
повелению. Они велели сбросить в воду наших богов и поклоняться этому самому
Аллаху. Но покажи его нам. Где он?
     Сабанак  никак не ожидал, что в первый же день ему предстоит вступить в
спор о вере со своими подданными, и, чуть  улыбнувшись, заговорил терпеливо,
словно с малыми детьми:
     -- Аллах везде:  и  на небе, и на земле, и в воде. Он все видит  и даже
знает наши мысли...
     -- Зачем нам такой бог, который знает  наши мысли,  -- возразил  ему из
толпы высокого роста мужчина с густыми волосами, падающими на плечи.
     -- Подожди, Тузган*,  не перебивай нашего  господина, -- шикнул на него
Назис. -- Прости его, неразумного,  --  поклонился  старик  Сабанаку, --  он
всегда всем возражает, что с него взять, Тузган...
     -- Вы говорите, что вам не нужен такой Бог? Но ведь другого просто нет,
--  Сабанак воздел руки  вверх, --  ваши  деревянные  боги тоже  подчиняются
Аллаху.
     -- Нет, неправда,  --  зашумела  толпа, -- наши боги помогают  нам и на
охоте, и на рыбалке. Мы приносим им  дары и  получаем их  покровительство. А
твой  бог  не  принимает  жертв.  Как можно  задобрить  его?  Как  он  будет
покровительствовать нам?
     -- Нужно молиться  Аллаху  и в молитве  просить  его  обо  всем, что вы
желаете...
     -- У  меня вот лодка старая,  --  теперь  не  вытерпел  Назис  и, хитро
поблескивая глазами, повернулся  к соплеменникам, --  попроси за  меня, чтоб
твой Аллах послал мне новую, -- под одобрительный хохот закончил он.
     -- А почему бы и нет? Ты помолишься, попросишь сил  у  Аллаха и сможешь
сам сделать себе новую лодку. -- Сабанаку понравилось наивное убеждение этих
людей,  которые  воспринимают  Аллаха буквально,  считают,  будто  он  может
послать им  то, что они пожелают. --  Разве ваши боги посылали  вам  что-то,
чего вы не делали руками?
     -- Когда не  было  ваших шейхов, то у нас было все, --  упрямо возразил
тот, кого назвали Тузганом, -- а ваш Аллах ничего нам не дает.
     -- Если господин не хочет, чтоб мы ссорились с ним, то пусть не требует
от  нас  почитания  своего  Аллаха,   --   вступил  в  разговор  приземистый
широколицый охотник, на  поясе у которого виднелось больше десятка медвежьих
клыков -- Меня зовут Сахат и я главный на охоте, когда все мужчины  идут  на
лося или медведя. Нам не  видать  удачи, если забудем своих богов. К тому же
мы  не запрещаем  господину поклоняться Аллаху, а  сами будем, как и раньше,
почитать своих богов.
     Сабанак  понял, что ему  с первого  раза  не удастся найти общий язык с
этими людьми, и примирительно махнул рукой:
     --  Пусть будет по-вашему --  вы поклоняетесь своим  истуканам, а я как
молился, так  и буду молиться  Аллаху. А сейчас приступайте  к строительству
жилища для меня. Я же проедусь по своим землям.
     Так он и  поселился  несколько  лет назад  в этом селении.  Еще живя  в
Москве,  он  был поначалу  удивлен, как  много хлеба едят русские,  но потом
постепенно привык  к этому  и, уезжая,  припас по нескольку  мешочков  семян
разных растений.  В  первую  же весну он  приказал мужчинам со всего селения
обработать  мотыгами  довольно  большой  участок  земли  в  глубине  леса, а
женщинам размять руками все комки, оставшиеся на поле. Ранним  утром Сабанак
направился на поле и разбросал семена, а затем, привязав к седлу своего коня
тяжелое  сучковатое бревно, несколько раз прошелся  по участку, чтоб вдавить
семена в землю и те не стали бы легкой добычей для птиц.
     Потом  он регулярно ходил наблюдать за всходами и радовался как ребенок
зеленым  стебелькам,  вставал  на  колени, нежно  гладил  их,  приговаривая.
"Чудные вы мои, растите, принесите хороший урожай".
     Раз  он заметил, как из глубины леса кто-то подглядывал  за ним,  но не
стал выяснять, что нужно было тому любопытному. У него установились неплохие
отношения  с  его  подданными,  но  они   все   равно   сторонились   своего
мурзу-господина, стараясь лишний раз не попадаться  на глаза. Все знали, что
он ходит  на свою делянку в лес, оставаясь там  подолгу. Девушки, собиравшие
ягоды, подглядели, как он стоит на коленях и что-то шепчет возле колосящихся
всходов.  Об  этом тут же узнали все в селении и, посовещавшись, решили  меж
собой, что это и есть тот самый бог, которому поклоняется их господин.
     -- Вот и хорошо, славно,  коль  у  него  такой  безобидный бог. Если он
будет нам докучать, то мы вытопчем его посевы, -- пообещал Сахат.
     -- Да, главное, чтоб он не  выдал шейхам  нашего  шамана, -- согласился
рыбак Назис, -- но, похоже, что он и не догадывается, где мы его прячем.
     Но Сабанак  давно  заметил,  как  жители селения довольно часто куда-то
исчезали  из своих  жилищ, направляясь  на  болото,  начинающееся  сразу  за
ближайшим  лесом.  Когда он попробовал поинтересоваться  у Сахата,  зачем  и
старики,  и дети  уходят  на болото, то  тот, глядя себе  под  ноги,  нехотя
ответил:
     -- Ягоды ходим брать.
     -- Вроде, пора не пришла, -- усмехнулся Сабанак.
     --  Смотрим,  каков  урожай будет, --  все  столь  же спокойно  ответил
охотник и пошел в селение.
     Сабанак хотел было выследить, куда  отправлялись жители,  но передумал.
Живя бок о бок с ними, он находился в полной зависимости от своих подданных,
а не  имея  отряда преданных нукеров, нечего было  и думать о вражде с ними.
Пусть  будет как есть, решил он. Тем более посевы уродились отменные, и он с
нетерпением ждал, когда можно будет приступить к сбору урожая. Он знал,  что
жители некоторых сибирских селений тоже сеют просо,  рожь и другие растения.
Но большинство  сибирцев предпочитали выменивать зерно или муку на  шкуры  у
приезжих  купцов. Слишком трудно  было вырастить в этом диком  крае  хороший
урожай.  Посевы  могли  вытоптать  дикие  звери,  склевать  птицы,  наконец,
обильные ливни  или ранняя засуха не давали никакой уверенности, что к осени
они окажутся  с запасом  муки. Зато рыба, мясо -- это другое  дело. Здоровый
мужчина всегда мог прокормить семью.
     Наконец Сабанак объявил женщинам, что завтра поведет их на свою делянку
собирать  урожай,  и велел приготовить  мешочки  и  туеса  для  сбора зерна.
Женщины работали весь день и  смогли собрать лишь половину урожая. Заполнили
все принесенные с собой мешки,  туеса и на другой день вновь отправились  на
делянку.
     Сабанак разрешил каждой из работниц оставить себе по небольшому мешочку
с  зерном, которое они тут же перетерли  на деревянных жерновах,  истолкли в
больших  ступах. Вечером  над селением поплыл приятный запах печеного хлеба.
Сабанак  ходил от жилища к жилищу веселый  и улыбающийся, шутил с мужчинами,
отведывал по кусочку приготовленного угощения, хвалил хозяек.
     На другой  день, выйдя на берег, он  увидел, как рыбак Назис с одним из
своих  внуков  и  бормочущим  что-то себе под нос  Тузганом  тащат по берегу
тяжелое  бревно.  Затем, положив его на подложки, они  принялись  по очереди
топором   обтесывать   его.   Он  подошел   к   ним   и,  пожелав  здоровья,
поинтересовался:
     -- Верно, лодку начали  делать,  не  стали дожидаться, пока  ваши  боги
пошлют ее вам?
     -- Господин прав, --  согласился Назис, -- наши боги не такие как твой.
Ты  вот попросил у своего Аллаха  хорошего урожая  и он дал его  тебе. А наш
посоветовал, чтоб мы сами сделали лодку.
     -- Что-то я не видел, чтоб кто-то из твоих женщин вчера собирал зерна у
меня на поле? -- спросил он у старого рыбака.
     -- Разве господин  не знает, что  моя старуха  умерла,  а  внукам  рано
жениться? Мы живем без женщин... Что делать...
     -- А невестки твои? Разве не с тобой они живут?
     -- Они были взяты  из других  селений и, когда сыновья  не вернулись из
похода, родители  забрали их обратно. А что я мог сделать?! Я уже стар, силы
не те... -- верно,  воспоминания были болезненны для Назиса и на лбу  у него
вздулись вены, покраснела дряблая старческая шея.
     -- Почему же они не взяли своих детей? Ведь то их дети?!
     -- Все так,  да кому сейчас лишний рот нужен. Вот внуки и остались жить
со мной. Так лучше. Но невестки иногда приходят, помогают  нам. У них сейчас
другие мужья, -- горестно  всхлипнул  он, принимая топор из  рук вспотевшего
Тузгана.
     -- А где твоя старая лодка?
     -- Сгнила... Где ж ей еще быть, -- просто ответил Назис, потом взглянул
на Сабанака и добавил, -- а еще раньше мою лучшую  лодку отобрали воины хана
Кучума. Так и живем...
     --  Да,  -- невольно вздохнул Сабанак, сочувственно  оглядывая  старого
Назиса.
     В первый  год собрать ясак  в сто соболей ему не удалось. Охотники  или
скрывали  от  него сколько добыли, или действительно был плохой год, как они
говорили,  но  в  самый разгар лета прибыли  даруги-сборщики от Кучума.  Они
разговаривали  свысока с Сабанаком, заявив, что хан недостающие шкурки велел
записать ему как долг. И на следующий год  он должен кроме  обязательных ста
сдать  и  те, что задолжал.  Сабанак вспылил,  ответил  им,  чтоб  они  сами
попробовали добыть хотя бы одного соболя, но сборщики, развернув коней, даже
не стали слушать и, обдав его грязью из-под  копыт,  ускакали прочь. Все это
слышали присутствующие здесь же жители его селения.
     Следующий год  был  более  удачный  и соболей  увезли в  ханскую ставку
столько, сколько требовалось. Но другие года  опять были тяжелыми для охоты,
и мужчины, пряча глаза, лишь разводили руками:
     --  Ушел  соболь,  господин,  --  сообщал каждый  вернувшийся  из  леса
охотник.
     Тогда Сабанак надел лучшие свои одежды и сам отправился в Кашлык. Кучум
был в отъезде, а принял его а своем шатре Карача-бек.
     -- Знаю, знаю о твоих бедах, -- кивал он  головой, -- но надо на что-то
содержать воинов, покупать оружие, отсылать подарки соседям. А если все беки
и мурзы не соберут положенной дани? Что тогда?
     Сабанак сидел молча, испытывая огромное унижение,  и даже не смотрел на
ханского визиря.
     --  Хорошо,  я  могу помочь твоему  горю,  -- мягко  заговорил  тот, --
приготовь  для  гарема  ханских  сыновей  пять красивых  девушек  из  своего
селения. И еще. Сообщи, где твои люди прячут шамана. Мы давно ищем его.
     -- Я не совсем понял, о чем говорит уважаемый, -- поднял наконец голову
Сабанак, -- о каких девушках? Какого шамана я должен найти?
     --  Какой  непонятливый,  право,  --  Карача-бек  мягко  улыбнулся,  --
подберешь  красивых  молодых  девушек  для гарема ханских сыновей.  Чего  не
понять?
     -- Но как я скажу об этом отцам? Меня проклянут их матери...
     -- Это уже твое дело. Думай сам, как ты им сообщишь. Но только на таком
условии можно списать с тебя долг.
     --  А где  я  должен  искать  шамана,  которого  в глаза  не  видел?  Я
правоверный мусульманин и к шаманам не обращаюсь.
     --  Зато люди  твои не совершают  намаз, не почитают Аллаха, а бегают в
лес к своему шаману, где у них устроено святилище с деревянными истуканами.
     -- Если уважаемый так хорошо обо  всем  извещен, то почему он  не может
схватить шамана?  Почему  обязательно я должен выполнять  грязную работу? --
Сабанак гневно глянул на визиря. -- Что-то я не помню, чтобы ты был во время
боев с нами. Мы гибли, устилали дорогу к ханскому холму своими телами,  чтоб
потом  здесь  засели такие  как ты  и указывали,  какую  гнусность я  должен
выполнить. Ноги моей здесь больше не будет!
     -- Подожди  давать необдуманную клятву, ибо сказано, что мужчина должен
думать прежде, чем произнести слово, -- остановил его визирь.
     --  Я много  думал, находясь  в  московском плену. Очень много! Но даже
предположить не мог, что стану собирать шкурки соболей для хана и поставлять
девушек в гарем...
     -- Но сам  хан  выбрал тебе  удел и  определил  размер подати. Мое дело
только вести учет. Поговори с ханом, чтоб он  снизил тебе размер дани. Чем я
могу помочь?
     -- Кроме меня  самого никто не поможет мне, -- сверкнул глазами Сабанак
и  выскочил из шатра. Он не стал  дожидаться возвращения в городок Кучума, а
уехал  из Кашлыка  в тот  же день. Вернувшись  к  себе, никому  не  сказал о
разговоре с визирем, но, верно, жители по его хмурому лицу и так все поняли.
     Какое-то время их никто не тревожил и не напоминал о долгах. Но однажды
ближе к полудню показались ханские воины  во, главе с Шербети-шейхом. Воинов
было больше десятка, но для  жителей селения, которых согнали на берег реки,
этого  было вполне достаточно.  Никто не собирался оказывать  сопротивление.
Сабанак стоял в стороне, наблюдая за происходящим.
     Шербети-шейх вышел вперед и громко  заговорил, по очереди вглядываясь в
каждого:
     -- Не первый раз я здесь, чтоб обратить вас на путь истинной веры, учу,
как совершать намаз, молиться, соблюдать  законы,  предписанные шариатом. Но
не  вижу, чтоб  слова  мои  нашли путь  к сердцам  вашим. Прошлым  летом  вы
прогнали  муллу, почтенного  человека! --  шейх выбросил вперед правую руку,
указывая  по  очереди  на  каждого селянина. -- Мало  этого!  Вы до  сих пор
поклоняетесь идолам, и сегодня мы  решили положить конец  этому. Кто  укажет
дорогу к вашему шаману? -- толпа молчала. -- Хорошо, -- продолжил шейх почти
добродушно, -- тогда нам  ничего другого не  остается,  как  применить силу.
Приступайте, -- кивнул он воинам.
     Те  бросились  вперед  и схватили  нескольких  жителей,  среди  которых
оказался внук  Назиса, совсем  еще молодой  юноша, он покорно  шел  рядом  с
воинами,  подталкиваемый копьями. Зато не выдержал старый Назис и кинулся на
охранников, принялся охаживать тех суховатой палкой по спинам, приговаривая:
     -- Мало вам, сарты проклятые, что двое моих сыновей сгинули, так вы еще
и до внука добрались! Убейте меня сперва...
     Один из воинов ударил старика тыльным концом  копья в бок и тот упал, к
нему  подбежал   Тузган,  оттащил  в  сторону.  Остальные  жители  стояли  в
нерешительности, ожидая,  что  же  будет дальше. Молчал и Сабанак,  нахмурив
брови и посматривая на шейха, на воинов, на жителей селения.
     Пятерых  схваченных воины привязали к  росшим  на  берегу деревьям и по
знаку  Шербети-шейха  начали  собирать  хворост,   складывать  его  к  ногам
пленников.  Жители молчали. Но когда один  из воинов  высек  искру и  раздул
огонь возле ног пленников, Сабанак не выдержал и подошел к шейху.
     -- Чего вы  хотите добиться? --  поклонившись, заговорил он.  -- Они не
покажут вам, где прячут шамана, если даже вы спалите всех их заживо.
     -- Пусть  будет так,  --  пожал тот  плечами,  --  мне  уже приходилось
встречаться с подобным. Мурза Сабанак, верно, знает, что согласно нашей вере
нет иного Бога, кроме Аллаха.
     -- Конечно,  -- ответил  тот  покорно, -- но сказано,  что Бог ведет на
путь истинный того, кого он изберет. Может, этим людям пока рано приобщаться
к истинной вере?
     -- Мы не  можем больше ждать. Помни, сказано: "Бог наложил  на сердца и
уши неверных печать, глаза  их прикрыты  покрывалом, страшная участь ожидает
их". От них зараза распространяется на другие селения, они бунтуют. А заразу
надо выжигать сразу и навсегда. И только так!
     -- Высокочтимый Шербети-шейх разрешит мне переговорить с  людьми? Может
быть, я смогу уговорить их...
     Шербети-шейх глянул  на  него,  словно  оценивая,  сколько  времени  им
предстоит еще оставаться здесь, помолчал и подал знак воинам, чтоб пригасили
костер.
     -- Я не стану долго ждать, -- кинул  он  вслед Сабанаку,  -- мне хорошо
известно, как надо обращаться с этими упрямцами.  И не советую тратить время
на пустые уговоры...  --  но Сабанак уже бежал  к толпе жителей,  разыскивая
глазами Сахата.
     Тот стоял в центре и прятал за спиной лук. Рядом стояли другие  мужчины
и у всех в руках были или  короткие  копья, или луки. Как и думал Сабанак --
они постараются отбить своих сородичей, чего бы это не стоило.
     -- Подожди, Сахат, не  делай того, что задумал, -- торопливо проговорил
Сабанак.
     --  Господин  предлагает,