олго жить в  городке,  оставаясь
простым ратником,  охраняющим чужое добро. Какой-то  неведомый голос шептал,
подталкивая  в путь,  что впереди  у него будет еще  много, много  дел, и он
станет иным человеком. Едигир в последний раз оглянулся на мелькнувшую среди
стволов дозорную башню городка и,  словно кто-то  прошептал  сзади: "Ты  еще
вернешься сюда. Очень скоро вернешься... Помни..."






        "ЧАСТЬ ВТОРАЯ"

        "ПОСТИЖЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА"



        "О поведении прислужников царя"

     Человек,  сведущий  в  светских  делах,  может  найти  службу  у  царя,
отличающегося личными  качествами и богатством, при содействии  лиц, любимых
этим государем или полезных ему.
     С разрешения государя он должен садиться  сбоку  от государя не слишком
далеко.  Он  должен избегать споров и  речей невежливых, а  также  возгласов
радости и смеха, где это не подобает, равно как и громкого испускания ветров
и плевания
     Если его  спросят,  то он  должен говорить приятное, если  оно является
полезным, но не говорить неполезное, хотя бы оно было и приятно.

        "Из древнего восточного манускрипта"



        "ОБРЕТЕНИЕ"
        "СУДЬБЫ"

     Москва жила своей шумной, торопливой,  каждодневной бурлящей базарами и
торгами жизнью,  озабоченностью всего происходящего  в  мире. Торговый  люд,
притекающий со всех  концов света на ее кривые  улочки и площади, утоптанные
конским  навозом,  смешивался  с горожанами,  ведя непрерывный  торг, крича,
бранясь, беспрестанно размахивая руками. По утрам с многочисленных колоколен
разносился   благозвучный,  сливающийся  и  дополняющий  друг  друга  густой
колокольный  звон,  подгоняя людей  своими ударами,  заставляя  еще  быстрее
переходить от одного дома к другому,  не  задерживаясь  надолго  в  торговых
рядах, кое-что покупая, к чему-то прицениваясь, и спешащих  дальше  по своим
делам.
     --  Вавилон,  истинный Вавилон,-- проговорил Аникий  Строганов,  широко
улыбаясь и оглаживая  бороду, --  ну,  принимай нас, Москва-матушка,  не дай
пропасть!
     Строгановский обоз спустился на лед реки Яузы и  через большие ворота в
высоченной деревянной стене  въехал в  слободу, прозываемую Скородомом.  Тут
Аникий  Федорович держал  собственный дом, в котором в  его отсутствие  жили
приказчики с женами для  содержания хозяйского  имения  в чистоте и порядке.
Два  цепных  пса  бешено залаяли, когда  у высоких глухих ворот остановились
сани,  и Чеботай  Андреев,  сидевший  в  первых санях, подбежал  к  воротам,
нетерпеливо забарабанив по ним кнутовищем.  Скрипнула сенная дверь  и чей-то
испуганный  голос спросил:  "Кого надо? -- но  услыхав густой хозяйский бас,
пересыпанный ругательствами, кинулся в дом, и во всей Строгановской  усадьбе
началась такая суматоха, будто лихие люди нагрянули.
     Когда  обоз наконец-то въехал  во  двор,  возчики  остались  распрягать
лошадей,  а сопровождающие  обоз воины во главе с  хозяином  вошли  в  жарко
натопленную горницу. Едигир шел последним и, поднявшись на высокое  крыльцо,
глянул  на  город.  От  удивления он  открыл  рот,  настолько  поразило  его
увиденное. Город был так велик и огромен, что невозможно было определить его
границы.  Почти  над  всеми крышами домов вился дымок, будто людские  жилища
протягивали тонкие полупрозрачные руки к небу, желая дотянуться до него.
     Едигира  легонько  одернули  и  он  шагнул  вслед  за  всеми  сперва  в
просторные, заставленные деревянными кадушками сени, а затем и  внутрь дома.
Аникий  Федорович,  уже  сбросив с  плеч  овчинный  дорожный  тулуп,  сидел,
опершись локтями о стол, на широкой лавке и слушал, что торопливо докладывал
ему  приказчик. Все входившие широко  крестились  на образа, висевшие в углу
горницы,  скидывали  полушубки  на  лавку  и  рассаживались  вдоль  длинного
тянувшегося от стены до стены, стола.
     К  Едигиру  подошли братья Богдан  и Герасим,  единственные знакомые по
городку, которые тоже согласились сопровождать обоз в Москву. Они испытывали
неловкость от  больших хозяйских  хором и растерянная улыбка блуждала  на их
раскрасневшихся от мороза лицах.
     -- Ну, как тебе Москва? -- обратился к Едигиру Богдан.
     --  Да...,-- неопределенно  ответил тот.-- Зачем так много людей вместе
собрались? Неужели больше места на земле нет? Тесно...
     -- Так тут же государев двор, митрополит живет,  кузнецы, оружейники --
всех не перечесть, одно слово -- Москва.
     --  О  чем  вы  там  толкуете,  --  спросил Аникий  Федорович, отпустив
приказчика.
     -- Да, вот, Василий сомневается, зачем все вместе в одном городе живут.
Думает, на Руси места мало.
     --  А это  он правильно думает.  Я  вот, почему на Урал подался?  Тесно
стало.  Куда  не  повернись  --  все занято,  разобрано. А я  простор люблю.
Ничего, пообвыкнется, поймет, что к чему. Садитесь, перекусим с дороги.
     Тем  временем  хозяйские  люди  понесли  на  больших деревянных  блюдах
соленые грибы, квашеную капусту,  пироги  с  рыбой,  расставляя  все это меж
рассевшимися  гостями.  Появился  и  большой  жбан  с  пивом.   А  Строганов
извиняющимся голосом произнес:
     -- Вы уж  простите, что все скоромное, Рождественский пост, чай,  идет.
Ну, как  всю соль продадим,  сбудем, так и Рождество, глядишь, наступит. Вот
тогда и погуляем, а пока отобедайте, чем Бог послал.
     Все  дружно  принялись  за  угощение,  пододвигая  к  себе  блюда.  Сам
Строганов, наскоро перекусив, вышел из-за стола и, простившись, наказал:
     -- По городу без дела не шастайте, а то заплутаете.
     Иль  в историю  какую,  не приведи Господь,  попадете.  Со всеми делами
обращайтесь к управляющему моему Савелию. Он к вам  сам  подойдет. А Чеботай
Андреев пусть так и будет среди вас за старшего. С ним и в город выходите. А
мне надо дела делать, так что прощайте пока.-- С этими  словами  он вышел из
горницы.
     Вскоре  к  ним подошел  плечистый среднего роста  управляющий  Савелий,
хитрыми  бесцветными  глазами  внимательно  оглядел  каждого  и  повел  всех
определять на постой в  соседнее приземистое строение, стоявшее отдельно  от
господского дома.

        "* * *"

     Едигир поселился вместе с Богданом и Герасимом. Они  два дня отсыпались
с  дороги  и выходили только  к столу,  перекидываясь несколькими ничего  не
значащими фразами друг с другом. Но на третий день, когда сон уже не брал, а
вынужденное  безделье  заставляло  искать  какую-нибудь работу или  занятие,
первым не выдержал Герасим:
     --  В тюрьму  нас, что  ли, хозяин  определил?  Сколько так  еще сидеть
будем? Пошли, город поглядим.
     --  Это бы  хорошо, так ведь  мы города  не  знаем. Как дорогу  обратно
найдем?
     -- Уж, поди, найдем как-нибудь. Как, Василий, думаешь?
     -- Как не найдем,-- согласно кивнул тот,-- мы ж не слепые.
     -- Это точно, -- заключил Богдан Шумилко,  -- а  ежели  чего, так  язык
доведет,-- и  увидев непонимающий взгляд Едигира, пояснил,  -- мы спросим, а
люди подскажут. Только  надо  управляющего  Савелия предупредить,--  добавил
осторожно Герасим, шмыгая носом.-- Хозяин так говорил.
     -- Да нужны мы ему, как  собаке пятая нога.  Пошли.  -- Богдан  накинул
полушубок и уверенно направился к выходу.
     Как  только  они вышли  на  улицу,  тут  же  чуть не попали под  копыта
промчавшемуся мимо них всаднику в богатом красном кафтане.
     -- Ишь ты, черт, под ноги не смотрит,-- выругался Богдан.
     -- Может, не пойдем все-таки,-- остановился в нерешительности Герасим.
     -- Ну и сиди дома, таракан  запечный, -- усмехнулся Богдан, --  а мы  с
Василием сами как-нибудь.  Герасиму  ничего  не оставалось  как  отправиться
вслед за ними.
     Перейдя  Яузу  по замерзшему  льду,  они  поднялись на  другой берег  и
увидели  торговые  ряды,  перед  которыми прямо  на  снегу  лежали  огромные
ободранные  мясные туши. Некоторые потехи  ради умудрились, поставить ноги и
головы, так, словно снежные фигуры, пугая прохожих остекленелыми глазами.
     -- Чего это они делают? -- удивился Едигир.
     -- Не видишь, что ли, продают.
     -- А зачем так много? Никто ж не берет?
     -- Погоди, найдутся покупатели, -- успокоил его Богдан.
     -- Я бы ни за что не продал, сам  бы съел, -- убежденно закончил Едигир
и отвернулся от торговцев, не проронив больше ни слова.
     Пройдя  мясной ряд они попали к торговцам  лесом,  где на берегу стояли
срубленные  дома  разной  величины,  густо пахнущие смолой.  То  продавались
готовые срубы, вокруг которых  прохаживались  богато  одетые люди, о  чем-то
выспрашивая  продавцов, прицениваясь  и  приглядываясь,  выбирая  нужное  им
строение.
     Вскоре они утратили всякий интерес к окружающему, пока не наткнулись на
орущую толпу  подростков,  которые  отчаянно тузили друг друга  кулаками. Их
было чуть ли  не полсотни  и у многих из разбитых носов уже капала  кровь на
изрытый ногами снег. Но ребятня не обращала на это  никакого внимания, и как
молодые петушки наскакивали друг на друга, норовя ударить посильнее.
     -- Чего это они? -- Едигир встал, как вкопанный.
     -- На кулачках силой меряются, -- небрежно махнул рукой Богдан.
     -- Из-за чего? -- не понял Едигир.
     -- А просто так, силу показывают. Пошли, сами разберутся.
     Но  тут  сбили  с  ног  худощавого  мальчишку,  который упал  навзничь,
ударившись головой о ледышку. Он застонал как-то натужно, пытаясь подняться,
но не  смог. Однако  мальчишки не  обратили на него  ни  малейшего внимания,
крича и распаляясь все больше и больше, молотили друг друга.
     Едигир  не  выдержал  и  кинулся  между  ними,  нагнувшись  к  упавшему
мальчишке. Но тут же  чей-то кулак опустился  ему на  затылок, сбив с головы
лисью шапку. Он в недоумении поднял голову, пытаясь угадать, кто ударил,  но
увидел лишь улыбающиеся возбужденные лица подростков.
     --  Что,  получил  свое,  -- крикнул  тот,  что  был на  полголовы выше
сверстников.
     Кто-то  сзади подставил Едигиру  подножку, дернул  за полушубок,  и  он
полетел в  снег,  так и  не  поняв,  что же  случилось. И тут же чьи-то ноги
больно ударили его  в  живот, прошлись по ребрам,  но  он  быстро вскочил и,
уклоняясь от сыпавшихся на него ударов, дважды коротко взмахнул руками, сбив
с ног ближайших к нему  подростков. Они попытались всей толпой навалиться на
него, но ловко  вывернувшись,  он отскочил и  схватил  того  самого высокого
парня за запястья, дернул вниз,  заломив руку назад.  Остальные, увидев, что
их вожак зажат сильными руками незнакомца, отбежали на безопасное расстояние
и  замерли  в ожидании. Едигир крепко тряхнул  парня и,  с  трудом  подбирая
слова, спросил:
     --  Жить  хочешь? --  тот  согласно кивнул головой, неразборчиво что-то
промычав, -- тогда  подними его, -- и он показал на неподвижно лежавшего  на
снегу мальца.
     -- А что ему будет-то? -- отпущенный Едигиром парень отбежал к ребятам.
-- У-у-у, морда басурманская, -- зло проворчал он, разминая ушибленную руку.
Едигир,  водрузив  на  голову  свою шапку,  подошел к  неподвижно  лежавшему
мальчишке и потер лоб снегом. Подошли Богдан и Герасим, с интересом наблюдая
за происходящим и не пытаясь вмешиваться.
     -- И  чего ты в пацаньи дела лезешь? Сами бы разобрались,-- укоризненно
заметил Богдан.-- Больше всех надо, что ли?
     Мальчишка  открыл глаза  и застонал, тогда  и остальные ребята уже  без
опаски подошли ближе помогли подняться ему, мигом забыв про недавнюю драку.
     -- Ладно, без вас обойдемся, и Гришаньку домой отведем.
     В растерянности  потоптавшись,  друзья  пошли дальше.  Наконец,  пройдя
несколько  улиц,  постоянно  шарахаясь  от  несущихся  не  разбирая   дороги
верховых,  они  вышли  на  холм,  с вершины  которого  увидели  темные стены
огромной крепости с высокими сводчатыми остроконечными башнями по краям.
     -- Неужто Кремль? -- с восхищением спросил Герасим.
     -- Он самый и есть,-- усмехнулся Богдан,-- не видишь, что ли?
     -- Так там царь и живет?
     -- А где ж ему жить?
     -- Поглядим? -- и Герасим первым легко зашагал по спуску, спеша поближе
подойти  к причудливым стенам с зубцами наверху. Вдруг послышался мелодичный
звон, и они, задрав головы, увидели, как на одной из башен сошлись меж собой
на  блестящем  разбитом  золотистыми  полосками,   круге  две  металлические
стрелки. Проходящий  мимо них мужичок  в желтом отороченном  черной бахромой
полушубке кивнул и снисходительно спросил:
     -- Чего, деревенщина,  поди, первый раз часы увидели? Глядите, глядите,
за показ денег не берут!
     -- А царя, где можно увидеть? -- спросил у него Герасим.
     -- Так ты скажи стражникам, что Ванька  Чурбанкин с под Костромы к царю
батюшке пожаловал, он к тебе и выйдет...
     --  Да  мы не  из  Костромы. Купцов  Строгановых  мы люди, --  возразил
Герасим, чем только насмешил мужика.
     Вдруг за каменной стеной послышался  шум, обитые кованым железом ворота
со скрипом  распахнулись,  и  через  них выскочили  на площадь  всадники  на
покрытых  цветными  попонами  конях.  Щелкая длинными  бичами,  врезались  в
стоящую  неподалеку толпу, тесня и  разгоняя народ. Вслед за ними показались
богатые сани, устланные коврами, на которых сидели воины с пищалями в руках.
Потом еще одни сани, и еще и, наконец, выехал крытый возок с золотыми орлами
на дверцах и затянутыми слюдой оконцами, запряженный четверкой белых  коней,
с  сидевшими впереди возницами, а еще двое стояли  сзади,  почти на полозьях
возка.
     -- И  точно,  сам царь Иван Васильевич,  поехал куда-то,--  раскрыв  от
удивления рот, выговорил стоявший с ними мужик.
     Народ меж тем прибывал, толпа густела, а из ворот  выезжали все новые и
новые  сани,  возки  и,  казалось,  им  не  будет числа. Любопытные пытались
сосчитать, сколько  людей едет с  царем, кто-то узнавал знакомых, кричал им,
сходились,  переговаривались,   спрашивали  друг  друга:  "Царь-то  с  новой
царевной вместе поехал али сам по себе?".  "Поди, с ней, если на богомолье".
"А  она крещеная? Черкеска,  ведь". "Как  не быть  крещеной,  все  же царица
московская".
     Ну вот  царский поезд умчался, ворота,  заскрипев, закрылись  и у башни
остался стоять, покачивая бердышом, казалось, равнодушный ко всему  стрелец.
Народ начал потихоньку расходиться с площади, вспомнив каждый о своих делах.
     -- Ну что, поди, и мы домой  отправимся? Повезло, царя увидели. Дай ему
Бог  здоровья, --  и Богдан  широко  перекрестился  на  икону,  висевшую над
кремлевскими воротами.
     -- Надо бы завтра в храм сходить, -- задумчиво сказал Герасим.
     -- Что, грехов много за дорогу накопил? -- поддел брата Богдан.
     -- Грехи, не грехи, а в храм надо, -- упрямо ответил тот.
     Тем же вечером Аникий Федорович Строганов сидел за  столом возле печки,
прислонясь к ней правым боком, и тихо  беседовал с управляющим Савелием.  Он
задумчиво  поглаживал окладистую бороду, рассыпавшуюся  по широкой  груди, и
наставлял управляющего, что нужно сделать в его отсутствие:
     -- Половину обоза на  продажу пристроил, еще столько же осталось. Пусть
так в амбарах и лежит. Цены пока большой за нее не дают. Может к весне вверх
пойдет. Ты уж, Савелий, сам гляди, когда продавать.
     --  Как скажешь,  батюшка,  как  скажешь, -- с  подобострастием  моргал
водянистыми  глазками тот,-- наше дело  холопское,  ваши приказы точнехонько
исполнять.
     --  Холопское-то  холопское, да  башка  тебе  на что дана?  Чтоб  шапку
носить,  да  господам кланяться? Ты, давай, кумекай и  сам  помаленьку,  раз
управлять моим  хозяйством взялся. Ладно, соль все одно разойдется. А я  вот
хотел к  государю попасть, пред его ясные очи, да не успел... Сказывают, что
сегодня он на богомолье уехал.
     -- Так то их царское дело. Теперь ждать придется долгонько, -- зачастил
Савелий.
     -- Надо  было мне  через князя Романа попробовать  до  него  пробиться,
царь-батюшка теперь  только  после Рождества в Москву пожалует,-- раздумывая
вслух,  высказался Аникий  Федорович. -- Может  и мне следом за ним к святым
мощам поехать?
     -- Как батюшке угодно будет, можно и поехать.
     -- Э, плохой из тебя  советчик, Савелий, иди лучше спать. Чем  с тобой,
так лучше с этой печкой разговаривать.
     Савелий как будто только этого  и ждал, мигом исчез, оставив Строганова
одного. А к царю Аникию Федоровичу действительно попасть нужно было позарез.
Прошлым  летом не поладил он  с Чердынским  воеводой,  который воспротивился
строительству  новых  варниц  на  ничейной  земле,  заявив,  что   та  земля
государева, и без грамоты царевой добывать соль никак не можно. Аникий тогда
вспылил, пригрозил написать царю, сообщить о многих винах воеводских, отчего
тому бы  не поздоровилось. Воевода  смолчал,  затаился, а  потом  Строганову
донесли, будто посылал он на Москву  гонцов с  тайной грамотой к государю. А
уж  что в той грамоте было,  кто знает. Вот теперь  и надобно  царя увидеть,
объяснить,  что  городки  он ставит  на  ничейной земле не только ради своей
корысти,  как  Чердынский воевода думает, но и для бережения  всего русского
государства.
     Он еще чуть посидел, обдумывая, через кого бы лучше из своих московских
знакомых выйти с челобитной к царю, чтобы тот не сомневался в делах его и не
чинил препоны.
     Раньше, когда  всеми делами  при  дворе  заправлял его давний  знакомец
Адашев,  то  через  него  любая  Строгановская  грамота  быстро доходила  до
государя. Царский  любимец  знал, когда и с чем подойти к Ивану Васильевичу.
Правда, и брал он за  это  немало, но дело  того стоило. Теперь же  не стало
Адашева  при дворе,  выслал  его  царь из  Москвы и  говорят, будто и  вовсе
преставился  он в каком-то  глухом городке подле  самой Ливонии,  закадычный
дружок его. Так  что  теперь надо нового человека искать, кто к царю  прямой
доступ  имеет.  Иначе...  Иначе  сживут  его  недруги  со  света,  не  дадут
развернуться, Самое лучшее, конечно, самому на Москве жить. Только и там, на
уральской  земле, без него  дела  вкривь  да  вкось пойдут. Везде свой  глаз
нужен.
     С этими мыслями Аникий Федорович уснул так и не решив, как же ему лучше
поступить.

        "* * *"

     ...  Прошло  несколько  недель и перед  самым Рождеством  прискакал  на
Москву дворянин Константин Поливанов с грамотами к митрополиту Афанасию и ко
всему народу московскому,  которые ведено  было глашатаям  по всем  площадям
читать. И выходило из тех грамот, что царь Иван  Васильевич, сложивши с себя
венец царский, будет теперь жить в слободе  Александровской, а народ русский
без царя сиротой оставляет. Произошло после этих грамот  волнение великое по
всей Москве. Черный люд, собравшись на площади возле Кремля, кричал в голос,
что всех  изменников бояр пожечь  да повесить надобно. Бояре же, запершись в
своих домах, боялись на улицу выходить.
     Наконец, к  народу вышел  митрополит  и объявил, что он немедля едет  к
царю  слезно  просить  его  вернуться  обратно. Люди, выслушав его,  тут  же
опустились на колени и возопили:
     --  Будем  царю  вовек  послушны,  пусть только  простит нам вины наши!
Стеной за него станем, себя не пожалеем!
     На  другой  день  митрополит  со  святителями  Новгородским  Пименом  и
архимандритом   Чудовского   монастыря   Левкием,   епископами   ростовским,
суздальским, рязанским, крутитским  и многими архимандритами спешно  выехали
вслед  за  царем  к   Александровской   слободе.  С  другого  конца  столицы
отправляется  богатый поезд со  знатными  князьями и боярами,  возглавляемый
Иваном  Дмитриевичем  Бельским и Иваном Федоровичем  Мстиславским,  а  также
другими  знатными боярами  и  дворянами.  Узнав  об  этом,  Аникий Строганов
кликнул  дворовых  людей и  велел  ехать за ними  следом. Едигир,  Богдан  и
Герасим, спешно оседлав  коней,  вылетели  на улицу и уже  на спуске к  реке
догнали  строгановский возок. Через два дня бешеной  скачки  они подъехали к
возвышавшемуся на  холме  собору  Александровской  слободы, и