кому другу. Не больше...
     Под утро они вышли к довольно  большому селению. Зайла  испугалась, что
собачий  лай,  который  доносился  от  околицы,  привлечет  к  ним  внимание
поселенцев. Однако  никто  не  вышел  навстречу.  Тогда, привязав  лошадь  в
кустах, она решительно направилась к селению.
     Собаки  не  посмели  подойти  к  ней  близко  и  скрылись за  хижинами,
высовывая оттуда  острые морды.  Зайла ласково позвала их, похлопав по бедру
открытой  ладошкой,  и две из своры,  нерешительно  виляя  хвостами, подошли
вплотную и даже попробовали лизнуть ей руку.
     -- Бедненькие мои,-- пожалела  их Зайла,-- совсем худые и тощие. Что же
хозяева вас так плохо кормят? Отощали совсем.
     Затем она подошла к ближней полуземлянке и громко позвала:
     --  Эй,  хозяева,  есть  тут  кто? -- Немного послушала,  но  никто  не
отозвался, не пошевелился внутри.
     -- Странно,-- проговорила она,--  уже и вставать давно пора.-- И только
тут  заметила, что  дверь, сплетенная  из толстых ветвей и  обтянутая шкурой
какого-то зверя,  полуоткрыта. Из жилища  тянуло  чем-то кислым, но тепла не
чувствовалось. Она отодвинула дверь и заглянула внутрь. Там было пусто...
     --  Странно,  очень странно...-- тихо прошептала она  и пошла  к другой
землянке, откинула  дверь,  но и там никого не было. Проверила еще несколько
жилищ и поняла, что все жители оставили свое селение день или два назад.
     -- Да,-- прошептала она,-- верно, война согнала  их с обжитого места, и
они спрятались где-то в лесу.
     Тут ей пришло в голову, что она может взять  в брошенном селении что-то
необходимое  для  себя и Едигира, и она стала более  внимательно осматривать
землянки, переходя из одной в другую.
     Так она  постепенно набрала  несколько  старых облезлых шкур, сломанный
нож, миску с отбитыми краями. И самое  главное, она наткнулась на оброненное
кем-то на полу небольшое кресало  в замшевом мешочке со шнурком из  конского
волоса. Там  же  лежала  металлическая  пластина  с  зазубринами  по  краям.
Зайла-Сузге несказанно обрадовалась такому подарку незнакомых людей и надела
шнурок  на  шею. Затем она  пошла  на берег  реки, надеясь и там  обнаружить
что-то полезное для себя.
     И на  сей раз  ей повезло; на кольях висели  развешенные сети, которые,
верно, в спешке забыли хозяева. А у берега стояла небольшая лодка, правда, с
незначительной дырой в боку.
     --  Это не  самое страшное,--  прошептала  Зайла  И  заткнула ее старой
тряпкой, прихваченной из селения.  Потом нашла  кусок смолы,  который обычно
рыбаки хранят на берегу для  заделки своих лодок. С помощью смолы ей удалось
так промазать тряпку, чтобы не дать воде попасть внутрь лодки.
     -- Хвала Аллаху! -- прошептали ее губы.-- Кажется, теперь мы спасены.--
И она кинулась переносить собранные ею вещи в лодку, а потом уже побежала на
конец селения и, отвязав лошадь, повела ту к воде.
     Две собаки, которых она приласкала, неотступно  следовали за ней. Зайла
кинула им кости,  найденные в землянках, и те с жадностью  смотрели  на нее,
ожидая, что она даст им что-то еще не менее вкусное.
     -- Однако возьму я  вас, собачки, с собой. Поплывете? -- обратилась она
к ним, подведя  коня к самой воде, где стояла наполовину вытащенная на берег
лодка.
     Собаки  молчали  и преданно смотрели  ей  в  глаза,  активно  помахивая
лохматыми хвостами.
     --  Вижу,  что согласны,  вижу...--  продолжала  она беседовать с ними,
отвязывая Едигира от седла,-- вместе нам будет хорошо... Так ведь...
     Самое трудное было  опустить Едигира на  землю и втащить в лодку. Зайла
сообразила, что  нужно привязать ему ноги к седлу, а голову опустить вниз, а
потом потихоньку  ослаблять веревку. Так она и поступила  и,  тяжело  дыша и
обливаясь потом от неимоверных усилий (он был раза в два тяжелее ее  самой),
наконец опустила сибирского правителя на землю.
     Подтянув его  к самой лодке,  с трудом втащила внутрь  ее и столкнула в
воду. Потом подозвала собак и, поглаживая  по  голове по очереди каждую и не
переставая нашептывать им ласковые слова, заставила забраться в лодку.
     Зайла осторожно села в лодку, оттолкнулась веслом. "Теперь мы спасены!"
-- подумала она и  все внутри запело, заликовало. "Гей!"  -- громко крикнула
она и  сделала сильный гребок. Лодка легко  слушалась ее  и  уверенно  шла к
середине реки.
     Хромая лошадь, освобожденная от всадника,  вначале  не  поняла, что  ее
оставляют одну в  незнакомом  месте, а потом,  подняв  высоко  голову, глухо
заржала и бросилась в воду.
     Зайла,  увидевшая   это,  даже  скорее,  услышавшая  громкий   всплеск,
повернулась к берегу и громко закричала:
     -- Куда ты, глупая?! Тебе же не доплыть с раненой ногой! Вернись!
     И лошадь как бы поняла ее крик  и повернула обратно к берегу. Выбралась
на песчаную отмель, отряхнулась всем телом и медленно  побрела вдоль берега,
не желая выпускать из вида уплывающую лодку  с людьми, удерживаемая незримой
нитью привязанности к хозяину.
     --  Глупая, какая глупая! -- повторяла Зайла, и  слезы  закапали из  ее
черных  глаз.-- Ну, не тащить же тебя за собой?! А так  нас  быстро найдут и
схватят... Что же делать?! Что?!
     Но  тут  застонал Едигир  и  чуть повернулся,  едва не перевернув утлую
лодчонку. Зайла одновременно обрадовалась, что любимый подал признаки жизни,
наконец-то пришел в себя, и испугалась. Испугалась за него, что если  сейчас
перевернется лодка, то она не сможет" спасти его, и он неминуемо утонет.
     --  Миленький,  осторожней,  миленький...-- зашептала она,-- лежи, лежи
тихо и не шевелись, а то погубишь нас обоих.
     И  Едигир  затих, впав снова  в  беспамятство и  задышал неровно,  чуть
разжав губы. И на лице показалась тоненькая струйка крови, сбежавшая из раны
на  голове, Зайла  осторожно  дотянулась  до  него, вытерла  кровь  и  опять
принялась грести, направляя лодку  по течению дальше  и дальше от покинутого
людьми селения, от мужа, от сына и брата.
     А лошадь, все так же припадая на переднюю ногу, брела за черной точкой,
в  которую  постепенно превращалась лодка, уносимая сильной иртышской водой,
ловила  широко  распахнутыми  ноздрями  запах  реки,  пытаясь ощутить  среди
разнообразия оттенков и  родной запах ее хозяина, впервые в жизни бросившего
ее, предавшего пусть даже не по своей воле.
     ...А  ближе  к  полудню   возле  селения  показалась  небольшая  группа
степняков, посланная своим ханом на розыск исчезнувшей из лагеря девушки. То
были  опытные  следопыты, и им не  составило  большого  труда разобраться  в
хитросплетении  следов,  выходящих  из  лагеря, и  среди  множества  мужских
отличить маленький женский сапожок, который сопровождался не менее приметным
следом хромой лошади.
     Добравшись до покинутого селения, они безошибочно проследовали к берегу
и поняли,  что девушка  села  в  лодку,  после  чего преследовать ее  посуху
становилось бессмысленно.
     -- Как поступим теперь? -- обратился к спутникам Уразбай.
     -- Вернемся обратно и сообщим, что эта баба уплыла на лодке.
     --  А  что  мы можем  сделать?  --  ответил  за  всех самый  молодой  и
нетерпеливый, худой, как жердь, Мухамедшариф.
     -- Боишься, что без тебя добычу поделят? --  усмехнулся Уразбай.-- А за
башку свою не  боишься?  Хан только  глазом моргнет, и башка с  плеч  долой.
Башлык мне  сказал,  чтоб  без  этой девки не возвращались.  Хан шибко  злой
ходит. Охранников, что ее упустили, велел на кол посадить...
     -- И это  из-за  какой-то приблудной девки?!  Воинов на кол? Совсем хан
дурной стал...
     --  Девка не  какая-то  там приблудная,  а родственница его. Мне башлык
шепнул и про это,-- со значением добавил Уразбай.
     -- Знаю  я этих родственников,-- не унимался  Мухамедшариф,-- нам так и
поглядеть  на бабу нельзя, а раз Хан,  так  и девку  с собой в  поход тащить
может.
     -- Ладно, хватит зубы  скалить. Искать  надо,  а  то... сами  знаете,--
положил конец препирательствам Уразбай,-- едем вдоль берега.
     Вновь все  вскочили на коней и поскакали дальше, решив  во что бы то ни
стало  нагнать беглянку.  Вскоре  они увидели ковыляющую возле  кромки  воды
лошадь.  Подъехав к ней, внимательно  осмотрели и обнаружили следы  крови на
спине.
     --  Слушай, Уразбай,-- сказал худой Мухамедшариф, который, несмотря  на
несносный   характер,  был  одним   из   лучших   следопытов   и   отличался
исключительной наблюдательностью и острым глазом,-- а зачем она вела с собой
эту хромую скотину? А? Не просто же так?
     -- Может, суп сварить хотела? -- пошутил  кто-то из следопытов и громко
захохотал.
     -- Так  чего же  не сварила? -- ответил Мухамедшариф.-- Да и где  девке
одной без помощников лошадь завалить. Я чего-то о таком не слышал.
     -- Ну, бабы они разные бывают. Вот у нас в ауле, к примеру...
     Но Уразбай грубо оборвал спорящих:
     -- А ну  закрой пасть, я тебе  сказал! Дома скалиться  будешь.  Говори,
Мухамедшариф.
     -- Я чего думаю, везла она что-то на лошади... А может, и кого-то...
     -- Однако, верно,-- почесал в  затылке Уразбай,-- только отчего  мы  ни
разу следов его не видели? Где-то должен он был с лошади сойти.
     -- А может, мертвого везла? Или раненого? А? Может такое быть?
     -- Быть-то все может,-- продолжал рассуждать вслух Уразбай,-- да только
неужто девка одна его в лодку погрузила. Чего-то слабо верится в такое.
     -- А вот у нас в ауле...-- завел обычную песню все тот же спорщик.
     -- Еще слово  и ты отправишься к праотцам, вспылил не на шутку Уразбай,
схватившись за саблю,-- клянусь бородой пророка!
     Остальные  воины оттеснили спорщика  назад  от Мухамедшарифа и Уразбая,
отведя его  лошадь  в сторону. Никому не  хотелось проливать  кровь своих же
собратьев, но нервозность, охватившая всех,  едва лишь они покинули  лагерь,
давала себя знать. И этот  несдержанный  говорун, обычно молчаливый,  верно,
пытался скрыть настороженность и напряжение за своей болтовней.
     -- Значит, думаешь,  что  кого-то  везла  та  девка,--  продолжил, чуть
успокоившись и пристально оглядывая смирно стоящую хромую лошадь, Уразбай,--
а кобыла-то добрая будет. Ох, добрая! Не простого нукера, а юзбаши,  а то  и
бека какого.
     --  Только теперь от нее  никакого прока не будет" Хромая. Видишь, ногу
ей  копьем   или  саблей   во  вчерашнем   бою  поранили,--   показал  рукой
Мухамедшариф,-- здоровую бы она не бросила.
     -- Точно,-- согласился Уразбай.
     -- Сибирцы!!! -- закричали вдруг сзади них.
     Уразбай  обернулся  и увидел, что со стороны  селения на них несется  с
полсотни  всадников,  пригнувшись  к  седлам  и  выставив  длинные  копья  с
развевающимися на них конскими хвостами.
     Растерявшийся было  Уразбай  решил  мгновенно,  что  принимать  бой  им
невыгодно, а  спасаться  вдоль берега не  имеет  смысла, рано  или поздно их
догонят и... об этом не хотелось и думать.
     --  В  воду! --  заорал  он так, что  вздрогнули  кони.-- Спины покрыть
щитами!  Быстро!  -- и первым, соскочив с коня, бросился  к воде,  закидывая
свой щит назад. Остальные последовали  его примеру и потянули коней к  воде,
торопливо оглядываясь на приближающихся к берегу сибирцев.
     То была  сотня Качи-Гирея, сопровождающая тяжело раненного князя в  его
улус.   Они  первоначально  приняли  десяток   степняков   за  своих,  также
возвращающихся после неудачного сражения в родные улусы. Но, подъехав ближе,
различили  полосатые  халаты  на  них  и,   поняв,  что  перед   ними  враг,
развернулись в боевой порядок  и поскакали к  берегу,  надеясь поквитаться с
ними за проигранный бой.
     --  А-а-а,--  неслось с  их стороны, и гулкий топот  копыт  сопровождал
приближение сибирцев.
     Но воины  Уразбая  уже вошли в воду и гребли что было сил  подальше  от
берега. Сибирцы, увидев, что степняки  уходят  от них, сорвали со спин луки,
вложили стрелы, пустив первый  залп уже на скаку. Однако эти пущенные наугад
стрелы  не причинили плывущим большого вреда, лишь слегка ранив одного коня.
Зато,  подъехав к кромке  воды  и остановившись,  сибирцы  начали  методично
расстреливать отплывших недалеко от берега врагов.
     Дико  закричал  один  из плывущих  рядом  с  Уразбаем  и  разжал  руки,
вцепившиеся  в холку лошади. Послышался  глухой  вскрик сзади, кто-то громко
выругался,  пытаясь  выдернуть засевшую  в  шее  стрелу. Уразбай  непрерывно
поводил головой, подсчитывая потери.
     "Бжик, бжик",-- пели стрелы сибирцев почти все попадавшие в цель.
     Спасали  щиты, которые  разведчики  благоразумно  успели  забросить  за
спину. В очередной раз  повернувшись,  Уразбай  насчитал  всего  две  головы
плывших за ним. В том числе и Мухамедшарифа, который прикрывал щитом голову,
гребя одной  лишь  рукой.  Его  конь пускал  пузыри  далеко  в стороне, весь
утыканный  стрелами. Конь Уразбая на удивление ни  разу не  был ранен,  хотя
стрелы и  сыпались  вокруг  него,  как  иглы с засохшей  ели.  А  щит,  весь
утыканный стрелами, заметно потяжелел, но спас хозяина от верной смерти.
     Уже только когда они выплыли на середину темной сибирской реки, куда не
могла  долететь  ни  одна  стрела,  Уразбай  чуть успокоился и махнул  рукой
Мухамедшарифу: "Айда, греби  ко мне... Вдвоем легче добираться до берега..."
Тот бросил  щит в воду  и,  легко  нагнав  Уразбая,  ухватился  осторожно за
конское седло, перевел дух, отдыхая.
     --   Вот  ведь   как  бывает,  Уразбай,--   прокричал  он,   выплевывая
одновременно  изо  рта  речную  воду,--  пошли  по шерсть,  а  сами  бритыми
оказались. Там нас хан ждет, а тут сибирцы со стрелами.
     Уразбай ничего не ответил, а лишь почмокал губами, ободряя своего коня,
который  плыл все  тяжелее,  испуганно  вращая  большим  глазом,  косясь  на
медленно приближающийся противоположный берег.
     -- Не боишься, что  они лодку найдут и  за нами кинутся  в  погоню?  --
спросил Мухамедшариф.
     -- Нужны мы им, как собаке пятая нога,-- небрежно ответил Уразбай,-- ты
лучше подумай, что делать будем на том берегу.
     -- Живы будем,  не помрем,-- отшутился тот. Вскоре они нащупали  ногами
дно  и  побрели  по нему, подгребая руками,  к подступившему  к  самой  воде
густому  ивняку. Оглянулись на  противоположный берег,  откуда бежали  столь
поспешно, и облегченно вздохнули, увидев, что всадники  удалялись от обрыва,
направив коней в сторону от реки.
     --  Аллах  велик! -- простер  руки к  небу Уразбай и плюхнулся с ходу в
высокую траву. Рядом повалился и худой Мухамедшариф, раскинув длинные руки.
     --  Ушли...--  выдохнул он,--  на  сегодня ушли. А  на  противоположном
берегу осталась опять одна хромая лошадь, которая,  немного постояв, побрела
дальше   вслед   уплывшей  лодке,  подгоняемая  лишь  ей,  лошади,  понятным
внутренним  сигналом,  приказывающим  идти  за  хозяином,  несмотря  на  все
преграды и опасности.


        "НОЧЬ ДЛИННЫХ ДЕРЕВЬЕВ"

     Вечером  того  же  дня  Кучум, сопровождаемый пятью сотнями всадников и
ведомый  перебежчиком  Ата-Бекиром,  выехал  из  лагеря  на  восток, надеясь
врасплох  напасть  на  защитников  городка.  Копыта  лошадей  предварительно
обмотали тряпьем и шкурами, чтобы не привлечь внимание дозорных.
     Ехали по  два человека в  ряд, изредка  останавливаясь, пока  Ата-Бекир
отправлялся   вперед   на   разведку  в  наиболее   подозрительных   местах.
Возвращаясь, он  молча  поднимал  вверх  правую  руку,  показывая, что  путь
свободен, и вся колонна трогалась дальше.
     На сей раз Кучум взял в собой молодого  Сабанака, чтобы проверить его в
серьезном деле. Он  ехал в одном ряду с ханом с левой стороны, прикрывая его
поднятым щитом  от  шальной  стрелы.  Кучум время  от времени  поглядывал на
юношу,  отмечая  про себя, что  тот за время  похода стал  не  столь пылок и
восторжен, более осмотрителен и не лез первым во все стычки.
     -- Думаешь, возьмем Кашлык с ходу?-- полушепотом спросил он юношу.
     Тот  чуть кивнул головой и,  похоже, даже улыбнулся  в темноте, a потом
также полушепотом ответил:
     -- Конечно, хан. Иначе зачем едем. Я прав?
     "Резонно,-- подумал Кучум про себя,-- иначе зачем было и  в  сам  поход
выступать.  Каждое  дело  чем-то  да  заканчивается.  Вот  пора  и нам  свое
заканчивачь. Займем столицу, и тогда я полновластный хозяин. Скорее бы..."
     К полуночи на  небо выплыла оранжевая лупа, осветив  ближайшие кусты  и
деревья загадочным, причудливым, лучезарным, неземным светом. Едущие длинной
цепью всадники казались  призраками, которым  нет  дела до всего живого, и в
любой момент они могут исчезнуть так же внезапно, как и появились.
     Переехав по дну очередного  оврага,  а  всего  их Кучум  насчитал около
пяти,  дали  коням  отдохнуть и остыть. Хан подозвал  к  себе  Ата-Бекира  и
спросил тихо:
     -- Далеко еще осталось ехать?
     -- Все, почти приехали,-- ответил тот,-- сейчас будет большая поляна, а
там  и сама  крепость. Но  на  поляну  нам  выезжать  ни к  чему. Сразу себя
обнаружим,--  почтительно наклонив голову,  залепетал  перебежчик,-- надо  в
обход идти, к тем воротам.
     -- А как дашь  знать  своему  сообщнику,  чтоб  он открыл те  ворота,--
спросил его Кучум, все еще не до  конца доверяя. Хотя...  принесенная голова
Бек-Булата говорила  о  многом.  Если это  только  не  заранее  подстроенная
ловушка.
     -- Сперва я проведу воинов к дальним воронам, расставлю под  башнями, а
потом постучу в главные у перекидного моста. Они  меня  все там знают,  и не
сомневаюсь, что тут же впустят. А там я дам  сигнал Хайдулле, чтоб он открыл
задние ворота, которые охраняются обычно лишь двумя воинами.
     --  Ну, смотри у меня,--  Кучум схватил перебежчика за конец бороды и с
силой  тряхнул,--  потеряю  хоть  одного  нукера,  пеняй на  себя. Не просто
повешу, а... такое  с тобой сделаю, что земля содрогнется. Весь твой поганый
род  до седьмого колена вырежу. Гляди...-- И с этими словами отпустил бороду
начавшего уже трястись всем телом Ата-Бекира.
     --  За что ты, хан, так меня?  -- с обидой  и слезами в  голосе спросил
тот.-- Я тебе верой и правдой служить буду. А ты...
     --  Веди  нукеров,--  злобно  бросил ему  Кучум  и  добавил  в  сторону
стоявшего рядом Сабанака: -- следи за ним. Дальние ворота твои. Действуй  по
своему усмотрению. Тебе-то я верю. Пошел...
     Три сотни  пошли  вслед за  Сабанаком и Ата-Бекиром,  а две  остались с
Кучумом и приблизились к самому краю поляны, прячась в тени густого хвойного
леса.
     Кучум  привязал  Тая  к  дереву  и  лег  па землю,  пытаясь  испытанным
способом, приложив ухо к  земле, определить  передвижение его людей.  Но  ни
единого звука не донеслось  с той стороны, куда ушли в темноту сотни. Только
из крепости долетали чьи-то негромкие голоса, и Кучум понял, что то часовые,
расставленные, верно,  парами,  переговариваются друг  с  другом,  чтобы  не
заснуть.
     Наконец,  когда ждать  стало  совсем невыносимо, послышались осторожные
крадущиеся шаги пешего человека. Вскоре показался Ата-Бекир, опустившийся на
землю рядом с Кучумом.
     -- Все, хан, всех провел  и расставил у башен внизу. Будут ждать нашего
сигнала. Ну так я пошел,-- И он поднялся на ноги.
     -- Подожди, не спеши так,-- проговорил Кучум, вставая,-- вместе идем.
     -- Как?! -- растерялся перебежчик.
     -- А вот  так. Не ожидал? Выдашь меня за гонца от какого-нибудь бека из
своих  улусов.  А там  видно  будет.  С нами  Аллах,--  поднял  он обе  руки
кверху,-- идем.
     Они взяли  коней  за повод и пошли прямо ко  рву, где должен был лежать
перекидной мост. Уходя, Кучум шепнул юзбаше:
     -- Как услышишь шум, так  и спеши  на выручку. Коль  ворота открыть  не
удастся, то лезьте через стены. Справитесь?
     --  Поди, как-нибудь  справимся,--  усмехнулся в длинные  усищи юзбаша,
возвышавшийся на целую голову над своим ханом,-- только  зря ты сам-то. Меня
бы что ли послал... Зачем самому?
     --  Ладно, будешь на моем месте,