насаженный на длинное топорище остро наточенный топор.
     --  Это мне? -- растерялся Назис. -- Вы будто бы знали, что мой  совсем
плохой стал. Век помнить буду. Очень хороший топор. Ну, коли так, то  покажу
вам малость,  куда  плыть.  Только лодку мою к своей привяжите, чтоб было на
чем вернуться.
     Когда  Назис  подплыл  к стругу  атамана,  перебрался в него,  то он  с
интересом  стал рассматривать сидящих  на широких лавках  гребцов, с улыбкой
поглядывающих  на  него.  Глянул  на  чернобородого  крепкого  атамана,  что
расположился на корме.
     -- А я тебя раньше нигде не встречал? -- спросил он его.
     -- Не знаю, не знаю. Может, и встречал. В жизни всякое бывает.
     -- Куда плывете?
     -- К хану вашему  в гости, -- крикнул рыжий с конопатым лицом казак. --
Говорят, жен больно много у вашего хана, а он старый, не справляется. Вот мы
и подсобим малость. -- Остальные казаки весело засмеялись.
     -- Наш хан  большой  человек, --  почесал  за ухом Назис, --  ему и жен
положено много иметь. А уж справляется он с ними или нет, то его дело.
     -- Как зовут тебя, рыбак? -- спросил атаман.
     -- Назисом меня зовут. А тебя как?
     -- Меня Ермаком кличут.
     -- Нет, не слыхал. Так неужто вы и впрямь в Кашлык собрались?
     -- За сколько дней мы доплывем туда?
     --  Не  знаю, как ваши лодки идут, но  я на своем челноке за два  дня с
роздыхом, с ночевкой добираюсь.
     -- Воинов вокруг не видно?
     -- Откуда им тут взяться. Они подле Кашлыка все стоят. А сюда, в глушь,
и не суются.
     -- Какое ближайшее селение будет?
     -- Да вот на этом берегу  за  поворотом Бабасаны  и будут. Только людей
там  почти  не  осталось. Хан всех  таким  ясаком  обложил, что поразбегался
народ.
     -- А на другой стороне кто  есть? -- выспрашивал рыбака атаман меж тем,
как гребцы с силой налегали на весла, и струг ходко шел вниз по течению.
     -- Там владения  прежнего хана Едигира  были. Любил он там охотиться на
медведей. А как он сгинул, то Кучум все отдал  своему человеку  во владения.
Карача-бек его зовут.
     -- И что же он? Тоже охотится? Верно, всех медведей повывел...
     -- Куда ему!  --  скривился Назис. --  Хромой. Какой с него охотник. Он
там кузницу тайную сделал.  Сам я не бывал на ней, а люди говаривали,  будто
такие как у вас  ружья делают.  -- Старик показал на  пищали, прислоненные к
бортам струга.
     -- Интересные вещи ты рассказываешь. Спасибо тебе.
     -- А вон и сами  Бабасаны  уже  виднеются! Вон  они,  -- ткнул  корявым
пальцем в сторону берега Назис.
     -- Всадников видим на холме! -- крикнули с караульного струга.
     -- Сколько их? -- встрепенулся атаман.
     -- Много... Не сосчитать... Сотни две, точно... Может, поболе...
     -- Табань! -- приказал атаман. Ну  Назис, спасибо тебе  и перебирайся в
свою  долбленку. Прими от меня мешочек  с  солью, да крупы чуть.  Кто  у вас
главный в селении?
     -- Князь Сабанак.
     -- Сабанак, говоришь? Передай ему, чтоб шел к нам на службу. Нам  нужны
люди. А сейчас прощай. Горячее дело начнется. Лучше плыть  тебе восвояси. Не
поминай лихом.
     Когда Назис  отплыл  от  казачьих  стругов,  то  он  увидел,  как  они,
развернувшись,  выстроились полукругом вдоль  берега  и  медленно  пошли  на
сближение с группой всадников на холме.



     ЧЭНЧУ*

     Сотни Мухамед-Кула ходко шли на рысях вдоль русла, несшего им навстречу
мутные воды Тобола. Река словно предвидела скорое наступление холодов, спеша
соединиться с бескрайними просторами  великого океана и, отдав себя всю  без
остатка,  отдохнуть  там  под  вечным  ледяным  покровом  незыблемого  льда.
Мухамед-Кул вглядывался  в  тревожные, бьющиеся о  глинистый  берег  потоки,
выворачивающие корневища  кустов  и деревьев,  срывающих с них  тонкую кору,
листья, и ему казалось, будто река стремится быстрее убежать с  земель,  где
вскоре  начнутся  бои. Тяжелые  мрачные тучи  опускались  все ниже к  земле,
сжимая пространство, делая воздух  мягким и липким, вяжущим движения.  Время
замедлялось, увядало, сковывало бег коней и ход человеческой мысли.
     Глянув  на  медленно  едущих нукеров,  словно прорывающих  застоявшийся
сырой  воздух,  Мухамед-Кул  подумал, что  природа не  желает пропускать  их
навстречу  ждущей где-то за  поворотом реки смерти. Грусть застыла на каждом
листочке,  на  склоненной  к воде  веточке,  и  даже набухшая  мягкая  земля
удерживала  конские  копыта,  не  пускала   их.  Да  и   сами  кони  пугливо
вздрагивали,  не  слушались  повода,  шли  вразнобой,  переходя  с  рыси  на
медленный   шаг.  Нукеры  злились,  настегивая   и   пришпоривая   их,  сыпя
ругательствами, их раздражение передавалось  сотникам, мрачно  поглядывающим
на Мухамед-Кулу.
     Несколько раз высылали передовой отряд, который  уходил  далеко вперед,
возвращался. Недоуменно кривились губы разведчиков, не нашедших врага. Воины
плохо представляли, как  они смогут  задержать плывущие по реке лодки, и это
непонимание, неопределенность еще более угнетающе действовала на всех.
     Мухамед-Кул  приготовился,  если  они она  следующий день не  обнаружат
врага, повернуть обратно  в Кашлык, а там пусть хан  сам решает, где  искать
причудившихся ему  казаков. Мухамед-Кул так до  конца и не  поверил  Кучуму,
когда тот отправил его остановить русские  отряды, неожиданно появившиеся на
глухих сибирских реках. Откуда им тут взяться? Может, это все хитрая уловка,
чтоб заманить его куда-нибудь и там расправиться? Если  угроза столь велика,
то почему Кучум сам не вышел им навстречу? Нет,  что-то здесь  не так, и чем
дальше, тем чаще поминал он Кучума недобрым словом.
     --  Не   нравится  мне  все  это,  --  просипел  простуженным   голосом
постаревший за последние годы, но столь  же преданный ему Янбакты. -- Хан не
сказал, где мы должны встретить русских?
     -- Если бы сказал, то ты бы первый знал об этом, -- раздраженно ответил
Мухамед-Кул.
     -- Почему он не отправил с нами никого из своих сыновей?
     -- Как не отправил? Отправил...
     -- Но где они?
     -- Им приказано держаться  сзади.  Охранять нас неизвестно от кого,  --
презрительно ткнул нагайкой за спину Мухамед-Кул.
     --  Понятно...  -- отозвался старый  сотник.  -- В  случае  победы  они
окажутся рядом, а при неудаче свалят все на нас.
     -- Видимо, так. А что это за селение впереди?
     -- Не узнал? Бабасаны. Может, тут и заночуем?
     -- Можно. Тихое место...
     --  Лодки! Лодки  плывут! -- вдруг донеслось  до них.  И  точно.  Из-за
поворота один  за  другим выплывали казачьи  струги, низко  проседая черными
просмоленными  бортами с упругими  прямоугольными парусами над ними.  Дружно
вздымались длинные весла, и в их движениях таились скрытая сила и угроза.
     Видно,   их  заметили  со  стругов,   потому  что  они  замедлили  ход,
развернулись, медленно стали подгребать к речной отмели.
     -- Что будем делать?  -- спросил Янбакты.  --  Ждать,  когда выйдут  на
берег? Или нападем сразу?
     -- Они могут  уйти  на другой берег. Подождем.  К тому же темнеет. Кони
устали. Подождем до утра.
     Янбакты  поскакал  вперед,  чтоб  передать  нукерам  приказ  укрыться в
ближайшем леске  и ждать до утра.  Не выпустив ни одной стрелы, воины отошли
за мелководную речку, где расседлали коней, выставили дозоры.
     Ночь прошла спокойно. Мухамед-Кул более всего беспокоился, что утром не
застанет казаков на месте, и они уплывут дальше, не  приняв боя. Но судя  по
доносившемуся с реки шуму, те и  не  думали уходить. Там слышались негромкие
разговоры, бряцание металла, плеск воды.
     "Верно, они приняли нас за  небольшой отряд,  который  тут  же скрылся.
Теперь  они  беззаботно устраивают лагерь, и утром мы застанем их врасплох",
-- думал, лежа на толстой попоне,  Мухамед-Кул. Ему не спалось. Он с Янбакты
несколько  раз  переправлялся  через речку  и  тихо  подбирался к  казачьему
лагерю,  стараясь  по  шуму  определить,  чем  те  заняты.  Там  не   спали,
переговаривались  громко, почти не  таясь.  Значит,  они  чувствуют  себя  в
безопасности и не готовы к нападению. Шум в казачьем лагере смолк лишь перед
самым рассветом, и Мухамед-Кул,  решив,  что  они крепко заснули, дал сигнал
сотням к выступлению.
     Сотню Дусая он поставил справа  от себя. Вдоль речушки по левому берегу
должна  была ударить  сотня  Айдара. По центру  выстроил две сотни Кутугая и
Шигали-хана. Пристегнув  под  подбородком ремешок шлема,  медленно вынул  из
ножен  саблю,  тронул коня.  Выехали на  опушку  леса  и в утренних сумерках
разглядели видневшиеся вдоль берега Тобола  покатые днища  казачьих стругов.
Рядом вились  дымки костров  и чуть в стороне белели полотнища  сохнувших на
шестах парусов.  Еще он заметил свежие холмики сырой земли, тянувшиеся вдоль
берега. До казачьего лагеря было не больше  пяти сотен шагов. Ровно столько,
чтоб разогнать застоявшихся за ночь коней и  перемахнуть через пойменный луг
с небольшими кочками.  Мухамед-Кул взмахнул  саблей  и  пустил коня  вскачь,
увлекая за собой сотни.  Нукеры, подбадривая один другого, дико завизжали и,
нахлестывая коней,  понеслись  лавой с невысокого пригорка  вниз к  реке все
ближе и ближе к чернеющим смоляными боками стругам.
     ...Когда  Ермак увидел со струга стоявших на  берегу  всадников, то  он
чутьем  безошибочно  угадал,  что  то  лишь  малая  часть  большого  отряда,
направленного Кучумом для  встречи с ним. Конники же, впервые столкнувшись с
речной ратью, поспешно ушли с  берега  и, верно,  укрылись в лесу дожидаться
там следующего дня.
     Кликнув  Ивана Кольцо  и  Матвея  Мещеряка, чтоб перебрались к нему  на
струг, он спросил их негромко:
     -- Бой принимать станем? Или двинем дальше до самого Кашлыка?
     -- На кой они  нам  тут нужны? Чего  вырешим? -- тряхнул чубом  Кольцо.
Зато Мещеряк,  растирая меж  пальцами прихваченный  где-то  сухарь  и  кидая
крошки в рот, высказался иначе.
     -- На  кой ни на кой,  а  проверить  их  надо.  Будут  справно  биться,
завсегда водой уйдем. А побегут -- и нам первая победа запишется.
     --  А ты, атаман,  сам как думаешь? --  Кольцо, бывший  и  при  Барбоше
всегда не первым, но вторым,  и тут  не  желал выпячиваться,  настаивать  на
своем. У  Ермака давно сложилось впечатление,  что и  в поход он  пошел, что
называется,  со всем  миром, вслед за друзьями. Позвали  бы  на Каспий, тоже
согласился. Ему  было все равно, где и  с кем воевать, лишь бы не сидеть  на
месте. У Мещеряка же  чувствовалось извечное мужицкое стремление к правде, к
спору, желание взять верх. Он недолюбливал ловкого и верткого Кольцо, хоть и
не проявлял свое отношение в открытую.
     -- Ладно, --  хлопнул кулаком по борту Ермак, -- будем грести к берегу.
Надобно  проверить, кого по  наши души направили. Не мы им, а они нам силами
помериться предложили.
     -- Верно говоришь, -- поддержал его Мещеряк.
     -- Твоя воля, атаман, -- пожал острыми плечами Иван Кольцо.
     Татарские  конники  убрались  в  глубь  леса,  едва казаки  причалили к
берегу. Начало смеркаться, и, верно, они решили дождаться утра. Ермак тут же
велел  есаулам  в полутораста  шагах от  воды вырыть глубокие рвы,  как  это
делалось на ливонской  войне, когда пешие  воины ждали  нападения конницы. А
потом,  чуть  подумав,  велел  вытаскивать  струги и,  повернув их  бортами,
укрепить впереди  рвов, чтоб удобнее было  укрыться от стрел и копий. Чуть в
стороне натянули паруса,  укрыли  под  ними бочонки с  порохом, припасы, а в
случае  чего  могли  разместить  там и раненых. По краям укрепленного лагеря
расставили  пушечки, снятые со  стругов,  подсыпав  под  них побольше земли,
получилось   некое  подобие  холма,  с  которого   хорошо  было   выцеливать
противника.
     Приготовления  закончили  лишь к  утру. Ермак несколько раз направлял в
сторону леса Гришку Ясыря, чтоб разведал на месте ли конники, не ушли ли под
покровом ночи.
     -- Дрыхнут,  --  сообщал тот, возвращаясь.  --  Эх, вдарить  бы по  ним
сейчас,  атаман,  --  мечтательно  предлагал  он,  чуть  подмигивая  Ермаку,
сидевшему у небольшого костерка.
     -- Успеешь еще,  вдаришь. Утра только дождись,  а то  в лесу и без глаз
остаться можешь. Как думаешь, сколько их там?
     -- Сотни три, а то и поболе. Как разобрать...
     -- Ладно, завтра увидим.
     Казаки только задремали, прислонившись прямо к кучам земли,  забравшись
в  поваленные, наклоненные на  бок струги, как  ударил  походный  барабан  и
чей-то испуганный голос закричал:
     --  Скачут! Скачут!  Конники на нас  скачут!  Пока  казаки  вскакивали,
продирали  глаза, хватали пищали, высекали  огонь, татарская  конница прошла
половину луга. Земля чуть подрагивала от дружного топота, будто где-то рядом
собралась   гроза   и  раскаты   грома  катились  по  воздуху,  предупреждая
зазевавшихся в поле людей  о близости ливня.  Но  вслед за этим все нарастал
режущий ухо визг летящих с поднятыми саблями всадников.
     -- Готовьсь! Целься  ниже! Стреляй  в коней! --  закричал что было силы
Ермак, перекрывая многоголосый визг  и  конское ржание. Он стоял возле одной
из пушек, ближе к устью речки, откуда  можно было  ожидать прорыва  основной
массы всадников, когда их завернут от центра.
     Раздались первые выстрелы, потом еще и еще -- и пошло щелкать, хлопать,
потрескивать, похрустывать... И визг скачущих тут  же сменился воем раненых,
криками ужаса, когда упавший  на  землю человек попадает под копыта скачущих
сзади лошадей и гибнет медленной, мучительной смертью.
     Едва дым слегка развеялся, то казаки увидели, что первый ряд нападающих
был смят, на  земле билось  с  полсотни  коней и столько  же  воинов ползли,
корчились,  стонали,  тянули руки к своим.  Остальные,  круто развернувшись,
ушли  резко в сторону, пытаясь найти  слабину в  казачьей обороне,  но всюду
встречали вспышки выстрелов, взлетающие вверх клубы пищальных дымков.
     В  ту  сторону, где  стоял  во  весь рост  Ермак,  неслось  десятка три
всадников, выставя вперед длинные копья, упрятав головы в гривы коней.
     -- Пали! -- крикнул он пушкарю Ивашке  Лукьянову, что прибился к ним от
строгановских городков. Пушечка подпрыгнула и так бухнула, что заложило уши.
Ермак  спрыгнул с вала, держа саблю  наготове. Но  когда  дым рассеялся,  то
увидел, что всадники,  не  доскакав  до них,  повернули  обратно, напуганные
громовым  пушечным раскатом.  Он взобрался  вновь на земляной  холм, оглядел
подступы к  лагерю.  Пока  еще ни один  из  нападавших  не сумел даже близко
подобраться к  перевернутым  стругам.  Прикинув, как  бы  он поступил  на их
месте,  Ермак  подумал,  что они  или отойдут назад и дадут казакам спокойно
уйти, или  начнут издали осыпать  их  стрелами,  а потом  попытаются все  же
наскочить, выявив наиболее уязвимые места в обороне.
     --  Приготовить щиты! -- прокричал  он,  и казаки выставили перед собой
связанные  ночью  из  гибких  таловых  прутьев  большие  щиты.  Настал самый
решительный момент боя.
     Мухамед-Кул вернулся обратно на  пригорок и едва смог разжать стиснутые
на  сабельной  рукояти пальцы. Его  трясло  от  бешенства и  стыда, что  так
неудачно начал бой, понадеявшись на беспечность казаков.
     -- Нечестивые  псы! -- скрипел он зубами. -- Укрылись за своими лодками
и не пожелали встретиться в честной схватке! Но ничего, я выкурю вас, хитрых
лисиц!
     К нему подскакал  слегка задетый пулей в  щеку Айдар, сверкая  налитыми
злобой  глазами. Его сотня не смогла из-за топи  подле реки подойти близко к
казачьим  укреплениям  и почти не  понесла  жертв.  Но это только  распалило
нетерпеливого Айдара и сейчас он, крутя в руке длинную плеть, кричал прямо в
лицо Мухамед-Куле:
     -- Почему ты не  пустил вперед лучников?! Почему?! Они бы  не дали им и
носа высунуть, а так скольких нукеров мы уже потеряли!
     -- Не горячись.  Бой  не окончен. Сейчас пойдут стрелки. А  ты готовься
кинуться  вслед за ними. Может  быть, всем не удастся прорваться, то хотя бы
половина прорвалась через их проклятые лодки, достала их саблями...
     -- Были бы  у  нас  лодки,  --  вздохнул  сзади Янбакты,  -- мы  бы  им
показали...
     --  Где я возьму  тебе лодки? -- огрызнулся  Мухамед-Кул. -- Нет у меня
лодок! Так будем биться.
     -- А если вплавь попробовать? -- предложил подъехавший к ним Дусай.
     -- Не смеши! Перебьют как уток, -- отмахнулся Айдар.
     -- Выдвигайте вперед лучших стрелков, -- приказал Мухамед-Кул. -- Пусть
скачут не прямо в лоб, а вдоль их  лагеря. Так в них будет труднее попасть и
они смогут ближе подобраться к русским.
     -- Кони  боятся их выстрелов, -- словно оправдываясь, высказался Дусай.
-- Уши им что ли позатыкать?
     -- А ведь правильно говоришь, -- впервые за утро улыбнулся Мухамед-Кул.
-- Я и сам подумал, что если бы кони не  пугались, то мы добрались  бы до их
укреплений, -- кивнул он на русский лагерь.
     -- Ладно,  попробуем,  --  согласились  Айдар и Дусай и поехали к своим
сотням.
     -- А тебе нечего соваться в  пекло, --  удержал  Мухамед-Кула преданный
Янбакты. -- Коль убьют, то кто боем управлять станет...
     -- Сам  знаю,  -- дернулся  тот, но  коня придержал и стал наблюдать  с
пригорка, как разворачиваются события.
     Айдар  долго что-то втолковывал  своим нукерам. Вот они  стали вырывать
клочья подкладки из своих халатов, затыкать уши лошадям.  То же самое делали
воины  Дусая. Затем  Айдар  отделил  полсотни  стрелков и  пустил  их  вдоль
казачьих  укреплений.  Те словно вихрь пронеслись вдоль берега, выпустив  по
нескольку  стрел.  Прогремели  запоздалые  выстрелы,  но  лишь  одна  лошадь
споткнулась на полном скаку и упала,  перевернувшись через голову. Остальные
благополучно достигли  кромки леса.  Тут  же другая полусотня  повторила  их
маневр, осыпав казаков стрелами, и так же без потерь взлетела на пригорок.
     -- Ну как? -- спросил радостный Айдар. -- Сейчас мы им покажем!
     -- Хорошо, --  согласился Мухамед-Кул,  --  но надо!  навалиться на них
всеми силами, пока они перезаряжают свои ружья.
     -- Так и поступим, -- согласился Айдар, уже спускаясь с пригорка.
     Раз за разом скакали стрелки вдоль казачьих перевернутых стругов, слали
стрелы, уходили в  сторону и возвращались опять. А потом,  когда на какое-то
время  стихли  ружейные  выстрелы и  казаки,  укрываясь  от  стрел, присели,
спрятавшись за стругами или спрыгнув в ров,  то вся татарская конница единым
потоком хлынула на  них. Кони уже  не  так пугались  выстрелов и  первый ряд
легко  перемахнул через невысокие борта  стругов,  оказался  позади казаков.
Началась рукопашная сеча.
     Прямо  перед Ермаком проскочили несколько  всадников, чуть не смяв его.
Но он  отскочил в сторону и  дернул за  собой  пушкаря Ивашку  Лукьянова, не
успевшего перезарядить пушку. Тот схватил лежавший на земле топор на длинной
рукояти  и рубанул  по морде  ближайшего коня: Тот  завалился  на  колени, а
всадник,  падая,  успел  зацепить  саблей Ивашку  по  плечу, но  тут  же был
проткнув копьем набежавшего сзади казака. Ермак  в это  время успел вышибить
из  седла  тяжелой секирой  двух молодых нукеров, что  не успели  развернуть
застрявших в  береговой жиже коней.  Оба  лежали с раскроенными черепами  на
узкой песчаной полосе, не выпуская сабель из рук.
     Рядом с  атаманом  оказался  Черкас  Александров, который  как и раньше
бился с двумя саблями в руках.
     -- Лихо ты их, -- крикнул он и рубанул по боку перескочившего через ров
круглолицего татарина, подставив саблю в левой руке под его клинок.
     -- Да  и  у  тебя,  вроде, не  худо  получается,  --  отозвался  Ермак,
приглядываясь, как идет дело у остальных.
     Снова ударили пищали и развернули мчащихся на них всадников. С теми же,
кто успел  прорваться,  легко  расправлялись  копьями,  сбрасывали с  коней,
рубили  саблями  топорами и  добивали  ружейными  прикладами. Татары, словно
поняв  бесполезность  своих попыток, откатились  обратн