"Соглашения о приобретении"
        "союзников и денег"
     Если трудно приобрести друзей, то возникает вопрос,  кого лучше сделать
своим  другом  -  такого, который  не является  постоянным, но  находится  в
подчинении, или же такого, который не подчиняется, но является постоянным.
     Многие считают, что лучше постоянный,  хотя бы он  не  подчинялся. Ведь
такой, хотя бы он и не помогал, но не будет причинять вреда.
     Однако  это не так. Лучше иметь хотя бы непостоянного друга, но такого,
который находится в подчинении. Пока он помогает, до тех пор он и друг. Ведь
друг определяется оказанной им помощью.

        "Из древнего восточного манускрипта"



        "ОБРЕТЕНИЕ"
        "ДРУЖБЫ"

     Едигир  и  его спутники осторожно следовали за обозами крымцев, пытаясь
ничем не обнаружить и не выдать себя. Судя по всему, боевые сотни вел кто-то
хорошо  знающий  расположение  дозорных  или разведка  успешно  поработала и
выявила  их заранее. Орда  уклонилась от крепости, где находились порубежные
воеводы Шеин и Шереметьев и устремилась к Рязани.
     Федор  Барятинский   долго  спорил   с  Колычевым  нужно  ли  упреждать
оставшихся в крепости воевод о том, что Орда прошла у них под самым носом.
     --  Пусть сами глаза разуют и глядят шире! -- горячился князь Петр.-- А
нам важнее позади Орды идти а коль повезет, то пощипать их чуток.
     --  Много  мы вчетвером  сделаем,-- возражал  Барятинский,--  да нас  и
направляли упредить воевод порубежных о подходе Орды.
     -- А мы разве не упредили? Не послали двоих людей к воеводам?
     -- Только не знаем, чего с ними стало. Может, перехватили их давно.
     -- Я в лагере двух своих оставил и тоже не знаю живы ли  они,-- вставил
слово Алексей Репнин.
     --  Не  малые дети, коль живы,  то найдутся.  А если в плену, то  мы их
скорей отобьем, -- не сдавался Колычев.
     Едигир не  принимал  участия  в  споре, произошедшем  вечером во  время
короткого привала на опушке леса.  Коней они привязали рядом, чтобы в случае
опасности  были под рукой.  Огня не разводили, довольствуясь  тем, что у них
осталось из припасов. Шум из лагеря крымцев изредка долетал до них и ветерок
доносил  приятные  запахи  варившегося  в  котлах  мяса,  что  больше  всего
раздражало и выводило из себя преследователей. Но Едигиру нравилось играть в
прятки  с врагом,  оставаясь  невидимыми, и  постоянно  подогревать  в  себе
возбуждение перед  возможным  столкновением  с  кем-нибудь, заплутавшим  или
отставшим  от  своих крымцем. Он обдумал возможности  их небольшого отряда и
решил, что следуя  за  крымцами,  они имеют гораздо  больше  шансов принести
пользу, чем уйти в крепость с известием о нашествии.
     -- Куда идет Орда? -- спросил он у Барятинского.
     -- Думал, будто они  на Москву идут, но сейчас вижу  --  на Переяславль
Рязанский.
     -- Много еще осталось до него?
     -- Поприща  два, а то и три будет. Значит, два-три перехода, -- пояснил
он.
     --  Если  бы  знали  хорошо  дорогу  и могли идти  ночью,-- раздумывая,
заговорил Едигир, но помолчав, добавил,-- кони устали, однако, не дойдут без
отдыха.
     -- Не дойдут, -- тут князья были единодушны.
     -- Кто у них хан, говоришь?
     -- Верно, сам Девлет-Гирей ведет.
     Едигиру приходилось и ранее слышать имя крымского хана. Он долго молчал
о чем-то размышляя, похрустывая  в темноте сочной  травинкой, а потом  вдруг
решительно заявил с обычной уверенностью и правотой в задуманном:
     -- Взять его надо!
     --  Как  взять?! --  встрепенулись все.-- Да ты знаешь,  какая  у  него
охрана? Головы сложим зазря и только!
     -- Один пойду,-- и то, как это было сказано, не оставляло сомнений, что
именно так он и сделает.
     --  Ладно,  не томи. Расскажи, чего задумал,--  первым заколебался Петр
Колычев, которому дерзкий план пришелся по душе.
     -- Ждать надо удобного случая, а потом напасть на него.
     -- Ждать... Сколько ждать?  А  если не будет  случая?  -- разочарованно
откликнулись князья, ожидавшие более конкретного предложения.
     -- Случай всегда будет, -- отрезал он, -- надо не  упустить его и  быть
готовым.
     --  И  что ты  предлагаешь,  Василий? --  Федор  Барятинский  опустил в
темноте свою ладонь на его плечо.
     -- Обойти их мы не сумеем. Так?
     -- Так,-- согласился Федор.
     -- Значит, к Рязани они выйдут. Так? А мы, где будем в это время?
     -- Сзади будем,--  Федор пытался предугадать дальнейший ход рассуждений
Едигира.
     --  Сзади нападения они  ждать не  будут,  когда на  стены полезут, вот
тогда и надо подобраться и взять Гирея.
     -- Однако есть над чем подумать,-- одобрительно  проговорил Барятинский
и по тому, как остальные промолчали, стало ясно -- план Едигира принят.
     Через  два дня они вслед за крымцами  вышли к окрестностям  Переяславля
Рязанского и увидели крепостные башни. Ночью почти не спали, но чуть было не
обнаружили  их  шляющиеся повсюду ордынцы, да, видимо, в темноте приняли  за
своих. А утром с горечью наблюдали, как начался  штурм города и  как рязанцы
отстояли его. Тут опять не выдержал Колычев.
     -- Наши ратники  жизни  отдают, а  мы  в  лесочке  прохлаждаемся.  Надо
ударить по ним и все тут.
     -- Молчи, Петр,--  остановил в очередной раз  друга  Барятинский.  Было
видно,  что  и он едва  сдерживается,  чтоб не  кинуться в бой,  но понимает
бесполезность такого поступка.
     -- Завтра  утром и нападем,--  Едигир сказал об  этом  спокойно,  как о
чем-то само собой разумеющемся,-- а сейчас надо одежду достать.
     -- Какую одежду?
     -- Такую, как у них. Халаты, шапки. Да и оружие тоже не помешает.
     --  Понял!  Понял!  --  Колычев  буквально  захлебнулся  от  юношеского
восторга, -- пошли.
     --  Нет!  Ты,  Петр, останься  с  лошадьми.  А со мной  пойдут  Федор и
Алексей,--  неожиданно  приказал  Едигир  Колычеву,  который  вначале   весь
взвился, чуть не кинулся на него с кулаками,  но заметно поостыл и с вздохом
опустился на землю, тихо сказав:
     --   Может,  ты  и  прав.  Кому-то  надо  и  за  лошадьми  присмотреть.
Только...,-- он чуть помолчал,-- может, еды в лагере найдете...  А то вторые
сутки  корешки жуем.  И  корочки хлеба во рту не было.  --  Последняя  фраза
рассмешила всех и каждый доброжелательно похлопал его по плечу.
     Низко пригибаясь, они  бесшумно пробирались вдоль речного берега, время
от времени останавливаясь и прислушиваясь. На их счастье луна еще не взошла,
и они находились в  относительной безопасности  --  в  стороне  от  лагерных
костров.
     Неожиданно Едигир остановился и поднял руку. Послушал и, наклонившись к
самому уху Барятинского, зашептал:
     -- Слышишь, кони ходят?
     -- Слышу, -- так же шепотом ответил тот.
     -- Там должны быть  пастухи. Подкрадемся...-- и он бесшумно  заскользил
дальше. Шедший сзади Репнин неожиданно ойкнул, ударившись ногой о поваленное
дерево и тут же из темноты раздался чей-то встревоженный голос. Они  замерли
и по знаку Едигира легли, стали ждать. Вскоре мимо них прошел воин в длинном
халате,  державший в руках  копье. Едигир набросился на него, повалил, зажав
рот рукой,  а другой -- сжимая  горло. Не ожидавший  нападения, тот  даже не
сопротивлялся, несколько раз дернулся и затих.
     -- Готов, что ли? --  изумленно прошептал Репнин, -- Быстро это у  тебя
получается.
     Чуть не испортил все, -- Барятинский ткнул Алексея в грудь, -- молчи уж
теперь. Лучше бы Петра с собой взяли.
     -- Снимите с него халат, сапоги, -- поднялся с земли Едигир,-- дальше я
сам,-- и скрылся в темноте.
     Федор  с  Алексеем  дотронулись  до еще  теплого, но  уже  бездыханного
татарина и неожиданно лихорадочная дрожь затрясла их почти одновременно.
     -- Я мертвяков боюсь, -- признался шепотом Репнин.
     -- Чего ж на войну пошел? -- сам клацая зубами, отозвался Барятинский.
     -- Так, не думал, что раздевать их придется,-- оправдывался тот.
     -- Думал не думал, а за тебя это делать никто не станет.
     Он наклонился  к  убитому  и  начал  стягивать  халат,  но почувствовав
приступ тошноты,  опустился  на колени, сотрясаемый  рвотой. Рядом слышались
икающие звуки, издаваемые Алексеем Репниным. Они не помнили, сколько времени
простояли  на четвереньках.  Их выворачивало  с  такой силой, словно лягушек
наглотались.  Они не заметили, как из темноты вынырнул Едигир  и остановился
рядом, наблюдая за страданиями молодых князей.
     -- Чего случилось? -- спросил с усмешкой, впрочем, хорошо понимая,  что
происходит с ними. Те пристыжено молчали, утирая рты рукавами. -- Ладно, сам
раздену, --  и он  принялся стягивать  с мертвого одежду. -- Держи, -- кинув
вонючий ворох в руки  Барятинскому,  опять  ушел  в темноту. Он отсутствовал
довольно долго,  вернувшись с большим узлом,  закинутым за  спину. Князья  с
неподдельным ужасом смотрели на него.
     -- Сколько было их? -- заикаясь, спросил Репнин.
     -- Не считал... Немного, раз один справился.
     -- И вот так... голыми руками?
     -- А чем же еще? Не вас же на помощь звать. -- Усмехнулся Едигир.
     -- С тобой однако лучше один на один на узкой дороге не встречаться...
     --  Так я и  не  настаиваю,--  беззлобно  отозвался  Едигир,  оглядывая
растерянного князя.
     Утром  они с брезгливостью натянули на себя полосатые халаты и косматые
шапки.  Поглядев друг на друга, неожиданно залились  смехом. Особенно нелепо
выглядел Петр Колычев с ярко выделяющимися васильковыми глазами.
     --  Татарин...  Татарин,  а  глаза-то голубые,--  покатывался  над  ним
Барятинский, -- надвинь шапку на глаза, Петька!
     Едигир придирчиво осмотрел их и велел оставить в лесу пищали.
     -- Не  оставлю! -- вскипел неожиданно Репнин. -- Чего  раскомандовался?
Кто ты такой? Без роду, без племени, а туда же!
     Но Едигир холодно глянул на него и бросил:
     -- Оставайся с пищалью своей. С ней не возьму.
     --  Не дури,  Алешка,-- решительно поддержал  Едигира  Колычев,  --  он
правильно говорит -- засекут нас  по пищали сразу. Схватят  и  стрельнуть не
успеешь. И себя и нас погубишь. Точно говорю.
     Репнин  неохотно подчинился, спрятав  пищаль меж  деревьями,  и  вскоре
никем не  замеченные  они выбрались из леска и поехали  вдоль  берега  реки.
Показались  лагерные  повозки,  кибитки,  шатры.  Возле   костров  суетились
кашевары,  оглядевшие  без всякого интереса четырех  всадников, едущих тихим
шагом.
     -- Слушай, Василий,--  тихонько спросил Барятинский, -- а ты по ихнему,
случаем, не понимаешь?
     -- Немного,-- ответил Едигир.
     -- И говорить умеешь?
     -- Могу немного.
     -- Скажи что-нибудь.
     -- Зачем?
     -- Ну скажи, услышать  хочу. Едигир быстро заговорил, сыпля  незнакомые
слова. Барятинский восторженно улыбнулся.
     -- Здорово у тебя получается! А если с ними заговорить, -- он кивнул на
лениво пошевеливающих дрова в костре кашеваров,-- то они поймут тебя?
     -- Отчего не поймут?  Наши языки похожи. Я их понимаю,  и они должны,--
неожиданно  он что-то громко крикнул ближайшим  к  ним сидящим  на корточках
крымцам. Те кивнули ему, произнеся несколько гортанных слов в ответ.
     -- Что сказали? -- все также шепотом поинтересовался Барятинский.
     -- Пожелали доброго здоровья. Я им, а они мне. Ничего хитрого нет.
     Проехав мимо с десяток костров,  где никто не  обращал на них внимания,
они  увидели  большой  разноцветный  шатер, который,  вероятно,  принадлежал
самому  хану --  Девлет-Гирею. Вокруг стояли  голые по  пояс воины  с белыми
тюрбанами на голове,  опирающиеся  на  длинные  копья,  украшенные  конскими
хвостами на концах, на  боку у каждого висела большая кривая сабля и торчала
рукоять кинжала из-за пояса.
     -- Его шатер, точно,-- показал глазами Барятинскому Едигир.
     -- Да уж... Видишь, какая охрана. И как мы до него доберемся?
     -- Думать надо. Вчетвером соваться туда нечего.  Они повернули обратно,
чтоб выехать из лагеря и решить, как им поступить дальше. Если раньше Едигир
с  Барятинским  ехали  первыми, то теперь впереди них  оказались  Колычев  с
Репниным. Уже  на  выезде  из лагеря у  последних костров, когда  оставалось
повернуть  вправо, чтоб выехать  на дорогу,  ведущую  к лесу,  навстречу  им
неожиданно прыгнул вислоухий пес и уцепился за сапог Колычева.
     -- Пшел  вон!  -- громко  выругался он  и  хлестнул собаку  плетью.  Та
завизжала и начала лаять. Кашевар, находившийся неподалеку, услышал и тут же
поднял шум.
     -- Русские! Русские в лагере! --  закричал он, что было  сил. Его  крик
услышали остальные  и  уже  человек двадцать с оружием в руках бежали  к ним
наперерез со всех концов лагеря.
     -- Тихо! --  поднял руку Едигир, схватив другой Барятинского  за кисть,
--  уладим  все  без оружия,  --  и он  направил коня  к  ближайшим  воинам,
добродушно улыбаясь, когда Колычев вдруг выхватил саблю и  рубанул кашевара,
первым поднявшего крик.
     --  Петр!!!  Что  ты  наделал!!!  --   во  всю  силу  легких   вскричал
Барятинский, но Колычев уже не слышал  его, а пришпорив коня, ринулся сквозь
толпу, невольно расступившуюся перед ним.
     Видя, что надо срочно уходить,  Барятинский  дал шпоры своему коню,  но
два татарина ухватились с обеих сторон за повод и крепко держали его. Федору
ничего  не  оставалось,  как  тоже  выхватить  саблю  и  попытаться  достать
преградивших путь татар. Он видел, как Едигир, подняв коня на дыбы, крутился
в толпе,  не  давая схватить  себя. Алексей Репнин  направил своего коня  на
костер  и тот в прыжке, сбив передними копытами котел, вырвался из окружения
и помчался в сторону спасительного леса.
     --  Беги!!!  -- прокричал Барятинский  Едигиру,-- спасайся!  --  но тот
отрицательно  покачал  головой и устремился  к нему,  нахлестывая плетью  по
головам  крымцев, выкрикивая не понятные  Федору  ругательства. Ему  удалось
вплотную приблизится к другу, когда наброшенный аркан свалил Барятинского на
землю.  Едигир кинулся к нему, соскочив с коня и расталкивая навалившихся на
Федора  татар. Орудуя  кулаками,  одного  за  другим  сбивая  крымцев  с ног
подбежал к другу, но  тут и его свалили, набросив веревку  на шею и вывернув
руки, связали и с остервенением принялись пинать, нанося удары, куда попало.
     -- А могли бы уйти...-- Прошептал Едигир, теряя сознание.
     Когда он пришел в себя, то увидел склонившееся над ним скуластое лицо с
ярко-рыжей  бородой.  Худощавый   воин   с   морщинистым  лицом  внимательно
разглядывал его. Все тело ныло от побоев, затек правый глаз и сочилась кровь
из губы.  Едигир  с  усилием приоткрыв  глаза,  заметил сидевшего  рядом  со
связанными  руками  Федора Барятинского. Вид у него был не из  лучших, но он
улыбнулся ободряюще Едигиру и попытался что-то произнести.
     -- Спасибо,-- скорее догадался, чем услышал Едигир.
     -- Держись, Федор. Убивать они нас не станут. Выкуп будут ждать. -- Тот
кивнул ему в ответ.
     -- Кто вы?  -- спросил  их  рыжебородый,  --  как попали в наш  лагерь?
Откуда на вас эта одежда?
     -- Попить дайте, -- выдохнул едва слышно Барятинский.
     Рыжебородый быстро что-то  приказал повелительным тоном стоявшему рядом
нукеру и тот кинулся куда-то в сторону и вскоре поднес  к губам Барятинского
медный кувшин  и  наклонив через узкий носик, вылил несколько глотков тому в
рот. Тем же способом дал напиться и Едигиру.
     -- Теперь будете говорить? -- последовал вопрос.  Рыжебородый  довольно
сносно говорил по-русски.
     --  Я князь Барятинский, -- ответил спокойно Федор,-- отправьте к моему
отцу письмо и он оплатит выкуп.
     -- Хорошо,-- кивнул рыжебородый,-- а ты кто? На русского ты не очень-то
походишь. Ногаец? Из Казани? Или из Крыма?
     -- Не  угадал,  почтеннейший,-- Едигир  улыбнулся разбитыми губами,  --
русский я и служу московскому царю.
     --  Казак?! -- седые  брови  рыжебородого взметнулись  вверх, и  Едигир
догадался, что ответь он утвердительно, и его тут же лишат жизни.
     -- Нет. Я же сказал, что служу русскому царю.
     -- А за тебя кто может дать выкуп? Кому отправить грамоту?
     Едигир подумал, что окажись  он в подобном положении  в  Сибири,  и  то
посчитал бы унизительным для  себя вести разговор о выкупе,  а сейчас... Кто
даст деньги  за него?  Кому дорога его жизнь? Может быть, Тимофей и поставил
бы за него ведро другое меда, как за крестника своего...
     --  Я выкуплю его,  -- неожиданно проговорил Федор  Барятинский,  -- он
из-за меня оказался здесь.
     --  Он твой слуга?  -- рыжебородый  сверлил  узкими, темными как  смола
глазами Едигира, словно пытался прочесть его мысли.
     -- Нет,-- Барятинский затряс головой,-- он такой же воин, как и я.
     -- Как твое имя?
     -- Василий.
     -- Кто послал вас?
     -- Мы случайно появились в вашем лагере.
     -- А кто из вас двоих убил нашего воина?
     -- Он скрылся.
     -- Чтоб сообщить о наших войсках?
     -- Мы не можем ответить на твой вопрос.
     -- Один из вас убил нашего человека. Выкуп будет очень большой, чтоб мы
забыли о том.
     В ответ Барятинский лишь пожал плечами. Едигир  же попробовал незаметно
крепость  веревок  и  убедился, что самому от пут  не  освободиться. Но  его
движение не укрылось от цепких глаз рыжебородого и он проговорил с усмешкой:
     -- Знаю -- будете пытаться убежать. Но мы закуем вас в цепи. А если все
же  попробуете,  то подрежем жилы на ногах. Так что сидите спокойно и ждите,
когда пришлют выкуп. Не буду спрашивать, зачем вы пожаловали в наш лагерь, и
так все ясно,-- и он, круто повернувшись на высоких каблуках  зеленых сапог,
зашагал прочь.
     Два стражника оставшиеся при пленных, ослабили  путы на  ногах и повели
их куда-то. Вскоре  они увидели  плечистого  человека с молотом  в руках. Он
стоял возле небольшой наковальни и отбивал на ней наконечник копья, время от
времени любуясь своей  работой.  Увидев пленных, заулыбался и сделал широкий
жест  рукой,  как  бы приглашая  их к  поданному угощению. Через час Федор и
Едигир были прочно закованы  в  ножные  цепи, соединенные с железным поясом,
надетым на голое тело.
     Их отдали в распоряжение старого татарина, ехавшего следом  за войском.
Они должны  были смотреть за лошадьми,  собирать хворост для  костра, варить
обед, чистить посуду. Бежать  было  бессмысленно, поскольку их тут  же могли
поймать и убить на месте.



        "Значение совещания"

     Привлекши свои и вражеские партии, пусть он (царь) думает о начале дел.
Всякое  начало  (дела) предваряется  совещанием. Место совещания должно быть
закрыто, из  которого не истекают разговоры, куда не  могут заглянуть птицы.
Ибо  известно, что  совещания были выданы попугаями  и  сороками, собаками и
другими животными. Поэтому  к  месту совещания  пусть никто не причастный не
подходит. Пусть будет уничтожен предающий совещание.
     Совещание  может  быть  предано  жестом  или  выражением   лица  посла,
министра,  царя. Жест  -  это  измененное  движение. Выражение  лица  -  это
принимание определенного вида.
     Пусть другие не  знают царские тайны, но пусть  сам видит слабые  места
других. Подобно тому,  как  черепаха  скрывает свои  члены,  так пусть  царь
скрывает все, что у него открыто.

        "Из древнего восточного манускрипта"



        "СУКЫРЛЫК*"

     Карача-бек велел построить  для  себя жилище подле  подземной оружейной
мастерской и прочно обосновался там. Он подолгу простаивал  возле кузнечного
горна, следил, как Нуруслан раздувает меха,  калит  длинную полосу железа, а
затем, бросив ее на наковальню, тщательно  отбивает молотом.  Сын его держал
заготовку длинными клещами и поворачивал по знаку отца то  одной,  то другой
стороной.  За короткий  срок  они  исправили  ружья, изготовленные  местными
мастерами.
     -- Долго служить  не  будут, -- махнул рукой Нуруслан,-- железо плохое.
Все одно разорвет, если чуть пороху пересыпать.
     -- А где  взять хорошее  железо? И как определить,  что оно