их намерения.
     Алтанай, покусывая мокрый ус  и позевывая, словно его  оторвали  только
что  от  подушки, выехал  вперед  сотни  и,  повернув  коня  на  полоборота,
обратился негромко к нукерам, помогая себе правой рукой:
     -- Знаете, что заяц делает, когда лису встретит? -- В ответ послышалось
смутное хихиканье ближайших воинов, любящих и побаивающихся своего башлыка.
     -- Здоровьем интересуется! -- выкрикнул один из смельчаков.
     --   Во-во!   --  подхватил  сказанное  Алтанай.--   И-я  так   считаю.
Интересуется, потом, не  дожидаясь ответа, показывает ей свой короткий хвост
и несется обратно! -- И для убедительности приподнял хвост своей кобылы.
     Ряды  конников  огласились громким хохотом. Стоявшим на  самых краях не
было слышно, что там балагурит их башлык, но и они смеялись вместе со всеми,
радуясь хорошему началу стычки.
     --   Все   поняли?   --  переспросил  Алтанай.--  Туда,  поздоровались,
остановились и тут же  обратно. Ответа  ждать не надо.--  И  он описал рукой
широкий полукруг в воздухе.
     Воины закивали головами, сдерживая переступающих на месте коней.
     --  Вперед!  скомандовал башлык, и его кобылка взяла рысью, направляясь
на противоположный конец луга.
     Кучум  от  кустов  наблюдал, как  Алтанай  пояснял сотне ее  задачу  по
выманиванию  противника  на открытое место, и так  же  улыбался  открытому и
бесшабашному Алтанаю.
     "Эх, что бы я без тебя, старый воин, делал?" -- подумал он с любовью.
     Затем  он  кликнул  сотника  Юраса  и велел  тому со  своей  сотней  по
березняку обойти сибирцев и отрезать им путь к отступлению.
     Оставшихся он сосредоточил в  кустах  тальника, в  небольшой  ложбине в
засаде, чтобы встретить сибирцев, когда сотня Алтаная выманит их на луг.
     --  Сбивать с коней и брать в плен! --  отдал он строгий  приказ.-- Они
нам живые нужнее. Понятно?
     Сам хан  не  сомневался,  что  выскочивший  на него  отряд идет  не  из
столицы, а в нее, по зову Едигира.
     Не  доскакав до сибирских цепей  полтора  полета стрелы,  сотня Алтаная
неожиданно вздыбила коней, будто  впереди было  не ровное  поле,  а глубокая
пропасть. Со стороны могло показаться, что не ожидали увидеть столь грозного
противника и напуганы их недвижимым, строем. Могло показаться новичку...
     Но  именно  это  вообразили  молодые  ханы,  не  искушенные  в  военном
искусстве, где  хитрость  идет  рука об  руку с отвагой. Они  себя  видели и
чувствовали героями... И испугались  они, что сабли  их останутся  в ножнах,
что  удерут  степняки  в  леса глухие и  попрячутся,  ускачет  от них  слава
воинская,  столь близкая.  И отец воротит их  домой  не  мужьями  ратными, а
юношами.
     Выхватили они свои кривые сабли да нахлестывали коней плетками.
     Понеслись,  как соколы на селезня, и не ведали о том, что понеслись  за
своею смертью...
     И  не  знали тогда  молодые ханы,  что  через  много лет  в  поселениях
сибирских будут старые слепые акыны петь о них грустные песни.
     Неслись они навстречу славе и подвигу...
     Кучум радостно наблюдал из  укрытия, как ловко выманили конники Алтаная
нерешительных  сибирцев в открытое поле и теперь скачут обратно, пригнувшись
к седлам.
     Не  разогретые сибирские кони не могли сходу  настигнуть юрких  степных
лошадок,  бросающих  комья земли прямо им  в морды.  На расстоянии вытянутой
руки удирали трусливые враги и... нырнули  меж  стволов деревьев, скрылись в
листве, как в воду канули.
     Молодые ханы и другие  юноши влетели в кольцо  врагов, поджидающих их в
засаде, и были сшиблены с коней кто ударом дубины, кто петлей аркана, а кого
и за ноги стянули на землю.
     Навалились  степняки всей  массой, заломили  руки,  накинули  удавки  и
поставили, как истуканов,  внутри  ощетинившегося копьями  плотного  кольца.
Все. Плен...
     Вэли-хан в исступлении кричал рванувшимся  за степняками сыновьям и еще
нескольким десяткам таких же храбрецов:
     --Остановитесь... Назад... Сыны... мои...
     Но разве услышит кинувшийся в погоню слова разума?
     Безумно закричал, не помня себя,  старый хан  страшные слова  и проклял
небо, что допустило гибель его детей...
     И  кинулся со своими нукерами выручать их, бросив  пеших воинов у  края
луга.  Налетел Вэли-хан  на  степняков, как ураган  на березовую рощу. Конем
топчет, саблей рубит. Мелькает его старинная сабля  над головами  степняков,
высекает искры, пробивает  прочные  доспехи... Расступились было под напором
обезумевшего  хана  чужеземцы да вновь сомкнулись, окружив плотно, не  давая
простора. Выбили из  рук старинную  саблю, доставшуюся  Вэли-хану от деда, и
схватили цепкими руками за горло, стянули с коня, спеленали как младенца, на
голову мешок напялили, унесли в шатер к Кучуму.
     А оставшиеся без начальника пешие  ратники сами сложили оружие, и,  кто
успел,  тот  в  лесу  скрылся, а кто не  смог,  тех  привели  к остальным  и
втолкнули к окруженным пленникам.
     Пристыженно глядят сибирцы на радующихся  легкой победе степняков. А те
гогочут, пальцами в них тычут, примеряют на себя их шлемы и панцири.
     Но подошел сзади хан Кучум, и смолкли балагуры, присмирели под прищуром
его  темных  глаз. А  он раздвинул  толпу плечом  и пошел  прямо на пленных,
буравя их немигающим  взглядом. Ни один из пленных не  выдержал этот взгляд.
Опустили, как по команде, глаза в землю. Молчат...
     И  вдруг  Кучум  неожиданно широко  улыбнулся  и  сказал громко,  почти
прокричал:
     -- Молодцы! -- и непонятно кому он это сказал -- то ли своим воинам, то
ли пленникам.
     Замерли и те и другие, ожидая разъяснений. А хан махнул рукой к шатру и
потребовал:
     -- Толмача сюда!
     "Толмача сюда"...-- понеслось  по рядам,  словно  не  толмача звали,  а
лекаря, от которого чья-то жизнь зависит.
     Прибежал  скоро толмач, что-то  дожевывающий на  ходу. Тощий  подвижный
кипчак, пронырливый, как  налим.  Согнулся в  поклоне перед ханом и  тут  же
отступил к нему за спину.
     Кучум медленно, на этот раз без улыбки, но и без злости, оглядел сперва
своих нукеров, потом глянул на пленных и повторил:
     -- Молодцы!  --  толмач  мигом повторил,  но хан,  постепенно  возвышая
голос,  продолжал  говорить  дальше,  не  дожидаясь сыпавшего  скороговоркой
переводчика, надеясь, что главное из его речи те и так поймут.
     -- Вы храбрые воины, и я ценю вашу храбрость! Вы деретесь, как львы! Вы
не убоитесь  смерти,  и  мне  нравятся  такие воины.--  Удивленные  пленники
подняли глаза от земли и, качнувшись чуть  вперед,  глядели едва ли не в рот
говорящему.-- Вы подданные Золотой Орды, а они всегда были и  есть храбрецы.
Наши предки дошли до края этой земли, покорив все  народы.  Мы дети славного
Чингиза   --  один  народ.--  Кучум   чуть  приостановился,  обвел  взглядом
слушающих,  но  на  этот раз  никто не опустил глаз,  и, удовлетворенный, он
продолжал.
     -- Да, мы  один народ! Когда-то мы пили кумыс от одних и тех же степных
кобылиц. Или вы забыли его вкус? Или вы уже не джигиты?
     Хан опять выждал и набрал побольше воздуха.
     -- Я  пришел  напомнить  вам об  этом, Я  пришел  не с  вами воевать, а
вернуть себе престол моего деда, убитого ночью предками трусливого человека,
который позорно бежал от меня. И после этого он  смеет называть себя ханом?!
Я победил его в  честном бою  и взял  в  плен.-- Гул прошел между  пленными,
которые впервые услышали эту новость.
     -- Брешет, как пес,-- раздался из их рядов чей-то тихий возглас.
     Нукеры хана  Кучума заволновались и кинулись было найти говорившего, но
были остановлены властным поднятием руки
     -- Кто сомневается, может выйти, и я отпущу его в  Кашлык, чтобы он сам
спросил  о  том у своего хана. И  пусть я упаду мертвым, пусть  ослепнут мои
глаза, если я сказал хоть слово неправды. Клянусь Аллахом!
     Гул  тяжелой волной  прошел  меж сибирцев, которые  вдруг  задвигались,
зашевелились, заоглядывались друг на друга.
     -- Когда я прогоню вашего самозванца-хана из  столицы вот этой плеткой,
то у нас с вами будет  много работы, Много лет все улусы платили дань нам --
храбрым воинам. А что теперь? Теперь с вас берут ясак в Московию! Или вы уже
не  воины?  Или руки  ваши  слабы и  не держат оружие?! Или вы ждете,  когда
бородатые попы придут сюда и оденут вам на шею, как вьючным коням колоколец,
железный  крест. А потом заставят  весь народ сибирский работать на них.  Вы
этого ждете?
     Неожиданно  Кучум  остановился и  пошел сквозь  расступившуюся толпу  к
своему шатру. Дойдя уже до него, бросил устало:
     -- Кто желает пойти со мной за богатой  добычей туда,-- махнул рукой  в
сторону заходящего солнца,-- получит оружие обратно. А  кто друг московитов,
тот останется здесь,-- и его  рука  указала на ветку могучей  березы, откуда
свисала внушительная петля из упругого конского волоса.
     -- Даю вам срок до утра.-- И он вошел в шатер.
     Пленные зашумели, запереговаривались и облегченно вздохнули, поняв, что
им оставлен выбор...
     В шатре два нукера  охраняли связанного Вэли-хана. Мешок с  его  головы
был снят, и он угрюмо смотрел себе под ноги.
     Кучум, ни  слова  не говоря,  сел на подушки и показал жестом одному из
охранников,  чтобы подали холодного кумыса. Протянули пиалу и  Вэли-хану, но
он лишь усмехнулся, показав глазами на связанные руки.
     -- Извини,  хан,-- проговорил  Кучум,  которому вездесущие наушники уже
донесли, кто у него в плену,-- извини, но больно сильно ты руками махал, мог
и пораниться. Вот, пришлось охладить тебя малость.
     Он кивнул охраннику:
     -- Развяжи благородного хана.
     Вэли-хан начал с облегчением  растирать одеревеневшие от веревок  руки,
исподлобья оглядывая сидящего перед ним человека.
     Заметив его взгляд, Кучум спросил:
     -- Не знаешь, кто я? Сейчас говорил с твоими воинами. Надеюсь, слышал?
     -- Пока не глухой,-- ответил пленник.
     -- Ну, а раз все слышал, так  и нечего в прятки играть. Жить хочешь? --
без обиняков  резанул неожиданным  вопросом  и  уставился горящим взором  на
Вэли-хана.
     -- Всякая тварь жить  хочет,-- в раздумье  ответил тот,--  только живут
почему-то по-разному...
     -- Это  я и  без  тебя знаю,-- непочтительно перебил  его Кучум.--  Мне
донесли, что тут с тобой сыновья твои в плен угодили. Так?
     Вэли-хан тут же поник, и Кучум понял, что попал в самую  точку, в самое
больное место гордого пленника.
     -- Вижу, что так,-- продолжил он,-- я вам зла не желаю,  и лишняя кровь
мне ни к чему. Мог сегодня в том убедиться...
     --  Уже убедился,-- вдруг  перебил его  пленник,  оправив  рукой  седую
бороду,-- стар я для хитрых речей. То с молодыми можешь петлять, как заяц по
снегу.  А мне  скажи напрямик, чего  хочешь от меня. Если  детям  моим жизнь
сохранишь, то на все пойду.
     Кучум, чуть склонив набок голову, словно заново увидел старого  хана. И
с торжеством отметил, что его замысел удался.
     -- Ну, что ж... Без хитростей, говоришь, давай без хитростей. Согласен.
Я сейчас  тебя отпущу...-- Вэли-хан от неожиданности  вскинул  голову, и его
рука, до того без конца оглаживающая бороду, застыла в воздухе.
     --  Да,  не удивляйся. Отпущу и даже  коня верну,  и оружие,  и десяток
нукеров  дам для охраны. Но  сыновья твои  останутся  тут. Помолчи,--  резко
остановил Вэли-хана, который  готовился что-то возразить.--  Я  и сам  был в
молодости заложником. Да, всякое было, но, как видишь, жив.
     Пленник тяжело вздохнул и опустил голову.
     -- Ты, хан,  поедешь по соседним  улусам и  уговоришь  беков  и мурз не
выступать  в  поддержку  самозваных  правителей.  Напомни  кому  обиды,  ими
нанесенные, кому от меня милостей  пообещай. Ты своих соседей  лучше знаешь.
Понятно? Кто пожелает стать другом мне --  милости просим.  Даю тебе два дня
срока. Потом найдешь меня и до занятия  столицы будешь рядом. Если через два
дня не вернешься, то...-- Кучум сухо щелкнул пальцами.-- Вопросы будут?
     Вэли-хан молча качнул поникшей головой. Когда Вэли-хан,  попрощавшись с
сыновьями и племянниками, покинул лагерь, Кучум проводил его долгим взглядом
и сказал тихо стоящему рядом Алтанаю:
     -- Вот всех бы их так переловить, да и на привязь посадить. А?
     -- Так в чем же дело? -- Простодушно откликнулся тот.-- Прикажи только.
     -- Да нет. Мы  иначе поступим. Зачем мельнику мышей ловить, когда кошка
есть. Пусть и они теперь друг друга ловят и на цепь садят. Понял?
     -- Понял,-- с готовностью согласился  Алтанай,-- а  когда всех поймаем,
то что делать станем?
     -- Песни петь  тогда станем,--  захохотал Кучум,-- только не скоро  еще
это случится.-- И медленно пошел прочь.
     На самом  краю лагеря стояла отдельно от других палатка, где помещалась
тщательно охраняемая Зайла. Вот  к  ней-то и  направился довольный событиями
сегодняшнего дня, немного усталый Кучум.
     Зайла неподвижно сидела  у противоположной от входа стены, подобрав под
себя ноги. Она только взглянула на вошедшего брата и продолжала оставаться в
том же положении.
     Кучум сделал несколько шагов по направлению к ней  и остановился. Затем
опустился на свободную подушку и спросил:
     -- Все  грустишь?  -- Сестра не  ответила.--  Ничего, скоро возьмем  их
главный город, и тогда я разрешу жить тебе, где хочешь.
     -- А как же мой муж? -- подала Зайла, наконец, голос.
     -- Нового выберешь. Их к тебе много пожалует. Поверь моему слову.
     -- Нет уж. Спасибо. У меня есть сын и негоже его бросать.
     -- Ничего, и с сыном возьмут,-- упрямо гнул свою сторону Кучум.
     -- Чего ж меня не спросишь -- нужен ли мне другой муж?
     -- Ой, сестра,-- вздохнул хан,-- многое в этой жизни не от нас зависит.
     -- Я никогда не прощу тебе этого,-- вспыхнула Зайла.
     -- Ну, это твое дело. Не горячись. Скоро решительное  сражение. Как все
закончится, один Аллах знает...-- И, не дождавшись ответа, он вышел.


        "ЭХО ОГЛОХШЕГО БУБНА"

     На  высоком холме,  у слияния  двух великих  сибирских рек --  Иртыша и
Тобола,  находилась  священная  роща всего сибирского народа...  Здесь  жили
главные шаманы,  охраняющие изваяния богов, оставленные еще древними  людьми
много, много лет назад.
     Из кедровых стволов были вырублены бог Пайпын,  бог Хума, с серебряными
рогами  на  голове,  отдельно  от  них  высился  лысый  хитрец,  покровитель
охотников бог Какына.
     У их подножья,  лежали многочисленные приношения, складываемые здесь не
одно столетие. Каждый воин, возвращающийся  из похода, считал  своим  долгом
положить самую ценную добычу своим  богам,  чтобы и в следующий раз принесли
ему удачу. Были здесь серебряные  блюда из южных стран, драгоценные кубки из
полуночных  земель, разное  оружие  и  сверкающие на солнце камни  лежали на
земле.
     Сами  шаманы  жили подаяниями,  и никто  из них никогда не взял  в руки
копья или лука для  охоты, не закинул сети в реку. Они были на  содержании у
своего народа.
     Даже их жизнь  не принадлежала им самим. Как только отзвучит последний,
положенный шаману прорицателем, бубен, вместе с его ударом кончалась и жизнь
шамана. Он ложился под дерево и уже не вставал. Рядом с шаманами жил большой
черный  священный козел, рога  которого  увиты лентами  и  украшены золотыми
пластинами. Не так боялись охотники встречи в лесу с медведем,  как  взгляда
агатовых  козлиных глаз: на кого он глянет или  приблизится -- того  ждет на
другой день немедленная смерть.
     Лишь  раз в год собирались на священной  горе все сибирские племена для
большого праздника. Да еще при начале войны  разжигали  священный  костер  и
молили богов послать удачу их народу.
     Завтра должно произойти решающее  сражение между  объединившимися между
собой  отрядами  сибирских народов  с  вторгшимися  в  их земли  ненасытными
степняками.
     Со  степняками пришли  их шейхи, которые грозились  повесить  сибирских
шаманов на деревьях, а их богов сбросить в воду.
     Едигир  и Бек-Булат  сидели на  земле перед не зажженным еще  священным
костром. Рядом расположились полукругом  прибывшие на битву ханы  и  беки из
сопредельных земель.
     Чуть  в стороне со  своими  братьями и детьми  степенный Епанча.  Гордо
подняв  голову,  посматривает храбрец Ебалак.  Рядом  с  ним  упрямо  хмурит
мохнатые брови Темир-бек.
     По другую руку от Едигира сидит его давний друг  Умар-бек, чуть дальше,
закрыв глаза, думая о чем-то своем, посеченный во многих схватках Качи-Гирей
с  многочисленными  родственниками своими. Хитрый Ураз-Бакий  примостился  у
самого костра и стреляет глазами по сторонам, прикидывая что-то в уме.
     Ниже  по  склону расселись старейшины из вогульских  родов. Отдельно от
них на  оленьей  шкуре в богатых праздничных одеждах  князь Демьян,  издавна
ведущий  дружбу  с русскими купцами.  Вокруг  него примостились три  шамана,
приплывшие с ним.
     Сзади  вторым  полукругом заняли места  вагайские князья, вперемешку  с
беками карагайскими, а совсем в стороне робкие терсяки и ишимцы.
     Ветер  налетает  на  священную гору,  треплет утоптанную  сотнями  ног,
упрямо  поднимающую кверху свои стебли, траву. Ворошит  волосы у застывших в
ожидании  людей. Волнует  реку,  гонит  волны,  глухо ударяющиеся  о  берег,
сотрясающие и осыпающие землю священной горы.
     Крутит ветер и стаю черных птиц, носящихся беспокойно в небе. А  птицы,
раскинув крылья,  кружат и  кружат над священной горой словно сказал им кто,
что не зря собрались здесь люди,  и интересно им увидеть, что  же люди будут
делать на высоком холме.
     Два молодых шамана вошли в круг.  В руках у них тонкий ремень из кожи и
длинная  сухая  палка.  Вставили они  палку в расщепленное сосновое  полено,
перебросили через нее ремень и принялись быстро тянуть ремень за  концы друг
к другу.
     Крутится   палка,   поскрипывает,   трется   о   полено:   "Бжик-бжик".
"Писк-писк", -- подпевает ей жалобно полено.
     Вошел  в  круг  шаман  постарше  с  бубном  в руках.  Пошел  по  кругу,
подпрыгивая и выкрикивая заклинания.
     "Бум! -- гремит бубен,-- Бум! -- зовет бубен духов сибирского народа.--
Здесь мы! Придите к нам!  Помогите! Направьте наши стрелы! Сделайте сильными
наши руки! Бум! Бум! Защитите нас от ран!"
     Раскачиваются  в  такт бубну  сибирские  воины, прихлопывают  в ладони,
помогают шаману вызвать духов своих.
     Быстрее и быстрее  крутят молодые шаманы палку, добывая священный огонь
из дерева.  Чистый  огонь. Их огонь. Оберегающий от ран огонь. "Бум! Бум! --
вздыхает  бубен.-- Кому  быть  завтра убитым?! Кому?!  Кому?!  Вам!  Вам! --
отвечает бубен.-- Вы! Вы! Воины! Вы!" -- Мы! Мы! -- подхватывают все.-- Нам!
Нам!
     Дымок показался из расщелины в полене. Пот капает с шаманов.
     Бешеная  пляска  шамана.  Не  разобрать  лица.  Не  разобрать  рук.  Не
разобрать  ног.  Только бубен.  Круг  вращающегося бубна. Да и не  бубен  то
вовсе, а солнце. Солнце! Солнце!
     Брызнуло  солнце  из  расщелины!  Затрепетал огонек! Язычки  пробежали.
Взорвался круг. Захлопали все. Закричали сотни глоток.
     -- Вах! Вах! Нас! Нас! Возьми нас!
     -- Вижу!!! -- кричит шаман.-- Вижу бога войны!!! Он спускается к нам!!!
     -- Возьми нас!!! -- просят воины.-- Мы твои!!!
     -- Не хочет он вас! Нет! Нет! Ему другие нужны! Он за ними пришел!!!
     Вспыхивает  могучий  костер на  священной горе.  Все  видят летающего и
кружащегося над ними бога войны.
     -- Вот он!!! Вот он!!! Черный,  как смерть!!!  У него хвост волка!!! Он
бьет без промаха!!! Он сама смерть!!!
     Закружился шаман и упал перед священным костром,  раскинув широко руки,
закатив  глаза, открыв в беззвучном крике  рот. Пена  идет  из  него.  То он
говорит с духом своим.
     -- Духи! Кругом они! -- кричат остальные шаманы и пускаются в пляс.
     Быстрее всех кружится главный шаман. В руке у него самый тяжелый бубен.
Он слышен на самом верхнем небе. Главный бубен.
     -- За кем ты пришел?! -- спрашивает главн