й, Он несколько раз  перевернул тело
пловца, словно  запеленывая  его в  кокон  водяных  струй  и брызг, покрывая
несчастного белесым саваном, затягивая в самый центр воронки.
     Назису тут же вспомнился его младший  сын, утонувший  в  реке две весны
назад. Он так же кричал, звал на  помощь,  боролся из последних  сил и погиб
совсем молодым.
     -- Ой-й-й! --  вскричал Назис.--  Как  мой парень, такой  же молодой  и
красивый!  Ой, жаль парня!  Зачем  ты такой  злой?! -- обратился  он к  богу
реки.-- Зачем  такой  жадный?!  Забирай своего  осетра! -- И, выхватив  нож,
ударил  по  бечеве, в несколько взмахов веслом  развернул  лодку  в  сторону
омута, где мелькала мокрая голова парня.
     Чуть  не доплыв до  водоворота, рыбак  кинул  пловцу  конец  веревки  и
направил  долбленку  по  течению,  чтоб  река  помогла   вырвать   юношу  из
смертельных объятий водяного хозяина. Тонущий подхватил веревку одной рукой,
второй  продолжал  грести и,  медленно  подтягивая  свое  тело,  выбрался из
бурлящей  воды на  спокойное  течение. Вскоре  он  уже  сравнялся  с лодкой,
ухватился за борт и благодарно поглядел на старого рыбака.
     -- Спасибо, отец, спас меня,-- прошептал синими губами.
     --  Спасибо, спасибо...--  забурчал тот.-- Чего полез  сюда?  Разве  не
видел, как крутит. Сейчас  кормил бы рыб  на дне, коль  не я.  А  из-за тебя
такого  осетра  упустил! Чем  теперь внучат кормить  буду? Старуха  домой не
пустит,-- сокрушался Назис.
     Парень  медленно  плыл  рядом с  ним,  держась  одной  рукой за  борт и
подгребая второй. Только  теперь старик заметил, что  щека у него поранена и
из  раны сочится  кровь. К  спине у  него был привязан колчан со  стрелами и
вложенная в него одежда. Это был совсем молодой парень, не переживший и двух
десятков весен.
     Вдруг он испуганно выкинул свободную руку в сторону берега и прошептал:
     -- Эй, отец, греби от берега, глянь-ка...
     Назис повернул  голову  в сторону берега и различил силуэты  нескольких
всадников, скачущих в их сторону.
     -- Так чего испугался? Не ваши разве будут? Не нукеры хана Едигира?
     -- Да степняки это, сарты пришли!
     -- Откуда им тут взяться, сартам? Я бы знал...
     -- Знал, знал...-- передразнил его парень.-- Узнаешь еще. Греби  скорее
на середину, чего уставился?!
     Старый Назис торопливо погреб в сторону от близкого берега и вскоре они
нагнали остальных  пловцов,  так  же напряженно  всматривающихся  в  сторону
берега.  Тяжело  дыша, они подплыли к лодке и, осторожно  держась за  борта,
начали тихо  переговариваться  меж собой. Из их слов  Назис понял,  что  хан
Едигир захвачен в плен, и теперь всем им угрожает опасность.
     --  Старик,-- обратился  к нему один из пловцов с рябым лицом от старых
ожогов,-- будем плыть, сколько хватит сил, может,  отстанут проклятые сарты.
А нет, так дождемся темноты и перехитрим их.
     -- Так на ту сторону перебраться, там не достанут, -- вставил было свое
слово старый рыбак.
     -- Мы  только  что оттуда,  а  нам  на  эту  надо, Понял? Старик  мелко
заморгал выцветшими глазами и  не стал возражать.  Ему стало совсем тошно от
всего  случившегося с ним за день. Сперва полдня ждал клева, а потом упустил
такого осетра... Теперь еще в  довершение всего сарты объявились. Может, уже
и его селение разграбили...
     Меж тем всадники, что  медленно сопровождали  лодку  и пловцов вдоль по
берегу,  попробовали  направить  коней  в  воду. Но  кони упрямились,  и они
оставили эту попытку, выдернули из-за спины луки и метнули несколько стрел в
их сторону. Но те  упали далеко в  стороне,  и степняки прекратили неудачную
стрельбу.
     -- Они  будут  ехать  за  нами,  а  потом  все  равно схватят,--  уныло
проговорил  спасенный  стариком  юноша,  потерявший  много  сил  в борьбе  с
водоворотом.
     -- Молчи, Сабар,-- грубо оборвал его рябой,-- не будь бабой, что горшок
с кашей разбила. Живьем все одно не дадимся.
     --  Выкрутимся  как-нибудь,--  поддержали его остальные,--  не в первый
раз. И не в такие переделки попадали.
     -- Да мне чего, я как все,-- грустно  ответил  тот. И тут старый Назис,
которому также  не  терпелось  отделаться от неожиданных спутников и  скорее
вернуться домой, решился вставить свое слово.
     --  Я вам вот  что  скажу, послушайте меня. Надо ближе к  берегу сейчас
подплыть, и можно будет обхитрить сартов.
     -- Это как же? -- насторожились пловцы.
     -- А так... Скоро в Тобол речка маленькая впадать будет, а берега у нее
топкие,  коням  не пройти,--  он махнул рукой в сторону всадников, неотрывно
следующих за ними,-- они кинутся в объезд. Вы тогда из реки и выберетесь и в
лес.  Он там близехонько  от реки.  И вам  хорошо, и  я  домой вернусь,--  И
старик, довольный, обвел всех слезящимися глазами.
     Те же, выслушав его, не проронили ни слова, поглядывая Друг на друга.
     -- Ладно,  дальше видно будет.  Доплыть еще  надо,--  ответил  за  всех
рябой, недобро сверкнув глазами.
     Вскоре река сделала поворот и  вслед за ним показалось  устье небольшой
речушки, о которой и говорил старый Назис. Всадники, которые  чуть опередили
плывущих, заволновались,  загомонили и  стали размахивать  руками, постоянно
поглядывая в сторону лодки, уже миновавшей устье речки.
     --  Выгребай  на  середину,--  неожиданно  скомандовал  рябой,--  пусть
думают, будто мы дальше поплывем.
     Старик направил лодку в сторону от берега, и столпившиеся перед  топким
берегом всадники, боясь упустить их, повернули коней в объезд.
     -- Вот этого-то нам и надо,-- удовлетворенно проговорил рябой, а  вслед
за   ним  заулыбались  и  остальные,--  подгребай  осторожно  к   берегу  да
поглядывай, чтоб проклятые сарты не вернулись. Давай, давай...
     Как только  лодка ткнулась в песок и  пловцы выбрались на  берег, Назис
тяжело  шагнул  следом, держась  рукой  за  натруженную  спину. Все  четверо
приплывших с ним воинов начали выжимать мокрую одежду и торопливо натягивать
ее на себя.  Старик опустился на  песок, поглядывая на стертые  до  кровавых
мозолей ладони. Тут  к  нему подошел рябой, бывший  старшим среди  остальных
нукеров.
     -- Лодку мы у тебя, отец, заберем. Она нам сейчас нужнее будет.  Ты  уж
доберешься как-нибудь.
     -- Да куда же  я без лодки?  --  Выкинул к нему обе руки старик.-- И не
порыбачу, и сарты меня схватят без нее...
     --  Нужен ты им,-- проговорил тот и  повернулся к парню,-- поплывешь на
лодке в Кашлык. Нужно предупредить всех, если мы  не дойдем.--  Парень молча
кивнул головой и  пошел к воде, все  так же молча подобрав лежащее на  песке
весло.
     Назис,  не  помня  себя,  бросился  следом,  уцепился  за сделанное  им
собственноручно весло, но  парень грубо вырвал  его и оттолкнул долбленку от
берега.
     -- Я же спас тебя! -- закричал в спину ему старик.-- А ты, а ты... хуже
сартов... Такие же, как они...
     -- Замолчи, старик, а  то в  самом  деле  их сюда  накликаешь,-- угрюмо
проговорил рябой  и пошел вслед за  остальными двумя, уже  спешащими к лесу,
нукерами.
     -- Да будьте вы все  прокляты! Чтобы ваши  глаза Вороны выклевали! Чтоб
детей своих не увидели никогда! Вы  еще попомните старого Назиса,--  посылал
им вслед страшные ругательства Назис.
     Но те даже не обернулись, будто и не слышали его проклятий, а  спокойно
скрылись в лесу. И тогда Назис горько заплакал,  утираясь шапкой, понял, что
сегодня он потерял большее, нежели лодку...


        "НОЧЬ ДВУХ ДЫХАНИЙ"

     Связанного Едигира  увозили на лошади из  горящего  леса.  Проезжая, он
видел  лежащих со стрелами в груди  своих нукеров, а рядом убитых степняков.
Теперь  их  поглотит  лесной  пожар,  соединит   вместе  пепел,  развеет  по
обгорелому лесу.
     Едигиру подумалось, что, вероятно, и его ждет столь же бесславный конец
вдали от друзей, и ханский шатер перейдет в чужие руки.
     Несколько  раз  на  тропу  выскакивали  испуганные  зайцы,  шмыгая  меж
лошадиных  копыт. Чуть  в стороне пробежала  осторожная лиса, мелькнув рыжим
боком.  Серыми тенями промчалась пара волков, злобно  глянув на людей, будто
обвиняя  их  в лесном  пожаре.  И  далеко  в  стороне, громко  трубя,  ломая
валежник,  прошло  лосиное  стадо, спешно пробираясь  к реке. А  над головой
прыгали с  ветки  на  ветку,  не  желая спускаться на  землю, рыжие белки  и
темно-коричневые соболи.
     Наконец,  сотня  Кучума выбралась на  берег Тобола  и торопливо  начала
переправу на  противоположный берег.  Там  их  поджидали  остальные сотни  и
приветствовали радостными криками, подбрасывая высоко вверх копья и луки.
     Алтанай  первым  подошел  к  лодке,  в  которой  переправляли  Едигира.
Внимательно глянул на него и  что-то проговорил двум нукерам, сопровождающим
его. Связанного  хана  потащили на край  лагеря,  где,  как  куль  с песком,
бросили  на  землю  возле  рваного и замызганного воинского  шатра.  Тут  же
сбежалось  поглазеть на пленного десятка два любопытных, отпускающих злобные
шутки насчет его участи. Но Едигир лежал молча, стараясь не слышать их слов,
отвернув лицо к грязному пологу.
     Наконец,  за  ним пришли  и,  поставив на  ноги,  развязали стягивающие
запястья ремни. Едигир шел  через  лагерь,  прикидывая,  что в нем  никак не
меньше  десяти сотен воинов, а с  такой  силой... Но мысли его были прерваны
ударом  в спину,  и,  повернув  голову,  он увидел, что  один  из  степняков
запустил  в него своим  сапогом и теперь громко хохотал, тыча в  его сторону
пальцем.
     -- Завтра я  попрошу нашего хана, чтоб он разрешил мне накинуть веревку
на  твою  шею,--   закричал   он,  довольный  своей   выходкой.  Засмеялись,
заулюлюкали и остальные, выказывая свое превосходство.
     Но тут  Едигира подвели к группе сидевших  у небольшого костерка людей,
выделявшихся среди прочих богатым оружием и  суровостью  лиц. В центре сидел
тот, с кем Едигир совсем недавно скрестил свое копье.
     -- Сегодня свершилось  то,  что по  воле  Аллаха должно  было произойти
давно. Ты,--  говорящий  направил руку в сторону  понуро стоящего Едигира,--
самовольно занял место, по праву принадлежащее моему  роду. Когда-то на этих
землях  мой  дед, хан Ибак,  был вероломно  убит твоими родичами.  Но  Аллах
велик,  и  настал  день,  когда  мне,  прозванному  Кучумом, сыну  законного
правителя Бухары, хана Муртазы, выпала удача восстановить справедливость.
     Он обвел взглядом сидящих  вокруг него юзбашей, и  те согласно закивали
головами, повторяя:
     -- Пришло время... Наша земля... Наш род...
     -- Признаешь ли ты это? -- Кучум выбросил  свою руку в сторону  одиноко
стоящего перед ними Едигира.
     Он зябко повел широкими плечами и презрительно ответил:
     -- Раз волк  вола спросил, чью он воду пил. Тот ответил, что из реки, а
волк его за то  и зарезал, дескать лишнего выпил, ему мало оставил. Так и ты
меня спрашиваешь. Я  тут родился, тут жил,  свою воду пил. Меня старейшины и
ханом своим  выбрали, у  Бухары не спросили. Сегодня твоя взяла,  значит,  и
ханский шатер твой.
     Но  Кучуму  и юзбашам не понравился его ответ, и они громко  закричали,
пытаясь перекричать один другого:
     -- А не ты ли к белому царю послов отправлял?
     -- Не твои ли  нукеры зарезали наших шейхов, что  пришли  обращать твой
народ в истинную веру?
     -- Русский выкормыш!  Убить  подлую собаку!  -- летели обвинения в  его
сторону.
     --  Вот видишь,-- прервал  крики Кучум, властно подняв руку,-- мои люди
недовольны тобой. Что скажешь? Признаешь ли мою власть?
     -- Ветер дует, собаки лают,  а караван  идет,-- сплюнул он небрежно под
ноги,-- время покажет, чья власть сильней.
     --  Или  тебе неизвестно,  что белый  царь  взял уже  Казань,  завоевал
Астраханское ханство  и сюда  доглядывает? Пришло время объединиться народам
Ак-Орды  и  Кок-Орды. Кипчаки и  булгары  должны  встать  под  зеленое знамя
пророка Магомета и возродить величие улуса  Джучиева.  Сибирский народ был и
есть единый  народ, всегда плативший  дань лишь одному хану. Московский царь
Иван  нам  не указ!  Его предки  получали  ярлык на  правление  из  рук моих
предков. И так тому быть!
     -- Быть тому! -- заорали  юзбаши,  и Едигир  заметил, что многие из них
сильно пьяны, понял, жить ему осталось совсем ничего.
     Он повел головой по сторонам и заметил опирающегося на копье  справа от
себя воина, приведшего его сюда. Едигир сделал несколько осторожных шажков в
его сторону и неожиданно пнул изо всех сил  ногой  того в живот  и  выхватил
копье из его рук.
     -- Так быть тому!  -- громко крикнул он,  взмахнув копьем, нацеленным в
сторону Кучума. Но  бросить ему не удалось. Волосяной аркан опустился  сзади
на его шею и поверг на землю. Тут же на  Едигира навалилось сверху несколько
человек,  начали пинать, колотить,  выламывать руки. Потом  все отскочили  в
стороны и над ним  склонилось  злое  лицо ханского палача черкеса Мираба. Он
снял  с него аркан и отступил в сторону. Послышался свист ременного кнута, и
тело  лежащего  Едигира  прошила  жгучая  боль.  Удары сыпались с одинаковой
последовательностью, пока он не потерял сознание.  Потом его облили водой, и
он услышал резкий голос Кучума:
     -- Ты признаешь меня своим правителем?
     -- Лучше убей,-- простонал Едигир.
     -- Успеешь  еще,--  ответил  тот и  скомандовал:--  Уберите его. Завтра
утром он получит свое. Стеречь, как свою  невесту  до  свадьбы,--  кивнул он
Алтанаю и ушел к себе в шатер.
     Едигира  потащили обратно на край лагеря, где и бросили, связанного  по
рукам и ногам, все возле того же рваного шатра. В лагере слышались радостные
крики  подгулявших  степняков,  празднующих свою первую победу на  сибирской
земле.
     Едигир лежал  на  спине с  открытыми  глазами,  уставившись в  медленно
темнеющее осеннее небо и думая  о тех, кто остался  в Кашлыке. Смогут ли они
отразить  набег  степняков  из Бухары? Успеет  ли  Рябой Hyp  известить  их?
Объединятся  ли  беки вокруг его брата Бек-Булата? Поможет  ли им московский
царь Иван?
     По всему выходило, что надеяться особо не на кого, но Бек-Булат, всегда
спокойный и  рассудительный, сможет  укрепиться  в Кашлыке и продержаться до
подхода ополчения.
     ...Бек-Булат, его сводный брат,  рожденный от женщины кипчатского рода,
с  детства был хромым на  правую ногу. И хотя не  вышел  из него  воин, зато
славился он своим звучным  голосом и умением слагать песни. Ни один праздник
не обходился без него, прославленного певца.
     А еще умел он лечить  людей травами и заговорами, узнав от матери тайны
ее народа. Но больше всего любил Бек-Булат возиться с железом и часто гостил
в селении у кузнецов, что жили  по  речке  Сибирке  рядом с Кашлыком. Они же
научили ханского сына отыскивать на болоте железную руду и выплавлять из нее
железо.
     Старейшины  уважали Бек-Булата, и когда Едигир  подолгу отсутствовал  в
походе или на медвежьей охоте, то младший брат вершил суд  на ханском холме,
советовался со старейшинами, строил укрепления вокруг Кашлыка.
     Едигир  улыбнулся,  вспомнив   о  Бек-Булате,  который  всегда  спешил,
припадая  на правую ногу, к воротам встретить его возвращающегося из похода.
Подолгу  расспрашивал  обо всем,  что  произошло  с  ними  в  походе,  лечил
настоями,  мазал раны. И  все было  бы  хорошо, если бы  не прошла  меж ними
женщина, ставшая вскоре  женой  Бек-Булата, родившая ему сына.  После  этого
Едигир все реже и реже появлялся на ханском холме, пропадая на охоте.
     ...С одним  из караванов  привезли  купцы  необычный товар  --  молодую
девушку  -- и продали ее Юнус-баю за связку соболей. И  хотя было у того две
жены, но не утерпел, взял еще одну в наложницы, Только вышла осечка у него с
молодой наложницей, сбежала она от своего хозяина, не дожидаясь ночи.
     Кликнул тот нукеров, вскочили на коней и кинулись  в погоню. Как назло,
беглянка  выбрала  лучшего  скакуна, и  знай  она  дорогу,  то  не видать бы
Юнус-баю  ее как своих  ушей.  Только спрямил он  с нукерами путь и вышел на
беглянку сбоку, наперерез, отрезая от леса.
     В это время впервые и увидел девушку Едигир, возвращающийся с соколиной
охоты.  По самой кромке  речного  обрыва стлался в беге  карий  жеребчик, на
котором,  пригнувшись,  сидела та девушка в  развевающейся  черной  накидке.
Следом неслись люди Юнус-бая,  громко гогоча, Хозяин пообещал отдать на ночь
пойманную девушку тому, кто первый схватит ее.
     Едигир, привстав  на стременах, следил за погоней и вдруг, не выдержав,
подхлестнул своего коня и кинулся вдоль леска в сторону реки. Конь вынес его
к  обрыву и в несколько скачков настиг  пригнувшуюся к седлу девушку. Едигир
пытался разглядеть ее лицо, но оно было закрыто от посторонних взоров черным
платком, оставившим открытыми лишь большие черные глаза.
     Девушка,  увидев  догнавшего ее  Едигира, не испугалась,  а зло  что-то
крикнула и правой рукой хлестнула молодого хана плетью по  лицу. Удар был не
силен, но конь под Едигиром, испугавшись плети, рванулся в сторону и едва не
вышиб его из седла. Девушка не стала мешкать  и, увидев небольшую  ложбинку,
ведущую к реке, направила своего скакуна вниз.
     Когда  подъехали ханские нукеры и  люди Юнус-бая  вместе с хозяином, то
она уже плыла через Тобол, придерживаясь одной рукой за конское седло.
     -- Откуда такую дикую девку взял? -- поинтересовался  хан у налившегося
бессильной злобой Юнус-бая.
     -- Купил на свою старую башку,-- отозвался тот.
     -- Продай мне, тебе она, видать, не по силам, бегает быстро.
     -- А догонишь ли?
     -- Коня догоняю, а ее и подавно.
     -- Так что дашь за нее?
     -- Вот коня  и  бери,--  и  Едигир легко спрыгнул со своего взмыленного
скакуна,
     -- Хорош конь,-- согласился тот,-- а не жалко?
     -- Смотри, я два раза не предлагаю, а то так девку заберу.
     -- Ладно, согласен,-- вздохнул облегченно Юнус-бай, принимая поводья.
     Едигир подошел к беку Умару и похлопал по крупу его кобылу, усмехаясь:
     -- Слушай, ты мой старый друг, уступи свою кобылку. На ту сторону реки,
надеюсь, она доплывет.
     -- Чего ты задумал, Едигир? И охота мокнуть в реке?
     -- То мое дело. Так уступишь кобылку? Вернусь -- отдам.
     -- Бери, конечно, но пустое дело Ты затеял. Или наших девушек мало?
     -- Не твое дело,-- вскипел  Едигир, сдернув друга на  землю. Затем взял
его кобылку под уздцы и спустился по логу к реке.
     Дойдя  до кромки  воды он оглянулся,  окинув взглядом  столпившихся там
всадников, и, махнув рукой, вошел в воду.

     ...Воспоминания Едигира были прерваны громкими голосами его охранников,
о чем-то споривших друг с другом. Ночь уже в полную силу гнала своих вороных
коней  по  сибирскому   небосводу.  Искорки-звездочки,  выбиваемые  копытами
небесных  коней,  обильно сыпались  вокруг. Желтый  глаз  другого  небесного
богатыря  неотрывно глядел сверху  на людей, выбирая очередную  жертву.  Бог
тьмы вышел на свою охоту, чтоб  схватить одинокого путника на лесной  тропе,
украсть девушку для своего гарема.
     Едигир вслушался в голоса  двух охранников, рассказывающих один другому
о своих  приключениях.  Именно ночью человека всегда тянет на откровенность,
хочется рассказать что-то тайное, заповедное.
     И Едигиру вспомнилась первая девушка, что пришла в его шатер по приказу
отца. Ее взяли в уплату  за долги у какого-то бека с далекого лесного озера.
Сам ли  отец  отдал ее сибирскому хану или силой привезли  нукеры на ханский
холм, то Едигир не знал.
     Кабира,  так звали  девушку,  робко  вошла в его шатер вечером и села у
входа на  кошму. Едигир долго смотрел на  нее, не зная  как начать разговор.
Потом велел подойти ближе  и протянул ногу, обутую в  сапог.  Кабира неловко
ухватилась  за голенище,  пытаясь стянуть  тесную обувь.  Едигир внимательно
смотрел на  ее  неловкие движения, на тонкую напряженную  спину,  закушенную
губу и  чувствовал, как желание  переполняет его жаркой  волной, подступая к
горлу.