о воля  Божья? -- привстал со  своего
места Ермак. --  Ты словно  мои мысли читаешь. Несколько  дней лишь о том  и
думаю.
     -- Я тебе так  скажу, раб  Божий Василий, коль мысли у тебя благие,  то
будет тебе в этом заступничество Господне и покровительство...
     -- Как узнать  о  том?  -- настойчиво повторил вопрос Ермак и  их глаза
встретились.
     --  Не так все просто, как ты думаешь.  Никто не возьмет тебя за руку и
не поведет за собой. Никто не скажет тебе:  "Иди".  Или остановит, запретит.
Коль душа твоя чиста  и решился ты на подвиг  во имя благих целей, то  все у
тебя удачно сложится. А ежели держишь в душе корысть какую, мысли тайные, то
и забудь думать, выбрось из головы все, живи как жил.
     --  Хорошо, признаюсь  тебе, старец, что давно  одолевает  меня желание
отправиться в сибирские земли и прогнать хана Кучума...
     -- А его  и прогонять не надо, -- поднял руку Мефодий, -- он сам уйдет,
когда узнает о твоем замысле.
     --  Сам уйдет?!  Без боя?! Ни  за что не поверю, -- чуть не  рассмеялся
Ермак, хлопнув себя по колену сжатым кулаком.
     -- Может, и бой будет, и не один, но не в силе дело, а в правде. Правда
же за тем, за кем заступничество Божие. В который раз тебе об этом говорю.
     -- Значит, правда на моей стороне? -- вскочил с камня Ермак.
     --  Правда  всегда  там,  где  чистая душа и  безгрешные помыслы.  Коль
пойдешь ты в поход не ради наживы, не разбой чинить, то и удача с тобой. Сам
решай, -- и старец замолчал, давая понять, что разговор окончен.
     -- Тогда ответь  мне: согласен ли ты пойти с нами? Если дело благое, то
и божьему человеку поучаствовать в нем можно.
     -- И этого  вопроса  ждал  от тебя, -- мягко  улыбнулся ему Мефодий, --
давай не станем спешить. Ты  еще сам не решил,  а меня  с собой зовешь. Тебе
сейчас на  ночь глядя не стоит ехать. Оставайся у меня,  заночуй, а к  утру,
глядишь, и дам тебе ответ.
     Ермак, не раздумывая,  согласился и остался ночевать в пещере вместе  с
отшельником,  думая, что судьба не зря, видно, привела его в потаенное место
и  только  здесь,  в  беседе  со  старцем,   он  наконец  до  конца  обретет
уверенность, укрепится душой и сердцем.
     Утром  Мефодий проводил его до дороги,  благословил и сказал задумчиво,
вглядываясь в молочную дымку тумана,  плавающую прозрачной пеленой в отлогах
меж горных хребтов:
     --  Долго я думал  о словах твоих  и  одно  твердо сказать могу: ты тот
человек, кто сможет сыскать  славу русскому оружию, коль оградишь земли наши
от  набегов  сибирцев.  Много зла  они  несут  с собой, людей наших в  полон
уводят, селения жгут. Иди с Богом как сердце тебе самому подсказывает.
     -- А ты  с нами пойдешь? -- Ермак  спросил,  хотя уже заранее предвидел
ответ старца.
     -- Нет. Мне воинская брань не подходит. Ни для того я укрылся от людей,
чтоб в круговерть земную с головой окунуться  вновь. Мой подвиг в ином. И на
этих  землях человек  с крепкой  верой  должен жить, чтоб были  здесь мир  и
согласие. Каждому свой удел дан свыше. А мой удел -- эта земля.
     --  Спасибо  на  добром слове. Оно,  может,  и  лучше, что  не пообещал
понапрасну, не заверил  меня. Только не  знаю, как быть мне теперь.  В поход
нам без батюшки идти никак нельзя.
     --  Обратись к господам Строгановым. У них в городках при каждой церкви
и батюшка, и диаконы имеются. Может, вырешат тебе кого...
     На  этом  простились,  и  Ермак  неожиданно  передумал ехать  в дальние
городки, а повернул коня обратно,  откуда совсем недавно  выехал. Он  не мог
объяснить  своего  решения, но после  разговора  со  старцем Мефодием твердо
понял, что  далеко не  все  поддается  объяснению  и  понятно  человеческому
разуму. Людские поступки зависят не только от воли человеческой...

        "* * *"

     И оказалось, не  зря он ехал в городок, где стоял со своей сотней есаул
Иван Кольцо. Тот успел  уже оповестить остальных есаулов, которые немедленно
явились  на  его  зов.  Небольшая  площадь  перед  церковью  была  запружена
казаками, а  на  каменных ступенях собрались  походные  атаманы,  стоявшие с
обнаженными головами.
     Ермака  заметили  не  сразу  и  он некоторое  время слушал, как  что-то
выкрикивал  в  толпу  низкорослый  Савва  Болдырь,  привстав  на  носочки  и
взмахивая при каждом произносимом  слове зажатой в руке шапкой. Не все слова
долетали  до атамана, но он понял, что Болдырь  чистит господ Строгановых за
дурную пищу, помянул,  что выдали  мало припасов  для  пищалей, не выполняют
обещанного.
     Но вот кто-то из казаков заметил Ермака и по рядам пронеслось:
     --  Атаман... Атаман  приехал...  Ермак Тимофеевич сам...  Иван Кольцо,
который,  верно,  и  затеял весь  этот сход, заулыбался  и призывно  замахал
рукой, выкрикнул:
     --  А вот и  сам  атаман  пожаловал. Мы уж  и  потеряли тебя.  Выходи к
казакам, скажи свое слово.
     Ермак бросил поводья ближайшему  казаку и стал проталкиваться к церкви,
на   ходу,   приглаживая  бороду,  поправляя   саблю,  оглядывая  пристально
собравшихся, ждущих его слова. Он и не ожидал, что  попадет на казачий круг,
не был готов к нему  и сейчас  быстро прикидывал, что нужно сказать в первую
очередь, а что пусть выложит Кольцо.
     Когда он взобрался по ступеням, поклонился всем, то крики смолкли и все
застыли в напряжении, ожидая, когда он заговорит.
     -- О чем разговор  ведем? -- спросил  Ермак,  чуть поворотясь  к  своим
есаулам.
     -- Как о чем?! -- чуть не подпрыгнул на месте все тот же Савва Болдырь.
-- Обманывают нас господа Строгановы...
     -- Тебя обманешь! Как же... --  под общий смех ответил атаман.  -- Кого
тут еще  обмануть успели? -- обратился  ко  всем  казакам.  -- Выходи  сюда,
покажись всем. -- Однако желающих не нашлось.
     Иван Кольцо, более других удивленный  таким оборотом,  смотрел,  широко
распахнув глаза, на атамана. Болдырь немедленно  спрятался за спины и что-то
бурчал себе под нос, недовольно поглядывая в его сторону.
     --  Можно  мне  сказать? -- спросил  Матвей  Мещеряк, сделав  два  шага
вперед, и, получив согласный кивок атамана, начал  издалека.  -- Мы вот  тут
собрались  все  люди  вольные,  бывалые.  Всякое  видали,  во  многие  земли
хаживали.
     --  Ты, Матюха, кота за  хвост не тяни.  Говори о  нашенских делах,  --
раздался чей-то голос из толпы.
     -- Я и скажу, погодь, -- поднял тот перед  собой руку, -- мы привыкли с
ворогом в поле встречаться, на просторе, а тут сидим, как мыши в норе, а кот
вокруг ходит, облизывается, того и гляди сцапает..
     --  А ты  хвост не  высовывай!  Вот и не сцапает! -- прозвучал  тот  же
насмешливый голос.
     --  Да не желаю  я  мышом  быть, в  норе  сидеть. Или не  бились  мы  с
крымцами, с ногайцами, с поляками?! Тоска  смертная сидеть вот так да ждать,
когда враг нос покажет.  Ладно, кинулись они на нас, отбились,  а дале  что?
Пусть басурмане  в  иные земли  идут? Другие  крепости берут?  А  почему  не
ударить по ним, да не дать... --  вставил он крепкое слово под одобрительные
выкрики.
     -- Правильно  Мещеряк сказал, --  выступил  вперед Ермак, -- только  об
одном  умолчал:  как  нам  тем  басурманам приглашение  передать,  чтоб  нас
дождались, сразились. Пока мы  шель-шевель, квасу попили,  руки помыли, а их
поминай как звали и не сыщешь. Ушли в лес, не догонишь.
     --  Погнались  бы, так  догнали, --  негромко  высказался  из-за  спины
атамана Никита Пан.
     Ты,  Никитушка, в лесу  не мастак  воевать, то мне  точно  известно, --
легко повернулся к  нему  Ермак,  -- они  нас  мигом  пощелкают  по одному и
прозвания  не  спросят.  Нет,  братцы  казаки, не  с  руки нам  из  крепости
вылазить, под удар становиться...
     В казачьей толпе послышался неодобрительный ропот и раздались выкрики:
     -- Не желаем за стенами сидеть!
     -- Надоело!
     -- На простор хотим!
     Ермак перемигнулся с Иваном Кольцо -- и тот  сделал шаг вперед,  подняв
зажатую в руке нагайку.
     -- На простор хотите? -- крикнул он громко.
     -- Да! Хотим! Простор-р-р... -- прокатилось по рядам.
     -- Айда на простор! Айда на волю гулять! -- радостно выкрикивал Кольцо,
сверкая  васильковыми лукавыми глазами. -- Есть  у атамана задумка одна, да,
может, не всем она по душе придется...
     -- Пущай говорит! Слухать желаем!
     -- В поход нам надобно идти, -- указал рукой на восход  Ермак, -- через
горы, в Сибирь. Там есть, где разгуляться. И мне сиднем сидеть надоело. Тоже
воли хочется.
     Казаки не сразу поняли задумку атамана  и  стали осторожно выкрикивать,
спрашивая:
     -- На чем пойдем? Пешими не выдюжим, а коней нет.
     -- Через горы не пройти...
     -- Припасов совсем никаких...
     Он  слушал их и добродушная улыбка застыла на его широком лице,  словно
высеченном из тех самых горных камней, через которые он задумал повести свои
сотни.  И  казаки, невольно  смущаясь  этой улыбки, будто он  насмехался над
ними, зная  что-то главное  и не договаривая, постепенно  смолкли, застыли в
ожидании ответа.
     -- На стругах пойдем, на чем же еще, -- широко развел руки атаман. -- И
сами сядем, и припасы погрузим. А что с собой брать, так об этом с господами
Строгановыми обговорим. Нам-то они не откажут...
     -- Ха-ха-ха! Нам не откажут!
     -- Пусть попробуют!
     -- Сюда господ Строгановых!
     Отвечала  многоголосая толпа, и Ермак, вновь перекинувшись  взглядом  с
Иваном Кольцо, понял, что наступил перелом в общем настроении. Может, не все
еще  осознали  трудность предлагаемого им  похода,  но  возможность потрясти
Строгановых, распахнуть  двери их вместительных амбаров, взять  что-то даром
-- уже одна эта возможность более всего привлекала казаков.
     -- Да, а где Строгановы? -- спросил Ермак.
     -- В воеводской избе сидят. Максим с дядькой своим.
     -- Так зовите их.
     --  Эй,  Черкас,  -- крикнул  Кольцо  молодому  казаку,  --  сбегай  за
господами хорошими. Скажи, мол казаки просят прийти.
     Черкас Александров и еще  несколько казаков с готовностью направились к
воеводской  избе  и вскоре вышли  оттуда  вместе  с  угрюмыми и недовольными
Строгановыми.  Ни  на  кого  не глядя,  они прошли  сквозь толпу  насмешливо
поглядывающих на них казаков и поднялись на церковное крыльцо, сняли шапки.
     -- Ишь ты, уважают, -- мотнул сивой башкой близко к ним стоящий казак.
     -- Зачем звали? -- насупясь, спросил Ермака Семен Аникитич.
     --  Тут  дело  такое, сразу  и  не  скажешь,  --  начал  атаман,  потом
повернулся  к  Кольцо,  --  давай-ка ты, Иван. У  тебя  лучше  выходит, -- и
отступил в сторону.
     -- А чего тут  говорить, -- щелкнул тот в  воздухе пальцами, -- надоело
нам сидеть, как сусликам в норе, да  шеей крутить, ждать, когда кто  к нам в
гости завернет. Не наше это дело...
     --  Зачем  же  тогда служить  к нам  пошли? --  жестко выговорил  Семен
Аникитич. -- Обратно что ль собрались?  Так и говори,  а то крутите хвостом,
как кобыла загулявшая.
     --  Но, но... -- загудели тут же казаки.  -- Жеребец нашелся... Мы тебя
не задираем, и ты не трожь...
     -- Хвост для себя прибереги, мужик, -- скривил тонкие губы Иван Кольцо,
-- помни, с кем говоришь. Мы тебе ни какие-нибудь там  смерды  захудалые,  а
казаки вольные.
     -- Да чего нам ссориться, -- миролюбиво  поднял  руку Максим Строганов,
осуждающе  глянув на  Семена, -- вы  нам  добро  сделали, и  мы  вам тем  же
отплатили. Коль собрались обратно идти -- держать не станем...
     -- Не о том речь,  -- подошел к нему  вплотную Кольцо, -- у нас задумка
хана сибирского повоевать. Вот оно как...
     -- Хана сибирского? -- вскинулись на него оба Строгановых. -- Как вы до
него доберетесь? Туда ж сколь ден пути...
     -- А ты за нас не решай. Сколь надо, столь и  пойдем -- выступил вперед
Богдан Брязга. -- Вы лучше скажите: припасов дадите?
     --  Богдан, куда лезешь с немытым рылом?  Кто  просил?! -- оборвал  его
Кольцо,  скрежетнув зубами.  Но  тот уже  довольный,  что сказал свое слово,
вновь отступил назад и стоял там, хитро сощурясь.
     Строгановы, услышав о походе казаков в Сибирь, растерянно глянули  один
на другого, и Семен Аникитич со вздохом ответил:
     -- Такое дело в один день не решают.  Зима не за горами,  а  припасов у
нас самих крохи, едва до лета дотянем.
     --  Купите!  В  Москве,  Казани!  Голодом  не останетесь! --  закричали
возбужденно казаки.
     -- Чего тянуть?  Решим по-доброму  и по рукам, -- протянул  Строгановым
узкую руку Иван Кольцо. -- Лишку не попросим. Зачем нам лишку на горбе своем
же  тащить? А коль  на  зиму  у вас  останемся,  то все  одно то  же самое и
проедим. Не так разве?
     -- Так оно, -- что-то прикидывал  в уме  Семен Аникитич, -- но до  зимы
дожить надо, а вам ведь сейчас подавай. Вынь да положь.
     -- Чужого не  просим,  а от  своего не отступим,  -- поигрывая плеткой,
подступил к ним Никита Пан. -- Так говорю, казаки?
     -- Знамо дело, так...
     -- Добром не дадут -- силой  возьмем, --  послышался из  середины толпы
чей-то визгливый голос.
     -- Силой отымите?  -- поискал глазами кричавшего Семен  Аникитич. --  У
царевых слуг  именитых,  господ Строгановых, силой взять хотите?! -- повысил
он голос, думая устрашить казаков.
     -- А нам чего? -- хохотнул сзади Савва Волдырь. -- Мы не только царевых
слуг шарпали, но и послов царя-батюшки с коней ссаживали. Не впервой...
     Строгановы затравленно смотрели вокруг  себя, но ни в ком  не встретили
жалости или поддержки. Лишь Ермак  стоял, глядя  в сторону, и не сказал пока
ни единого слова. К нему-то и  решил обратиться Максим Яковлевич, надеясь на
помощь.
     --  Атаман тоже  так  считает?  -- спросил негромко,  но  Ермак  хорошо
расслышал вопрос и поднял глаза, щелкнул языком.
     -- Н-н-да!  Куда  не поверни, а всюду клин...  Не резон вам с  казаками
спорить. Лучше добром решить.  Народишка  у  нас  лихой,  на  слово  дерзок.
Посшибают  замки  с  амбаров,  нахватают чего попало, а  там  пиши  к  царю,
жалуйся. Мы уж далеко будем. Добром решать надо... Так вам скажу.
     Строгановы, потеряв последнюю надежду в заступничестве  атамана,  вновь
переглянулись, и Максим Яковлевич, махнув рукой, выкрикнул:
     --  Дам вам  из  своих  запасов что  требуете. А дядя  Семен  пусть сам
решает.
     -- О, то добро, -- откликнулись казаки. Семен Аникитич недобро сверкнул
глазами на племянника, кивнул:
     --  Да  и  мне,  видать, придется дать  чего  просите. Пущай  атаманы в
воеводскую избу придут, договоримся.
     Кто-то из  казаков кинул вверх шапку, кто-то выхватил саблю из ножен. И
людская  масса   пришла   в  движение,  забурлила,   заколобродила,  радуясь
предстоящему выступлению.
     -- Отметить бы добрый почин надо, -- тронул Максима Строганова за плечо
прилипчивый как банный лист Савва Волдырь.
     --  Успеется! -- холодно  глянул  на него Ермак. -- Не до  того сейчас.
Лучше сходи на берег, проверь струги, выбери, какие сгодятся. Ты, Никита, --
обратился  к  другому  есаулу,  --  с  господами  Строгановыми   прогуляйся,
подсчитайте, сколь чего  брать  с  собой. Матвей, тебе все  пищали учесть  и
пушки, что на стругах с собой привезли. Ильин -- оснастку на стругах: весла,
паруса,  веревки,  бочонки  под  воду,  --  быстро  и  повелительно  отдавал
приказания атаман. -- Вот еще что, -- уже на ступенях догнал он Строгановых,
--  нам  бы с собой батюшку взять. На  большое дело  идем.  Некому  будет  и
отходную прочесть.
     --  Ну, за этим дело не встанет, -- чуть приостановился Семен Аникитич,
-- отправлю с вами отца Зосиму, коль он сам согласится.
     -- Да он же старик уже, -- удивился Максим. -- Помрет в дороге еще.
     --  А где я тебе  молодого сыщу? Все они батюшки почтенные. Какие есть,
других не имеем.
     Ермак  понял,  что  от Семена ничего не добиться, и  повернулся,  пошел
обратно к есаулам.
     Сборы в  поход  заняли чуть  больше недели. Проконопатили и  просмолили
струги, заштопали паруса, вытесали новые весла, взяв на каждый  струг по два
запасных  гребных  весла.  Возбужденные  казаки  сновали по городку, задирая
местных  караульных, перемигиваясь с девками. Подходили  к Ермаку  и местные
служивые люди, просились взять с  собой. Среди  них было несколько иноземцев
из  литовцев  и  поляков, что неизвестно каким путем попали  в строгановские
вотчины.  Атаман  всех отправлял к  есаулам,  предоставляя тем самим решать,
кого набирать в свои сотни.
     Отец Зосима  оказался на удивление подвижным старичком с длинной прямой
бородой, которую он на ходу постоянно поддерживал рукой, а то и подтыкал под
ворот священнической рясы. Он сам разыскал Ермака и, благословив его, первым
делом осведомился:
     -- Какие образа и хоругви брать в поход думаешь, атаман?
     -- То вам, батюшка, лучше знать. Воинских покровителей и  берите. Не на
блины идем. Поди, и сражений не избежать.
     -- И я  так думаю. Тогда надобно взять непременно Архистратига Михаила,
как главного покровителя воинства небесного, Спаса Нерукотворного, с которым
князья  русские   в  сражения  с  басурманами  издавна  ходили,  и  Димитрия
Солунского, что русскому оружию заступник. Правда,  всех этих образов у меня
нет, но я съезжу в соседний монастырь, испрошу у настоятеля. Когда выступать
станем?
     -- Как  соберемся...  --  Ермак с  интересом  разглядывал  сноровистого
батюшку, вглядывался в  его живые и  умные глаза,  думая,  скольким  казакам
придется ему закрыть глаза после боя.
     -- Так  не  годится,  -- неожиданно возразил тот, -- надо день наметить
приметный, чтоб и воинам веры придал, и покровительство небесных заступников
за нами было. -- Он зашелестел тонкими губами, видно, вспоминая что-то. -- К
Успению не успеть собраться? Нет, верно, -- тут же ответил сам себе, -- да и
негоже в  праздник  такой работой  заниматься. Сретение  иконы Владимирской?
Тоже не  поспеть?  Усекновение главы Иоанна Предтечи Крестителя  Господнего?
Думаю, что не годится. А  вот там день будет Семиона Столпника преподобного,
что во имя веры множество подвигов совершил...
     -- Ратных подвигов? -- поинтересовался Ермак.
     -- Нет. То подвиги  другого рода были. Плоть он свою истязал. Но думаю,
что день благой для начала похода. И  вам ведь подвиг во  имя веры совершить
придется...
     -- Хорошо, -- согласился Ермак, -- к этому самому дню будем готовы.
     --  Тогда с Богом,  --  перекрестил  его отец  Зосима  и  скорым  шагом
отправился заниматься своими делами.
     И хоть ко дню Семиона Столпника не все было готово, но Ермак настоял на
отплытии в  обговоренный с отцом Зосимой срок.  И отслужив молебен,  холодно
простившись  со Строгановыми,  они оттолкнули  струги от каменистого  берега
Чусовой.
     Стояло  погожее  предосеннее  утро,  когда  мать-земля, отдав  все силы
живому,  исчерпав  себя,  готовится  к  длительному  зимнему  отдыху. Сохнут
некогда  могучие зеленые  травы,  обессиленно  опадают  листья,  и  деревья,
стыдясь  неожиданной  наготы, вздрагивают от  порывов дерзкого ветра, качают
ветвями,  пытаясь отогнать наглеца, а тот кружит вокруг, норовит повалить на
землю  и жутко  завывает:  "Мое-е-е..." А  трудяги-паучки,  стараясь  помочь
деревьям, торопливо ткут тонкое кружево, покрывая заголенные стволы, пеленая
ветки. И наброшенные на  ветки ажурные  паутинки так напоминают о непорочном
наряде  невесты, что  даже  самый суровый, угрюмый мужик, ткнувшийся  в  нее
лицом,  ласково  улыбнется,  поглядит  на  причудливые  кружева и лишь потом
сбросит  ее  с себя, погладит  белую  с  прожилками кору  березки, войдет  в
прозрачный  умолкнувший  лес, да  и  то поспешит выбраться из него, чтоб  не
тревожить лишний раз засыпающие дерева.
     Чем  ближе подходили  к отрогам гор, тем труднее становилось грести, но
хуже всего  пришлось, когда  посланные вперед разведчики из местных служивых
людей  сообщили, что дальше хода нет и суда придется перетаскивать на руках.
Но казакам то  было  не впервой, и поплевав на л