степенно спросил Басманов.
     -- Этот,  этот,-- закричали стрельцы, указывая на  Едигира. --  Дозволь
боярин, нам в подвал его свести. Там мигом разберемся,  огоньком подпалим  и
узнаем, чего он замыслил.
     --  Погодь,--  Алексей  Данилыч  легко  плечом  отстранил  стрельцов  и
вгляделся в Едигира, -- Чей будешь? Откуда взялся?
     -- Со Строгановым приехал к государю,-- неохотно ответил тот.
     -- А чего высматривал?
     -- Смотрел...
     -- Чего смотрел-то, не видел раньше что ли дворцов таких?
     -- Не видал,-- протянул Едигир.-- Красивый ...
     --  Красивый,--  протянул  Басманов,  передразнивая.-- Царский  дворец,
потому  и  красивый.  А,  однако,  молодец,  что  не  убежал.  Говоришь,  со
Строгановым приехал, с самим Аникием, что ли? Вот и пошли к нему.
     -- Пошли,-- с облегчением вздохнул Едигир, не выпуская бердышей из рук.
     -- А они тебе ни к чему будут, -- Басманов сам взял оружие и воткнул их
древками в сугроб,  --  забирайте,  вояки!  Храбрецы,  десять  на одного!  И
смотрите мне, чтоб вина больше  не пить! -- и он  повел Едигира в деревянный
дом на отшибе  слободы, где  отдыхал вернувшийся  к себе после ужина  Аникий
Федорович Строганов.
     Тот  встретил  Басманова как  старого  знакомого и радостно засуетился,
усаживая его. Но бросив недовольный взгляд на  застывшего  в дверях Едигира,
спросил:
     -- Чего хотел-то, Василий?
     --  Вот, драчуна твоего привел,  чуть не  переколотил стрельцов моих,--
ответил за него Алексей Данилович, -- откуда взял такого?
     --  Сам пришел в городок ко мне. Сказывает, будто князь сибирский, так?
-- он глянул на Едигира.
     Тот молча пожал плечами и остался стоять неподвижно.
     --  Князь,  говоришь? Надо  бы  его  царю  показать,--  заинтересовался
Басманов  и  оценивающе  оглядел  Едигира, --  нам сейчас такие  люди весьма
нужны. Крещен?
     --  У  меня  в городке и крестился,-- Строганов мигом сообразил,  какие
выгоды будет  иметь,  если его охранник  попадет  в  число царских  слуг,  и
переменил тон разговора,-- садись, Василий, чего стоишь?
     Тот осторожно  присел на лавку, словно боялся раздавить ее, и, скрестив
руки  на  груди,  застыл  в неподвижности.  Строганов "отметил про себя, что
никому  так  не  доверял  из своих  людей,  как этому молчаливому  и  всегда
спокойному выкресту.  От него исходило  не только спокойствие и уверенность,
но и какая-то  правота в своих поступках,  действиях. И  хоть находился он у
Аникия Федоровича на службе,  службой это было назвать трудно. Он просто жил
рядом с  ним по собственному разумению и  принципам, воспринимая внешний мир
по-своему не так, как  другие, видел в нем иные законы и  ценности. С ним не
нужно  было  спорить,  убеждать, приказывать. Нет, он  сам  делал и совершал
поступки, которые оказывались нужными и полезными всем окружающим.  Но это и
настораживало,  не  давало  предугадать, распознать его, чтобы сблизиться  с
ним, сдружиться по-настоящему.
     Но  сейчас Строганова мало интересовали  странности  его охранника.  Он
лишь мельком отметил про себя, что надо как-нибудь поговорить с ним наедине,
по  душам  с  хорошим  вином  и  угощением. А  сейчас  на  Москве  он  искал
единомышленника в делах своих и лучше Басманова, с которым он встречался еще
во время прошлых приездов, трудно было кого-то найти.
     -- Угощения не предлагаю, -- заговорил Аникий Федорович, -- не у себя в
вотчине. В гостях. Но вот просьба у меня к тебе имеется, Алексей  Данилович,
превеликая. Не откажи выслушать.
     -- Отчего не выслушать. Всегда рад помочь, коль в моих силах. Только не
знаю, смогу ли помочь тебе, Аникий. Дело-то видишь как повернулось...
     --  Да  уж,  слышал  я сегодня  царя-батюшку  и в  голове  моей  дурной
ничегошеньки в ряд  не легло, не выстроилось. Неужто и впрямь государь решил
монашеский клобук на себя надеть?
     -- И ты туда же, -- усмехнулся Басманов, -- то бояре далее собственного
носа  ничего  не видят, а  ты мужик вроде с умом,  понятие обо  всем имеешь.
Болтают, будто  живешь  в своих вотчинах  как князь  удельный.  Даже войском
обзавелся...
     Болтают  то,  наговаривают, а ты и  веришь,-- испуганно  замахал  рукой
Строганов,-- не скажи кому еще.
     --  Я-то не скажу.  По мне,  так хоть по небу  летай, да вниз не падай.
Зато  много  на  Москве  зубоскалов,  которым  дай  язык почесать,  честного
человека  плутом  назвать. Но не о том  я. Ты-то, Аникий, как не понял о чем
государь давеча за столом говорил?
     --  Как  все,  так  и я,  --  Строганов обиженно опустил голову  и тихо
посапывая, соображал тем временем, кто из недоброжелателей мог оговорить его
перед царем, а таких было немало...
     -- Государь решил царство свое на две  части поделить -- на праведных и
неправедных...
     -- Как это? -- ошарашено уставился на него Аникий. -- А кто неправедным
окажется, так тому камень за пазуху и в реку, что ли?
     -- Погоди, не  шуми, дай слово сказать.  Мы о том с Иваном Васильевичем
много  думали и так, и сяк рядили.  Выла  и о том речь, чтоб кто против царя
идет, то  лишить их жизни  без жалости христианской, как ворогов государства
нашего.
     -- Неужто и такие есть?
     --  Есть, есть. Всяких в  достатке,  которых пой да корми, а  своим  не
зови. Только как их  узнать, распознать, то  главный вопрос. Потому теперича
будем мы  к  себе принимать  лишь  тех,  кто  царя  почитает наипервее отца,
матери, как Господа Бога.  А повелит государь, так и отца  выдаст с головой,
коль тот замыслил худое дело супротив него.
     -- Негоже так-то детям  против отцов своих идти. Такого  в Писании нет.
Не по-христиански деется. Почитай отца и мать свою...
     -- Думаешь, я из агарян и Писания святого в руки не брал? Только писано
там, что  царь  -- от Бога и  наместник  его на земле. А как Господь Авраама
испытывал,  заставив  принести  в  жертву  любимого сына Исаака?  И  ведь не
ослушался тот и руку уже занес, да ангел остановил. Или нет того в Писании?
     -- Как нет... Само  собой, именно так и описано. Так  ведь, про отца, а
не про сына, -- не унимался Строганов.
     -- Тьфу! Ну и упрямец ты, Аникий, я тебе  говорю стрижено, а  ты мне --
брито! Пойду я в таком случае, коль ты Писание лучше меня знаешь. Сиди тут и
разбирайся сам Чего доброго, когда  царь тебя к себе призовет, начнешь и его
уму разуму учить.
     -- Да успокойся ты, Алексей Данилович, присядь, -- вцепился Строганов в
руку Басманова, -- слова боле не вымолвлю. Уж я ли его  не почитаю пуще отца
родного. Да, совсем  забыл, я же  тебе подарок привез. Лисиц  черно-бурых на
шапку. Как в Москву вернемся, так и вручу за науку и за дружбу нашу.
     Басманов криво усмехнулся, поняв куда клонит  хитрый собеседник его, но
вслух сказал.
     -- И  не знаю, когда  в  Москву  обратно поедем, то  от государя одного
зависит. Как он решит. Но за подарок, все одно, спасибо тебе. Ценю дружбу. А
сейчас удоволю твою  волю, объясню как государю  преданность  свою выказать.
Станет он полк набирать особый, а ему и припасы,  и многое чего нужно. Ты уж
не поскупись  и поставь чего сможешь: товары ли, соль свою возов  несколько.
Все сгодится, сложится. Вот преданность свою и выкажешь.
     -- Невелики доходы мои, как иные думают, -- поскреб в бороде Аникий, --
ране метла резко  мела, а обилась, притупилась.  Басурманы житья второе лето
не дают. И где на них управу найти? Воевода Чердынский  за свою вожжу тянет,
глазом на мои варницы косит. Рук на все  про все  не хватает. Не знаю, как и
быть.
     -- Одной рукой узла не завяжешь. Бери помощников себе добрых, чтоб было
на кого положиться. В  работники беглых принимай, но только  я тебе того  не
говорил, не советовал. Показывай их как вольных. В тех лесах куда убежишь? А
про воеводу Чердынского потолкую с государем, положись на меня.
     -- Воинских людей бы мне испросить для защиты...
     -- Про то забудь. Воюем чуть ли не на четыре стороны света. Сам знаешь.
А чего тебе  плакаться?  Вон, какие  богатыри у  тебя  на службе, --  указал
Басманов на сидевшего молча Едигира, -- с ними кого опасаться?
     -- Мои заботы кто поймет, -- тяжело вздохнул Строганов.
     -- Это точно. Сунулся Еремушка к семи чертям. Коль назвался груздем, то
полезай  в  кузов.  День  к ночи клонится, а  человек  к заботам.  Ладно, не
проспите к заутрене. Царь  велит затемно еще звонить и сам приглядывает, кто
на  службу  идет,-- говорил  Басманов,  вставая,  перекрестившись  широко  и
размашисто, -- а про тебя, молодец, непременно государю доложу
     --  Ну,  а  ты,  Василий, чего  из наших  разговоров  понял?--  спросил
Строганов, когда они остались одни.
     -- Понял, что царь на службу зовет,-- ответил тот.
     -- И пойдешь?
     -- Не знаю. Думать надо.
     -- Ну ты подумай, подумай.  Только и обо мне  не забудь, когда твой час
придет.

        "* * *"

     Еще не  начало  светать,  когда Едигира  разбудил тугой, тревожный звон
колокола. Мерные удары, следующие один  за другим почти без перерыва,  вдруг
затихли и более  низкий, протяжный  удар,  как бы  завершая начатое,  сказал
последнее слово, созывая народ к заутрене.
     Поднялись и Богдан с Герасимом, начали торопливо одеваться. Послышались
голоса в других  комнатах, где так же ночевали приезжие не знакомые им люди.
Видно  всем было сообщено об обязанности появления на службе. Едигир натянул
сапоги и спросил-
     -- Царь тоже будет?
     -- На службе? -- переспросил Герасим, уже успевший собраться. -- Да  он
мне не докладывал чего-то. Но, думаю, обязательно будет. Подойдет и спросит:
"Где тут Василий, что с Сибири  приехал? Покажите мне его!" Обязательно тебя
спросит, -- поддразнил Богдан товарища.
     -- Зачем так говоришь?-- без обиды спросил тот.-- Вчера мне один добрый
человек на службу к царю предложил идти.
     --  Да что  ты говоришь? --  сделал изумленный вид  Богдан.  -- Так  ты
теперь у нас при царе, значит, служить  будешь?  Силен!  А нас познакомишь с
царем-батюшкой?
     Едигир понял, наконец, что над ним в  открытую  смеются. Не  умея найти
нужных слов для ответа, первым пошел к двери, зацепив на ходу широким плечом
Богдана,  да так, что  тот отлетел на лавку.  Герасим,  стоявший в  стороне,
захохотал и урезонил брата:
     -- Чего  ты цепляешься к нему? Ну,  чего? Он тебя не  трогает  и ты  не
замай.
     -- Да  я чего... И пошутить теперича нельзя,-- Богдан потер  ушибленное
плечо,-- у-у-у, медведь!
     В  храме  собралось  столько  народа,  что  рассмотреть царя, стоявшего
где-то перед алтарем в плотном кольце приближенных людей, было невозможно. В
нетопленом храме скоро  стало  душно  от большого числа собравшихся  и слова
молитвы  долетали до Едигира как сквозь толстый  слой ваты.  Но его поразило
стройное пение,  льющееся  откуда-то сверху, хотя  сколько  он  не  поднимал
голову, но  кроме образов святых на  сводах увидеть  ничего  не смог. Поющие
умолкли и один сильный голос мощно, с нажимом так, что  доходило до каждого,
заставляя  втягивать  голову  в  плечи,  несколько  раз  повторил: "Господи,
помилуй!  Господи,   помилуй!"  --   все  опустились  на  колени  и  Едигир,
замешкавшись,  увидел,  скорее почувствовал,  что видит  именно царя, так же
вставшего на колени перед священником.
     Второй  раз  он увидел его,  когда служба закончилась и после причастия
царь  первым  пошел  к  выходу  из  храма,  гордо откинув  назад большую,  с
выступающим лбом, голову, легко ступая меж склонившимися перед ним в поклоне
людьми. Рядом с ним по левую руку шел и вчерашний знакомец, что привел его к
Строганову,  оттесняя  стремившийся  приблизиться  к царю народ. Сам того не
замечая,  Едигир бросился следом, словно какая-то сила исходила от человека,
шагающего ни на кого не глядя, с взором, устремленным  к видимой  только ему
одному цели.
     Уже,  когда  шли  к  царским палатам,  Едигир стороной  обогнал  всех и
остановился, чтоб  еще  раз  получше разглядеть царя. Тут он попал на  глаза
Алексею Даниловичу Басманову, сделавшему легкий знак рукой следовать за ним.
Стражники  беспрепятственно  пропустили  его в покои,  но  дальше  небольшой
комнаты, где уже толпились люди, идти не позволили. Царь со своим окружением
скрылся за обитой железом дверью, и Едигир  огляделся, рассматривая тех, кто
оказался  рядом с  ним.  Было  несколько  юношей  в богатых одеждах  с  едва
заметной бородкой,  которые  всем видом показывали свою значимость, стараясь
даже  не глядеть  на окружающих,  отвернувшись к  небольшим оконцам,  дающим
слабый  свет.  В  дальнем углу на  лавке  сидел  тучный  человек,  с  трудом
поднявшийся  при  появлении царя и тут же опустился на скамейку.  Он  тяжело
вдыхал воздух полной грудью, прикрыв глаза и подняв голову, губы  его что-то
непрерывно  шептали. Никто не пытался с ним  заговорить  и он,  несмотря  на
разобщенность  меж  всеми  собравшимися,  выделялся  среди   других   полной
несовместимостью с окружающими. Едигир посчитал, что он  в чем-то провинился
перед царем и теперь приехал сюда в ожидании кары.
     Наконец,  дверь  открылась  и  Алексей  Басманов  легко  вынырнул, полу
согнувшись,  и  быстро  указывая пальцем  на  молодых  людей,  в том числе и
Едигира, поманил за собой. По узкому проходу они поднялись вверх по лестнице
и  зашли  в  залу,  заканчивающуюся  большой,  обтянутой  красной  кожей   с
вызолоченными  на  ней  птицами  дверью.  Подле нее  стояли  два  стрельца с
маленькими топориками в руках, глядя куда-то поверх, не обращая  внимания на
вошедших. По обеим сторонам залы были оконца и мягкий свет освещал стоящее в
центре массивное  кресло. Едигир  догадался, что это, верно, и  есть царский
трон и, ощутив  близость его, даже не  поверил в  возможность, что находится
рядом с ним.
     Басманов  же негромким голосом, с паузами, медленно выговаривая  слова,
что делало его похожим на полководца перед сражением, объяснил, зачем собрал
их здесь.
     -- Царь  хочет видеть,  кого  берет в свое  опричное войско,  кто будет
служить ему, и на кого  он может положиться. Ждите, скоро выйдет,  --  после
этого Басманов скрылся за красной дверью, оставив их в ожидании.
     Из  другой  двери  в  залу  вошел низкий кряжистый  человек  с  темными
глазами,  которые  резко выделялись  на испещренном  оспой лице,  и длинными
расслабленно висевшими вдоль  туловища руками. "Малюта  Скуратов",-- услышал
Едигир как  один из юношей тихо произнес за его спиной. А  тот замер, скорее
не  услышал, а уловил по  движению губ шепот и остановился, так  и не сделав
следующего шага.
     --  Зачем здесь? -- спросил, обращаясь  ко всем  сразу. Потом глаза его
скользнули  по лицам  и  остановились  с немым вопросом на шептавшем  юноше,
который как-то сразу порозовел и напрягся.-- Говори...
     -- Велели  собраться и ждать государя..., -- заикаясь, пролепетал тот и
попятился к оконцу под пристальным взглядом Скуратова.
     -- В  войско  государево хотим,-- безбоязненно  ответил другой,  верно,
знакомый Малюте.
     -- А, князь  Федор,  --  заулыбался тот,  -- тогда понятно,  ждите,-- и
вошел в ту же красную дверь.
     Время  тянулось  необычайно долго и будь  возможность, Едигир наверняка
ушел бы из таинственной комнаты,  где  никто ни с кем не разговаривал, не на
что было сесть,  в  воздухе стояла  какая-то  зловещая тишина.  Но, наконец,
дверь  открылась и первым  вышел Иван Васильевич, за  ним --  остальные. Все
низко поклонились,  он  прошел к  креслу  и сел,  откинувшись  назад. Вперед
выступил Алексей Данилович Басманов и обратился к юношам:
     --  Скажите, нет ли среди вас таких, кто  по робости  или по юности лет
своих  воинскую  службу царскую нести  не в силах будет?  --  общее молчание
послужило ему ответом. -- Хорошо, тогда подходите к царской руке, целуйте на
верность свою. Клянитесь, что ни живота, ни близкого  вам человека, ни  даже
отца с матерью не пожалеете, ежели узнаете, будто  замышляют они против царя
нашего, Ивана Васильевича, лихое дело.
     -- Клянемся!!! -- как  один  выдохнули все. Едигиру показалось, а может
так оно  и случилось, что и он повторил вслед за ними слова страшной клятвы.
Царь ласково улыбнулся и спросил:
     -- Чьи сыны будете? Назовитесь.
     -- Барятинский Федор...
     -- Репнин Алексей...
     -- Колычев Петр...
     Когда  очередь дошла и до  Едигира, то  Басманов  наклонился к  царю  и
что-то зашептал ему на ухо, а тот согласно кивнул головой.
     -- А поручители есть у него?  -- спросил Иван Васильевич, не сводя глаз
с Едигира, словно ощупывая, оценивая его силу и преданность.
     -- Аникий Строганов поручиться может...
     --  Это ладно... Тот врать  зазря не станет. Крещен? -- его полукруглая
бородка взметнулась в сторону Едигира.
     -- Да. -- Коротко ответил тот.
     -- И где же ты княжил на Сибири?
     -- Иршыш-река. Кашлык-городок зовется.
     -- Ясно, ясно. Из наших подданных. Не твои ли  люди  до нас приезжали с
посланием?
     -- Мои, государь.
     -- Не дал им разрешения с Москвы съезжать.  Тут при  себе и оставил. --
Не встречался с ними?
     --  Нет, государь, --  Едигиру живо вспомнилось прощание  с  Сабонаком,
будто вчера это было. Думал, пропал, сгинул в пути. Оказывается, жив.
     --  Прикажи  дьяку Петелину  Фоме  сыскать  тех  людей.  Да  пусть  мне
доложит,-- обратился Иван Васильевич к Скуратову.
     -- Сделаю, государь,-- Малюта кинул недобрый взгляд  на  Едигира,  -- а
крестное имя какое молодец носит?
     -- Василием назвали, а крестным Тимофей был.
     --  Добре...  То   по-нашенски...--  Малюта  отвел  взгляд,   и  Едигир
почувствовал себя как-то легче, увереннее.
     -- Покажешь себя в  деле и пожалую  тебе удел в земле моей. В ваши дела
нам вмешиваться не с руки, а кто мне верно  служит, тот мне и  люб.  Целуйте
руку,-- закончил Иван Васильевич.
     Едигир подошел последним  к царю и удивился малости размера руки  Ивана
Васильевича.
     Басманов придержал Едигира, шепнув ему:
     -- Беру  тебя к себе. Одежду  новую дам, при мне и жить станешь. Обожди
внизу, покуда не освобожусь.
     Когда Едигир  в новом кафтане  и шапке с  пистолем, заткнутым за  пояс,
пришел проститься с Герасимом и Богданом, те рты от удивления пооткрывали.
     --  Гляди-ка... А  мы  думали, обманывает  Василий. И точно,  на службу
взяли... Так теперь уже в Керкедан не вернешься?
     -- Не знаю. Все может быть. Хочу вернуться. Там видно будет...
     -- Чего Евдокии и Алене передать?
     -- Пусть сюда едут. Меня сыщут.
     Через  несколько  дней  Едигир   вместе  с  царским  обозом  выехал  из
Александровской слободы по направлению к Москве.



        "О делах государственных"

     Если государь пожелает завести у себя производство разных предметов, то
должен  он подумать и решить с сановниками о  пользе того дела и  значимости
его  среди  прочих.   Должно  ему  найти  мастеров  и  пригодное  сырье  для
производства тех предметов.  Если  оно слишком дорого, то  лучше  может быть
покупать  сами  предметы  у  дружественных соседей  через  купцов  или  иным
способом. Если же нет  способов для доставки или покупки  их,  то пригласить
мастеров,  могущих наладить производство их. Мастеров следует содержать так,
чтоб не захотели они  бежать или перейти к иному государю и потому выполняли
бы работу свою с усердием и прилежанием и добротно бы...

        "Из древнего восточного манускрипта"



        "ОРУЖЕЙНЫЙ"
        "МАСТЕР"

     Казань  переживала  далеко  не  лучшие  времена...  Еще  до  печального
события, когда после  много дневной  осады войска  московского царя, взорвав
стены, вломились в город,  правили казанским народом ставленники московские.
Сколько  раз  народ,  собравшись с силами,  стряхивал  их  с себя и  пинками
выгонял за ворота. Садился, вроде бы, свой хан, но длиннющие московские руки
дотягивались до него. Подкупали. Травили. А то  и силой сгоняли с  престола.
Казанцы только головами качали, а вскоре и вовсе перестали