акой есть,  -- четко выговорила она, не  прерывая работы. -- Злым и
недобрым.
     -- Разве я не добр к тебе? Не люблю своих детей?
     -- Волк  тоже не обижает своего детеныша. Но  он зверь, а ты человек. И
ты не должен убивать себе подобных.
     -- Опять  ты  об этом  же! Тебе, верно,  хочется,  чтоб они, мои враги,
убили  меня?  Ты этого  хочешь?! --  сорвался он  на крик.  Но  Анна даже не
вздрогнула, не подняла  головы и лишь губы ее что-то неслышно прошептали. --
Что ты там бормочешь? Говори так, чтоб я слышал.
     --  Молюсь,  чтоб  Господь  вразумил  тебя.  Но, видно, мои молитвы  не
доходят до него. Слишком много крови на тебе.
     -- А над этим ты никогда не задумывалась, -- Кучум рванул ворот халата,
обнажая плечо, на котором  виднелся шрам от сабли. --  Не моя ли собственная
кровь лилась, когда меня совсем  юношу чуть не убили враги? Могу ли я забыть
о том? Видела ты и  другие шрамы. Так  устроена  жизнь,  что побеждает более
сильный и  решительный.  --  Он уже  не  мог  сидеть  и, вскочив, забегал по
тесному шатру, натыкаясь на сложенные ворохи шкур.
     --  Господь сохранил тебе жизнь -- и ты должен быть  благодарен ему  за
это. Пойми, что  рано или поздно  тебе придется ответить  за все содеянное и
тогда...
     -- Что тогда?
     --  Тебя ждет  нелегкая  смерть.  И  я  переживаю  не столько  за  моих
родственников, которых не видела много  лет, сколько за тебя. Ты  сам своими
руками  губишь  собственную душу. Даже  если ты  и прогонишь Строгановых, то
придут другие. Тебе  надо свыкнуться с этой мыслью. Только мир может сделать
счастливее тебя и твоих детей. Иначе... ты будешь мучаться как сейчас.
     --  Я живу по закону моих предков,  -- он  сделал ударение на последних
словах, -- иначе жить я не умею. И ты смиришься с этим, или...
     -- Или  ты  прогонишь меня,  --  закончила  Анна.  --  Как сделал уже с
несчастным Халиком.
     --  Замолчи! -- затопал ногами Кучум.  -- Кто  ты такая, чтоб возражать
мне?! Женщина!  --  и  он  выскочил из  шатра,  обуреваемый  пылающей внутри
злобой, и бесцельно побрел по городку.
     Мухамед-Кул прибыл с двумя десятками  нукеров к вечеру следующего  дня.
Чуть раньше подошли воины Кутая, Шигали-хана, а вместе с ними Айдар и Дусай,
что  когда-то ходили с Мухамед-Кула  усмирять северных князей. Другие князья
прислали гонцов, что будут не позднее следующего дня, а пока  заняты сборами
в  поход.  Соуз-хан  отрядил  полсотни  человек  на  добрых  конях, но  сам,
сославшись  на  нездоровье, в Кашлык  не приехал. Всем  воинам  велено  было
оставаться по другую  сторону от перекидного моста и ждать подхода остальных
сотен. Myхамед-Кул  веселый и  загорелый  шел  в окружении друзей к ханскому
шатру, где его поджидал сам Кучум.
     -- Давно  мы с тобой не  виделись, -- обнял он племянника. -- Вон какой
богатырь стал. Джигит!
     --  Хан тоже выглядит неплохо, -- ответил Мухамед-Кул, и  по  первым же
произнесенным словам Кучум понял, что лучшего башлыка, нежели его племянник,
не сыскать. В нем были и сила, и отвага, и уверенность в себе.
     --  Рад, что ты быстро собрался. Верно, уже знаешь  о гостях, явившихся
на наши земли?
     -- Да, твой посланец сказал мне  об  этом. Но сколько их? Неужели всего
пять-шесть  сотен? На  что они  надеются? Может, другой  отряд  идет верхами
где-то берегом?
     -- Вот это тебе и  предстоит узнать. И во что бы то ни стало остановить
их, выманить на берег. Я думаю, пять сотен всадников  мы  наберем. Остальные
ушли с Алеем. Но и пять сотен хватит, чтоб разделаться с незваными гостями.
     --  Не будем  загадывать,  -- сдержанно  ответил  Мухамед-Кул. --  Дело
покажет,  каковы они в бою. Хан правильно сказал, главное -- выманить  их на
берег.
     -- Не буду давать тебе никаких  советов. Отдыхай пока. А как  соберутся
все сотни, то сразу и выступишь.
     Как он  и предполагал, набралось  около  пяти  сотен конников. Весть  о
приходе  русских  словно  всколыхнула  окрестных  князей и беков,  и каждый,
опасаясь  за свою  участь, послал  сколько  мог  воинов. Ранним утром  Кучум
проводил  племянника  вместе  с  войском  и долго стоял  на  вершине  холма,
вслушиваясь в гулкую поступь идущих на рысях сотен,  доносящуюся  до него из
сомкнувшегося за ними леса. Он уже повернулся, чтоб вернуться обратно, когда
услышал какой-то  посторонний  звук, и,  всмотревшись вдаль, где только  что
скрылись ушедшие сотни, различил ряд телег, в которые были запряжены понурые
заезженные  лошадки,  а  сверху  сидело  по нескольку человек в ряд. Впереди
ехали конники, державшие пики с конскими хвостами.
     "Полон от Алея..." -- мигом догадался он. -- Наконец-то!"
     И  точно, то  были плененные в  вотчинах  Строгановых русские  мужики и
бабы,  которых царевич отправил в Кашлык вместе с десятком воинов охраны. На
одной из  телег лежали,  поблескивая  полукруглыми боками, две медные пушки,
судя по всему, недавно отлитые и даже не бывавшие в деле.
     -- Сколько их? -- спросил у старого воина Кучум, кивнув на пленных.
     -- Три десятка человек, -- ответил тот. -- Куда их девать, хан?
     --  Баб раздать  нукерам, а мужикам  выколоть глаза  и посадить сбивать
молоко на  сыр  и  масло,  --  коротко  распорядился он,  вспомнив вчерашний
разговор с Анной, и, не оборачиваясь, пошел по качающемуся под ним мосту.



        "КИЛЕШУ*"

     Карача-бек   безошибочно  угадал  ухудшение  настроения   Кучума  после
сообщения о появлении казаков  во владениях ханства. В такие моменты с ханом
было лучше не разговаривать, чтоб не попасть под горячую руку, и даже совсем
исчезнуть из Кашлыка. К тому же в голове  у визиря зародился свой план и ему
необходимо  было  срочно  с  кем-то посоветоваться,  услышать  чужое  мнение
Коротко  сообщив начальнику  стражи,  что он  будет  отсутствовать несколько
дней, Карача-бек выехал из ханской ставки и направился к городку Соуз-хана.
     Отправив лучших своих нукеров с царевичем Мухамед-Кулом против казаков,
Соуз-хан сильно перетрусил.  Он больше  всего боялся  не столько русских,  с
которыми, как  он  думал, всегда  можно договориться и  откупиться  от  них,
сколько разбойников. Те возьмут и деньги, и наложниц, и его жизнь в придачу.
Поэтому  он  велел разрушить  подъемный  мост,  наглухо  завалить бревнами и
корягами ворота и никому ни под каким предлогом не отлучаться из городка. На
башнях  круглые сутки  дежурили вооруженные  нукеры, а всем, включая  жен  и
наложниц, раздали оружие.
     Старшие сыновья Соуз-хана, давно женатые, имевшие уже по нескольку жен,
шушукались меж собой, подшучивали над отцом. Но он не обращал внимания на их
смешки, отвечая на все издевки:
     --  У медведя силы побольше,  чем у иного батыра, а и он зря не лезет в
драку.  На зиму в берлогу заляжет, затаится -- и  не сыщешь. Вот и нам самое
лучшее  сейчас  --отсидеться тихо,  незаметно, а как  казаки  уйдут,  то все
пойдет по-старому.
     --  А коль не уйдут? --  спрашивал  отца старший  Шарип. -- Что  же нам
теперь всю жизнь тут сидеть, от людей закрывшись?
     -- Сколько надо, столько и будем сидеть!
     --  Сейчас  самое  время  уток  погонять,  боровая  дичь  подошла,   --
мечтательно вздыхал другой его сын Набут.
     --  И  забудь!  --  замахал на него руками, испуганно  округляя  глаза,
Соуз-хан. -- Выбрось из своей глупой головы! Понял?
     И сыновьям ничего другого не оставалось как подчиниться. Правда, уже на
второй день заточения  сыновья решили ночью, в тайне от отца, сбежать в  лес
на охоту. Осталось дождаться темноты  и выбрать удобное  место, где бы можно
беспрепятственно перебраться через стену.
     -- Всадник! -- неожиданно закричал после полудня стражник с башни.
     -- Неужели русские уже  здесь?! --  всполошился  Соуз-хан  и  дрожащими
руками схватил заранее приготовленную тяжелую пищаль.
     -- Да он один, -- крикнул взлетевший на стену Набут.
     -- И что из того? Сперва один, а потом сотня. Не смейте разговаривать с
ним! Всем спрятаться! Слышите?! Пусть думает, что  мы все уехали куда-нибудь
в гости.
     -- Отец, это, кажется, ханский визирь, -- зоркие глаза Набута угадали в
скачущем всаднике человека, который не раз бывал у них.
     -- Карача-бек?! Этот еще более страшный разбойник. Он опять втянет меня
в какую-нибудь историю. Не открывайте ему.
     -- Как не открыть ханскому визирю? -- удивился Шарип.
     -- Нечего ему тут делать. Скажите, что я болен.
     -- Так он и поверит, -- вполголоса проговорил Шарип, отходя в сторону.
     Меж  тем  Карача-бек,  подскакав  к  стенам  городка,  обнаружил,   что
подъемный  мост  разрушен, а  ворота  наглухо закрыты.  И сразу  догадался о
причине подобных приготовлений. Разглядев притаившегося на  вышке охранника,
громко крикнул:
     -- Где почтенный Соуз-хан? Здоров ли он?
     -- Ой,  господин,  -- запричитал  тот --  наш хозяин  шибко болен.  Так
болен, что и принять никого не может.
     -- Пусть впустит  меня и я  облегчу его страдания. Скажи, что у  меня с
собой хорошее лекарство. Да пошевеливайся там!
     Охранник  кубарем  скатился по лестнице и  доложил укрывшемуся в  шатре
господину, что ханский визирь во что бы то ни стало желает видеть лично его.
     -- Видно, и умереть мне спокойно не дадут, -- заохал тот, тяжело дыша и
держась за живот. У него и впрямь начались сильнейшие боли в области пупка и
внутри так крутило кишки, будто там орудовала здоровенная мышь или змея.
     Держась рукой за пупок, вминая его внутрь, он тяжело вполз наверх башни
и крикнул:
     -- Мое почтение ханскому визирю! Как драгоценное здоровье нашего хана?
     --  Спасибо,  здоровье  его в полном  порядке. А ты,  говорят,  умирать
собрался? Не рано ли?
     -- Ой, плохо дело, очень плохо. Ни сидеть,  ни лежать не могу. Видно, и
впрямь умру скоро.
     --  Брось,  Соуз-хан,  брось  глупости говорить. Поживем еще  с  тобой.
Почему ты не впускаешь меня? Или у тебя заразная болезнь?
     -- Да кто его знает. Может и заразная, а может нет...
     --  Вели  открыть  ворота.  Я  постараюсь  помочь  тебе  и  хоть как-то
облегчить страдания.
     -- Не могу, почтеннейший.  Я еще вчера приказал  завалить  ворота  и не
открывать их никому.
     --  Тогда спускайся ко  мне. У  меня серьезный  разговор и  я не  желаю
перекрикиваться как двое глухих.
     -- Как  я могу спуститься?! -- всплеснул короткими ручками Соуз-хан. --
Разобьюсь!
     -- Пусть  хотя бы для меня  лестницу спустят. Скоро ночь наступит. Да и
поговорить надо. Давай лестницу!
     Соуз-хан  понял, что ему  не  отвязаться от назойливого  гостя, и велел
стражникам принести  лестницу, по которой Карача-бек  ловко вскарабкался  на
стену.
     -- Скажи своим нукерам, чтоб кто-нибудь стреножил мою лошадь. А то коль
она убежит, придется брать у тебя доброго коня.
     Карача-бек, проведенный в хозяйский шатер, заметил и сыновей Соуз-хана,
поклонившихся ему, но без приглашения отца не посмевших зайти следом.
     -- Что же наследников своих не зовешь? Им тоже не помешает послушать, о
чем старшие говорят.
     Соуз-хану не оставалось ничего другого, как кликнуть сыновей.
     -- Отчего  в поход с  царевичем  не пошли? --  спросил  их  Карача-бек,
осматривая плечистых здоровяков-братьев.
     -- Отец не пустил, -- наклонил голову Шарип.
     -- Мы просились, -- поддакнул младший.
     --  Успеют  еще,  навоюются,  --  с  неожиданной  твердостью  в  голосе
проговорил Соуз-хан. Похоже, что болезнь его  прошла и теперь, в присутствии
сыновей, он держался уверенно, как и подобает отцу и хозяину.
     -- Может, и так... Может быть, немало еще  всем нам повоевать придется.
Многое  зависит от  того, как поход Мухамед-Кула сложится. Если  удастся ему
остановить  русских,  на  том война  и  закончится.  А вот коль  они  дальше
поплывут... Тогда не знаю, как все повернется...
     -- Неужели  такая сила у русских, что  до самого Кашлыка дойти могут? А
ведь и мой городок рядом, рукой подать. Что же делать?
     -- Подожди  умирать раньше времени. Вон у тебя  какие сыновья! Разве не
защитят  отца?  А? --  спросил он  у  зардевшихся  румянцем  молодых  людей,
ловивших каждое слово их разговора.
     -- Мы сможем постоять за себя! -- привскочил Шарип.
     -- Я из лука утку влет сбиваю, -- подхватил Набут.
     --  Это  хорошо,  что вы такие храбрецы.  Только мне  хочется  о другом
поговорить,  -- охладил их пыл Карача-бек.  -- Знаете  ли  вы, что  ваш отец
происходит из очень древнего рода? А значит, и вы тоже. Ваши  предки были  в
родстве  с великими ханами,  которые  владели  едва  не  половиной сибирских
земель. Поэтому я  и  почитаю вашего отца  и  вожу с ним дружбу.  И вам надо
помнить об этом.
     -- Мы помним, помним... А как же...
     --  И  хорошо, что помните. Но  наш хан  Кучум не очень-то жалует людей
древнего и знатного рода. Он водит дружбу с теми, кто ничего не имеет и всем
обязан  лично  ему.  Пока он  у  власти,  вам  и  думать не стоит  о высоком
положении при ханском дворе.
     -- Это так, -- подал голос Соуз-хан. -- Не жалует он меня.
     --  А вы не думали, что  будет, если русские  вдруг да  прогонят нашего
хана?  Кому достанется  белый ханский войлок?  Кто  поставит свой  шатер  на
ханском холме?
     -- Так сами русские и сядут, -- простодушно ответил Шарип.
     --  Э-э-э... Ты  плохо  знаешь русских.  Они  не смогут управлять нами,
потому что не знают нашего языка, обычаев, другой веры, нежели мы.
     -- Значит, найдут кого-нибудь, -- предположил Набут.
     -- Вот именно. Кого-нибудь найдут, пригласят. Вы правильно меня поняли.
     Соуз-хан, до  которого  начал доходить  смысл  слов Карачи-бека,  хитро
сощурился и причмокнул толстыми губами.
     -- Надо бы тогда помочь этим русским. А? Как думает почтенный визирь?
     Я думаю, что ты правильно решил: отсидеться в городке и  поглядеть, как
дело  выгорит, куда  все обернется.  Сейчас рано принимать  чью-то  сторону.
Пусть все идет как идет.
     -- А где те ружья, что выковал тебе мастер, привезенный нами из Казани?
-- спросил Соуз-хан визиря.
     -- Они в надежном месте и ожидают своего часа. И лучше, чтобы ты совсем
забыл о них.
     -- Хорошо, хорошо... -- поспешно заверил его Соуз-хан. -- Ты же знаешь,
что я умею молчать.
     -- Да. Длинный язык часто укорачивает жизнь хозяину.  А  теперь, может,
вы меня угостите чем-нибудь?

        "* * *"

     Рыбак Назис  неспешно плыл  на новом челноке, поглядывая  на лежащий  в
носу  улов. Рыба,  отъевшаяся за лето,  была вялой, чуяла приближение скорой
зимы и держалась на глубине.  В сетку, которую он ставил  в  устье небольшой
речушки, попались пара  щук и один небольшой язь. Но и этого должно хватить,
чтоб сварить уху самому, накормить внуков.
     После того,  как  они с  новым  господином Сабанаком  ушли подальше  от
ханских  сборщиков  дани,  даругов,  нашли удобное для  жилья место,  прошло
немало времени. Их пока  никто не тревожил, мужчины повеселели, стали сытнее
питаться женщины  и дети.  И сам Назис надеялся  благополучно дожить остаток
дней в тишине и покое.
     -- Ишь,  как получается, --  разговаривал  по привычке  он сам с собой,
неторопливо взмахивая веслом  и направляя  лодку в  узкую протоку в  сторону
селения,  -- когда одному  человеку хорошо, то  другим плохо. Наш хан желает
много добра  накопить, с  нас шкурки  требует. Мы, значит, помирай, а шкурки
принеси. Разве  можно  так жить? Вот если встречу когда хана,  то скажу ему:
"Шибко жадный ты человек. Зачем нас обижаешь? Мы тебя не трогаем и ты нас не
трогай. Нужна  шкурка? Бери лук,  ставь ловушку, добудь  соболя. Почему  мой
внук должен тебе шкурку отдать? Нехорошо так..."
     Назис уже  собирался  повернуть  лодку  возле  развесистой  талины,  за
которой начиналась  протока,  как  вдруг,  скользнув взглядом  по  спокойной
речной глади,  заметил  вдали что-то необычное. Сощуря  слезящиеся глаза, он
напряг зрение и ему почудилось, будто белое облачко плывет прямо по воде.
     -- Тьфу, шайтан! -- ругнулся он. -- Что бы это могло быть?
     Сердце бешено застучало в груди, как  бывает  в преддверии опасности. А
старый  рыбак хорошо знал,  убедившись в  том за долгие годы жизни,  что все
новое,  необычное  извещает о  приближении беды. Он было хотел спрятаться  в
протоке, но любопытство взяло верх и,  уцепившись рукой за склоненную к воде
ветку тальника, подтянул лодку к берегу, стал ждать.
     А  облачко  все увеличивалось в размерах, и вскоре  он различил под ним
черные борта огромной  лодки, поверх которых поблескивали  в солнечных лучах
шлемы воинов. Назис онемел от увиденного, а вслед за первой  лодкой с белым,
похожим  издалека на  облачко, парусом,  различил  еще несколько.  Уже стали
слышны тихие всплески весел, равномерно вздымающихся и опускающихся  в воду.
Старому рыбаку прежде не приходилось  видеть ничего подобного  и он смотрел,
смотрел, не  отрывая  глаз от сказочного  зрелища.  Наконец, когда  передняя
лодка  почти  поравнялась  с  ним  и  даже  стали  видны  лица  гребцов,  он
спохватился и бросил ветку, с силой опустил весло в воду, чтоб  одним рывком
уйти  в  протоку.  Но  то ли от  испуга,  то ли  не  рассчитав силы, гребнул
чересчур сильно и лодочка зачерпнула бортом воду.  Назис  перекинул весло на
другую сторону, спеша выправить ее, но раздался громкий звук, словно лопнула
льдина на весенней реке, он от испуга дернулся и сам не понял как очутился в
воде. Под ногами была отмель. Весь мокрый  Назис  вскочил, поймал долбленку,
глянул на огромную лодку, повернувшуюся к нему, и понял по легкому дымку над
водой, что стреляли  оттуда.  Быстро подтащив  лодку к  берегу, Назис спешно
рванулся к густым кустам, в изобилии покрывавшим низменный берег. Пробежав с
десяток шагов, вспомнил об  оставленном  улове, сетке и бросился обратно. Но
когда  он продравшись сквозь  заросли  вышел  на берег, то  увидел бородатых
воинов  в кольчугах и  шлемах, с саблями в руках, осматривавших его  лодку и
весело улыбавшихся.
     -- Не смейте трогать ее! -- закричал, не помня себя, Назис и  кинулся с
поднятыми кулаками  на  незнакомцев. Те недоумевая шагнули назад, а  один из
них спросил на родном языке старика:
     -- Почему бежал? Выстрела испугался? Так мы в воздух бахнули, знак тебе
подали.
     -- Знак, говоришь? -- наступал на толмача старик.  -- Я вот сейчас тебе
такой знак подам, что долго помнить будешь, -- и он, наклонившись, схватил с
земли  обломанную  ветку  и  с  размаха перепоясал растерявшегося воина  под
дружный смех товарищей.
     --  Ты  чего  делаешь, старик?!  --  закричал тот не столько  от  боли,
сколько от удивления.  -- Я что ли стрелял? Вон пушкарь в струге сидит с ним
и разбирайся.
     -- И  ему достанется, коль будет еще  старых людей пужать до смерти, --
погрозил в  сторону струга кулаком Назис.  --  Чтоб  меня, Назиса,  которого
здесь   каждый  карась  знает,  пугали?!  Не  спущу!  --  но  постепенно  он
успокоился,  подобрал  улов, оставленный на берегу, и неожиданно поднес  его
обиженному толмачу.  --  Держи  подарок  от  старого Назиса,  коль зря  тебя
стеганул.
     --  Да ладно, -- еще  больше смутился тот. --  Сами рыбу ловим. Хорошая
тут у вас рыба.
     --  Так то сами, а то подарок.  Есть разница? рыбы лучше нашей нигде не
сыскать.
     --  Эй, что у вас там?  -- крикнули с большого  струга, который подошел
поближе к берегу. -- Почему остановка?
     -- Да вот, атаман, рыбу нам подарили. Отблагодарить бы старого человека
надо, да не знаем, чем...
     -- Подарите  ему топор, коль запасной  есть,  --  прокричал все тот  же
властный  голос.  --  Да возьмите  рыбака  с собой,  узнайте, какие  селения
впереди.
     Старому Назису показалось,  что он где-то уже слышал этот голос.  Когда
же ему предложили проплыть с ними, то наотрез отказался.
     -- Домой надо, -- замотал он головой, -- а то хватятся, искать пойдут.
     -- На, старик, возьми подарок от нас, как атаман велел, -- протянул ему
один из казаков