леса послышался собачий  лай,  и только тут они заметили, что в самый нужный
момент собак рядом с ними не оказалось.
     Вскоре  они вынырнули из кустов, дружно  помахивая загнутыми  хвостами.
Морды у обеих  были покрыты  перьями  и обильно смочены  свежей кровью,  что
наглядно говорило о цели их отлучки.
     --  Ах, вы, проказники! -- шутливо отчитала собак Зайла.-- Когда нужны,
так  вас  не  дождешься.  Промышляете  где-то  там.  Нам  бы  хоть  принесли
что-нибудь на завтрак.
     Собаки, услышав  недовольство в голосе, пристыженно  пробрались к лодке
и,  забравшись  в нее, показывали  всем  своим видом, что  готовы продолжать
путешествие.
     Зайла  посмотрела на Едигира, стоящего чуть в  стороне  и с  удивлением
осматривающего  окрестности,  как бы  не понимающего,  где  он и почему  тут
очутился.  Она решила  не донимать его вопросами  и  дождаться, когда он сам
заговорит. Только сказала:
     -- Плывем дальше...
     -- Хорошо,-- отозвался он,--  раз  ты говоришь, что надо  плыть, значит
поплывем  дальше.-- Какая-то безысходность и тоска прозвучали в  его голосе,
отчего у Зайлы защемило сердце, слезы подступили к глазам. Но она справилась
с собой, сделав вид, что ничего не произошло.
     -- Сегодня ты будешь грести?
     -- Конечно, а то кто же? -- Едигир ответил так, словно совсем недавно и
не говорил, что не умеет грести и не сидел безучастно в лодке.
     "Хорошо,-- подумала Зайла,-- если  и дальше так пойдет, то может все  и
наладится, время вылечит его".
     Быстро  перекусив остатками  вчерашней рыбы, столкнули на  воду лодку и
поплыли дальше  по  течению. Теперь  лодка,  направляемая  уверенной мужской
рукой, шла ровно и гораздо быстрее. Мимо проплывали крутые иртышские берега,
покрытые  хвойным  лесом,  и  местами выглядывали  желто-золотистые  березы,
мелькали  багряные  осины,  красными  гроздями  подмигивали ягоды  созревшей
рябины.  На душе у Зайлы стало радостно и спокойно, улыбка время  от времени
появлялась на ее круглом лице, и все происшедшее казалось не более чем сном,
пригрезившимся  дурным  видением. Она не знала, что  с ними дальше будет, но
верила, что, пока  они  вдвоем, все будет складываться удачно  и счастью  их
никто не посмеет помешать.
     "Построим где-нибудь  такую  же  землянку,  как  у  всех, и  будем жить
охотой, рыбалкой. Потом найдем верных людей, которые разыщут нашего Сейдяка,
вернем его к себе и станем растить его. И пусть эти  войны проходят без нас.
Пусть они там ссорятся, кто из них главней и важней, а мы будем  любить друг
друга, и никто, никто не сможет нам помешать".
     -- Зайла-Сузге,-- вдруг услышала она через пелену своих мечтаний. И еще
радостней стало, что любимый вспомнил ее имя, обратился к ней, зовет ее.
     -- Что, милый? -- широко улыбнулась ему.
     -- Ты  такая счастливая  и радостная сегодня, а я не могу  успокоиться,
что тот  огромный  лось мог бы легко поднять  тебя на  рога и... мог бы даже
убить.
     -- Не надо об этом думать. Все обошлось. А ты так  храбро защитил меня.
Спасибо тебе за это. Ведь ты в который раз спас меня...
     -- А  ты  спасла меня...--  тихо проговорил Едигир,-- расскажи,  где ты
нашла меня. Что с тобой случилось, когда ты покинула Кашлык? Расскажи.
     И  Зайла-Сузге начала  под  плеск  тихой иртышской  воды  говорить. Она
рассказала о встрече со своим  братом, о битве  при устье Тобола, о том, как
она  сбежала ночью из-под стражи... Только про приставания жирного Соуз-хана
не сказала из-за женской гордости.
     Когда же она стала говорить, как увидела полумертвого Едигира на хромой
лошади, то он, внимательно  слушающий ее до этого, перестал  грести,  и лицо
его будто окаменело.
     -- А где она? -- одними губами спросил.
     -- Ты о  лошади? --  переспросила Зайла,-- Оставила ее на берегу, когда
положила тебя в лодку. По ее следам нас быстро нашли бы. И я не знала, сколь
долго ты будешь находиться  в беспамятстве, поправишься ли вообще. Мне самой
было жалко ее до слез. Но что я могла сделать? Что?
     -- Нет,  не подумай,  будто я пытаюсь  тебя в  чем-то  обвинить. Нет. Я
думаю, почему так жестока  жизнь, и мы,  люди... хуже зверей.  Волк убивает,
когда голоден, а мы... Да что там говорить... Хуже зверей.
     Потом они долгое время плыли молча,  и каждый размышлял о  своем. Обоих
беспокоило  будущее, которое  могло  вновь разлучить их и  принести с  собой
смерть.  Но об этом было лучше не только  не говорить, но и  не думать.  Они
ощущали  себя детьми  могучей  реки,  которая  несет  их  по  своей  воле  в
заповедный уголок, отведенный для них двоих и ни для кого больше.
     ...После   полудня   они   увидели  справа  довольно   широкий  приток,
вливающийся в Иртыш. Едигир взглянул на Зайлу и молча направил лодку в устье
речки.  На возвышении они увидели большое селение,  окруженное  глинобитными
стенами с поднятыми вверх помостами для наблюдателей. Но никто не выбежал им
навстречу, и на стенах не было  ни души. Возможно, жители ушли в лес, как из
остальных селений, а может, просто затаились и не желали выдавать себя.
     Лодка проследовала мимо  селения, и они поплыли против течения, которое
было здесь  достаточно слабым, и Едигир,  пусть и с  усилиями, но вел  лодку
вверх по речке.
     -- Что это  за  речка?  --  обратилась к нему  Зайла.--  Такая тихая  и
красивая.
     --  Мне  тут раньше не приходилось  бывать,  но  знаю, что  ее прозвали
Шайтанкой, Она течет из большого болота, где редко кто бывает. Верно, там мы
сможем укрыться на какое-то время.
     -- Шайтанка...-- в задумчивости повторила Зайла,-- шайтан -- это что-то
нехорошее, злое. Да?
     -- Всякое болтают,-- неопределенно ответил Едигир,-- поглядим.
     Вскоре речка стала значительно уже и течение  гораздо сильнее,  чем при
ее  впадении в Иртыш. Путники вышли на  берег, чтоб размяться  и оглядеться.
Собаки тут же нырнули в лес, и вскоре послышался их дружный лай.
     --  Зайца погнали,-- улыбаясь, проговорил  Едигир,-- они сейчас  еще по
кустам сидят, ждут, когда  снег выпадет, чтоб белой шкуркой пощеголять можно
было. Зима скоро, зима...
     Взяв  Зайлу  за руку, он ввел ее под деревья, дружной стеной окружившие
берег речки. Торжественность  и  покой  царили  в  лесу. Даже  замшелые  пни
казались  живыми,  и их  морщинистая  кора  походила на  старческую  кожу  с
коричневыми  морщинами  и  складками  на щеках.  Присмотревшись,  можно было
увидеть и глаза, и нос, и губы. Вроде как беседовали они о чем-то своем, а с
появлением человека замерли, затаились в испуге.
     А  белая  березовая  кожица  струилась  под  дыханием  слабого  ветерка
испуганно  и   настороженно.  По  нижним  веткам  берез  сновали  озабоченно
серо-желтые синички, не обращавшие на  присутствие людей никакого внимания и
занятые своими важными делами.
     --  Синички  говорят,  что  скоро  зима будет,--  указал  на  них рукой
Едигир,-- морозы уже совсем рядом. Дух  зимы уже лошадей своих  запрягает  и
скоро на нашу землю приедет.
     -- Это тебе  синички сказали? -- улыбнулась Зайла.-- Спроси у  них, как
мы зиму проживем. Удачно ли?
     --  Как подготовимся, так  и проживем,-- неопределенность прозвучала  в
голосе Едигира.
     -- А как надо готовиться? Жилье строить, то я понимаю. А еще?
     -- Много  чего надо; и жилье, и одежду теплую, и ловушки на зверей... А
у меня даже лука нет с собой. Много работы...
     Зайла  резко повернулась к нему и, приблизив лицо вплотную, привстав на
цыпочки, чтоб смотреть точно в глаза, нараспев проговорила:
     --  Это хорошо, что много  работы. Работа  не война, и я буду  помогать
тебе во всем. Хочешь?  Скажи, ведь ты хочешь, чтоб я  помогала тебе и мы все
делали вместе?!
     Едигир  чуть отстранил  Зайлу  от себя, пристально  глядя  в ее большие
черные  с  чуть заметными  разрезами  глаза.  Небольшая шапочка на ее голове
сползла на лоб, отчего вид у нее был задиристый, как у драчливого мальчишки.
     -- Знаешь,  на кого  ты  сейчас походишь? -- спросил он. И не дожидаясь
ответа, сказал тихо:-- На зеленую девушку.
     -- Почему на зеленую? -- удивилась она.
     --  Нет, мне вспомнилась легенда, которую  рассказывала еще мать. Будто
много  лет назад, когда наш народ  еще не жил в этих краях, то здесь обитали
другие люди. И после прихода нашего народа всех мужчин убили, а оставшиеся в
живых женщины и девушки ушли в большие  моховые болота, куда простой человек
попасть не может. С тех пор  их никто  не  видел. Но они не умерли, а живут.
Если пропадает в лесу одинокий охотник, то говорят, что его похитили зеленые
девушки. Они уводят охотника к себе на болота, а потом, когда у одной из них
рождается ребенок, то охотника умерщвляют. Рождаются у них только девочки, а
сыновей  нет совсем.  Если кто-то увидит эту девушку в лесу,  то  это  не  к
добру, и  с тем человеком обязательно  что-то  случится.  Чаще всего девушки
начинают приходить к нему во сне и звать с собой. И человек исчезает. Искать
его уже бесполезно...
     Зайла слушала, чуть приоткрыв рот, глаза ее сузились, и вся она  как-то
напряглась, словно перед внезапной опасностью.
     -- А что у них зеленое? Кожа? Лицо?
     --  Нет, у них зеленая одежда,  Они  всегда являются в зеленых платьях.
Потому и прозвали их зелеными девушками. Или  иначе ешаир, что значит лесные
люди. Они хозяева этих мест.
     -- Этих мест?  -- переспросила девушка.-- Значит, мы можем встретить их
где-то?
     -- Может, и встретим, а может, и нет.
     -- Тогда поплывем в  другое место!  Я не хочу,  чтоб  какая-то болотная
женщина забрала тебя. Не хочу!
     --  В других местах свои хозяева. Этим  ты ничего не изменишь. А  сзади
степняки. Уж лучше туда вернуться и сложить голову в бою, как то сделали мои
нукеры.
     -- Не говори так, не смей! Я запрещаю тебе даже думать об этом. Один ты
ничего изменить  не  сможешь.  Уж пусть  лучше будут  зеленые  девушки, а  я
постараюсь защитить  тебя от них. Плывем  дальше.-- И Зайла громко закричала
на весь лес:-- Черныш! Белка! Ко мне!
     Когда они вернулись  к лодке,  то собаки были  уже там и лакали  речную
воду огненно-красными языками. Едигир заметил, что его собаки побаиваются, а
вот к Зайлй идут по первому зову, видели в ней свою хозяйку.
     Решили,  что  лодку  легче  будет  тянуть  бечевой,  чем грести  против
течения. Так и поступили. Закрепив на носу  веревку, а вторым концом опоясав
себя, они  пошли против течения. Однако вскоре убедились, что это  не так-то
просто, как кажется на  первый  взгляд.  Лодка беспрестанно тыкалась носом в
берег,  и  нужно  было  или  идти  по колено в холодной  осенней  воде,  или
сталкивать шестом лодку в воду.
     Тогда Зайла уперлась шестом в лодку и не давала ей  завернуть к берегу,
а тянул ее один Едигир. Но потом он предложил, чтоб она  вообще села в лодку
и подгребала веслом. Этот  вариант  оказался  наиболее  удачным,  и  так они
двигались до  самой темноты  и,  выбрав удобный  мысок для ночлега,  даже не
разжигая костра, упали на шкуры, обессиленные.
     На следующее утро оба встали разбитые и уставшие. Больше всего угнетала
неизвестность. Первым завел разговор Едигир:
     --  Я  не  знаю,  сколько  нам  предстоит  еще  идти,  но  забираться в
непроходимые болота, которые скоро начнутся, не имеет смысла.
     --  А слишком  близко  нас найдут или  твои  бывшие подданные, или люди
моего брата.
     -- Они  не  бывшие  мои  подданные.  Никто  не  лишал  меня  ханства,--
раздраженно  возразил  Едигир.-- Если я им что-то  прикажу, то они  выполнят
все, что нужно. И не хочу, как заяц, бежать, сломя голову. Лиса всегда ловит
глупого зайца.
     --  А  какого  не  ловит?  -- улыбнулась невольно  Зайла  сравнению  ее
любимого с зайцем.
     -- Того, который не попадается ей в зубы сам,-- нехотя ответил он.
     -- Вот, вот и я об этом же, чтоб не  попасть в зубы ни  лисе, ни волку,
нужно уйти подальше в лес и там переждать...
     --  Но чего ждать? -- взорвался  Едигир.--  Ждать, когда  твой брат сам
уйдет с моей земли?!  Но только дурак так может поступить, а на дурака он не
похож.  Надеяться, что  кто-то  прогонит  его? Кроме  меня,  нет  ни  одного
человека,  кто  может  собрать вокруг себя людей и дать ему  бой. Разве  что
Бек-Булат,-- опустил он  голову при воспоминании о брате,-- но он не боец, И
на  него плохая надежда. Уходя в болота, я тем самым  добровольно отдаю нашу
землю пришельцам. Или не так?
     -- Я женщина, и не мне решать мужские дела. Но сейчас ты слаб  и у тебя
нет воинов. Один ты ничего сделать не сможешь. Давай  договоримся,  что пока
ты  не  окрепнешь  и  не  выздоровеешь  окончательно,  никаких разговоров  о
возвращении обратно вести не будем. Хорошо?
     -- Будь по-твоему,-- вздохнул Едигир,-- но видят боги, что война только
еще начинается.
     И этот день был похож на предыдущий, и они все тащили лодку и шли сами,
все дальше уходя вглубь по извилистой речке Шайтанке.
     Лишь на третий день  они вышли к месту, где  Едигир решил основать свое
зимовье. Недалеко от речного берега возвышался крутой песчаный холм, изрытый
барсучьими норами. На другой стороне начиналось  большое  болото,  мерцающее
даже издали россыпью  клюквы. Вдали  темнел  кедровый бор, смыкающийся своей
кроной с небом. На самом холме росли исполинские сосны.
     Лучшего места нам не найти,-- расправил затекшие плечи Едигир,--  тут и
вода и топливо для костра. В лесу поставим ловушки на зверя и боровую птицу.
Может, и проживем. Как думаешь?
     -- Умереть мы и там могли бы.  Зачем было забираться  так далеко. А мне
место нравится. Красиво!
     И они полезли на холм, помогая друг другу. Вид сверху был еще чудеснее,
и оба заулыбались забыв невзгоды и тяжести дороги.
     -- А это что? -- неожиданно спросил Едигир, наклонившись к земле.-- Тут
уже кто-то побывал до нас... След от кострища...
     -- Кто тут мог быть? Может, лесной пожар?
     -- Нет, костер, который разжег человек, с  пожаром никогда не спутаешь.
Правда,  похоже, что  люди тут  были  давно -- несколько  лет  назад. Гляди,
выжженная земля уже успела зарасти травой.
     -- Но если кто-то тут уже был, то они могут и опять прийти?
     -- Могут... Но давай не думать об этом. Будем строить землянку, а потом
пойдем вокруг, оглядимся, К зиме надо готовиться основательно.
     -- Смотри,  какая  зверушка! -- неожиданно  закричала  Зайла,  указывая
рукой  на маленького зверька, который внимательно наблюдал  за  ними с ветки
сосны.
     -- То бурундучок. Он должен принести нам удачу, То хороший знак.


        "ШАГ СЕРОЙ МЫШИ"

     Мамка Сейдяка, старая Аниба, в ночь взятия Кашлыка  степняками спать не
ложилась.  Потрясенная случившимся накануне вероломным убийством Бек-Булата,
она приготовилась к самому худшему. А когда сообщили о проигранной битве при
устье Тобола, то стало ясно, что Кашлык будет взят со дня на день.
     Сейдяку  шел  уже  седьмой  год,  и  старая женщина, вырастившая  давно
собственных детей,  всю  любовь переключила на  малолетнего наследника.  Она
холила его и баловала, чем не раз вызывала нарекания со стороны Зайлы-Сузге.
Той хотелось видеть в  сыне воина и  продолжателя дела своего  рода, а Аниба
переживала за  каждую его царапину и болячку. На счастье, малыш рос здоровым
и  крепким и  уже  имел собственный  лук и  детский  кинжальчик,  который  с
гордостью носил на поясе. От матери ему достался хороший голос  и слух, и он
часто  подпевал  ей,  не  замечая  улыбок  старших,  с  одобрением  качающих
головами.
     Но сказывалась и кровь рода  Тайбуги, необузданная  и горячая.  Он  мог
перевернуть  поднос с  едой, если  кушанье ему  чем-то не  понравилось.  Мог
вырваться из рук баловавшей его Анибы  и грозно топнуть ножкой,  заявив, что
она ему надоела.
     --  О,-- произносила та,-- настоящий князь растет! Он еще покажет себя,
и о нем услышат все сибирские народы! Батыр будет!
     Исчезновение из  Кашлыка  Зайлы-Сузге даже  поначалу обрадовало  Анибу.
Теперь  никто  не  мешал  ей проводить  дни  и  ночи  рядом  с  Сейдяком. Но
дальнейшие  события  показали,  что  жизни   мальчика   угрожает   серьезная
опасность. И Аниба приготовилась бежать.
     В ту ночь она как раз  готовила и упаковывала одежду мальчика,-- теплую
обувь,  меховые шубки  -- и собиралась поутру выехать с небольшим отрядом из
сибирской столицы, чтобы укрыться в одном из ближайших селений.  Но, услышав
крики защитников,  поняла,  что  медлить нельзя.  Она  разбудила мальчика  и
начала торопливо одевать его, приговаривая:
     --  Собирайся,  дорогой,  сейчас к маме поедем... Давай быстрее, давай.
Тот хныкал спросонья, но особо не сопротивлялся, натягивая одежду и сапожки.
Лишь спросил:
     -- Я сам на лошади поеду? Да? l
     -- Сам поедет, мой господин, сам...-- успокоила его Аниба.
     В этот момент  в шатер кто-то вбежал, и женщина в испуге вскрикнула. Но
то был старый шаман.
     -- Надо спасать мальчика,--  торопливо  выдохнул он,--  степняки уже  в
крепости и могут схватить его, Собрались?
     -- Вот еще зимнюю одежду сложу,-- засуетилась Аниба.
     -- Какая одежда! Тут живым бы остаться, а ты  об одежде! Идем, пока  не
перекрыли все выходы из крепости.
     -- Где мой лук и кинжал? -- заволновался Сейдяк.
     -- Вот они,  вот,-- Аниба торопливо подала детское  оружие мальчика  и,
подхватив его на руки, поспешила за шаманом.
     По  всей  крепости  слышались  крики  и  звон  оружия. Мелькали  факелы
защитников,  хрипели  раненые.  Никем  не  замеченные  и  не  узнанные,  они
проскользнули  к небольшой  калитке, спустились  к  реке  и бросились  вдоль
берега бежать подальше от зловещего места, где лилась людская кровь.
     Они шли весь остаток ночи, неся Сейдяка по очереди на руках. Аниба едва
передвигала ноги, и лишь любовь  к мальчику придавала  ей силы и  заставляла
идти, спасая его и себя.
     Шаман  постоянно  оглядывался  назад,  опасаясь  погони. Один  раз  они
услышали  топот скачущих лошадей  и тут  же  скрылись в лесу. Оттуда увидели
силуэты всадников, которые, нахлестывая коней, пронеслись мимо них.  Кто это
был:  свои  или  чужие,  определить  было невозможно, а окликнуть  всадников
небезопасно. Может, то погоня, отправленная за ними?
     Дальше  шли уже медленнее  и  осторожней. С наступлением дня углубились
подальше в лес и затаились.
     -- Неужели нет никого,  кто мог бы прогнать  этих дерзких степняков? --
спросила вполголоса Аниба.
     -- Когда  медведь встает из берлоги, то загнать его обратно невозможно.
Не для того вылез он на свет. Так и со степняками. Они пришли, чтобы грабить
и насиловать, чтоб  забрать нашу  веру, заставить нас молиться и поклоняться
Аллаху. Все шло к тому.
     -- Но ведь есть же еще мужчины на нашей земле?
     -- Сохатый сильнее волка, но когда они нападают стаей, то он, обезумев,
бежит  куда  глаза  глядят.  Если  бы все  лоси  могли  собраться  вместе  и
наброситься на волков, то не было бы серых разбойников в лесу. Но нет  у них
вожака, и каждый защищает сам себя...
     -- А наши и сами за себя постоять  не могут,--  перебила  его  Аниба,--
одно  название,  что  мужики. Поразбегутся по лесам, точно лоси,  залезут  в
болота по уши и будут там сидеть, пока все не закончится.
     -- Добром на  этот  раз не  кончится.  От степняков несет мочей, как от
паршивого козла. Единственное, что они умеют,-- это убивать. Я сегодня видел
их  хана по  имени Кучум. У него  волчьи глаза, и в них нет жалости. То боги
наслали  на нас  проклятье  за  грехи наши. Нет,  это  конец...--  И  шаман,
горестно вздохнув, опустил голову.
     Тут неожиданно подал голос Сейдяк,  молча лежавший до того на маленькой
попонке, прихваченной расторопной Анибой.
     --  Никакой он не хан.  Хан мой  отец  и дядя Едигир. А ваш злой  Кучум
родился  от глупой  ослицы.  И  когда я стану большим,  то убью  его. Я ведь
вырасту, правда, бабушка Аниба?
     -- Да ты и  сейчас уже вон  какой  большой,--  поспешила успокоить  его
старая