до все на месте решить.
     Тогда Иркебай все так же неторопливо продолжил:
     -- Если они небольшой отряд пошлют, то на твою засаду, хан, их выводить
не надо. Так говорю?
     --  Так...--  согласились   все,  ожидая  продолжения.  Большинство  из
собравшихся  беков  и  мурз  не принимали  участия в  прошлом  сражении и  о
коварстве степнякой знали лишь понаслышке, из рассказов других.
     -- Надо их перебить всех  до одного,-- махнул рукой молодой бек Баянда,
прибывший из  северных улусов на оленьих упряжках с серебряными  бубенцами и
яркими лентами в рогах, словно на свадьбу собрался, а не на битву.
     Все собравшиеся  с усмешкой глянули  на него  и ничего не  сказали. Тот
смутился и больше уже не проронил ни слова.
     -- Я думаю, надо на реку  спуститься и по льду уходить,-- развивал свой
план  Иркебай,-- они  когда из  крепости увидят,  что  нас  совсем мало,  то
конницу пустят.
     -- Верно говоришь,-- согласился мудрый Качи-Гирей,-- степняк без  коня,
как шаман без бубна. Наверняка, захотят догнать тебя и верхами кинутся.
     --  А  мы в это время обратно  на  крутой берег заберемся  и  оттуда их
стрелами  и  достанем. Так говорю?  -- обвел  взглядом  всех  присутствующих
Иркебай.
     --  Если  только  они своих коней еще  не  слопали,--  опять  засмеялся
неунывающий Умар-бек,-- мне верные люди говорили, что с кормом у них ох  как
худо.
     Неожиданно в круг между воинами протиснулся старый Назис, который после
второй встречи с  Едигиром так и не  вернулся  в свой поселок,  а сделался у
него слугой и тенью следовал  за ним повсюду. Присутствовал он и  на военном
совете, никем не замеченный, подавая воинам горячее питье и лепешки.
     -- Слышу я, что вы про реку заговорили,-- начал старик, не спрося на то
разрешения,-- а уж кому-кому, как  не мне, про нее лучше  всех  знать? Я  на
воде  вырос  и в ней, верно, и смерть свою сыщу. Река мне и  первый друг, но
иногда  и врагом становилась. Ох, было дело,--  вздохнул Назис горестно,-- с
рекой шутки плохи...
     -- Ты нам байки не рассказывай,  не время пока,-- перебил его Едигир,--
говори, что предлагаешь.
     -- Подожди, хан, я  еще до главного  не дошел.  Назис не так  глуп, как
кажется иным  людям. Уж  ты-то должен про то  знать,-- торопливо затараторил
он,-- я бы зря голос не подал. Я чего предлагаю: лед пока еще слабый, и надо
на реке будет  кое-где  проруби  ночью надолбить  и снежком для  верности  и
присыпать.  А как ваши люди побегут,  то пусть они  хорошо под  ноги глядят,
чтоб самим  в  прорубь  не угодить. И еще  бы  я  чего  сделал,  так спрятал
нескольких человек в сугробах с сетями, и только те на конях поскачут, пущай
они  сразу  сетки свои  поднимут. Вот тут-то вы  их тепленькими  и возьмете,
субчиков, всех до одного.
     -- А ведь прав старик...-- загалдели все.--  Ай да  старый Назис!  Если
все  с  головой воевать будут, то  переловим  степняков в сети, как  уток на
болоте.
     Назис, непривычный к похвалам, смутился и заковылял из круга.
     --  Все,-- объявил Едигир,-- каждый  действует по намеченному плану,  и
завтра выступаем, как уговорились.
     Утром первым  двинулся отряд Умар-бека, состоящий из отборных лучников,
лучших в  округе  стрелков и  охотников.  Они  бесшумно скользили на  мягких
шкурах, которыми были обтянуты лыжи. Следом двинулся Иркебай с двумя сотнями
испытанных бойцов, способных сразиться с превосходящими  силами врага. Потом
выступила  конница  Качи-Гирея,   которая  должна  будет  встретить   отряды
степняков, рассредоточенные  по соседним улусам.  И последним  покинул  свой
лагерь  на Шайтанке Едигир, разместившийся вместе с  Зайлой-Сузге на  нартах
Баянды. В самом лагере остались лишь несколько воинов, которые  из-за старых
ран  не могли участвовать  в походе. Тоскливо  глядел вслед уходящим  воинам
прикованный  к  своему бревну  Сабанак,  отлично понимая, куда  направляются
сибирские воины. Но чем  он мог  помочь своим соплеменникам? Разве что  тем,
что  не предал их  и  не встал в  ряды  сибирцев? Но он верил,  что рано или
поздно вырвется из плена и станет вновь свободен...
     На третий день  отряды  сибирцев  собрались  под  Кашлыком.  Разведчики
доложили, что  на башнях  находятся  охранники и, судя по всему, степняки не
подозревают о подходе  сотен Едигира. Иркебай отвел  хана в  сторону  и тихо
заговорил:
     -- Кучум  что-то учуял, потому что мы  перехватили  гонца, посланного в
улус к Соуз-хану.
     -- Где он? -- насторожился Едигир.
     --  Не дожил  он до твоего прихода.  Когда его из  седла вышибли, то за
саблю схватился, ну и... порубили его мои молодцы. Не дался живым.
     -- А как решил, что к Соуз-хану он ехал?
     --  Так  к  нему  одна  дорога только  и ведет. Потому  и решил. Может,
пощупать жирного Соуз-хана? Его воины моего брата убили.
     --  Не спеши. Он от нас  никуда не уйдет,  если с Кучумом  разделаемся.
Стрелки на месте?
     -- Как договорились. И Умар-бек с ними.
     --  Все  на  местах?  Тогда начинайте.  Первым  делом  снимите  с башен
дозорных.
     -- Городок не поджигать?
     -- Нет пока. Он нам еще пригодится. Пошли...
     Воины Едигира плотно обложили городок, затаившись кто на  деревьях, кто
за лесными корягами. Дозорные с башен не могли их разглядеть, и потому когда
пропели первые стрелы, то почти все  они  достигли цели. С  башен  раздались
крики,  послышалась  ругань,  проклятия. Едигир,  затаившийся  невдалеке  от
главных  ворот, видел, как  повалились один за другим дозорные на  ближних к
нему башнях.
     Весь городок пришел в движение, и с той стороны полетели в сторону леса
пущенные  наугад стрелы,  не причинив ни малейшего  вреда осаждающим.  Кучум
выскочил из своего шатра, где он беседовал, по обыкновению, с шейхами.
     -- Где Алтанай? Где Карача? -- заорал он, не понимая, что происходит. И
визирь и  башлык уже спешили к нему, запахивая на ходу шубы. К стенам бежали
воины с луками в руках.
     -- Хан, сибирцы в лесу,-- отдуваясь, проговорил запыхавшийся Алтанай.
     --  Сам  знаю,  что не медведи поднялись.  Новость, сибирцы! А  ты куда
смотрел? -- набросился он на Карачу.
     -- Я докладывал,  хан,  что они  чего-то  замышляют. Мне  доносили, что
многие  беки, недовольные данью, ушли на речку Шайтанку. Но я не  думал, что
они решатся...
     -- Вот башку твою оторву,  тогда  думать не будешь, -- схватил за ворот
растерявшегося Карачу не на шутку  разгневанный  Кучум,--  выслать  отряд на
разведку, может, их там всего ничего,-- приказал Алтанаю.
     Тот, не дослушав,  побежал к столпившимся воинам,  что-то выкрикивая на
ходу.
     -- Пошли на башню,-- кивнул хан Караче,-- сами оглядимся.
     -- Так ведь убьют,-- растерялся тот.
     -- А ты думал до самой смерти в шатре отсидеться да казнями заниматься?
Хитер, хитер... Ничего  не скажешь. Возьми щит и лезь  первым,-- пнул своего
визиря под тощий зад, не сдерживая себя, вконец осерчавший хан.
     --  Карача вырвал  щит  у пробегавшего мимо воина и,  подрагивая плечом
больше обычного, ссутулившись, заковылял к центральной воротной башне.
     Сверху  им так же не  удалось рассмотреть кого-то  из  стрелков, и лишь
одна за другой две стрелы  впились в щит Карачи. Он непроизвольно вздрогнул,
втянув голову в плечи, и попятился обратно к спуску.
     -- Стой, собачий  сын,-- выругался Кучум и зло ткнул его в бок, да так,
что у того перехватило дыхание,-- никак не думал, что ты не только плутоват,
но и трусоват тоже.
     -- Все одно  никого не видно,--  попробовал оправдаться  визирь,-- чего
глядеть?
     -- Как это не видно? Я так все, что надо, рассмотрел. Их тут  не больше
сотни.  Ладно, айда вниз.-- Сам  Кучум стоял на башне, выпрямившись во  весь
рост,  без  всякого  укрытия,  и стрелы словно обходили  его стороной, глухо
шмякая, втыкались в старые башенные перекрытия.
     В это время распахнулись створки ворот, и Алтанай  с  сотней всадников,
горяча застоявшихся коней, вырвались из городка наружу. Стрелки сибирцев тут
же переключились на  них  и  буквально возле  самых  ворот  сбили наземь  до
десятка человек.
     --  Вторая и  третья сотня на стены!  -- заорал Кучум сверху, видя, как
падают с коней его воины.-- Заткнуть им глотки!
     Осажденные уже пришли в себя и принялись  организованно отстреливаться,
укрывшись на  башнях, высовываясь  через стены крепости. Но поразить  хорошо
укрывшихся за деревьями сибирцев  было  непросто, и Кучум, поняв это,  решил
изменить тактику боя.
     -- Зарип, Хайрулла,-- закричал он своим  юзбашам,-- выводи отряды пешим
строем и подожгите ближайший  лес. Быстрее, а  то они  перестреляют нас, как
цыплят на птичьем дворе!
     Юзбашам  не нужно было дважды повторять приказ,  и они спешно построили
свои сотни, ощетинившись копьями  и прикрывшись длинными щитами, высыпали за
ворота.  Сотня,  ведомая  Алтанаем,  уже  успела  преодолеть простреливаемое
лучниками пространство перед крепостью и рассыпалась строем  на берегу реки,
отыскивая глазами противника.
     Воины   Иркебая  видели  издали,   как  сотня   степняков  стремительно
пронеслась мимо засевших  на опушке лучников и,  проскакав через поляну, что
находилась перед крепостными воротами, развернулась, чтоб атаковать стрелков
со стороны  реки. Иркебай с ночи разместил своих  людей в  кустах  тальника,
росшего на  обрывистом берегу, и велел без сигнала в схватку не ввязываться.
Степняки не заметили  притаившихся сибирцев и опрометчиво повернулись  к ним
спиной. На это-то и рассчитывал Иркебай, когда расставлял воинов.
     Он  поднялся  с протаявшего под  ним  едва не до земли  снега  и громко
ухнул,  подражая  крику  ночной совы. Вскочили закоченевшие воины,  вскинули
тяжелые луки и сделали первый залп. Почти все  стрелы попали в  незащищенные
спины степняков, вызвав среди них панику. Алтанай стоял впереди своей сотни,
но и  его достала стрела с  ястребиным  бело-коричневым пером на  конце. Она
угодила в левое предплечье, скользнув меж пластин панциря, и больно ущипнула
старого башлыка.  Другая попала  в круп коню, и тот взвился, едва не сбросив
седока,  бешено  понесся  обратно в крепость  и тем  самым спас  хозяина  от
второго залпа, который  был  еще более губителен.  Более  полусотни  полегло
возле предательских  кустов, ничем не отомстив  врагу. Это-то больше всего и
обозлило  башлыка.  Он привык  к открытому  бою,  глаза  в глаза, когда враг
находится перед тобой и его можно достать если не саблей, то копьем.
     Потому, доскакав до середины поляны, Алтанай обернулся и увидел, что их
атаковали не более двух десятков  плохо вооруженных лучников. Все  они  были
одеты  в  бараньи  полушубки и  лишь  у некоторых на голове виднелось слабое
подобие  шлема  -- кожаная шапка,  обшитая металлическими пластинами.  И вид
этих мужиков-оборванцев распалил его  сверх всякой  меры, вызвал едва  ли не
припадок ярости.
     --  Ко  мне-е-е, нукер-р-ры!!! -- заорал он,  привстав на  стременах  и
выхватив из ножен кривую саблю.  Он  дотянулся  зубами  до  засевшей  в теле
стрелы и с хрустом вырвал  ее, перекусив пополам и расщепив остатки  тонкого
древка  на  мельчайшие  части, выплюнул под ноги приседающего на задние ноги
коня. Мельком глянул, что у  того в ляжке тоже застряла длиннющая посланница
смерти,  и  легко  махнул саблей,  отрубив ее  до  самого жала.  Вытаскивать
наконечник не было времени.
     Остатки  сотни  подъехали  к  башлыку,  ругая  на чем свет  и сибирских
стрелков, и себя за неосторожность, и хана, погнавшего их на вылазку.
     --  Молчать! Псы!  -- оборвал их  Алтанай.--  Или  вы поганого  мужичья
испугались?!  Не видите  разве,  кто перед  вами?  Да мы  их сейчас на лапшу
изрубим и по ветру  развеем! Вам ли, прославленным рубакам,  бояться их?! За
мной! Айда на них!
     Алтанай рванул поводья так, что едва  не вышиб металлическим мундштуком
зубы своему коню, и  огрел его саблей промеж ушей. Конь рванул  с  места  и,
выбрасывая далеко вперед передние ноги, понесся по снежной равнине навстречу
лучникам. Овальные воины, укрыв головы oт стрел щитами, опустив к земле руки
с зажатыми в них кривыми саблями, дико гикая и завывая, поскакали следом.
     И это предусмотрел заранее  Иркебай. Как только он увидел, что степняки
развернулись  и понеслись на них, подал команду к отходу. Его воины все, как
один,  добежали до  берегового обрыва, легко скатились вниз, уминая пушистый
снег, и выбежали на тонкий лед.
     Сотня  Алтаная, точнее то, что осталось от  нее, доскакала до обрыва, и
только тут они поняли, что их провели.
     -- Сучьи дети! Проклятье на ваши головы! Думаете,  что обманули старого
Алтаная? -- сыпал  ругательствами раздосадованный  башлык.-- Я вас и на  том
свете  сыщу!  Oт  меня просто так еще  никто  не  уходил!  Искать  спуск! --
приказал он  столпившимся у обрыва конникам.-- Они oт нас никуда не денутся.
На льду мы их передавим, как клопов.
     Двое нукеров  проехали  вдоль обрыва и нашли довольно пологую горловину
уходящего вниз оврага. Они  тут же  сообщили  башлыку, и все поспешили туда.
Лошадей  ковали  еще  при  выходе  в поход,  и  шипы  на подковах  у  многих
основательно  стерлись, да и сами подковы расшатались, и потому  то одна, то
другая  срывалась  вниз,  не  сумев устоять  на ногах, и  испуганным ржанием
извещала остальных о своем падении. Впрочем, спуск был действительно пологий
и пострадали лишь два коня, подвернувших ноги при спуске.
     Алтанай  нетерпеливо дожидался, когда  все достигнут низа  холма, благо
его конь был  цел и невредим, и, как только нукеры вскочили в седла, кинулся
первым за убегающими по льду сибирцами.
     Лучники  Иркебая  бежали,  непрерывно оглядываясь, чтоб рассчитать свой
бег с движением степняков. Они  уже различали снежные заносы, где спрятались
с  сетями  наготове  их товарищи,  возле проломанных ночью  и  припорошенных
снежком  лунок.  Лед  был  еще тонок, и  трещал под  ногами, чем дальше  они
уходили от  берега. Иркебай  стал  даже  опасаться,  что  степняки  повернут
обратно,  испугавшись  тонкого  льда.  Но те  или  не  слышали  треска,  или
надеялись проскочить опасное место, однако продолжали преследование.
     Расстояние между ними непрерывно сокращалось, и сибирцы  припустили уже
в  полную силу. Но и у  конников  дело обстояло  не лучшим образом:  падала,
поскользнувшись,  то  одна,  то другая  лошадь, и  пока  седоки поднимались,
ловили их, то уже безнадежно отставали от остальных.
     Алтанай вырвался далеко вперед и уже поднял саблю, чтоб раскроить череп
бегущему впереди  невысокому  сибирцу, который уже  несколько  раз падал, но
вскакивал  опять  и,  бросая на  преследователя  испуганные  взгляды,  мелко
семенил кривыми короткими ножками, обутыми в меховые сапоги.
     "Только  бы  конь не поскользнулся...-- повторял  про  себя  Алтанай,--
только бы первого достать..." -- и он сосредоточил все  внимание  на затылке
бегущего мужика.
     "Бжи-и-к-к-к..." -- просвистела его сабля, и короткий мужичок рухнул на
лед, прикрывая обеими руками рану на голове. Два других бегущих чуть впереди
сибирца,  обернувшись  через плечо,  увидели, как  упал замертво их товарищ,
кинулись в разные стороны,  Алтанай даже не обратил на них внимания, оставив
жертву для  своих скачущих следом нукеров,  и  поспешил  к  основной группе,
ожидая, что главная потеха ждет его впереди.
     Но  сибирцы  неожиданно  юркнули  за снежные  заносы,  и  растерявшийся
Алтанай даже не успел понять, откуда  вдруг взялась толстая  рыбацкая  сеть,
выросшая у  него  на  пути.  Конь угодил  мордой  в  ячею  и,  споткнувшись,
кувыркнулся  через голову.  Седок полетел  следом, успев освободить  ноги от
стремян, и... провалился под воду.
     Остальные всадники не разобрались, что случилось с их предводителем,  и
кинулись  к нему на выручку, выставив  вперед сабли, стремясь скорее достать
ненавистных  сибирцев,  спрятавшихся за  сугробами. Но едва  они  подскакали
ближе, как услышали треск  льда, и тут же двое из них ушли вместе с лошадьми
под воду. Другие испуганно рванулись в сторону,  но и там угодили в полынью,
искусно скрытую ветками и запорошенную свежим снегом.
     Крики  ужаса  неслись  со  всех сторон,  безумно  ржали  бедные лошади,
выпучив из  орбит огромные, налитые  кровью глаза, всадники  цеплялись за их
гривы,  за кромку льда, пытаясь выползти на поверхность. Но тут же их  вновь
сталкивали в воду, били копьями, топили в холодной иртышской воде. Дикий рев
огласил снежные просторы и докатился до Кашлыка. Но ни малейшего сострадания
не было на  лицах  воинов Иркебая.  Они  видели, как конники,  барахтающиеся
сейчас  в  воде,  совсем  недавно раскроили головы двум човарищам. Они  были
полны  мести и желали только смерти  тем, кто нес смерть им самим. Лишь трое
степняков, из  тех, что  поотстали от основной группы, увидев издали,  какая
судьба  постигла  остальных, повернули коней  и, торопливо  нахлестывая  их,
уносились обратно к Кашлыку.
     Иркебай стоял, широко раздвинув ноги и сжимая  в правой руке копье. Его
острие было окрашено кровью уже  ушедших  под воду врагов. Он  улыбался, что
отомстил наконец должным образом за смерть брата, и  жалел об одном,  что не
может каждого из тонущих задушить своими руками, чтоб еще острее пережить их
смерть.
     Он увидел,  что один  из  степняков,  запутавшийся в сети, а  именно он
первым и попал  в  полынью, пытается  выбраться  на  лед  и скребется рукой,
цепляясь  за  малейшие  выступы,  Иркебай шагнул к нему, выбирая момент  для
удара. Степняк  повел головой и встретился глазами с ним. Ни следа мольбы не
было  в  его  узких, отливающих желтизной,  как у  рыси,  глазах.  Перебитый
приплюснутый нос вбирал в себя морозный воздух, и клубы пара  вырывались  из
широко открытого рта.
     Иркебай ударил копьем в руку  уцепившегося  за лед степняка. Но он лишь
вздрогнул, напрягся еще больше  и, чуть  застонав,  выбросил на  лед  ногу в
красном сапоге.
     -- Получай еще! -- зло выкрикнул Иркебай и ткнул его в бок.
     Глухой стон вырвался из груди того, и неожиданно он схватился за древко
копья и резко рванул его к себе. Иркебай не удержался на ногах и соскользнул
в прорубь. Тут же руки степняка сомкнулись на его горле.
     -- Нет,-- прохрипел тот,-- хоть  еще одного из  вас  заберет Алтанай  с
собой на тот свет!
     Иркебай вцепился в бороду врага и потянул к себе, пытаясь вырваться  из
его  цепких рук. Но тот намертво вцепился в его горло  и тянул за собой  под
лед. Наконец Иркебаю удалось  сильным ударом пальцев в  глаз ослабить хватку
противника  и  вынырнуть  из  воды,  глотнуть  хоть  малую  толику воздуха и
крикнуть:
     -- Помогите!
     Его  воины уже стояли наготове возле полыньи и тут  же ухватили Иркебая
за плечи, потянули сеть, в которой  запутались оба противника, и извлекли на
лед сперва одного, а потом и прочно державшегося за него башлыка Алтаная.
     --  Не  убивайте  его,-- остановил  Иркебай,  увидев,  что над  головой
степняка уже занесли саблю,-- он храбрый воин, и я сохраняю ему жизнь.
     -- Я не  привык благодарить за  дарованную мне жизнь,-- выплевывая воду
изо рта и тяжело кашляя, ответил Алтанай,-- но я поступил бы так же, случись
такое с любым из вас.
     -- Буду надеяться,-- махнул Иркебай рукой и заковылял, оставляя на льду
мокрые следы меховых сапог, к берегу, где его воины уже разводили костер.
     Кучум  видел  сверху, как гибли  один  за  другим лучшие его  воины,  и
злость,  словно  пар  в  закрытом котле,  скапливалась внутри  него.  Горечь
поражения  и  была  тем  огнем, что  способен довести до  исступления любого
человека, привыкшего к победам и верящего в свою звезду и непогрешимость. Он
в бессильной  злобе  колотил  изо  всех сил  сжатым  кулаком по обледеневшим
бревнам крепостных стен и лишь  чуть  успокоился,  когда  ему доложили,  что
сибирцев оттеснили от опушки леса и подожгли близстоящие деревья.
     -- Далеко в лес не соваться,-- передал он гонцу и повернулся