о  к лесу, сбились  в
кучу, что-то обсуждая.
     --  Больше  не  сунутся!  --  самодовольно  поднял  обе  сабли   Черкас
Александров. -- Показали мы им!
     --  Помолчал бы...  --  махнул  рукой на  него Ермак.  --  Лучше  сходи
посчитай, сколько раненых, есть ли убитые.
     Того не  смутил  окрик  атамана и он пошел  вдоль лагеря, похлопывая  с
радостной улыбкой  казаков  по  плечам, справляясь, не ранен ли  кто.  Таких
оказалось  полдюжины.  Убитых двое.  Одного  зарубили в  рукопашном  бою,  а
второму стрела  угодила точнехонько в горло.  Зато татар  убитых  и  раненых
насчитали три десятка.
     Когда   Мухамед-Кул  отдал  сотникам  приказ  оставить  попытки  взятия
казачьего лагеря,  поняв, что  это  ни к  чему  не приведет,  ему доложили о
подходе ханских сыновей  со своими нукерами. Ишим и Алтанай, словно они были
башлыками  над сотнями, потребовали  повторить нападение на другой день. Они
даже  не  желали  слушать  возражений Мухамед-Кулы,  а лишь  повторяли:  "Мы
загоним их  в реку! Мы не желаем возвращаться  обратно  с позором!" Но и  на
другой  день вышло то  же самое.  Казаки укрывались от  стрел  за  стругами,
расстреливали в упор  подскакавших близко к  ним  всадников, смело принимали
рукопашный бой. Под Алтанаем убили коня, и он разбился при  падении, а Ишима
ранили в  ногу.  Лишь тогда они перестали настаивать на своем, и Мухамед-Кул
приказал нести  их на носилках обратно в Кашлык. Царевичи были горды хотя бы
тем, что участвовали в бою и не выказали себя трусами.
     На  другой  день Мухамед-Кул  послал своего сотника для  переговоров  с
казаками, чтоб  им разрешили подобрать  убитых нукеров. Те согласились --  и
вскоре  тела погибших  опустили  в  большую  могилу  на  опушке  леса. Почти
одновременно  ушли обратно в  Кашлык  сотни  Мухамед-Кулы  и  вслед за  ними
отплыли казачьи струги, направляясь туда же.



        "ПОЗНАНИЕ ПЕЧАЛИ"

     Кучум  выслушал сообщение о  неудаче своего племянника внешне  довольно
спокойно, но Мухамед-Кул заметил, как дрогнули губы хана, сжались до белизны
пальцы рук Бывшие тут же царевичи Ишим и Алтанай тихо добавили:
     -- Никак их не взять.
     --  Силы  у нас мало. Надо  большое войско собирать... Кучум, ничего не
ответив, лишь  насмешливо  глянул на  них  и  ушел  к  себе  в  шатер, велел
разыскать Карачу-бека. Когда тот пришел, то резко спросил:
     -- Сколько тебе понадобится времени, чтоб собрать большое войско?
     Визирь, которому даже не  предложили сесть, дернул по  привычке плечом,
задумчиво ответил:
     -- Это зависит от того, какое войско нужно собрать.
     -- Большое войско! Я должен  раздавить этих  русских и всех до  единого
утопить в реке.
     -- Какой срок дает мне хан?
     --  Спроси лучше у  них. Все  зависит от  того, как быстро они окажутся
здесь, под Кашлыком.
     -- Думаю, не раньше, чем через десять дней.
     -- Они тебе об этом сами сказали?
     -- Я вижу, хан желает обидеть меня. Чем я заслужил подобное  обращение?
Не  я ли думаю  о  сборе  ясака?  Не  я ли даю  добрые советы хану? И  какую
благодарность имею  за  все? --  Карача-бек  надул  тонкие губы  и  было  не
понятно,  обиделся  ли он на  самом деле,  или же лишь показывает, насколько
неприятны  ему  ханские  слова.  Но  Кучум  счел  за лучшее  переменить тему
разговора.
     --  Попробуй отправить гонцов к царевичу Алею.  Надо ему сообщить,  что
враг пришел сюда, под самые стены Кашлыка.
     --  Сделаю, мой хан. Только  не верю, что гонцы сумеют быстро  отыскать
его. Судя по всему, он далеко ушел и будет не раньше весны.
     --  Все равно, отправь  гонцов... Дорог  каждый день. С ним наши лучшие
нукеры.
     -- Хорошо. А что скажет хан,  если  попробовать подкупить  казаков? Мне
кажется, они согласятся.
     -- И что ты хочешь предложить им? Весь ясак, собранный за прошлую зиму,
давно потрачен. С нукерами, ушедшими с Алеем, надо было чем-то расплатиться,
вооружить их. Об этом тебе известно не хуже моего.
     --  Но  совсем  не  обязательно  давать  казакам  выкуп  сразу.  Начнем
переговоры, поторгуемся... На  это потребуется  время. А  вчера уже пролетал
первый снежок.  На реке  забереги. Через  десять дней, может  случиться,  их
лодки вмерзнут в лед -- и мы возьмем их голыми руками.
     --  Тебя  послушать,  так  все ровно и гладко выходит.  Пробуй.  Может,
получится.  Но главное, собери князей. Пусть каждый ведет с собой всех своих
нукеров, включая охрану.
     -- Кто будет башлыком?
     -- Мой племянник. Он уже знает повадки русских. Пусть встретит их и сам
выберет место поудачнее.
     -- Здесь? Возле Кашлыка?  -- Карача-бек напрягся. -- Тогда нужно увести
из городка женщин и детей...
     -- Успеем еще. А где твои старшие сыновья?
     --  В моем улусе, -- визирь  тяжело вздохнул и, чуть помолчав, добавил.
-- Русские могут быть там уже сегодня.
     -- Что  ж...  На  все  воля Аллаха.  Нам  всем нужно  быть  готовыми  к
испытаниям и  потерям.  Сердце подсказывает  мне, что  нынешняя  зима  будет
тяжелой.
     Карача-бек  повернулся,  чтоб  уйти,  но   был  остановлен  неожиданным
вопросом:
     -- А где те ружья, что изготовил кузнец, привезенный тобой?
     -- В моем городке...
     -- Плохо, -- Кучум вздохнул и махнул рукой, отпуская визиря, -- нукеров
не успеть научить обращаться с ними.
     Сабанак, узнав от старого Назиса о  плывущих  по  реке  казачьих судах,
долго не мог принять какое-то решение.  С  одной стороны, он понимал, что не
на праздник приплыли  они сюда. Но выступить против них  совместно с Кучумом
он   не  мог.   Вспомнились   те  несколько   лет,  которые  он  в  качестве
заложника-аманата  прожил в  Москве.  Его там не  били,  не пытали, исправно
кормили и многие русские  девушки  поглядывали в его сторону с  надеждой,  и
пожелай  он  принять их веру, то и замуж бы какая пошла.  Однако,  пленный и
думает, и видит все иначе, нежели вольный человек. Ему тогда хотелось одного
-- свободы... И вот теперь  он свободен, никому не подвластен. Но ради  чего
живет  в глухом лесу,  в  окружении  нескольких  десятков  убогих  рыбаков и
охотников, которым самим есть нечего. Ради этого он пришел в далекую Сибирь,
лил кровь, тонул, мерз у зимних костров?
     Но  и  пойти  с  русскими  против своих он не мог. Оставалось сидеть  и
ждать, чем закончится сражение между русскими и ханскими воинами...
     Утром следующего дня он и все  жители селения настороженно вслушивались
в далекие  ружейные  залпы,  долетавшие до  них  через  реку.  Старый Назис,
подставив ладонь к уху, загибал пальцы другой руки, пытаясь сосчитать  число
выстрелов. Но вскоре у него были  загнуты все  пальцы, он безнадежно  махнул
рукой:
     --  Шибко  палят!  Видать, крепко  бьются...  Как думаешь,  князь,  чья
возьмет?
     -- А  тебе  не  все  ли  равно?  --  спросил  старика  Тузган, стоявший
неподалеку. -- Нам от этого ни лучше, ни хуже не станет.
     --  Да  нет...  -- вступился за растерявшегося  рыбака  Сахат.  -- Есть
разница. Русские как пришли, так и обратно уйдут. Жить здесь не будут. Зато,
если наш хан  победит, то он нам спуску не даст. Ясаком  таким  обложит, что
хоть дочерей своих продай, а все одно не расплатишься.
     -- Ты об этом откуда знаешь? -- усомнился лохмач Тузган.
     -- А вот и знаю. Старые люди рассказывали. И раньше такое бывало, когда
князья или ханы  меж собой дрались. Тот, кто побеждал, всегда  ясак  большой
заставлял платить.
     --  Верно говоришь, -- согласился Сабанак, стоявший в общей толпе селян
и мало чем выделявшийся среди них. -- Расходы на войну большие, их покрывать
чем-то  надо.  Только  сомневаюсь  я,  будто  бы русские  уйдут  отсюда.  Ни
сегодня-завтра река встанет и примерзнут к берегу их лодки. Нет им  обратной
дороги.
     -- Ну, зимой-то на них навалится хан Кучум. Голодом заморит, -- покачал
головой старый Назис. --  Я вот чего понять  не могу. Башлык ихний, которого
Ермаком  зовут, больно  знаком  мне.  Глаза  уже худо  видят,  не  могу лица
разобрать, а по голосу слышу -- знакомый...
     --  Верно, вместе одного осетра делили:  тебе хвост, а  ему голова,  --
захохотал Тузган, встряхивая прядями длинных волос.
     --  Может,  ты  и  правду  говоришь, -- не обиделся старик, -- я, когда
молодым был, то много кого повидал. Хана Едигира от смерти спас...
     -- Про кого ты говоришь? -- переспросил Сабанак.
     --  Да  про хана нашего  ранешного, про  Едигира. Когда он ранен был, и
лишь одна  женщина за ним  приглядывала.  Так  вот  голос русского башлыка в
точности как у покойного хана...
     -- А откуда тебе известно, что он умер?
     -- Люди  говорят. Убитый он. Разве нынешний хан не лишил  бы его жизни,
коль узнал о том.
     --  Похож, говоришь...  А не переправишь  ли  ты  меня старый рыбак, на
своей лодке к Бабасанам?
     -- Так ведь там бой идет?! -- удивился Назис.
     -- Ничего... Не в первый раз. Готовь лодку, -- оживился вдруг Сабанак и
отправился к себе в землянку за оружием.

        "* * *"

     Казаки издали заметили одинокую долбленку, направляющуюся к ним.
     -- Кого там несет нелегкая? -- заворчал Богдан Брязга.
     -- Сейчас узнаем,  --  успокоил его  Яков Михайлов.  Лодчонка  подплыла
вплотную к лагерю и из нее приветливо замахал шапкой старый Назис.
     -- Кончили воевать? -- спросил он беззаботно.
     -- А  тебе что за дело? -- повел пищалью в его сторону  Брязга.  -- Кто
это с тобой? -- указал он на сидящего Сабанака.
     -- Наш князь будет. Захотел с вашим атаманом повидаться.
     -- Не до него сейчас атаману.
     --  Проведите  меня  к  нему, а  я  уж  сам  поговорю,  -- на  довольно
правильном русском языке заявил Сабанак, держа руку на рукояти сабли.
     -- Ишь, чего захотел, -- Брязга наставил ствол пищали ему в грудь. -- А
вдруг ты тать какой? Смерти хочешь нашему атаману...
     -- Скажи  атаману, что  он  мне нужен.  Быстро  скажи,  -- твердо  и  с
расстановками произнес Сабанак.
     -- Ну  надо же... Атаман ему понадобился... Откудова ты такой выискался
только?
     -- Ладно, я схожу к атаману, --  заступился за  Сабанака Яков Михайлов,
невольно испытывая уважение к его мужественной фигуре.
     -- Валяй, -- согласился Брязга, -- а я пока присмотрю за ними.
     Бой уже  закончился и  сейчас большинство казаков бродили по полю перед
укреплениями, снимали  с  убитых лошадей седла  и остальную  упряжь. Мертвых
татар атаман и  есаулы  не велели  трогать.  И казаки  были недовольны,  что
нельзя поживиться, забрать себе одежду, оружие.
     --  Чего  это  атаман любезничает с  ними?  --  удивлялся Гришка Ясырь,
которому досталась лишь уздечка  с  убитого  коня,  а седло уже успел кто-то
подобрать. -- Зачем мертвякам одежда?
     -- Атаман лучше знает, что делает, -- оборвал его Гаврила Ильин.
     -- Да я разве спорю? На то он и атаман, чтоб за всех решать, -- пытался
оправдаться Ясырь.
     -- Вот  и помолчал бы, -- Гаврила заметил  притоптанную копытами  коней
чью-то оброненную саблю. Наклонился, быстро поднял ее.
     -- Вместе нашли! Пополам делим, -- подскочил тут же Гришка.
     -- Как вторую половину найдешь, твоя будет.
     -- Какую такую половину?
     -- Ножны от  сабли  найдешь, можешь их себе оставить, --  отмахнулся от
его Гаврила.
     -- Вот всегда так, -- обиженно поджал губы Ясырь. -- Все лучшее кому-то
другому достается, а мне лишь ошметки рваные.
     --  Да  забери ты эту  саблю! Привязался как смола, --  бросил  к ногам
Ясыря саблю Ильин. -- Все одно сталь плохая, в зазубринах вся.
     Но Гришка, не обращая внимания на его слова, схватил саблю, взмахнул ей
несколько раз в воздухе.
     -- Мне и такая сгодится. Буду на двух теперь рубиться. Спасибо...
     Ермак  стоял  подле отца Зосимы, который отпевал убитых казаков. Алешка
Галкин, что  лучше других соображал  в плотницком  деле,  свалил здоровенную
сосну  и  ловко  вытесал  из нее гробы-домовины, куда  и положили  погибших,
предварительно обмыв и одев в новые одежды. Все  казаки  по одному подходили
проститься,  снимая  с  головы шапки. Тут  же неподалеку  от лагеря выкопали
могилу. Отец Зосима закончил службу, глянул на Ермака. Тот  кивнул казакам и
гробы один за  другим стали  опускать.  Атаман первым  бросил  горсть земли,
отошел  в сторону. Тут его и  окликнул  Яков Михайлов, сообщил, что какой-то
татарский князь просит о встрече.
     -- Веди его сюда, -- приказал Ермак.
     Когда Сабанак в сопровождении не спускающего с него глаз Богдана Брязги
подошел к толпе казаков, то он  тут же безошибочно выделил  из  всех  фигуру
Ермака и поклонился ему.
     -- С чем пришел? -- спросил тот.
     -- Ты не узнаешь меня? -- Сабанак подошел чуть ближе.
     -- Может и узнаю. Что с того?  У меня нет времени для воспоминаний. Нам
надо идти дальше.
     -- Хорошо. Если ты тот человек, о  котором  я думаю, то мне хотелось бы
пойти с вами.
     -- Хорошо подумал? Мне кажется, ты был другом хана Кучума.
     -- То было давно.
     -- Что-то изменилось?
     -- Многое. Ты позволишь быть с вами?
     -- Простым воином? Сможешь?
     -- А почему нет. Я согласен.
     -- Тогда становись в  его  сотню,  --  кивнул Ермак на стоявшего  сзади
Сабанака Богдана Брязгу.
     -- В мою? -- удивился тот.
     -- Да. В твою. И учти, мы скоро выступаем.
     -- Спасибо тебе, атаман.
     -- Позже поговорим, -- и Ермак тяжело зашагал к своему стругу.
     Еще  через  день  плавания   по  правому  берегу  они  увидели   хорошо
укрепленный городок Карачи-бека. Он находился на острове, опоясанном с одной
стороны небольшой протокой,  впадающей в  реку. Ермак приказал сотне  Матвея
Мещеряка  обойти  городок  сзади  и попытаться проломить  ворота.  Остальные
казаки  по сигналу ударили из  пищалей по стоявшим  на стенах защитникам. Те
попрятались от  первых  же выстрелов.  А вскоре  с  противоположной  стороны
послышались  крики  и  звон  стали. Подсаживая  друг друга,  казаки прямо со
стругов  полезли  на  стены, и осажденные, не  выдержав их  бешеного напора,
побросали оружие, сдались.
     К Ермаку привели  двух молодых воинов,  злобно сверкавших  глазами  и с
ненавистью глядевших на атамана.
     -- Кто такие? -- спросил он, хмуро разглядывая безусых юнцов.
     -- Сыновья Карачи-бека, ханского визиря, -- отвечал один из защитников,
преданно кланяясь. -- Они заставили  нас сражаться с вами. Мы хотели открыть
ворота, но они пригрозили, что убьют нас.
     Как вас зовут?
     Но юноши молчали, лишь скривясь в презрительной ухмылке.
     -- Мамыш  и  Яныш, --  услужливо подсказал все  тот же пленный. --  Они
близнецы и никогда не расстаются.
     Действительно, юноши походили  один  на другого каждой  черточкой лица,
были одинакового роста. -- Где ваш отец? --  спокойно спросил  их Ермак.  --
Почему  его  нет  с  вами?  Мне  очень  хотелось  бы потолковать  с  ханским
визирем...
     -- Успеешь еще, -- зло выкрикнул один из них. -- Скоро отец будет тут с
лучшими нукерами и тогда ты будешь мечтать о легкой смерти...
     -- Он придумает тебе лютую казнь! -- добавил второй.
     -- Рано  еще говорить об  этом.  Многие грозили мне смертью, только жив
вот пока, как видите.
     -- Что с ними сделать? -- спросил Матвей Мещеряк.
     -- Один из них метнул в меня копье, если  бы  не кольчуга, -- указал он
рукой на правый бок, из которого сочилась кровь.
     -- А как ты сам думаешь? Как с ними поступить?
     --  Повесить на  воротах, --  не задумываясь,  ответил есаул.  --  Чтоб
другие знали, на кого руку поднимают.
     --  Успеется,  --  ответил  Ермак.  --  Возьми аманатами на свой струг.
Глядишь, пригодятся еще. Да свяжи покрепче, а то шустры больно.
     -- Как скажешь, атаман, -- подтолкнул юношей прикладом есаул.
     К  Ермаку  бежал  Яков  Михайлов  и по  напряженному  лицу  было видно,
случилось что-то непредвиденное.
     -- Что еще там? -- нетерпеливо спросил Ермак. -- Убили кого? Ранили?
     --  Да нет пока. Без потерь  городок взяли. Нашли несколько  бочек вина
старого. Казаки, как мухи на мед, кинулись... Что делать?
     -- А что  теперь делать? Сам знаешь,  не остановить их, коль дорвались.
Поставь надежных людей в караул и сам не пей.
     --  Как  можно, атаман!  -- ударил себя в грудь Яков. -- Все в точности
исполню. А может, отбить у них вино? Вылить на землю?
     -- Попробуй, -- хмыкнул Ермак. -- Только я за твою башку не ручаюсь.
     Казаки пировали всю  ночь,  отводя  истомившуюся  за время похода душу.
Есаулы, пригубив по чуть-чуть, затворили ворота и сами несли караул до утра.
Ермак тоже не спал и тяжело расхаживал по берегу реки, слушая пьяные выкрики
казаков, доносившиеся  из  городка.  Он  понимал,  что  им  нужно  погулять,
требуется хоть короткий отдых, а завтра они встанут с помятыми лицами, сядут
за весла -- и все пойдет как обычно. И их молчание будет той благодарностью,
которую  не  выскажут в открытую,  вслух. Может, для кого-то этот ковш  вина
станет последним в жизни, и имеет ли он право лишать их такой малости...
     Но какой-то посторонний  шум, доносившийся со стороны стругов, от реки,
привлек  внимание атамана. Он направился в ту  сторону и увидел извивающихся
на  песке  сыновей  ханского  визиря. Одному  удалось освободиться от пут на
руках и  он спешил  развязать брата. Увидев Ермака, вскочил, но не  бросился
бежать, а кинулся на него,  пытаясь схватить за  горло. Ударом кулака  Ермак
отбросил парня от себя и схватил за шиворот, встряхнул, поставил на ноги.
     -- Я все равно убегу! Убью! Убью! -- выкрикивал бессвязно юноша, молотя
тонкими руками по воздуху.
     --Цыц! Щенок! -- пригнул  его  к земле атаман. -- Мал  еще,  чтоб такие
слова говорить.
     Парень  упал  на  песок  и,  захлебываясь  слезами, зарыдал,  продолжая
выкрикивать угрозы и проклятия:
     -- Ты унизил,  оскорбил  меня и  брата.  Никто  никогда не  бил нас. Мы
отомстим тебе во что бы то ни стало. Ты пожалеешь об этом...
     Ермак спокойно переступил через него и подошел к другому юноше, вытащил
из ножен короткий кинжал.  Пленный замер и даже в темноте его большие черные
глаза неистово блестели, выражая испуг.
     -- Не убивай меня, -- прошептал он.
     Его брат  поднял голову и,  увидев кинжал,  тихо завыл как  это  делают
раненные смертельно звери.
     --  Помолчи, -- тихо  сказал Ермак и  разрезал ремни?  стягивающие руки
второго пленника.  -- Можете идти куда захотите. И скажите всем, что Ермак с
детьми не воюет. Даже если они и хватаются за оружие.
     Юноши  вскочили, попятились  к реке, не сводя глаз с  кинжала,  который
атаман все еще держал в руке. Усмехнувшись,  он сунул оружие обратно в ножны
и чуть отступил назад. Тогда те, не произнеся ни слова,  вошли в реку и, все
еще  не  веря в  свое освобождение,  кинулись  в  воду,  поплыли  торопливо,
выбрасывая  руки  над поверхностью,  и  вскоре  лишь черные  точки их  голов
виднелись с берега.
     Сзади послышались  чьи-то шаги,  Ермак  повернулся.  К  нему спешили  с
пищалями в руках Матвей Мещеряк и Яков Михайлов.
     -- Случилось что, атаман?
     -- Пленные сбежали, -- просто ответил он.
     -- Как? Куда?
     -- Уплыли. Видать, плохо связали их.
     -- Помог  кто-то гадам, -- поднял с песка перерезанный ремень Мещеряк и
поднес его поближе к атаману.
     -- Мальцы еще...  Пусть поживут, -- махнул рукой Ермак,  давая  понять,
что разговор закончен.
     --  Время  придет,  свидимся  с   ними,  --  упрямо  выдохнул  Мещеряк,
скрежетнув зубами.

        "* * *"

     Когда Соуз-хану сообщили, что казаки взяли городок Карачи-бека и в плен
попали двое сыновей ханского визиря, то он окончательно приуныл.
     -- Они могут через день оказаться и здесь! -- сокрушался  он,  сотрясая
воздух  руками.  -- И не  посчитаются, что я потомок древнего рода. Ограбят,
разденут, зарежут! Что же делать? Что делать?!
     Оба старших  сына,  Шарип и  Набут,  стояли  перед  ним,  ожидая, какое
решение примет отец.
     -- Мы можем скрыться в лесу, -- п