ился.
     -- Молодец. Пригласи послов ко мне в шатер.
     -- Мне тоже быть?
     Кучум  чуть  подумал и, решив,  что так  или  иначе придется  посвящать
визиря в свои планы, кивнул головой:
     -- И тебе быть. Приготовь письменные принадлежности.  Прикажи  никого в
шатер не  пускать и..., чтобы стража была наготове. Трезвых поставь у входа.
Все понял?
     -- Да. Как не понять. -- И многозначительно поглядел на Кучума.
     Послы с улыбками вошли  в  ханский шатер и сели,  откинувшись на мягкие
кожаные подушки.
     --  Хорошее угощение приготовил хан.  Благодарим!  Да  не оскудеет рука
дающего.
     -- Пусть во благо пойдет вам наше угощение. Я рад добрым словам и готов
поделиться с гостями последним.
     --  Надеемся, что до  последнего  дело не дойдет,  а  вот  насчет мехов
ценных наш повелитель просил заключить негласный договор.
     -- Что именно желает хан Абдулла?
     -- Наш хан  предлагает союз:  ты  шлешь ему  два  раза в год  соболиные
шкурки,  которых в  твоем ханстве в избытке, а  он  обещает  тебе  оказывать
помощь в борьбе с врагами. Кроме того, шейхи и  имамы будут вновь отправлены
сюда по нашему возвращению в Бухару. Мы видели  лишь  одну мечеть, да и то в
твоей ставке на ханском холме.
     --  Я  думал,  что  с   вопросами  веры  мне  будет   позволено  самому
разобраться, но от помощи не отказываюсь. Шейхам и имамам буду всегда рад.
     -- Велик Аллах! -- проговорили послы.
     -- Да, Аллах велик и велика вера наша, что Абдулла-Багадур-хан будет не
зря  брать с  меня соболиные меха.  По одной шкурке  за  каждого присланного
воина.
     --  По  одной  шкурке  за каждого  воина?!  --  выговорили  они, сделав
изумленные глаза. -- Хан шутит!
     Незаметно для послов в шатер  вошел Карача-бек  и тихонько опустился на
ковер, разложив перед собой письменные принадлежности.
     -- Какие  могут быть шутки, -- Кучум выставил перед собой растопыренную
ладонь и принялся загибать на ней пальцы, -- когда я  их должен буду кормить
-- раз; дать  оружие -- два; коня -- три; платить им за службу -- четыре;  и
еще не  известно, против кого они повернут оружие случись у меня неудача. На
чужом верблюде легче ехать -- коль околеет, то не так и жалко.
     --  Но воины сами себя могут прокормить и вооружение в бою добудут,  на
то они и воины...
     -- Я знаю, каких воинов пришлют мне,-- отрезал Кучум.
     -- Мы пошлем тебе достойных воинов.
     -- Ну, хорошо, ваши условия.
     -- Сто шкурок соболя за воина.
     -- Даже  сто  беличьих шкурок я бы не дал за  них.  Мне легче обучить и
нанять воинов из числа ближайших соседей,  чем платить такую  цену за самого
доблестного воина из Бухары.
     -- Ладно, ты можешь сделать это не  сразу,  а через год, через два. Наш
хан готов подождать. Главное, чтобы ты дал свое согласие. Мы верим тебе.
     "Зато я  не очень верю вам и вашему хану",--  готов был рубануть Кучум,
но, глянув  в сторону визиря, напряженно вслушивающегося в беседу, сдержался
и мягко закончил:
     -- Мне надо подумать. Ответ дам завтра.
     --  Да, наш повелитель просил передать, чтобы ты не беспокоился  насчет
малолетнего сына бывших сибирских правителей...
     Кучум вскинул настороженно брови. Не сразу понял, о чем речь.
     -- Мы говорим о малолетнем Сейдяке, что привезен в Бухару.
     -- Этот выкормыш в Бухаре?!
     -- А почему хан удивился? Все дороги ведут в священную Бухарскую землю.
Не так давно и ты там был. Аллах велел не обижать убогих  и сирых. Места под
солнцем для всех предостаточно.
     -- Коварство хана Абдуллы не знает границ!
     --  О  каком  коварстве   говорит  достопочтенный  хан?  Неужели  такой
могущественный  ныне  человек,  правитель  Сибирского   ханства,   опасается
малолетнего ребенка? Он для тебя не страшен...
     -- Ты знал  о Сейдяке?! -- Кучум требовательно  выбросил руку в сторону
молчаливо сидящего визиря.-- Говори, знал или нет?!
     -- Какие-то слухи доходили  и  до меня  в Бухаре.  -- Сдержанно ответил
тот. -- Но я не придал им значения...
     "Не  придал значения! Так я тебе и поверил. Чего  замыслил? Думаешь,  я
забыл  о  твоих кознях? Забыл?! Я все помню и  вижу, что творится у  меня за
спиной и вам не провести меня".-- Кучума, словно прорвало и  он, вскочив  на
ноги,  сыпал  безудержно слова на  сидящих перед ним  послов  и  опустившего
голову Карачу-бека.
     --  Я нужен Бухаре, чтобы получать от меня драгоценные меха. Все дело в
них!  Не буду устраивать -- меня уберут и посадят  другого. Того же Сейдяка,
выкормыша  бывших сибирских  самозванцев. Но  не  бывать тому! Не  бывать! Я
требую, чтобы Абдулла-хан, если он действительно желает видеть во мне друга,
отправил мальчишку сюда.  Пусть он  будет  рядом со мной.  Так  и  передайте
своему хану. Слышите?!
     Внутри  шатра  повисло  напряженное молчание  и стали отчетливо  слышны
крики  пирующих воинов. В  шатер просунулась голова начальника  стражи и его
глаза,  встретившись с  глазами  хана,  задали  молчаливый вопрос:  "Что хан
прикажет? Схватить? Убить?"  Но Кучум  с кривой усмешкой отрицательно мотнул
головой. Полог закрылся. Сделав несколько  торопливых шагов, Кучум опустился
на  место и надолго замолчал, теребя заскорузлыми пальцами кисть от подушки.
Молчали  и послы,  верно,  сожалея о  неосторожно  брошенном слове. Наконец,
первым заговорил Кучум:
     -- Ладно, другого от хана Абдуллы я и не ожидал. Верно, каждый поступил
бы так на его месте. Но пусть он помнить, что сила есть и в моих руках, -- и
он тяжело свел вместе  могучую пятерню  и, словно раздавил в ней что-то,-- а
главное, главное -- это сибирские меха. Они  тоже здесь, в моей руке и я  не
собираюсь выпускать аркан, накинутый на ханство Сибирское. Никто не заставит
меня сделать это, пока я жив! Никто! Запомните! Но мне совсем не обязательно
искать друзей лишь в  Бухаре. Вокруг много желающих породниться  со  мной  и
жить в дружбе.
     --  Дружба штука  опасная,--  тихо  проговорил,  как бы  ни к  кому  не
обращаясь, Темир-ходжа.--  Предают всегда друзья. Враг он  и есть  враг.  От
него знаешь, чего ждать.  А  от друга  надо ждать предательства. Так устроен
подлунный мир и не нам его переделывать.
     --  Знаю. Не  с  юнцом говоришь.  Почтенный,  верно, забыл, что прежние
сибирские правители платили дань московскому князю. Соболями. А теперь те же
самые соболя могут  оказаться в кладовых  бухарского правителя. Абдулле-хану
надо о том хорошо помнить.
     -- У нашего повелителя хорошая память, -- усмехнулся молодой посол.
     -- А вы напомните ему,  что мне все равно,  куда будут идти караваны из
Кашлыка:  в Московию или  Бухару.  Мне  важно, что я буду с  того иметь. Кто
смотрит, какой масти мерин, лишь бы служил верно, да тянул дальше.
     -- О чем хан  говорит? -- встрепенулись послы.-- Царь Иван спит и видит
как бы стать хозяином Сибирского ханства.
     --  Руки  коротки  у  московского царя! А хан Абдулла  разве не  о  том
думает? Покажите  мне  человека,  который  не пожелал  бы  преумножить  свои
богатства.  И  какой  властелин  не мечтает  стать  более  могущественным  и
откажется от земель соседа. Но, хвала Аллаху, мы далеко отстоим от Московии.
     -- То,  что вчера было далеким,  завтра  может  стать  близким. Русские
купцы вовсю  торгуют по Оби, а северные князьки давно  платят  дань  Москве.
Разве не так? -- Не сдавались послы.
     -- С  этим пора  кончать.  У  меня достаточно  сил,  чтобы  всех князей
сделать своими  нукерами.  Передайте  это  Абдулле-хану. -- В  словах Кучума
звучала твердая убежденность в своей правоте и силе. Плечи его расправились,
а в глазах светилась  внутренняя уверенность. Перед послами сидел властный и
могучий правитель. И они,  переглянувшись, смолкли и покорно слушали, уже не
вступая  в  спор.-- Пиши,-- кивнул  Караче-беку.  --  "Я,  правитель ханства
Сибирского, предлагаю Абдулле-Багадур-хану дружбу  свою на вечные времена  и
пусть  враги  наши  станут  общими  врагами.  В  подтверждение  дружбы нашей
отправляю  ему  подарки  и  благодарю  за  дары  ко  мне присланные"  --  Он
остановился,  посмотрел успевает ли  Карача-бек  записывать и,  пригубив  из
пиалы глоток вина, продолжал.-- "В знак нашей дружбы прошу пять сотен воинов
с добрым вооружением  и плата за  них будет направлена вскоре. Сына же врага
моего убитого, Бек-Булата, что находится в Бухаре, Сейдяка, прошу прислать в
Кашлык  под надежной  охраной. За  что в будущем и всех  врагов друга моего,
хана Бухарского,  выдавать обязуюсь,  коль  они пожелают укрыться в пределах
земли моей.  Желаю  многих дней счастливых другу  моему  и  да свершатся все
благие помыслы его Велик Аллах и велики дела его". -- Кучум замолчал, тяжело
вдохнув в себя воздух.  Потом  обвел всех  уставшим  взглядом  и  с  видимым
усилием встал, будто совершил тяжелую работу, зябко повел плечами. Поднялись
и остальные, понимая, что на сегодня и так сказано достаточно, и большего от
первой встречи не достичь.
     -- Благодарим  хана за угощение и добрый прием, -- поклонились послы  и
шагнули к выходу.
     -- Передайте воинам своим, что завтра  будут состязания. Пусть желающие
готовятся. Мои нукеры рады помериться силами с достойными противниками.
     Оставшись  вдвоем  с  Карачой-беком,  Кучум  некоторое   время  молчал,
поигрывая  желваками  на  скуластом лице, и оглядывал,  насупившись, визиря,
словно узнал его  недавно. Но тот, не смущаясь  тягостного молчания, смотрел
открыто, не опуская глаз.
     -- Чувствую, замышляешь ты что-то за моей спиной, но зачем это тебе, не
знаю  пока. Или тебе плохо живется  подле меня? Или переметнуться  задумал к
другому  хану? Так ты скажи, может, разойдемся по-доброму. Я ведь не неволю.
Скажи.
     Карача-бек плотно  сжал губы,  сдерживая готовые  вырваться  слова,  но
быстро справился с собой и тихо проговорил:
     -- За что мой хан обвиняет меня в предательстве? Или я дал повод какой?
Или  не  выполнил порученное мне дело? А  если речь о Сейдяке, то  стоит  ли
волноваться так?  Будучи в Бухаре  слышал один раз, будто там он с кем-то из
родичей своих...
     -- С кем?!  -- словно  клинком резанул, встрепенулся Кучум. -- Может, и
Едигир там? А до поры до времени  и это от меня  скрывают? А  как стану плох
для вас всех, так его призовете? Отвечай!
     -- Зачем так? Про Едигира я ничего не слышал, а если бы услышал, то тут
же сообщил.
     -- Как же, сообщил бы...
     --  Хан   зря   терзает  душу  неверием.  Кто,  как  не  я,  узнавал  о
предательстве  и  доносил хану? Кто наладил отношения с Бухарой? Кто  служит
хану  душой и телом, а взамен получает лишь недоверие и оскорбления.  Хан не
верит, так пусть скажет об этом. И я ни разу не покажусь на ханском холме.
     -- Ладно, помолчи. Нечего советовать мне, в чем и сам могу разобраться.
Лучше ответь,  почему жену свою не везешь ко мне в городок? Чего опасаешься?
И сына твоего пока еще не видел. Пусть живут здесь. Я так хочу.
     Карача-бек  взял себе  жену еще две зимы назад. У них уже рос  сын, но,
зная  переменчивый  нрав своего повелителя,  не хотел  он перевозить семью в
ханскую  ставку. Ох, как  не хотел! Вдали  от ханских  слуг и  родичей  жить
спокойнее. Охрана  у них  надежная, стены высокие  и  никакой враг  пока  не
грозит  им. А  тут,  рядом с ханскими  женами и наложницами,  только успевай
поворачиваться  да  бояться каждого  неосторожно  оброненного  слова. Но хан
хитер  и  великолепно  понимает, что  при  нем  семейство Карачи-бека  будет
порукой верности его. Хитер хан...
     --  Хорошо,  мой повелитель,  я  привезу  их  сюда,--  наклонил  голову
Карача-бек, -- пусть будет по-твоему.



        "О прошении мира и обязанностях"
        "государя"

     Государь  слабый, подвергшийся нападению со стороны  сильного должен во
всех случаях  уступать,  преклоняться  перед силой, будучи подобным  камышу,
склоняющемуся перед бурей. Ведь, кто преклоняется перед сильным, поклоняется
Небу.
     Следует  бороться,  вовлекая в  бой  все силы.  Ведь,  храбрость  может
устранить все затруднения. Это  закон для война - сражаться, не думая о том,
что ожидает его - победа или поражение.
        "Имеется три вида завоевателей: справедливый, алчный и дьявольский."
        "Завоеватель справедливый удовлетворяется, когда враг подчинен."
     Завоеватель  алчный  удовлетворяется,  когда  враг  подчинен,  получены
земля, богатства и ценности.
     Завоеватель алчный  удовлетворяется,  когда  враг  раздавлен,  получены
земля, богатства, деньги, сыновья,  жены, родственники своего врага и  лишит
их последнего - жизни.

        "Из древнего восточного манускрипта"



        "ЯРСУЛЫ -"
        "ЯРОСТНЫЙ ВОИН"

     Не верилось Едигиру,  что  уже который  год, как он перестал быть ханом
сибирской  земли. Он потерял все: и землю отцов своих, и друзей, и даже имя.
Теперь он был всего лишь воином, живущий рядом с другими такими же, несущими
охрану городка  у  русских  купцов. Никто  и не подозревал, что на  дозорную
башню поднимался  в  караул тот, кто совсем  недавно  вел  в бой  сотни, чей
приказ  был  законом, кто слал грамоты соседним государям и получал такие же
от них. Расскажи он  кому-нибудь об  этом --  подняли  бы на смех,  стал  бы
посмешищем среди товарищей. А сейчас он всего лишь воин.
     Он стоял на  дозорной башне,  вглядываясь в сторону  поднимающегося над
лесом  солнца, туда, откуда он пришел  в городок с  притаившейся  за  каждым
деревом смертью. Смерть  удалось обмануть, перехитрить. Так  же легко  можно
обмануть  и  людей, которым  вовсе  не интересно твое прошлое. Зачем оно им,
твое  прошлое?  Но  он-то  помнил,  ясно и  отчетливо  помнил,  как  волком,
крадучись, уходил с земли  отцов, обложенный со всех сторон охотниками, в то
кровавое лето. Уходил, ожидая встретить близкую смерть, но где-то разминулся
с  ней, прошел соседней тропой. И он как бы заново увидел и пережил то лето,
когда уходил со своей земли, не думая о возвращении.
     ...Едигир со стоном провел рукой по ступням разбитых в  кровь ног. Идти
дальше он не мог... Все. Силы оставили его. Он в изнеможении упал на землю и
лежал так, раскинув руки.  В голове смешались дни и  ночи, проведенные  им в
пути. Сколько дней он бредет вслед за солнечным диском, медленно ползущим по
небу?  Если бы  у него  были  крылья,  чтобы,  подобно птице,  взлететь  над
бесконечными лесами и парить над миром злобы и ненависти. Если бы...
     Едигир поискал в траве листочки лечебной травы. Нашел и стал прилеплять
их  к  разбитым  ногам,  морщась  от  боли  и  скрипя  зубами. Закончив  это
болезненное  занятие,  откинулся  на  траву  и,  полуприкрыв  глаза,  сквозь
подрагивающие  ресницы,  поглядел  на  небо.  Там,  наверху, бойкие  облачка
гонялись друг за  дружкой, как  малые  дети. Они то сливались в  одну  общую
массу, то разрывая некрепкие связи свои, плыли по небу порознь.
     "Как дети малые...  Ни забот, ни тревог. Если  бы  и мне так...". Но не
выбросить из  головы тягостные воспоминания  об  убитом  брате,  ненавистном
пришельце Кучуме, потере любимой.
     "Клянусь духами всей Земли, что отдам левую руку, лишь бы  стать другим
человеком, забыть обо всем, начать жить иначе. Клянусь!"
     И, словно в ответ на его мысли, где-то по соседству громко застрекотала
сорока.  Едигир  мгновенно  встрепенулся и  сел, прислушиваясь,  внимательно
осмотрелся  кругом, руки сами собой потянулись к сабле  и  луку. Он сидел на
невысоком  пригорке на опушке соснового  леска.  Красноватые стволы огромных
сосен круто  уходили  в  небо  и  будто упирались в  него  ветвями, цепляясь
мохнатыми кистями  макушек за плывущие облачка. Откуда-то сверху послышалось
цоканье  белки.  Едигир  легко  нашел пушистый рыжий  комочек,  прыгающий по
вершине одной из сосен. Вот белка добралась до ствола дерева и спряталась за
ним,  смешно  подглядывая  оттуда,  поблескивая бусинками  глаз,  за  кем-то
невидимым Едигиру.
     "Верно, там люди",-- решил он, быстро натянул сапоги, позабыв про раны,
с силой повел плечами, разгоняя кровь, ощущая каждую мышцу. Так всегда с ним
случалось, в преддверии схватки.
     Он подумал,  что его  настигли воины,  посланные  Кучумом. Но  это было
невероятно, найти его  в  лесу через столько  дней  странствий...  Он и  сам
сейчас плохо представлял, где  находится, понимая единственное, -- это земля
другого народа. Удивительно, как за столько дней пути он ни разу не встретил
ни одного человека.
     Но  рано  или поздно такая встреча должна была состояться, и Едигир был
готов к ней.
     Конечно, обидно умереть вдалеке  от своей  земли,  на чужбине, не  имея
рядом даже единственного друга, который предал бы твое  тело  земле, сообщил
близким  о гибели, но такова судьба воина -- беспрестанно играть в прятки со
смертью.
     Неожиданно сзади громко каркнул ворон, тяжело  опустившись  на сосновую
ветку,  и  Едигир  невольно  вздрогнул,  споткнулся,  зацепившись  ногой  за
корневище, чего ранее с ним никогда не случалось.
     "Тьфу  ты, вестник  смерти!  Думаешь  поживиться  за мой  счет?! Уж  не
хоронишь ли меня? Рано! Я еще жив и так просто не сдамся! Или я не воин рода
Тайбуги? Не бывать по-твоему! Не бывать..."
     И Едигир,  приложив ладонь  к  губам, застрекотал  по сорочьи,  подавая
птице  сигнал  опасности.  Ворон,  извечно  острожная  и  чуткая  птица,  не
разобравшись,  не успев оглядеться,  тут же  поднялся недовольный и,  устало
взмахивая  черными  поблескивающими на солнце крыльями, поплыл  над лесом  и
затерялся меж красноватыми стволами неподвижных сосен.
     Едигир глубоко  вдохнул пахнущий смолой воздух  и  обычное  спокойствие
вернулось к нему. Значить, можно  в  очередной  раз обмануть  вестника ночи,
забирающего людей в  иной мир.  Он сам множество  раз  посылал его с летящей
стрелой или режущей  воздух  саблей.  Так почему он  должен умереть  сейчас,
сегодня?! Нет, далеко еще ему до могильного холода земли.
     "Рано,   рано  еще,  погоди  немного,--  повторял  Едигир  полушепотом,
перебегая,  пригнувшись,  от одного  дерева к  другому,  -- моя игра пока не
окончена, моя стрела еще не выстругана, тетива не  спущена,  поживем еще...,
поиграем..."
     И  тут он  увидел  медленно пробирающихся меж  деревьями  трех  мужчин,
идущих неторопливо  и  без опаски. На  плечах у всех были  тяжелые мешки, за
плечами колчаны с  луками  и стрелами, а на поясе болтались длинные кинжалы.
Судя по их  угрюмым лицам, залитым потом, шли они издалека  и  ноша  изрядно
вымотала их.
     Едигир внимательно вгляделся в глубь леса, прислушался, пытаясь уловить
шаги иных  людей,  которые  могли бы двигаться  следом, но  не различил даже
малейшего шороха.
     "Что ж,--  усмехнулся он,-- голодный волк  троих  сытых всегда одолеет.
Справлюсь".
     То, что можно беспрепятственно пропустить встреченных людей,  поскольку
его они не видят и никакого вреда принести не могут, он не сомневался. Но...
слишком давнее скитание  по лесу и острое чувство одиночества  толкали его к
людям, хотя оно, это чувство  и таило в  себе  опасность, но  тяга к людским
голосам, теплу очага порой необъяснима  и выше, сильнее его Легче умереть  у
вражеского порога, чем в безвестности и одиночестве в глухом лесу.
     "Будь, что будет",-- решил  он  и  уже приготовился  окликнуть  их,  но
неожиданно  шедший первым  остановился и, скинув мешок на  землю,  опустился
рядом.
     --  Сил моих  нет тащить дальше  проклятый  мешок,  --  проговорил он и
блаженно вытянул ноги, привалившись к мешку головой.
     Остальные,  двое,  тоже  побросали мешки  и  уселись  на землю,  тяжело
отдуваясь и отирая рукавами пот с лица.
     --  Немного осталось,  скоро дойдем, -- выдохнул  второй совсем молодой
юноша,  снял  с  головы  шапку,  отороченную  полинявшим  заячьим  мехом,  и
пригладил взмокшие черные волосы.
     -- Да, если дотащу эти шишки,-- откликнулся третий тоже молодой парень,
еще моложе остальных, совсем безусый юнец,-- я же не лошадь,