которому можно было проплыть на лодке. Через канал лежали переброшенные и
крепко связанные меж собой бревна, которые при надобности легко  можно  было
спихнуть в канал. Само селение окружал не заборчик из плетеных и промазанных
глиной  веток и крепивших  их стволов деревьев, а сплошной  частокол.  Через
определенное расстояние в нем были  прорублены бойницы. А  внутри  находился
помост для стрелков. Едигир подивился прочности укрепления и цели, для какой
оно  воздвигнуто. Он давненько  не  бывал во  владениях  Соуз-хана,  а после
случая на медвежьей охоте и вовсе объезжал их стороной.
     В центре укрепления находился большой шатер, в котором владыка Соуз-хан
жил в теплое время. Рядом  стояли другие, меньшего размера, где  размещалась
его охрана,  наложницы. Сейчас все  высыпали наружу. Сам хан  шел навстречу,
раскинув коротенькие ручки и блаженно улыбаясь.
     -- Какой  гость, какой гость!  Наконец-то дождались милости твоей! А то
думаю, затаил на меня обиду какую, никогда не заедешь, не приветишь!
     Хан неожиданно припал к сапогу Едигира и принялся целовать его.
     --  Прекрати, хан,--  остановил его тот смущенно,-- мы с тобой равны по
происхождению своему. К чему такие почести?
     -- Как же,  дорогой гость, как же без почитания правителя нашего...  Ты
избран старейшинами, тебе и дань плачу регулярно и с каждого каравана...
     Между  тем  узкие  глаза  Соуз-хана  так и  буравили приезжих,  пытаясь
вызнать, для какой цели те пожаловали.
     Что приехали они неспроста, то и ребенку понятно.  Гордый Едигир не мог
заехать  без  особой  причины  и без приглашения, Оглядев изодранную  одежду
прибывших,  хитрый хан смекнул,  что  с ними что-то  случилось  в пути  и те
завернули по острой нужде за помощью, и заранее прикидывал, что у него могут
попросить.
     -- Прошу  входить в мой бедный шатер, владыка наш,-- стелился Соуз-хан,
распахивая  перед путниками  полог шатра. Дождавшись, когда  войдут  все, он
незаметно  подозвал  к  себе  начальника стражи  и  велел  срочно скакать  и
разведать,  не остался ли где  отряд, пришедший с Едигиром, а по возможности
добраться до  ближайшего  селения  и  там  узнать  о  случае, который привел
правящего хана в его городок. Начальник стражи, молча кивнув, исчез, и через
какое-то время  Соуз-хан успокоился, услышав  цокот копыт по  настилу моста.
Услышал топот и  Едигир,  поинтересовавшись,  куда  в  столь  позднее  время
отправился всадник.
     -- К дальним стадам поскакал, проверить пастухов. За  ними ведь глаз да
глаз нужен, а то растеряют все и сами сбегут.
     --  Как здоровье родственников,  детей?  --  спросил  Едигир, ничуть не
поверив ответу хозяина.
     -- Спасибо, повелитель, все хорошо. Дети растут, Жена здорова. Как твое
здоровье, драгоценный?
     -- Все ничего, да  вот медведь  поранил,-- не моргнув  глазом,  отвечал
гость,  заранее  решив,  что  не  будет  сообщать  Соуз-хану  действительных
событий.
     -- Что  ты говоришь?! -- всплеснул руками Соуз-хан.-- Лекаря  крикнуть?
-- И тут же слуга выскользнул из шатра.-- А  я смотрю бледный, не здоров наш
хан, думаю себе. Горе-то, какое горе,-- запричитал он.
     --  Успокойся,  хан,  расскажи  лучше, что слышно  в  Великой степи. Не
замыслили ли восточные правители опять поход против нас?
     --  Мой последний  караван  еще  не  вернулся, но  жду со дня на  день,
Караван-баши, мой старый знакомый, все расскажет. Тогда и сообщу тебе.
     А  сам  хан  давно  был в  степи? --  Едигир  внимательно посмотрел  на
сидящего перед ним хозяина.
     -- Давно  вернулся,  давно.-- Тут  вошел лекарь с  ларцом,  где, должно
быть,  лежали снадобья.-- Вот и лекарь  мой. Посмотри гостя,--  не дожидаясь
возражений раненого, кивнул он знахарю.
     Едигир  решил,  что  повязка  не помешает,  а что тот  узнает о ранении
копьем,  а не  когтями  зверя, то  рано или поздно  это все равно откроется.
Потому  он подставил плечо под  холодные  и тонкие  пальцы  лекаря, который,
осмотрев рану, что-то зашептал и стал втирать мазь внутрь раны.
     --  Хочешь,  хан,  с  тобой  отпущу лекаря? Нигде такого  не найти. Все
соседи к нему  ездят лечиться. А как он живот вправляет...-- зацокал  языком
хозяин, выказывая блаженство на жирном лице.
     -- А-а-а...-- махнул Едигир рукой,-- на мне,  как  на собаке,  заживет.
Спасибо за предложение. Я теперь твой должник буду.
     -- Какой долг, хан! Какой  долг!?  --  выкатив с деланным ужасом глаза,
вновь замахал руками Соуз-хан.-- Я перед тобой в долгу, что заехал. Я всегда
рад дружбе, телом и душой предан. Только скажи, намекни мне...
     Лекарь  удалился, так и не проронив ни слова.  Внесли большой  котел со
стерляжьей ухой и баранье  мясо на блюдах. Едигир  отметил,  что и  блюда  у
Соуз-хана  из серебра  с  причудливыми  фигурками  по  всему полю,  и ковры,
которыми  был застелен  шатер, отличаются сочными  и свежими  красками и  не
местной сибирской грубой работы, а привезенные с восточных базаров.
     Ели уху не торопясь, рассуждая, какая нынче будет зима,  много ли снега
наметет, Будет  ли  хозяин  здесь  зимовать  или откочует к родственникам  в
степи, где легче прокормить его скот. Уже совсем стемнело и разожгли посреди
шатра костер, который был обложен диким камнем.
     -- Где хан пожелает спать? -- спросил после ужина Соуз-хан.
     -- Где хозяин положит, там и лягу,-- ответил Едигир.
     --  Тогда  здесь  и постелят  слуги,--  закивал  хозяин  и вышел, чтобы
распорядиться о ночлеге.
     Едигир  со спутниками услышали  слабый  шум  приближающегося  обоза,  а
может,  просто конной группы. Потом закричал ишак, почуявший окончание пути,
и послышались  голоса  людей. "Караван",--  прошептал,  мигом схватившись за
саблю Нyp. Все  остальные спутники Едигира вскочили с подушек и обернулись в
сторону  своего повелителя. Но  испуга в  их  глазах он  не  увидел.  Скорее
решимость отразить любое нападение, если случится подобное.
     -- Пошли, послушаем,-- спокойно  проговорил Едигир,  чтобы  не вызывать
паники и не смутить излишней настороженностью.
     Но  Соуз-хан  уже  спешил  встречать  прибывший караван,  радуясь,  что
добрались  благополучно.  Слышались  громкие  вопросы  в темноте,  радостные
восклицания караванщиков, что достигли конца пути.
     Нур неслышной  тенью  скользнул  к  частоколу  и,  прижавшись  щекой  к
бревнам, вглядывался в просвет ворот, пытаясь  различить по теням прибывших,
нет  ли  среди  них   воинов-пришельцев.  Но  тут  он  услышал  тихий  шепот
караван-баши, который о чем-то переговаривался с хозяином. Hyp лесной кошкой
подкрался ближе и явственно услышал:
     -- Они  совсем близко...  утром будут здесь... ваш  хан  сбежал...  его
надо...-- Но тут осел закричал громко и радостно, требуя себе свежего сена и
воды за то, что привел благополучно весь караван. Нур не расслышал последних
слов, но было и так ясно, что Соуз-хан находится в сговоре с караван-баши, а
тот в свою очередь с захватчиками.
     --  Надо  уходить,  хан, быстро,-- шепнул на ухо Едигиру  Нур,  который
продолжал все так же стоять у входа в шатер, и пересказал ему все слышанное.
     -- Я так и думал,-- ответил тот. И велел Нуру незаметно оседлать коней,
а сам направился к хозяину, хлопотавшему у вьюков, снимаемых на землю.
     --  Какая  удача  мне   сегодня,--  радостно  осклабился  тот,   увидев
Едигира,-- и высокий гость ко мне и караван пришел...
     --  Не встретили  ли  кого, дорогой,-- перебил его  Едигир, обратясь  к
караван-баши.
     --  Много  видели,  ох,  хан,  много  всего  видели.  Завтра  обо  всем
расскажу,--  низко согнувшись  в  поклоне,  тот засеменил в сторону,  быстро
переставляя кривые ноги.
     -- Стой, старик.-- Едигир в два прыжка  нагнал его и схватил за бороду,
приставив к  горлу  кинжал.-- Скажи  по-хорошему, что  велели  тебе  сделать
чужеземцы, или лишишься бороды вместе с головой и лживыми устами!
     --  Не губи,  повелитель,-- завыл тот,  не на шутку  испугавшись,-- все
скажу.
     -- Кто  в сговоре с пришельцами?  --  повторил  громче Едигир  и слегка
нажал кинжалом на горло. Старик вскрикнул и завизжал.
     -- То мне  неизвестно. Я торговый человек, и меня лишь просили показать
путь в Сибирское ханство. Остального не знаю. Клянусь!
     --  Откуда  тогда этот  знает о чужеземцах?  -- Едигир  махнул  рукой в
сторону Соуз-хана.-- Откуда, я спрашиваю?
     -- Я  спросил его...-- заблеял  напуганный хозяин и не успел закончить,
потому что сзади на него наехал конем  Hyp, успевший  уже оседлать лошадей и
поспешивший  к  воротам.-- Помогите, спасите!  -- завизжал еще громче хан  и
упал прямо  под копыта. Чуткое животное испуганно шарахнулось, и Соуз-хан на
четвереньках отполз в темноту. Но уже бежали на помощь ему вооруженные слуги
с факелами в руках.
     -- Уходим  отсюда! -- приказал Едигир, заскакивая на своего коня.-- А с
тобой, предатель, я еще посчитаюсь.
     Слуги не сразу  разобрались, кого надо спасать, и это  дало возможность
Едигиру со своими людьми выехать за ворота и проехать через мост. Лишь затем
свистнуло несколько запоздалых стрел, пущенных наугад.
     А  конники  опять  мчались  в темноте вдоль  берега  реки  к  стольному
сибирскому городку Кашлыку, где можно было наконец-то спокойно передохнуть и
поспать.


        "ВРЕМЯ ПУСТЫХ ЖЕЛАНИЙ"

     В сибирской столице текла тихая и размеренная жизнь. Женщины готовили к
зиме жилище, шили теплые одежды, сушили старые, нянчили малышей. Каждое утро
небольшими группами отправлялись собирать  грибы,  обильный урожай которых в
этом году обещал составить хорошие запасы на зиму.
     -- Коль столько красноголовиков навыскакивало,--  говорила старая Аниба
молодкам, сопровождающим ее в дальних походах по урочищам,-- то и зима будет
снежная да мягкая. Значит, и сохатый  далеко в болота уйдет. Мужикам его там
трудно взять будет. Шейте больше рукавиц и теплых кисов для охотников.
     Грибы  сушили на солнце  и у  костра, где женщины  пели  грустные песни
тонкими голосами, гадали по уголькам, брошенным в чан с водой.
     Выходила  к  ним  и  Зайла-Сузге,  доставала  свой кубыз, сделанный  из
тростника,  и  тихая  мелодия  неслась  над  иртышскими  кручами,  заставляя
сжиматься девичьи сердца.
     Рыбаки, выехавшие на  ночную рыбалку,  бросали весла, поднимая головы в
сторону княжьего  холма, и слушали,  вытягивая шеи, зовущую  к любви и покою
мелодию.
     Зайла-Сузге,  прожив  несколько лет в Сибири, приспособилась  к местным
обычаям, перестала прятать свое лицо от посторонних, научилась шитью бисером
и всему другому, что необходимо женщине.
     Но больше  всего любила она, уложив сына спать, уходить на самый  обрыв
над бурлящим неспокойным Иртышом и смотреть оттуда в заречные дали,  слушать
ржание пасущихся  на лугах коней. Приходила к себе  уже далеко за полночь и,
вздыхая, тихо укладывалась на подушки.
     Старая Аниба, видя утром круги под глазами у ханской жены, ворчала:
     -- Да разве можно  так по мужу  убиваться? Где это видано? Вот вернется
Булат, пожалуюсь ему. Пусть пожурит тебя маленько.
     Но  приезжал  Бек-Булат из вечных своих странствований  по  городкам  и
порубежным улусам. Весь в пыли, похудевший и загоревший, он  шел, еще больше
припадая на больную ногу, к Зайле-Сузге, широко раскинув руки; она спешила к
нему,  ведя за руку маленького Сейдяка, и все  забывалось.  Молчала и старая
Аниба, и Зайла-Сузге  становилась вроде бы  веселей. Но  Бек-Булат примечал,
что с его женой творится что-то неладное...
     Детей она больше не  рожала, а когда  Бек-Булат заикнулся, что надо еще
одну жену брать, предложил Зайле проехать по селениям для выбора невесты, то
едва не произошло непоправимое. Зайла-Сузге выскочила из шатра и бросилась к
обрыву. Едва поймали ее у самого края. Несколько дней лежала молча, не пила,
не ела и не отвечала на ласковые слова мужа.
     -- Зайлачка,  пошутил ведь я,-- гладил ее шелковистые волосы Бек-Булат,
щекотал  тонким носом ухо, терся  щекой,-- прости меня. Никто мне  не нужен,
Есть сын, и ладно. Другой жены брать не буду, обещаю...
     Оправилась Зайла-Сузге,  но улыбка совсем исчезла с ее круглого личика.
Небывалая бледность отличала ханскую жену от других жизнерадостных и румяных
женщин.
     Побился Бек-Булат, пытаясь  развлечь и  развеселить жену, да, ничего не
добившись, стал лишь чаще уезжать под любым предлогом из Кашлыка.
     В  то  лето  лишь  дважды  наведался он  к  семье.  Привез  сыну разных
угощений, купленных у караванщиков, и небольшого ишачка для забавы.
     Сейдяк страшно  обрадовался  собственному  "коню" и  потребовал быстрее
сшить ему седло и сбрую. Теперь, обучившись  управлять строптивым  животным,
он часто ездил с женщинами на сбор грибов и вез обратно, гордый и довольный,
полные туеса.
     Лишь старой Анибе поведала Зайла-Сузге свою печальную историю о встрече
с Едигиром  и о жизни на его охотничьей заимке. Рассказала и даже облегчение
почувствовала. Вместе поплакали вечерком, посетовали на горькую женскую долю
и больше никогда о том не вспоминали.
     ...В этот  вечер Зайла-Сузге опять засиделась на  своем обычном месте у
обрыва, вслушиваясь в шум реки и  теплое дыхание мрачного ельника, шумевшего
за стенами городка.
     Что-то не давало ей  покоя, заставляло вглядываться  в  противоположный
берег и ловить  каждый звук, доносившийся оттуда. Еще вчера под вечер больно
кольнуло в груди и гулко  ударила  в виски кровь. Она поняла, что  случилось
что-то с Едигиром, который почти каждую ночь являлся к ней в снах, чей голос
она слышала среди шумно веселящихся воинов, чья фигура угадывалась в изгибах
облаков и струйках дыма.
     Старая Аниба предлагала Зайле-Сузге сходить к шаману, чтобы  тот изгнал
из ее дум  образ  любимого, избавил бы ее  от этого мучительного наваждения.
Мучительного   ли?   Скорее,  сладостного   и  желанного.  Нет,   отказалась
Зайла-Сузге  от лечения  у  шамана,  пожелав хотя бы в  мечтах беседовать  и
встречаться с любимым.
     И  сейчас  у обрыва  она ждала и  твердо верила,  что  должен появиться
Едигир, раненый и нуждающийся в уходе.
     Только бы он  остался жив, только  бы остался жив,-- шептали ее губы. А
то что раненый? Так она его выходит, вынянчит, отстоит.
     И как бы в ответ на ее мысли с той стороны раздался едва слышный крик:
     -- Эге-ге-й-й... Ой-ой...
     Зайла-Сузге встрепенулась  и  побежала  будить начальника ночной стражи
Ата-Бекира, что ведал защитой городка и распоряжался всеми текущими делами в
отсутствие Едигира и Бек-Булата.
     Крик услышали и воины на башнях, запереговаривались меж собой:
     -- Слышь, Хасан, гаркает кто-то,-- прокричал один другому.
     -- Может,  заплутал кто? --  тяжело  зевая, ответил тот.--  Рыбаки  или
охотники домой просятся.
     -- Ну, поорут, поорут и успокоятся. Эх-ма! Ночь-то какая теплая!
     Явившийся  по  зову  Ата-Бекир тоже  не высказал особого  беспокойства,
постояв на ветру  и  вслушиваясь  в  голоса кричавших.  У него  болели,  как
всегда, по ночам простуженные  ноги, ломило спину и  вылазить  из-под мягких
теплых  шкур  никак  не  хотелось.  Но эта  ненормальная  девчонка,  которой
втемяшилось  в  голову,  что там кричит кто-то из ханов, способна и мертвого
поднять.
     -- Почему госпожа решила, что кричит раненый хан Едигир? -- почтительно
обратился он к Зайле-Сузге.
     -- А разве ты сам не слышишь? Или это не его голос?
     --  Шайтан разберет, чей  там голос... Может, и впрямь хан кричит... Но
почему   раненый?  --  с  удивлением  пожал  плечами  Ата-Бекир,  расчесывая
искусанную комарами грудь.
     --  Как смеешь  говорить  "шайтан"!  --  взвилась  Зайла.-- Сам  шайтан
старый,  лежишь,  храпишь,  служба  не  знаешь!  Муж  вернется,  обязательно
пожалуюсь, пусть тебя поучит плеткой чуть.
     --  Э-э-й,  с  бабой связываться  -- потом  не  отмоешься,--  выругался
вполголоса  Ата-Бекир и пошел будить нукеров, чтобы сплавали на лодке на тот
берег.
     Ата-Бекиру  на старости лет совсем  не хотелось расставаться с доходным
местом  начальника стражи,  когда ни один купец  не  минует  его,  не одарив
мелким  подарком. И все  новости  он  узнавал  первым и каждый приезжающий в
городок бек здоровался с ним,  а лишь потом отправлялся на поклон  в ханский
шатер.
     Ему не нравилась эта  полоумная девка не ихнего рода-племени, крутившая
своим мужем,  как  малым дитем,  никому  не покорная,  сидящая допоздна  над
водой.  Но выбирать жен хану  он не  мог.  Зато недавно  подслушал, как  она
шепталась со  старухой  Анибой, нянькой мальчишки,  о своих  приключениях на
заимке у Едигира. И при удобном случае готовился выложить все это Бек-Булату
и посмотреть  на хромоногого хана, что строит из себя строителя, как он  это
воспримет.
     Дочь Ата-Бекира была  замужем за сыном  Соуз-хана, и он  надеялся,  что
коль  тот  займет  престол, то выделит  родичу хорошие земли и  добрый табун
кобылиц и подарком не обнесет.
     Год назад, когда в Кашлык приезжали длиннобородые московские послы,  то
Ата-Бекир  внимательно прислушивался ко всем их разговорам  и  потом  все до
словечка передал свояку. А тот уже с купцами обещал сообщить в Бухару. Пусть
знают, что сибирцы,  кони которых столько  раз  топтали русскую  землю,  чьи
сабли приводили в ужас все народы на земле, вдруг, поджавши хвост, ползут за
помощью к белому царю.
     Нет, есть еще в Сибири люди, которым  не по  душе покорность  их ханов.
Негоже  волков  московских  в  сибирскую овчарню  пускать.  Не  раз  говорил
Ата-Бекир  со  стариками  из улусов  на  Тоболе о необходимости посадить  на
престол другого хана. Пусть он ищет себе друзей не в Московии, а там, откуда
их народ вышел. Но мало умных людей  в улусах, кто понимает, куда заведут их
строптивый Едигир и хромой Бек-Булат. Но их время еще придет! В то Ата-Бекир
твердо верил.
     Показалась  лодка,  возвращавшаяся  с той  стороны.  По глубокой осадке
Ата-Бекир  понял,  что  плывут  с  народом,  взятым  оттуда.  Но  в  темноте
различить, что за  люди  сидели  там, было невозможно.  На  всякий случай он
сбегал  в  свою  землянку  и торопливо  натянул на  себя  панцирь, опоясался
саблей,   приладил  на  голову  шлем.  Начальник  стражи  должен   выглядеть
соответствующим образом. Может, и впрямь кто из ханов пожаловал.
     Первым  по земляным  ступеням торопливо взбежал Рябой Hyp, и следом два
нукера вели, бережно поддерживая,  мучительно  морщившегося Едигира.  К нему
тут   же  бросилась  Зайла,   но,   не  доходя   несколько  шагов,  смущенно
остановилась, боясь выдать волнение перед воинами.
     "Ага,-- с торжеством отметил про себя Ата-Бекир,-- вот ты, голубушка, и
показала любовь свою. И это мы тебе припомним!"
     Но  он  тут же с поклоном подскочил  к  Едигиру  и с напускной тревогой
испуганно залопотал:
     -- Ой, наш добрый господин ранен! Да кто посмел поднять руку на надежду
и  славу  сибирской земли?! Да разразит  его гром! Да  не примет  земля  его
грязное тело...
     --  Пойди прочь, старая лиса,--  отодвинул его сильной рукой Рябой Hyp,
да  так,  что  стражник едва  не  загремел под откос.-- Лучше позаботься  об
отваре и найди чего перекусить.
     Нур  недолюбливал  льстивого  Ата-Бекира  и  давно  советовал   Едигиру
подыскать ему замену. Но хан по природной доброте верил словам, а усомниться
в нечестности начальника стражи повода пока не было.
     Ата-Бекир,  забыв  про боль  в  пояснице,  как  молодой  олень, кинулся
исполнять приказание.  Рябой Hyp  глянул ему  вслед  и  кивнул с усмешкой  в
сторону Зайлы:
     -- Чего стоишь? Врачевать-то умеешь? -- он отлично знал  историю своего
повелителя и жены  Бек-Булата, но никогда и не  намекнул о том.-- Иди готовь
мази, чистую материю.
     -- Кто его? -- тихо спросила Зайла.-- Медведь?
     --  Ну,  на медведя  он  не  похож,  а по  хитрости скорее  на  волчину
смахивает.  Зубы у  него, видать, крепкие и хватка  волчья. Но и  мы кое-что
умеем. Так, великий хан?