стволу пальцем  Семен Аникитич. --
Тебе, Федор, и стрелять первому. Не побоишься?
     --  Чего  бояться,  коль  сам  лил, сам  ствол сверлил. Не должно  быть
промашки.
     Кликнули  двух мужиков,  и они  мигом выкатили  пушечку из-под  навеса,
направили ствол  на  противоположный необжитый берег  речки. Семен Аникитич,
прищурясь, наблюдал за действиями своих людей, представляя то время, когда у
него будет десяток, а то  и  больше таких пушечек,  вдоволь  зелья, ядер  --
всего, что нужно для обороны. Вот тогда-то  он посмотрит на удивленные  лица
братьев,  и   представил,  как  Григорий,  все   норовивший   показать  свое
превосходство, разинет рот, увидев торчащие из бойниц Семенова городка жерла
пушек. Не будут  страшны  ни  вогульцы, ни татары с  грозным  ханом Кучумом.
Тогда он действительно  перейдет  через горы и  вступит на сибирские  земли,
крепко обоснуется там.
     -- Готово,  -- крикнул  меж тем  Федор,  забив последний пыж,  утирая о
штаны замасленные  руки,  --  тащи  прут  раскаленный из кузни,  -- приказал
молодому парню, стоявшему в дверях
     Тот,  не  мешкая,  принес  металлический  пруток,  раскаленный  и  чуть
красноватый с одного конца Федор,  принимая запал, глянул на хозяина, ожидая
команды. Строганов  одобрительно  махнул рукой. Раскаленный прут зажег порох
--  и звонко бухнул раскатистый  выстрел, каменное ядро со свистом вырвалось
из ствола  и,  перелетев через  речку, начисто срезало молодую березку.  Та,
цепляясь ветвями за соседние деревья, с  шумом повалилась  на землю,  оставя
расщепленный обруб.
     -- Неужто в дерево целил? -- удивился Строганов.
     -- Не-е-е, то случайно, -- радостно засмеялся Федор.
     --  Так  ты  у  нас не  только кузнец, литейщик, но еще и  пушкарь,  --
одобрительно похлопал его по плечу Строганов.
     --  Гут, молодец, --  без  улыбки  поддержал хозяина Иоганн,  --  тольк
будет.
     --  Еще  какой  толк будет, -- не переставая улыбаться, поднял  большой
палец вверх Строганов.  -- Пойдемте-ка оба в дом. Поговорить надо, -- кивнул
мастерам и сквозь толпу работников, собравшихся без приглашения на испытание
пушки, первым направился к высокой избе с бревенчатым крыльцом.
     -- Шнель  арбайтен, -- замахал руками  Иоганн  на  мужиков, --  пошель,
пошель... --  и не  больно  ткнул костлявым  кулачком под ребра  ближайших к
нему. Те послушно, без возражений поспешили каждый на свое место.
     -- Сев у окна, Семен Аникитич неторопливо провел по небольшой пшеничной
бородке, дожидаясь, когда усядутся мастера.
     --  Разговор у  меня  к  вам  серьезный, --  заговорил,  как и положено
хозяину, первым, вглядываясь  пытливо  в лица то одного, то другого, -- хочу
знать, сколь пушечек отлить сможете, скажем, до осени...
     --  Осень,  осень,  --  пошевелил пальцами  в  воздухе  Петере, пытаясь
вспомнить значение русского слова.
     -- Когда снег повалит, -- подсказал Федор.
     -- Ах, да, понял, понял, ~ закивал тот, -- мало, ошень мало время...
     --  Я и  не говорю, что  много, --  ответил Строганов, а спрашиваю,  --
сколько? Ты, Федор, как думаешь?
     --  Так  и  впрямь  осень  на  носу,   --  пожал  плечами  тот,  --  не
сегодня-завтра дожди зарядят, а там и снега поджидай...
     -- Сколько?! -- жестко повторил Семен Аникитич.
     -- Не больше двух, -- Федор развел руками.
     -- Цвай? -- спросил немец. -- Я, я, цвай пушка. Ошень карашо...
     -- Мне нужно десять пушек, -- хлопнул ладонью о  стол Строганов, -- эти
ваши две пушки что есть, что нет их. Десять!
     --  Больше пяти никак не осилить, хозяин, -- покрутил головой Федор, --
сам подумай: угля мало, руда пустая, слабая...
     --  И слушать ничего не хочу, -- Семен Аникитич не отступал от  своего,
-- если люди нужны, то скажите -- с варниц сниму, пришлю сюда.  Кони рабочие
нужны? Будут. Что еще?
     Мастера рассеянно смотрели на него, молчали.
     -- Отчего спешка такая? -- наконец первым заговорил Федор. -- Война что
ль будет?
     -- Будет, --  кивнул головой Строганов, -- еще какая война будет. Пушки
ваши мне, как воздух, нужны. Зачем -- не скажу,  но нужны.  И эту, первую, с
собой завтра же заберу в городок.
     -- Зер  гут, -- наконец  заговорил тихо Петерс, -- арбайтен,  арбайтен,
арбайтен.  Пошли, --  кивнул  Федору. И  они,  не  прощаясь, вышли,  оставив
Строганова одного.
     Он  переночевал   на   заимке,   а   утром   заспешил   обратно,  велел
сопровождающим его охранникам привязать к одной из лошадей пушку и доставить
в городок.
     Вернувшись к себе, он, не сняв дорожного  платья, кликнул сотника Павла
Ерофеева,  что  уже  лет  пять  нес  службу  в городке.  Тот  скоро  явился,
вопросительно глянул на хозяина.
     Семен Аникитич сидел под образами,  уставя локти в столешницу и положив
подбородок на сжатые руки.
     -- Садись, садись, -- пригласил, -- разговор серьезный к тебе.
     Ерофеев,  тяжело  ступая, прошел  к столу, придвинул  к  себе лавку, со
вздохом  опустился,  положил шапку рядом.  Так  он  молча просидел несколько
минут,  и  Строганов, казалось,  забыл о  нем, сосредоточенно думая о чем-то
своем. Павел  несколько  раз кашлянул  в  кулак, как  бы напоминая  о  себе.
Раскрыл  было рот,  чтоб  спросить, зачем  звали, но  хозяин, спохватившись,
заговорил первым.
     -- Слыхал я, будто бы ты, Павел, когда-то с казаками дружбу водил...
     -- Было дело,  --  криво  усмехнулся  тот, подумав, что  правы те,  кто
говорил,  мол,  у  хозяина полно наушников,  которые обо всем  доносят  ему,
получая за то отдельную плату.
     -- Да  ты не бойся, дружбу с ними в  вину  не ставлю, --  успокоил  его
Строганов, --  хочу  узнать  у  тебя... -- чуть помолчал  Семен Аникитич, --
много ли у них людей? Сколько  всего наберется, если вместе  собрать? Десять
сотен? Двадцать? А может, и все полета?
     -- Э-э-э... Да ты, хозяин, полегче  чего спроси.  Про то, сколь казаков
есть, поди, один Господь Бог и знает. Но много, может, и полета сотен будет.
Они ведь и казаки разные встречаются... Волжские, донские, есть и такие, что
на Яике  обитаются.  А чего  это у тебя  интерес такой до  казаков,  позволь
узнать.
     -- Скажи, а на службу ко мне они пойдут?
     -- А чего они тут забыли? -- вопросом  на вопрос ответил Павел Ерофеев,
пожимая плечами.
     -- Караул нести! Что ж еще.
     -- Вряд ли... Непривычные они, чтоб в крепости сидеть, в щелку глядеть,
осадчиками прозываться. Казаки -- они простор, волю любят.
     -- Но ты же пошел на службу ко мне.
     -- Со мной разговор особый. Нужда заставила сюда податься...
     -- Так что за нужда? -- пытливо выспрашивал Строганов. -- Не обезножил,
сила имеется, башка, вроде как, неплохо варит. Чего не ложилось в казаках?
     --  Ладно,  скажу тебе, хозяин, все  одно узнаешь  рано ли, поздно  ли.
Повздорил  я  там  с атаманом одним  из-за девки,  да  и... -- Павел опустил
голову и неожиданно замолк.
     --  Вон чего,  -- догадался Строганов, -- поди, и жизни  лишил  атамана
того, а чтоб тебя не прирезали дружки и подался в бега. Так?
     -- А почти так, -- согласно кивнул головой тот.
     -- Ну, то дело давнее, поди, и забылось уже. Ты у меня,  почитай годков
пять как служишь...
     -- Точно, шестой год пошел тому.
     -- Вот и ладно. Хоть и говоришь, будто не схотят казаки в услужение  ко
мне  наниматься, но  невелик  грех  будет,  коль  ты  с  приглашением  таким
отправишься на Волгу...
     -- Я? -- встрепенулся Павел.
     -- Ты, ты, -- Строганов сощурил глаза, словно шилья воткнул в Ерофеева,
и тот вдруг обмяк, тяжело вздохнул  и  слушал далее,  не перебивая. -- Я так
понял, что казаки там разные есть. Есть такие, что  ни  за какие коврижки на
службу  наниматься  не  пойдут, а  есть  и иные.  Вот и посули ты им хорошую
кормежку, жалованье, оружие, какое пожелают...
     -- Ну уж, -- не вытерпел сотник, -- ты уж загнул, хозяин...
     -- Мое слово  --  закон. Знаешь  сам. Сказал --  выполню.  В Москву,  в
Казань обоз снаряжу, а найду все, что обещано.
     --  Это  не спорю.  Держишь ты,  хозяин,  слово.  Сколь  же ты  человек
призвать хочешь? Сотню? Две?
     -- Да не меньше пяти.
     -- Пять? Да они тут все вверх тормашками  подымут, поставят. Видать, не
имел дела ты с казаками.
     -- Ничего. Мы еще поглядим, кто кого. Есть у меня слово такое, супротив
которого никто не устоит. Справлюсь и с ними.
     -- Куда ж тебе столько воинов? С кем воевать собрался?
     -- Коль сам не догадлив, то нечего и спрашивать. Отправишься на лодке с
десятью гребцами в конце недели. Дорогу, надеюсь, сыщете. А до снега успеешь
обратно возвернуться.
     -- А коль не приведу казаков? Тогда как? -- Павел поднялся.
     -- Не приведешь  в этот  раз, в другой сами придут. Главное, чтоб весть
моя до них дошла. Я так думаю.



        "БЛАЖЕНСТВО ГРЯДУЩИХ"

     Князья Федор  Барятинский и  Алексей Репнин пробирались вдоль  Волги  в
поисках  казачьих  разъездов,  чтоб   передать  атаманам  грамоту  от   царя
московского  о  службе военной.  Их сопровождал  небольшой  отряд в двадцать
человек легко вооруженных  стрельцов.  Ехали  уже неделю по  почти безлюдным
местам,  где совсем недавно прокатилась крымская орда Девлет-Гирея, оставляя
после себя головни обгорелых деревень, вытоптанные поля.
     Федор  и  Алексей  были  уже опытными  воинами,  успевшими повоевать  в
Ливонии, оба женились, имели детей. В них трудно было узнать молодых князей,
несших  когда-то  дозорную службу с  отрядами Алексея Даниловича  Басманова.
Многое  вспоминалось им о прошедших годах сейчас,  когда  они вновь ехали по
тем  самым  местам. Нет в  живых Басмановых  (ни отца, ни сына), уличенных в
измене  царю  и казненных в  один  день.  Нет  доблестного  старого  воеводы
Воротынского, умершего под пытками. Едва уцелел род их друга Петра Колычева,
многих из которых также отправили на плаху.
     Но  здесь, на  степных просторах, вдали  от царских покоев, не хотелось
вспоминать  о  казнях.   Ласковый  ветерок,  не  предвещавший  пока  скорого
приближения  осени, обдувал лица,  ворошил волосы,  отдохнувшие за ночь кони
бежали резво и жизнь казалась чудесной.
     --  Помнишь, как  когда-то  здесь  зайцев  гоняли?  --  крикнул  громко
скакавший чуть впереди Барятинский.
     -- А  как же, -- отозвался  Алексей Репнин, --  помню,  даже дома часто
вспоминаю, с чего наша служба начиналась.
     -- А Василия помнишь, что учил нас на ночлег устраиваться?
     -- Конечно... И  бой тот с  крымцами помню, когда мы едва уцелели, если
бы не он. Лихой воин был...
     -- Почему был? -- удивился Барятинский.
     -- Так, не видно его. Видать, сгинул где-то.
     -- А я его часто вспоминаю. Особенно, как он за меня в Бахчисарае выкуп
заплатил, а  сам  остался... --  Барятинский помолчал  и добавил, -- нет, не
верю, будто погиб. Не тот он человек, чтоб погибнуть. Нет, не тот.
     --  В жизни всякое бывает, -- глубокомысленно закончил разговор Алексей
Репнин, и они долгое время ехали молча.
     Под вечер, поднявшись на  высокий степной  курган,  на  некоторое время
остановились,  любуясь  открывшейся  перед ними рекой, которая делала  здесь
широкий поворот,  расчленившись на  два рукава,  обтекая  большой,  заросший
густым лесом остров.
     --  Вон,  гляди,  --  указал Репнин, --  две барки  купеческие, видать,
плывут.
     -- Точно, одну  вижу, -- Барятинский приставил к глазам руку козырьком,
вглядываясь вдаль, пытался обнаружить, где Алексей увидел вторую.
     -- Неужели не видишь? Да вон она, подле самого берега плывет.
     -- А-а-а, -- протянул Федор, -- вроде, вижу. -- Он скрывал от товарища,
что  после ранения под Смоленском зрение  его начало слабеть, и  он порой не
различал лицо человека  и  с  десяти шагов. Но так бывало  не всегда, обычно
глаза не подводили его,  а сейчас он просто не разглядел плывущую  под самым
берегом купеческую барку.
     -- Видать, на Астрахань плывут, -- предположил Репнин.
     -- Должно быть...
     -- Гляди, гляди! -- вдруг взволнованно вскричал Репнин. -- Чего это?
     -- О чем ты? -- не понял Барятинский.
     -- Челны или иные лодки к ним направились. Штук с десять будет.
     -- Рыбаки,  может? -- предположил Федор,  пытаясь разглядеть  небольшие
суда, но это удалось ему далеко не  сразу. Зато его зоркий друг взволнованно
пояснял обо всем происходящем:
     -- Стреляют с лодок тех... Рыбаки, говоришь!?
     -- Куда стреляют?
     -- Так по купцам! Куда же еще!
     -- Неужто разбойники? Чего делать станем? Помочь бы надо купцам.
     -- Поможешь тут. Они -- на лодках, а мы -- на конях. К ним тем временем
подъехали изрядно постегавшие стрельцы, чьи лошади были не столь выносливы.
     -- Поди, казаки и вольничают, -- высказался вслух самый старый в отряде
Митрофан Сизый,  --  знаю  я ихние повадки...  Мы едем  их  на цареву службу
приглашать,  грамоту   везем,  а  вот  она  ихняя  служба.  Чего  им  головы
подставлять, кровь проливать, когда пожива рядом.
     В это время с переднего судна глухо прозвучал звук пушечного выстрела и
небольшое серое облачко поднялось над бортом купеческой барки. Одна из лодок
перевернулась, верно, в нее и угодило пушечное ядро, но остальные подплывали
все ближе к замедлявшему ход судну. Раздался еще один  пушечный выстрел -- и
другая лодка словно переломилась пополам.
     -- Ай, молодец пушкарь! -- закричали возбужденные стрельцы, с интересом
наблюдавшие за развернувшимся перед ним сражением.
     -- Ему  первому  повешенным и  быть,  -- отозвался Митрофан  Сизый,  --
казачки за убийство дружков своих по головке не погладят.
     -- Смотрите, а другая барка к берегу причалила...
     --  Точно.  Видать, прятаться  побегут в кустики,  --  стрельцы  дружно
засмеялись, -- у кого живот слабый.
     -- Надо хоть эту барку, что у берега, защитить,  --  зло дернул себя за
ус  Федор Барятинский, -- а то смотрим, как разини на базаре. Вперед, готовь
пищали, -- и, хлестнув коня, первый поскакал вниз с кургана, а за ним Репнин
и остальные стрельцы, на ходу освобождая из дорожных чехлов ружья
     Когда они  подскакали к берегу,  то увидели брошенную тяжело груженную,
низко осевшую  в воде  барку,  к которой подплывали три  казачьих  челна. На
самой барке  никого  не  было,  видно,  купцы  и  впрямь  сбежали,  не желая
рисковать жизнью ради собственного добра.
     -- А ну, ударь по ним с берега, -- скомандовал Барятинский и, тщательно
прицелившись, выбрал переднего, сидевшего  на струге гребца. Он глянул через
плечо   и  увидел,  что  все  стрельцы,  встав   в  ряд,  выцеливают  людей,
подплывающих к брошенному судну. -- Огонь! -- крикнул он  и  подвел фитиль к
затравке.
     Первый  залп был  столь силен и точен, что почти все казаки, сидевшие в
первом струге, были ранены или убиты. Тотчас с двух других стругов раздались
ответные выстрелы, ранив несколько коней и молодого стрельца.
     -- Укрыться за деревьями, -- скомандовал Барятинский, отбежав в сторону
и   встав  за  толстым  стволом  огромной  раскидистой  ивы,  ветви  которой
опускались к самой воде.
     -- Нам не выстоять против них, если они соединят силы, -- зло выкрикнул
Алексей Репнин, подбегая к дереву.
     --  Неужто  испугался, --  поддразнил  друга  Федор,  торопливо заряжая
пищаль немецкой работы, подаренную ему отцом по возвращении из Крыма.
     --  Не бросайся словами, Федор, --  сверкнул глазами  Репнин,  -- какой
смысл гибнуть от рук разбойников... Что они нам...
     --  Когда-то  умирать  все  одно  придется...   Не  все  ли  равно,  --
Барятинский  выставил  пищаль из-за  дерева и стал наводить  ее  на кого-то,
невидимого Репнину.
     -- Умереть  ему  не терпится,  --  сплюнул  на землю  Алексей, -- места
получше выбрать не мог.
     -- По  берегу  человек двадцать  верховых  скачут,  -- выкрикнул  из-за
соседнего дерева Митрофан Сизый.
     -- Ну, что я тебе говорил?  -- Алексей Репнин пытался  отговорить друга
от стычки с разбойниками, которая дорого могла им обойтись, -- мы же посланы
не купцов защищать, а казачьих атаманов  искать. С царевой грамотой посланы!
Слышишь ты меня?!
     -- Слышу, слышу, -- ответил Барятинский и поднес в очередной раз фитиль
к полке  с порохом. Облако дыма на какое-то  мгновение окутало их, но быстро
унесенное ветерком  поплыло  назад, и  Федор, сузив глаза на почерневшем  от
выстрелов лице, недобро глянул на Репнина, -- только не привык я в  сторонке
держаться,  когда  добрых  людей обижают. -- Потом глянул на  приближающихся
верховых  и,  быстро  вскочив  в  седло,  крикнул  укрывшимся  за  деревьями
стрельцам. -- Ждать меня здесь. За главного -- князь Алексей остается...
     -- Федор! Куда ты?! -- бросился к нему Репнин.
     -- К ним, -- не объясняя  своего поступка, ответил  тот  и,  дав  шпоры
коню, поскакал навстречу верховым.
     Те, увидев, что к ним направляется лишь один всадник, придержали коней,
ожидая  его на  безопасном расстоянии  от  укрывшихся за деревьями стрелков.
Барятинский  тоже   придержал  коня,  остановившись  в   двадцати  шагах  от
всадников.
     -- Кто такие?  -- выкрикнул он  резким,  привыкшим повелевать  голосом.
Впрочем,  он  уже по  одежде догадался,  что  перед ним казаки,  которых они
столько дней искали.
     -- Сам  кто таков будешь, -- небрежно крикнул седоусый казак, выехавший
чуть вперед от основного отряда.
     --  Князь  Федор  Барятинский, -- отчеканивая слова и  не выказывая  ни
малейшей тревоги за свою судьбу, ответил тот.
     -- А чего  вы пальбу  устроили?  -- опять задал вопрос седоусый.  -- Не
ляхи, не татарва, а по своим, русским же и стреляете. А?
     -- А послан я царем к вашим атаманам, чтоб передать грамоту.
     --  Так давай  ее сюды,  -- седоусый явно тянул  время. Федор,  крутнув
головой,  увидел струги, что  первыми  напали на купеческую барку и  теперь,
видно, пограбив ее,  подходили вплотную к  берегу.  На каждом из них было не
меньше  десяти  человек, а  самих  стругов с полдюжины.  Значит,  они  раз в
пять-шесть по числу превышали его отряд. Может, и прав Репнин, не  надо было
заступаться  за купцов, но уж коль ввязались в  заварушку, то надо держаться
до конца.
     --  Мне нужно вручить грамоту  всему казачьему войску,  а  не какому-то
там... -- разбойнику -- хотел крикнуть он, но сдержался, добавил, -- первому
встречному.
     --  Ишь, чего  захотел, чтоб  мы  из-за тебя крут собирали!  -- ответил
казак.  --  А не хочешь по-хорошему  грамотку отдавать, то и силком отберем.
Может, ты брешешь про грамоту. А ну, покажь!
     --  Пес брешет! Я царев слуга, и не бывать тому, чтоб  не выполнил  его
приказание. Убьете меня, так что с того? Все царю станет известно.
     Конники топтались на месте  и не  решались броситься  на  него,  то  ли
опасаясь ружей стрельцов, направленных на них, то ли слова о царской грамоте
подействовали, но они начали о чем-то совещаться.
     -- О чем царская грамота будет? -- крикнул, наконец, седоусый, и по его
вопросу Федор понял, что стычки, возможно, удастся избежать.
     -- Как приедем к вам на круг, тогда и узнаете.
     -- Вели своим людям не стрелять.
     -- А ты своих уводи. Мы следом поедем, -- поставил условия Барятинский,
не желая соединяться с казаками.
     -- Ладно, езжайте за нами, -- нехотя ответил седоусый казак и поворотил
коня в противоположную от реки сторону.
     Барятинский  подал знак стрельцам, чтоб ехали к нему и, дождавшись  их,
тихо проговорил:
     -- Оружие держать наготове. Не верю я им.
     -- Точно.  В открытую они не  полезли, а  исподтишка запросто могут, --
согласился Митрофан Сизый, -- я уже с ихним братом дело имел.
     Ехали  долго и уже в темноте почуяли запах дыма, затем услышали собачий
лай, потом отдаленные огоньки выдали присутствие людского жилья.
     --  Эй, ждите здесь, -- послышался голос седоусого, -- в станицу мы вас
все одно впотьмах не запустим.
     -- Хорошо,  -- ответил Барятинский, тяжело спускаясь с коня  на землю и
разминая  обеими  руками