спешат поцеловать полу ханского халата и
править своими  землями  от  его  имени.  Выжидают  они,  зная,  что  жив  и
скрывается где-то  Едигир и  сын Бек-Булата  Сейдяк.  Так  и  не удалось  ни
Караче, ни Соуз-хану схватить его. Мало сил у нового хана, неспокойно у него
на  сердце и  не знает, как переживет эту зиму. Послал самых верных людей  в
саму  Бухару,  авось  да  дойдут, чтоб  прислали ему в  Сибирь новых воинов,
которые бы  помогли  заставить  местных  князей  дань  платить и  его власть
признать.  Отправил  с  посланцами  сибирские меха,  серебряную посуду,  что
захватил в Кашлыке.
     Днем и ночью стоят возле ханского шатра слуги с саблями наголо, охраняя
захваченное  добро.  И  сам Кучум  из шатра редко выходит, не желает  видеть
своих нукеров, ненавистен ему слепящий глаза белый снег. Стал много молиться
и беседовать с шейхами, только их до себя и пускает.
     А Сабанак  с дядькой  и  юзбашами проводят время  то в  пьянстве, то на
охоту  выедут,  чтоб поразмяться  да  развлечься  малость.  Ждет возвращения
молодого  степняка в его шатре пленница Биби-Чамал, для которой стал Сабанак
милей и дороже всех на свете. Ей все равно кем быть --  наложницей или женой
воина,  лишь  бы  каждый  день  слышать голос  любимого,  видеть  веселые  с
хитринкой глаза и самой,  хоть нечасто, дотрагиваться до шершавых рук, узкой
полоски усов и смотреть, смотреть на него.
     Рада  Биби-Чамал исполнить  все,  что он ни  прикажет:  грязные  сапоги
снимет, ноги оботрет, постель  приготовит. И самый большой праздник для нее,
когда позволяет хозяин  лечь в постель рядом с  ним и одарит недолгой ночной
любовью. А днем может пройти мимо и не заметить девушку...
     Поначалу плакала Биби-Чамал, бегала  к священной березе, что  растет на
иртышском берегу, привязывала к  веткам тряпочки,  оторванные от постели, на
которой  возлежали  они  с  любимым,  шептала молитвы,  просила  своих богов
заступиться  за нее,  несчастную, взывала о помощи. По нескольку  раз в день
окуривала шатер дымом  от можжевельника, изгоняющего злых духов, что  мешают
духам любви.  Повесила у входа  магическую  траву шайтан тегэнэк,  зовущуюся
синеголовиком, или чертовой колючкой. Боятся его шипов злые духи и не войдут
в жилище, где есть такая  трава. Ночью, когда все спали,  а  в  небе светила
полная луна, вышла  из  шатра Биби-Чамал и острым ножичком провела три  раза
вокруг  шатра круг, через  который не  смеют перешагнуть люди  с  нехорошими
думами  на сердце. И шептала она при  этом такие слова: "Вышла луна  на небо
чистое, и все  духи злые убоялись ее. Плывет по озеру белый лебедь с  крутой
шеей.  Стоит  на высокой горе дворец из меди чистой.  А в том медном  дворце
сидит прикованный на цепи змей  огненный, стоглавый.  Поймаю я бела лебедя и
повелю  ему лететь в тот дворец. Позову  я из темна леса  мудрого  ворона  и
пошлю вслед за белым лебедем. Вызову из леса лесного человека и  отправлю за
ними  во след  во  дворец медный.  Пусть одолеют они  змея  огненного, пусть
заберут  у него ключ тяжелый от  дворца медного. Отворю  я, девушка молодая,
тот  дворец и запру в  нем  всех людей  злых, что  моего милого могут  в бою
одолеть, на пиру отравить, во сне уморить,  Нет  им с того дворца ни выхода,
ни  пути-дороги.  Пусть забудут  они  дорогу к  моему  любимому. Пусть  змей
огненный пожрет их. Быть тому  во  веки  веков,  и слово мое  крепкое. Моему
слову конец, всему делу венец!"
     Три  раза повторила Биби-Чамал свой заговор и  протянула тонкие  руки к
полной луне, прося у той защиты. Но набежало легкое облачко на диск лунный и
скрыло от  глаз  девичьих  полуночное  светило. Горько  стало у той на душе.
Выходит,  что  не  одолеть  ей  злых  сил,  не  стать  женой молодого воина,
пришедшего на ее землю  из  далеких стран. Не  жить  им вместе,  не  растить
детей...
     Вернулась девушка  в шатер  в слезах и тихонечко легла на свою лежанку,
вслушиваясь,  как ровно  дышит  во сне Сабанак,  не подозревающий  о  скорой
разлуке.
     А утром раздался с  башен  городка громкий  крик  охранника:  "Сибирцы!
Сибирцы в лесу!" Повыскакивали воины из шатров, торопливо натягивая на  себя
доспехи,  бросились  на  башни. Одним из первых прибежал Сабанак  и  спросил
кричавшего охранника:
     -- Сколько их было? Не показалось случаем?
     --  Да  как  могло  такое  показаться?!  Десятка  два было. В  шлемах и
доспехах. Все на лыжах.
     -- Лыжи? Что это такое? -- удивился Сабанак.
     -- Как  что?  --  в  свою  очередь удивился охранник. Он  был  из числа
сибирцев,  перешедших  на  службу  к  Кучуму  вместе  с  немногими  беками и
мурзами.-- Лыжи -- это такие  доски,  на которых удобно по снегу ходить. Без
них в наших краях зимой и шага не сделаешь.
     В новинку было это Сабанаку, встречающему первую сибирскую зиму.
     -- А что, лошади у уних тоже на этих самых лыжах ходят?
     -- Нет,-- засмеялся охранник,-- лошадей никак не можем научить на лыжах
стоять. Но надо попробовать, однако.
     Тяжело отдуваясь,  влез  на башню Алтанай в теплой лисьей шапке и, сбив
ее на затылок, спросил племянника:
     -- Видел их?
     --  Да нет, когда я прибежал, то  и след простыл паршивых сибирцев. Они
же не дураки, чтоб дожидаться, пока мы их схватим. Удрали...
     -- Далеко уйти они не могли,-- почесал в  раздумье бороду Алтанай,-- но
все  одно  не нравится мне это. Коль они  здесь появились, значит, силу свою
чуют. Надо бы догнать их  да  в плен взять одного, двух.  Порасспросить, что
они там затеяли...
     -- Дозволь  мне?  --  заблестели  глаза  у Сабанака в  предвкушении  от
предстоящей погони.
     -- Давай,-- кивнул крупной головой  башлык,-- возьми с  полсотни,  и на
конях попробуйте  настигнуть лазутчиков. Только  осторожнее  будь, парень,--
хлопнул племянника по плечу,
     --  А то  как  же, буду  в  оба  глядеть,-- радостно крикнул  тот,  уже
скатываясь с башни.
     -- Знаю я твою осторожность,-- проворчал Алтанай, спускаясь следом.
     -- Ой, башлык,-- обратился к  нему  сверху охранник,--  на лошадях им в
лесу нечего делать. Снег шибко большой лежит, увязнут.
     --  Что  мы  снега  не  видели  что  ли,  по-твоему,--  отмахнулся,  не
обернувшись, тот,-- сколько можно тут сидеть. Пусть разомнутся малость.
     Кучум стоял возле своего шатра, терпеливо дожидаясь, когда ему  доложат
о причинах беспокойства. Рядом неотступной тенью  переминался с ноги на ногу
Карача-бек, заменивший ему былых единомышленников.
     Тяжело переваливаясь, подошел Алтанай и, не поздоровавшись, обронил:
     -- Напрасный  шум.  Стражник сказал,  что десятка  два сибирцев в  лесу
показались, но,  поняв, что  их  обнаружили, тут  же и скрылись. Я  отправил
Сабанака с полусотней, может, нагонит их.
     Карача, внимательно слушавший вместе с ханом  сообщение башлыка, открыл
было рот, собираясь что-то сказать, но, чуть помедлив, не проронил ни звука.
Однако Кучум заметил это и махнул ему головой:
     -- Говори.
     -- Да я в военном деле мало понимаю, но боюсь, как бы молодой Сабанак в
засаду не угодил. Больно горяч он...
     --   Можешь  вместе  с  ним  поехать,--  неприязненно   перебил  визиря
Алтанай,-- ты у нас больно умный. Покажешь, как воевать надо.
     --  Хватит,--  оборвал  Кучум,-- он правильно сказал. Но как  ты решил,
пусть так оно и будет. Видать, замышляют что-то сибирцы. Хорошо бы опередить
их.
     -- Для того и Сабанака посылаю, чтоб языка схватил,-- пробурчал башлык,
недовольный тем, что его как бы заставляют оправдываться.
     Сабанак  заскочил  в шатер,  возбужденный и радостный, начал  торопливо
собираться, не  обращая ни  малейшего внимания на Биби-Чамал, жавшуюся возле
своей лежанки и не смевшую слово произнести. Но когда он уже пошел из шатра,
то девушка не выдержала и бросилась на шею к любимому.
     -- Милый,  чует мое сердце, что не свидимся мы  больше! --  запричитала
она.-- Не уходи, прошу тебя!
     --  Да ты чего  такое говоришь?! --  Сабанак попытался освободиться  от
девичьих рук, но она так вцепилась в него,  что  не оторвать.-- Чего  раньше
времени хоронишь  меня?! -- вспылил он.-- Пошла вон, девка! -- И, схватив за
косы,  отбросил девушку  от себя, зло выругался и,  не оглядываясь, вышел из
шатра. Та упала на пол и,  закрыв лицо тонкими ладошками, запричитала: "Свет
мой ясный, радость моя... Да как же я одна останусь?!" Потом, спохватившись,
что и впрямь хоронит  любимого раньше времени, вскочила на ноги  и выскочила
следом, чтоб хоть бросить прощальный взгляд на Сабанака.
     Полусотня с  лихим  гиканьем выскочила  из ворот  городка,  провожаемая
одобрительными криками товарищей:
     --Догоните этих лис сибирских! Схватите за длинный хвост и тащите сюда.
Мы им покажем, как от нас по лесам прятаться!
     Нависшая опасность  подхлестнула воинов и дала  новые  силы, на что уже
никто  и не  надеялся. Сибирская зима не на  шутку  напугала степняков,  и в
сравнении  с  ней  таящийся  по  урманам  и урочищам  враг казался  не столь
страшен.  В  зиме  и  снеге была какая-то неотвратимость. Она, как  чума или
черная оспа, не жалела  никого и,  что самое  главное,--  была  невидима,  а
оттого страшна еще больше.
     Часть сотен  Кучум рассредоточил  по улусам перешедших  на  его сторону
мурз,  так их  было легче прокормить.  Но, оставив меньше половины воинов  в
Кашлыке, он  понимал,  что  тем  самым  играет с огнем.  В случае  нападения
сибирцев он оказался бы в ловушке. С другой стороны, сотни, что разместились
по ближайшим городкам, по первому сигналу  придут на выручку. И это было ему
на  руку. Но более всего  хан опасался  недовольства и  повторения  осеннего
бунта.  Правда, после того, как Карача расправился  с пятой сотней, открытых
признаков  недовольства  никто  не проявлял. Но сам-то  хан понимал,  что то
временное спокойствие, и попади туда искра...  вспыхнет бунт, и несдобровать
ему. Потому  он даже обрадовался, что сибирцы дали о себе знать и, возможно,
наступят хоть какие-то военные действия и  отвлекут  воинов от  вынужденного
безделья.
     Меж  тем Сабанак с полусотней легко проскочил  начало  пути вдоль  стен
городка,  но вынужден был перейти  на шаг, едва въехал  в лес. Снег доставал
коням лишь  до  бабок, но  недавняя оттепель сплавила его в  твердую  корку,
сверху  образовался  наст,  который  больно  ранил  ноги  степным  скакунам.
Пришлось  вытянуться  в длинную цепочку,  тем  более, что  лесная  тропинка,
проходящая меж вечнозеленых елей, петляла и извивалась.
     --  Вот  их  следы,--  закричал  пробирающийся чуть впереди от Сабанака
воин,-- тоже цепочкой шли.
     -- Смотри внимательней,-- отозвался тот, оглядываясь по сторонам.
     Но хмурый утренний лес казался неживым, и даже не верилось,  что кто-то
может  прятаться меж  деревьев.  Лишь  хруст снега  сопровождал  продвижение
отряда да изредка вскрикивала невидимая птица в глубине леса.
     Вскоре  Сабанак   заметил,   что  следы   преследуемых   ими   сибирцев
разделились.  Часть  их  пошла  вправо,  поворачивая  в  сторону  Иртыша,  а
остальные продолжили путь па север.
     "Что-то  они  замыслили,-- подумал  он,-- не  засаду ли  готовят?" Чуть
приотстав, пропуская вперед остальных  воинов, а потом подозвал к себе двоих
и велел ехать следом.
     -- Проверим, куда они  повернули,-- объяснил им причину,-- может, сзади
на нас напасть собираются...
     Воины молча повиновались, понукая коней. Неожиданно на пути их оказался
овраг,  на дне  которого поблескивала еще не  скованная  окончательно  льдом
речка. Следы лыж вели к ней, а потом резко обрывались.
     -- Куда их шайтан дел? -- удивился Сабанак.-- Не под воду же они ушли?
     Осторожно спустились на дно оврага  и  принялись рассматривать следы от
лыж, доходившие до самой кромки воды и нигде больше по берегу невидимые.
     -- Однако, они в воду вошли, а в  воде  следы разве увидишь,-- произнес
шепотом один из воинов.
     --  Может  быть, может  быть...-- согласился  с ним Сабанак.--  Поехали
вдоль речки, проверим.
     Но  осуществить  это было не так-то  просто, поскольку по берегу лежали
старые  полусгнившие деревья,  через  которые пришлось перелазить,  понуждая
коней  карабкаться  через завалы.  А  вскоре и  совсем  спешились  и  повели
животных  на поводу.  Наконец, выбрались на открытое место, и тут же увидели
следы от лыж, которые вели, казалось бы, из самой воды.
     -- Ну, что я  вам говорил,-- произнес тихо Сабанак,-- надо возвращаться
к отряду, а то еще потеряют.
     И только он произнес эти  слова, как оба его спутника вскрикнули, и  не
успел  он  определить,  что  же случилось,  как рухнул на  землю,  сваленный
невидимой силой, захлестнувшей горло. Сабанак открыл рог, пытаясь впустить в
легкие  побольше  воздуха,  но  сознание  затуманилось,  и  он погрузился  в
небытие.
     Очнулся Сабанак уже со связанными руками, и весь он был оплетен прочным
волосяным арканом, который и накинули на него из засады. Поведя глазами, ему
удалось рассмотреть  двух  своих  воинов наполовину  раздетых и бездыханных.
Несколько сибирцев стягивали с них до спехи и одежду.
     --  Ага,  очнулся,-- произнес  один из них,  судя по всему,  старший, в
шлеме с разноцветными перьями и  большой бляхой на  груди.  В центре ее  был
вделан ярко-красный камень, оплетенный  золотой паутинкой.  Его широкоскулое
лицо могло принадлежать скорее бухарцу-сарту, чем сибирцу.
     -- Кто ты? -- спросил Сабанак,  надеясь смутно, что это окажется кто-то
из соплеменников.
     -- Кто я?! -- захохотал широкоскулый.-- А почему сперва сам не скажешь,
кто ты? Пришел  в гости и еще  у хозяев спрашиваешь: "Кто вы такие?" Шутник,
однако, парень будешь.
     "Сибирцы...-- пропала последняя надежда у юноши.-- Меня ждет неминуемая
смерть.  Вот почему  не хотела  сегодня  отпускать меня Биби-Чамал...-- Он с
горечью  вспомнил о девушке,  которую незаслуженно обидел не в первый раз.--
Как-то она без меня останется..."-- пришло запоздалое раскаяние.
     Сибирцы закончили раздевать убитых и  связали одежду  и  доспехи в один
узел, который забросили на  небольшие саночки. И туда  же положили Сабанака,
закрепив накрепко, крест-накрест, сыромятными ремнями.
     --  Господин,-- обратился к широкоскулому один из воинов,-- может, кляп
ему в рот засунуть, а то заорет еще где ни попадя...
     --  То  будет  последний  его крик,--  ответил тот  и наклонил  лицо  к
Сабанаку.--  Если хочешь  еще пожить,  то молчи. Понял?  Меня зовут Иркебай.
Твои люди убили моего  брата,  и  я  с радостью перерезал бы тебе глотку, но
пока  ты  нужен  нам  живой.  Твоя жизнь  в твоих  руках.-- И  он  отошел от
пленника.
     Весь  отряд  Иркебая состоял из пяти человек,  включая его  самого. Они
верно  рассчитали,  что  кто-то из  преследующих  их  степняков  обязательно
отправится   проверить   след   их   группы,   а   потому   хитро   запутали
преследователей, пройдя некоторое время по  воде. И беспрепятственно уложили
спутников Сабанака из луков, а его самого захватили в плен.
     Теперь  они вновь встали на  лыжи и по  своим следам поспешили обратно.
Последний лыжник вел на поводу лошадей, потерявших своих хозяев.
     "Вот теперь они выйдут в спину моей  полусотне и..."-- Сабанаку даже не
хотелось  думать  о том, что сейчас  случится из-за  его  оплошности.  Стало
страшно не столько за  свою жизнь, а за  воинов, которых  он повел на поимку
сибирцев.  "Пошли  по шерсть, да сами вернулись стрижеными..."-- вспомнилась
обычная поговорка Алтаная.
     Лыжники быстро скользили на широких, обтянутых звериными шкурами легких
лыжах. В  правой  руке каждый из  них держал  короткое  копье,  которое  они
погружали  в снег и  толкались, словно веслом гребец  в лодке. К концу копья
были привязаны  небольшие  дощечки,  не  позволяющие  уходить  тому  слишком
глубоко в снег.
     Наконец добрались до того места, откуда Сабанак свернул с двумя воинами
в сторону  Иргыша. Он узнал это по толстенной березе с дуплом посредине. Тут
же виднелись и  темные  провалы лошадиных копыт, оставленные его полусотней.
Прокричала какая-то  неизвестная  ему лесная птица. Лыжники остановились,  и
один  из  них,  приложив  руки  ко  рту,  ответил  тем  же  криком.  Тут  же
заколебались ветви соседней  ели, и оттуда спрыгнул на снег небольшого роста
паренек  с луком на  спине. Он подошел к Иркебаю и что-то тихо сообщил  ему.
Тот, выслушав паренька, бросил взгляд на Сабанака и спросил:
     -- С тобой пошел лишь один отряд или есть еще?
     "Значит, они  все знают  о  нас,-- горестно вздохнул он,--  в лесу  они
неуязвимы. И бессмысленно было преследовать их..."
     -- Говори, когда тебя спрашивают,-- ткнул его в бок древком  копья один
из воинов.
     -- Я не  знаю, был ли еще  другой  отряд,--  нехотя ответил он, отлично
понимая, что молчание может стоить ему жизни.
     -- Ты хотел поймать нас?  -- задал второй вопрос Иркебай.-- Или  должен
был выследить, куда мы направляемся?
     -- Нам велено было схватить языка.
     -- Что ж, теперь у тебя целых пять языков, даже шесть,-- поправился он,
бросив  взгляд на  паренька,  спрыгнувшего  с дерева.-- Спрашивай,  о чем ты
хотел узнать.
     -- Отпустите меня, и вам дадуч  хороший выкуп,-- неожиданно для  самого
себя жалобно проговорил Сабанак,-- я родной племянник башлыка Алтаная, и хан
Кучум не поскупится.
     -- Вон  ты как  заговорил,--  усмехнулся  Иркебай,-- раньше  надо  было
думать об этом. Доставим тебя к нашему хану, а там пусть он сам решает. И он
подал  сигнал  воинам, чтоб  продолжали путь дальше.  Все двинулись рядом со
следами, оставленными отрядом Сабанака.
     Через  какое-то время до слуха  Сабанака долетели крики, раздающиеся из
глубины леса. И он понял, что его полусотня, за  которую он отвечал головой,
ведет бой  с сибирцами. Те, наверняка, приготовили точно такую же засаду,  в
которую  он  сам угодил,  и теперь  расстреливают из луков его  воинов,  как
охотник птиц с подрезанными крыльями.
     Лыжники Иркебая тоже услышали шум сражения и ускорили шаги.
     --  Приготовить луки  и спрятаться за деревья,--  донеслось до него.  И
лыжники тут  же рассредоточились  за  деревьями,  оставив на тропинке  его и
связанных меж собой лошадей.
     Сабанак  негромко  позвал  своего  коня, стоящего  рядом. Тот,  услыхав
знакомый призыв хозяина, сделал несколько шагов и склонился над ним, ткнулся
в лицо мягкими, как  бархат, губами, громко фыркнул. Но затем тут
же  поднял  голову  и  испуганно насторожился.  И  Сабанак  услышал, что  по
тропинке кто-то пробирается.
     -- Сюда! На помощь!  -- что есть силы крикнул Сабанак, надеясь,  что то
возвращаются его воины и  освободят  его.  Но  тут же  сообразил, как  могут
расценить этот крик  его товарищи, и закричал, вкладывая в крик все  силы:--
Осторожнее! Тут засада! За-а-са-да-а-а-а-! -- "А-а-а-..." разнеслось по лесу
и ответило долгим эхом.
     Сабанак ожидал, что кто-то из сибирцев кинется к нему и убьет. Но этого
не случилось. И тут он с  горечью понял, что выполняет роль  подсадной утки,
привлекающей  своим  криком  соплеменников,  и  крупные  слезы  собственного
бессилия побежали по щекам юноши и скатились за воротник.
     Со  стороны леса  раздался  чей-то  вскрик, потом еще.  И  тонкий звук,
словно  камешки падали в стоячую воду, сопутствовал каждому вскрику. Сабанак
понял,  что  то  звук  спускаемой  тетивы, и  забился  на  санках,  стараясь
разорвать ремни. Но лишь перевернул их и уткнулся лицом в снег, и уже не мог
ничего увидеть  до  тех  пор, пока санки не  подняли. Тогда  он смог  все же
разглядеть, что  в разных  местах  лежат  сраженные  стрелами  люди  из  его
полусотни.  Над ними  хлопотали  сибирцы, забирая оружие,  одежду. К  санкам
подошел Иркебай и с усмешкой произнес:
     -- Ну, дорогой, спасибо тебе огромное за такой подарок. Мои люди  почти
без  кольчуг, а тут  такая удача привалила. Моя бы воля, так  и  отпустил бы
тебя с миром.  Может, еще  приведешь, а?  Да только  доставлю  т