вистливые   взгляды
устремились на обладателя карты.
     Кучум внимательно рассматривал изображенные на карте владения, хозяином
которых он отныне являлся. Потом Жестом пригласил Карачу-бека  занять  место
подле себя и подал тому пиалу с вином.
     -- Иногда  бывает,  что один конь стоит целого табуна. Такой конь стоит
дорого. Что ты хочешь за свою карту?
     Карача  обвел взглядом  сидящих вокруг  знатных  людей ханства и увидел
презрение во взглядах многих.  Лишь  некоторые  с завистью  глядели на него,
сидящего на почетном месте  рядом с ханом. Помолчав, словно обдумывал, какую
же ценность запросить, он наконец вымолвил:
     -- Моя цена велика и в то же время мала для тебя, хан. Я  хотел бы быть
подле тебя и стать достойным помощником тебе.
     Кучум, довольный, рассмеялся:
     -- Я ждал такого ответа и принимаю твою цену. Поручаю тебе объехать все
сибирские  улусы, описать  всех  проживающих  в  них людей  и  назначить  им
соразмерную подать в нашу  пользу. Для защиты возьмешь сотню с  Сабанаком во
главе. Пусть он познает все, чем обладаешь ты сам.
     Карача  увидел, как недобрым  огнем  блеснули  глаза многих, и особенно
Соуз-хан скривил в гримасе свою жирную физиономию, но тут  же согнал прочь с
лица выражение недоброжелательства и льстиво заулыбался, громко крикнув:
     --  О,  великий правитель, ты выбрал лучшего,  да продлятся дни  твоего
правления на этой земле!
     И  остальные  сидящие  громко повторили те же слова,  пытаясь высказать
расположение к вновь назначенному визирю,  от чьего слова отныне зависели их
доходы.
     ...Через день  Карача-бек  выехал  в  сопровождении сотни  воинов вдоль
течения   Иртыша  для  обложения  податями  сибирских  жителей.  Много  дней
продолжалась их поездка, и Карача своими глазами убедился, что далеко не все
сибирцы приняли власть нового правителя.
     Почти в каждом втором селении их встречали градом  стрел, а когда воины
Сабанака врывались  вовнутрь, расправлялись с непокорными, сгоняли  всех для
подсчета  и  переписи, то обнаруживалось,  что лишь  малая часть  осталась в
своих землянках. Большинство прятались в лесах, уходили в болота, куда воины
и сунуться не решались.
     А  потом им стали попадаться и совсем  брошенные селения.  Весть об  их
приближении  далеко опережала  движение отряда. "Плохая  весть  длинные ноги
имеет",-- с  улыбкой говорил Карача Сабанаку, который горячился и  порывался
сжечь брошенные жилища.
     --  Не  забывай, что это теперь  и  твои владения,--  утихомиривал  его
неистовство Карача,-- силой ничего не добьешься. Человек  долго  привыкает к
новому, а потому нужно терпение и терпение.
     --  Надо  поймать  хоть   нескольких  непокорных  и  повесить  их   для
устрашения. Они где-то рядом и сейчас смеются над нами.
     -- Посмотрим,  кто будет  смеяться через год. Надеюсь, что  наш  хан не
собирается уходить отсюда этой зимой?
     Карача пошел на хитрость. Он объявлял в покорных новой власти селениях,
что освободит  от  податей тех, кто явится в Кашлык и принесет хотя  бы одну
шкурку  белки. Другим он  сообщал, что ждут караваны из Бухары и Самарканда,
которые привезут необычно дешевые товары, но торг купцам будет разрешен лишь
возле Кашлыка. И все, кто желает что-то выменять у купцов, должны по первому
снегу приехать под стены сибирской столицы.
     Доверчивые  сибирцы слушали его слова и согласно кивали головами.  И ни
слова в ответ. С тем и вернулись обратно.
     Выпал  уже первый снег и облетели листья  с  деревьев. Лишь густые ели,
окружающие  Кашлык  со  всех сторон, стояли как ни в чем не  бывало, зеленея
своими мягкими лапами.
     Кучум встретил их  в шатре, где  горели  толстенные поленья, непрерывно
подбрасываемые слугами. Он был весь  закутан в меховые одежды, и было видно,
что сибирский холод доставлял ему массу неприятностей.
     Выслушал  сообщение  Карачи-бека  о  неудачной  поездке  и  с  недоброй
усмешкой проговорил:
     -- Они  еще узнают, кто здесь властелин и какой оброк я на  них положу.
Знаешь, что делал  мой отец,  коль кто-то из его  подданных не хотел платить
положенную дань? -- обратился он к своему визирю.
     Карача  недоуменно  повел  правым  плечом,  отчего  со  стороны   могло
показаться, что под его одеждой что-то  дернулось и опять замерло.  При этом
второе плечо оставалось неподвижным.
     -- Он поступал подобно всем мудрым правителям, как поступал его  отец и
отец  его  отца и долго еще  будут поступать именно  так: он  брал с каждого
улуса  по  заложнику.  Лучших  юношей и  женщин. Если дань задерживали, то в
селение везли сперва ухо,  затем  руку,  а  потом  и голову их соплеменника.
Обычно  хватало  и одного уха.-- И вновь кривая улыбка пробежала по смуглому
лицу  сибирского  правителя.--  Думается мне, что  местным  народам  полезно
узнать  о таком обычае. А то  заманивать их на торг да еще обещать всяческие
милости будет чересчур жирно.
     Карача  почтительно  кивнул в ответ,  не решаясь  что-то возразить. Ему
отнюдь не хотелось стать ни посредником в этой  жестокой игре,  ни тем более
участником.  И  он  уже  пожалел, что  пришел  добровольно  ко  двору  этого
коварного человека. Но выбор был  сделан, а отступать... отступать было не в
его правилах.
     --   Не  слышно   ли  что-то   о  местонахождении   бывшего   хана?  --
поинтересовался Кучум  как бы между прочим?  И,  чуть помолчав, когда Карача
развел руками,  что он ничего  не узнал об этом, спокойно добавил:-- Там мои
люди схватили одного, который болтал, будто видел этого  ублюдка плывущим  в
лодке, но, где он скрывается теперь, старик не знает.  Впрочем, его еще и не
допрашивали.  Приглашаю  тебя  завтра  поприсутствовать  при  этом.  А  пока
отдыхай.
     Охраной  городка  вновь ведал  хитрец Ата-Бекир;  и он  повел  Карачу в
отведенный  ему  для  ночлега  шатер.  Старик заискивал  перед  ним, пытаясь
выведать,  с  чем  тот  вернулся  после продолжительной  поездки. Но  Карача
насмешливо ответил ему, что лишние знания могут повредить его старой голове.
     Не  успел Карача-бек расположиться  в  своем временном  пристанище, как
заявился  посланец  от Сабанака, который приглашал его к  себе на  ужин.  Не
желая обидеть  юношу,  он отправился к нему в  шатер, стоящий  на самом краю
селения  прямо  под вековыми елями, недалеко от спуска  к реке. Верно, шатер
разбили не зря подальше от других.
     Еще  подходя  к  шатру своего  нового  друга,  Карача  услышал  громкие
возгласы и женский  смех,  доносившийся  оттуда.  Войдя вовнутрь,  обнаружил
человек  десять мужчин  и нескольких  девушек, сидящих  на  мягких  подушках
вокруг жаркого  костра, Все были уже в хорошем подпитии и радостно закричали
вновь прибывшему:
     --  Ну, ханский визирь, какие государственные дела так долго  не давали
прийти тебе?
     Ему  тут же вручили пиалу с вином  и заставили выпить ее до дна. Только
после этого Карача смог оглядеться и получше рассмотреть присутствующих.
     Рядом с Сабанаком сидел его  дядька, большой охотник  до таких пирушек,
Алтанай. Далее располагались юзбаши и другие воинские начальники, близкие по
чину друг другу. Меж ними примостились молодые девушки, закутанные в дорогие
меха.  Прислуживала  всем стройная, гибкая девушка с большими выразительными
глазами и ямочками на пухлых щечках.
     --  Это моя  наложница, Биби-Чамал,-- кивнул в сторону девушки Сабанак,
заметив, что Карача не сводит с нее глаз,-- хочешь подарю, когда она надоест
мне?
     Карача-бек растерялся, не поняв, то ли его хотят унизить, то ли сделать
подарок.
     -- Да она у него умрет с голода! -- захохотал один из юзбашей.
     --  И от  тоски! -- подхватил  другой.-- Ведь наш  уважаемый Карача-бек
теперь государственный человек, и ему некогда заниматься любовью.
     Карача  нахмурился  еще больше  и  уже  стал  подумывать,  как  бы  под
благовидным  предлогом  покинуть  шатер  Сабанака, но  тот,  заметив  резкую
перемену в настроении своего гостя, подлил еще вина в его пиалу.
     -- Нам ли  грустить,  дорогой  друг?!  Ведь мы  вернулись  живыми после
такого похода! Эти олухи смеются, думая, что саблей  можно что-то изменить в
этой дикой стране.
     Да  приведи  сюда хоть всю армию  великого  бухарского  эмира, и то они
ничего  не  смогли  бы  добиться.  Ловить  этих сибирцев  занятие  столь  же
неблагодарное, как искать блоху в овечьей шерсти. Возле  каждого из них надо
поставить по воину  с  саблей,  может, тогда  они  будут  делать  то, что им
скажут, а так...--  и он безнадежно махнул рукой, показывая, что ему сегодня
на все наплевать.
     Меж тем  воины  пьянели на глазах,  и разговоры становились все громче.
Карача умудрился несколько раз  вылить содержимое из своей пиалы в соседнюю,
пытаясь быть трезвым среди этого гульбища.
     Наконец, перекрывая гул голосов, громко заговорил Алтанай, шумно вбирая
перебитым носом морозный воздух.
     -- Знаете, что я вам скажу, дорогие мои братья, я воин... мне больше по
нраву  рубить,  а не  считать  шкуры,  что должны притащить  нам эти грязные
сибирцы. Нет, я  не палач, которому только и подавай работу,  который  и  из
меня вытянул бы жилы и накрутил их на кулак, коль ему скажет наш драгоценный
хан. Я привык встречаться с врагом в открытом бою и...-- Он грозно  взмахнул
рукой,  будто в ней зажата сабля, и рубанул по стоящему  перед  ним кувшину.
Тот упал, и вино разлилось  по  цветастому ковру.-- А если кто думает, что я
буду гоняться по лесам  и болотам  за всем этим сбродом, то я быстро объясню
ему что к чему.
     Сабанак попробовал  было унять своего разгорячившегося дядьку, понимая,
что тот,  изрядно опьянев, может  наболтать и лишнего,  но Алтанай  взмахнул
могучей рукой и отбросил племянника прочь.
     -- Уйди, щенок, когда говорит настоящий  мужчина. Все вы  готовы лизать
пятки нашему хану, а одного не поймете по глупости своей, что он продаст нас
всех на  ближайшем  базаре,  чтоб только  быть хозяином  ханского  шатра,  и
неважно какого. Он родился ханом и будет вести себя как хан, а честных ханов
я за всю свою жизнь пока что не встречал...
     Сабанак, поняв,  что назревает крупный скандал  и уговорами  Алтаная не
уймешь,  сделал знак девушкам. Те  быстро  соскочили со  своих мест, достали
откуда-то  инструменты и,  пританцовывая,  прошлись  вокруг  сидящих.  Потом
начали петь, подыгрывая каждая себе на комузе или небольшой дудочке.
     Юзбаши  повскакали  с мест и,  хлопая, стали отплясывать рядом с  ними.
Алтаная уже никто  не слушал, и он, поняв это, обвел всех мутным взглядом и,
тяжело встав на кривые  ноги, покачиваясь, направился к выходу. Никто его не
удерживал.
     Карача-бек внимательно смотрел за Сабанаком, проводившим дядьку с явным
облегчением, и  подумал: "Алтанай  сказал то,  что на уме у всех воинов.  Им
наплевать, как пойдут дела в ханстве.  Им надо лишь вкусно жрать и воевать с
кем угодно.  Но что обо всем  этом  думает Сабанак?  И стоит ли сообщить  об
услышанном Кучуму?"
     Сабанак сам подсел к Караче и, чуть смущаясь, спросил:
     -- Как тебе наши девки? Возьмешь одну  с  собой? Но Карача отрицательно
покачал головой, сославшись:
     -- Устал я после этой поездки, отоспаться надо хоть самую малость.
     --  Ну как хочешь. Слушай, ты уж забудь, что болтал тут Алтанай спьяну,
хорошо?
     -- Что ты, что ты, я и не  понял, чего  он плел,-- успокоил его ханский
визирь, радуясь  про себя, что  теперь-то  оба, и  Алтанай  и его племянник,
крепко сидят у него на крючке.
     На том и распрощались, поклявшись друг другу в вечной  дружбе, и Карача
ушел в свой шатер.
     На  другой день Кучум кликнул  его  к себе, едва рассвело,  и предложил
идти  за  ним  к  яме, где содержался пойманный стражниками  старик, который
болтал в своем улусе, что видел хана Едигира на реке.
     По  указанию  хана того извлекли  наверх и  привязали  к  дереву.  Лицо
старика было покрыто коростой от побоев,  и он  вздрагивал всем телом,  едва
кто-то из окружающих его людей поднимал руку.
     --  Что, старый хрыч,--  обратился  к  нему  Кучум,--  будешь  говорить
сегодня?
     --  Все...  я  все  сказал,  что видел...--  выдохнул  разбитыми губами
старик.
     -- Повтори все сначала. Как тебя зовут, где ты видел Едигира, ну!
     -- Я рыбак Назис и ехал к родичам, чтоб выменять у них новые снасти для
зимней рыбалки. Будь проклят тот час,  когда я подплыл к берегу. Но там была
одна  девушка,  и нашего  хана я сперва не  увидел,  а потом  она  попросила
достать его из лодки, где  он лежал. Я помог  ей вытащить  его на берег и  с
этим уехал. Все, больше я ничего не знаю.
     -- Не может быть,  чтоб  ты не  поинтересовался у них, куда они плывут.
Врешь  ты  все,  пень  старый!  Эй,  палач,--  крикнул  Кучум,--  поучи  его
хорошенько, только смотри, чтоб живой был.
     Старик,  увидев направляющегося  к нему  палача с  блуждающей  по  лицу
холодной улыбкой, весь опал на ремнях, сжался и закричал:
     -- Отпусти меня, и я найду их! Отпусти...-- и затих под ударами кнута.
     Во время  допроса старого  рыбака Кучум внимательно  следил за стоявшим
рядом с ним Карачой-беком. Но  и тот заметил  пристальный взгляд хана в свою
сторону и держался так, будто все происходящее его не касается. Когда старик
затих, то хан приказал палачу:
     -- Неси соленую воду! Уж этот способ развязывал языки каждому, кто имел
счастье его испробовать.
     Палач  торопливо  принес  большой  кувшин  с  соляным раствором,  столь
крепким, что капли, падающие на землю  из горлышка кувшина, тут же искрились
белыми кристаллами. Он  начал вливать рассол в рот  старику, запрокинув тому
голову. Когда  кувшин опустел наполовину,  то старик пришел  в себя и  начал
стонать,  пытаясь выплюнуть  льющийся в горло  рассол. Кучум подошел к  нему
ближе и спросил:
     -- Будешь говорить или скоро умрешь в диких мучениях...
     Тот затряс седой плешивой головой, и Кучум остановил палача.
     --  Я...  правда  не знаю ничего больше... Но я могу показать место, то
место...-- и вновь потерял сознание.
     --  Хватит с него,-- хлопнул в  ладоши Кучум,-- верно, он и вправду  не
знает более того, что  сказал. Вот что я надумал,-- обратился он к Караче,--
отдаю  его  на  твое  усмотрение. Отпои его  топленым  бараньим жиром, а  то
подохнет раньше времени, и пусть он покажет тебе то место, где видел Едигира
с какой-то бабой. Пока он живой, нам с тобой спокойно не спать. Все понял?
     -- Конечно, мой повелитель,-- склонился перед ним визирь,-- пусть палач
отнесет его в мой шатер, а там я сам разберусь.
     --  Даю  тебе  неделю... нет, неделю мало,  месяц сроку,  чтоб  поймать
Едигира и всех, кто будег рядом с ним. Сабанака возьмешь с его сотней.


        "ТЕНИ КОСЫХ СНЕГОВ"

     Пять раз останавливались на ночевку  Сузге и  Едигир.  Никто  больше ни
разу  не  повстречался им  за  все  время пути.  Лишь  два раза  видели  они
испуганно убегающих от берега людей. Зато часто натыкались на рыбацкие сети,
стоящие в устье мелких речушек. Сузге посчитала, что если они будут брать из
них по несколько рыбин, то никто в вину им это не поставит, Тем и питались.
     Она дала имена своим, теперь уже своим, собакам:
     Черныш и Белка. Собаки  беспрекословно слушались ее,  но  на  молчащего
Едигира  смотрели с подозрением и старались занимать  место в лодке подальше
от него.
     От того  и в  самом деле веяло смертью.  На все  вопросы Зайлы-Сузге он
отвечал однозначно: да или  нет. Он ни разу не  вспомнил ее имя,  ни то, что
связывало их некогда.  Ни о чем не  расспрашивал ее и был ко всему полностью
безучастен.
     -- Ты хочешь есть? -- спрашивала его Зайла.
     -- Не знаю...-- выдавливал он из себя.
     -- Может, ты погребешь, а то я уже устала?
     -- У меня не получится,-- слышалось в ответ.
     --  О  чем  ты  думаешь,  милый?  -- Зайла  не теряла  надежды,  что он
заговорит,  как и раньше,  и все встанет на свои места. И однажды  где-то на
третий вечер, уже когда они укладывались спать, Зайла положила рядом с собой
обломанный нож. Едигир, заметив это, пошарил рукой возле себя и спросил:
     -- А куда ты положила мой кинжал и саблю? Вчера они были здесь.
     Зайла даже обрадовалась  его  вопросу и принялась объяснять ему, что он
был тяжело ранен в бою и сейчас еще не оправился, что там  он потерял и свое
оружие.
     --  Хорошо, --  согласился Едигир,--  пусть  позовут Рябого Нура,  и он
принесет мою саблю и кинжал. Скажи им,-- и он указал в темноту.
     Зайла  растерялась,  услышав  это, и сперва  даже оглянулась в темноту,
будто и в самом  деле мог  там  стоять  Рябой  Hyp,  и попыталась  успокоить
Едигира:
     -- Там нет никого... Мы тут одни, совсем одни, не считая этих собак.
     -- А где мои воины? Где Hyp?
     -- Они убиты или ушли в лес.
     Едигир  долго и внимательно смотрел на нее, потом взял тяжелую валежину
и положил рядом с собой, закутавшись в шкуры. Так и уснул.
     Зайлу больше  всего беспокоило,  что он не  спрашивал, куда они плывут,
что они  там будут делать. Его ничего не  интересовало, и это  пугало, как и
то, что  она сама не могла  ответить, куда  и зачем они плывут по  реке  все
дальше от сибирской  столицы,  от  людей, углубляясь в непроходимую  тайгу и
встречая лишь диких зверей.
     На другое утро,  пока  Едигир еще спал, Зайла-Сузге решила пройти вдоль
берега. Но не успела сделать и нескольких шагов, как зашевелились прибрежные
кусты и оттуда высунулась чья-то страшная голова с огромными рогами, которые
казались продолжением  кустов. А потом  показался  и сам обладатель  могучих
рогов  --  огромный  лось, идущий,  видимо, на водопой и  никак не ожидавший
встретить тут, в глухом и безлюдном месте, кого-то постороннего.
     Испуганная Зайла громко закричала и  попятилась, не решаясь повернуться
к зверю спиной. Лось остановился,  словно вкопанный, и не  сводил с кричащей
широко открытых глаз.  Потом ему что-то в ее поведении не понравилось, низко
наклонив  голову, он  понюхал  песок, шумно втянув  в  себя  воздух, и начал
передней ногой разрывать землю.
     Зайла  словно оцепенела  и,  как  завороженная, смотрела  на  животное,
понимая, что  тот  чем-то  недоволен и может легко поддеть  ее на  кустистые
рога. Неизвестно, чем бы  закончилась  непредвиденная встреча, но неожиданно
рядом  с  ней оказался Едигир. Видимо,  он проснулся от  ее крика и, даже не
надев  сапог,  так и бросился  на выручку,  схватив  валежину,  что  вечером
положил рядом с собой.
     -- Пошел отсюда, великанище лесное,  пшел-л-л! --  махал грозно толстой
палкой   Едигир,   хотя  для   могучего   лося  никакой  опасности   она  не
представляла.--  У  тебя своя дорога, и мы тебе не  мешаем  идти по  ней. Не
мешай и ты нам,-- продолжал он, шаг за шагом подходя к нему ближе.
     И  лось  не выдержал пристального  взгляда человеческих глаз. Сперва он
чуть  попятился назад,  а  потом круто  повернулся и,  не  разбирая  дороги,
ринулся  в кусты, ломая ветки. Послышалось чавканье копыт по грязи, и тут же
синичка,  выпорхнувшая из леса, уселась на песок и стала внимательно изучать
следы, оставленные сохатым.
     Едигир и Зайла, ошеломленные от  всего  происшедшего,  глянули друг  на
друга  и рассмеялись. Смех  Зайлы был тонкий и звенящий, как лесной  ручеек.
Едигир же,  наоборот,  смеялся гулко,  словно пласты земли падали с  высокой
горы в реку. Он бросил на песок свою палицу и  подошел к Зайле, положил руку
ей на плечо. Та прильнула к  нему всем  телом и  тоненькой ручкой провела по
щеке любимого.
     -- Такой большой, а испугался,-- не переставая смеяться, выдохнула она.
     -- Пусть знает, кто здесь хозяин! -- ответил Едигир.
     --  Когда ты рядом,  то я  не  боюсь ничего,  правда,-- Зайла доверчиво
поглядела на него и спросила:-- Ты испугался?
     Едигир пожал плечами и с улыбкой тряхнул головой:
     -- Разве я похож на труса? Зачем обижаешь?
     --  Ладно, милый, пора  собираться и  плыть  дальше.-- В этот момент из