ое зрелище.
Лица у всех раскраснелись, глаза заблестели.
     --  Ведут, ведут  медведя, --  указал  рукой царевич  Иван, выскочивший
из-за стола.
     Двое здоровенных мужиков, натянув в разные стороны  цепи, прикрепленные
к ошейнику, надетому на шею медведю, вели его к столам.
     Тот упирался всеми четырьмя  лапами, шел, смешно переваливаясь с одного
бока  на  другой,  тянул носом  воздух,  чуя  аромат, исходящий  от  столов.
Собравшиеся гости при  виде зверя зашумели еще  громче, застучали,  затопали
ногами, чем окончательно привели медведя в замешательство. Он уперся в землю
и натянул цепи, не давая слугам тащить его дальше.
     --  Ишь ты!  Не  хочет к  нам  за  стол.  Не хочет!  -- засмеялся  Иван
Васильевич. -- Ну, молодцы, выходи, кто не боится!
     В  дальнем  конце  поднялся  высокий  светловолосый  детина  в  красном
стрелецком кафтане и, развязывая на ходу кушак, направился к медведю.
     -- О, да то Ильюха Муха! -- заволновались за  столами. -- Этот  сдюжит!
Силища у него дурная.
     -- Давай, Ильюха,  заломай его!  -- поддержали крепыша  стрельцы. -- Не
выдай! Панцирь царский получишь!
     Илья скинул  с  себя  кафтан, обнажив могучую  фигуру, и  широко развел
руки, как бы  приглашая  медведя помериться  силами. Слуги  бросили  цепь  и
отскочили  в разные стороны.  Медведь  некоторое  время стоял неподвижно,  а
потом неожиданно отвернулся от людей  и не спеша заковылял обратно в сторону
сарая.
     -- Испужался мишка Ильюху нашего! -- засмеялись за столами.
     -- Нет!  Так ты панцирь от  меня не  получишь, --  замахал руками  Иван
Васильевич, -- без драки не дам.  Догоняй мишку, побори его! Тогда и панцирь
твой.
     Ермак сразу  определил,  что  медведь слишком молод и,  видимо, вырос в
неволе, был почти ручным. Это не тот лесной хозяин своих  владений, хитрый и
коварный, что  может одним  взмахом  лапы переломить хребет лошади, свернуть
голову  человеку.  Этот,  видать,  еще  и  крови  людской  не   пробовал,  а
испугавшись шума  и  криков,  поспешил убраться  восвояси. Но и он  мог быть
опасен, если раздразнить. Хорошо, если Илья понимал это...
     А  Ильюха,  подзадориваемый  выкриками товарищей,  бросился  следом  за
убегающим  медведем  и, догнав  его,  ухватил за  цепь,  дернул на себя. Тот
недовольно  зарычал,  повернул  голову  к человеку,  показал клыки.  Стрелец
дернул  еще  раз и  отскочил. Медведь  рассердился  и, быстро развернувшись,
махнул лапой, пытаясь достать обидчика, но Илья ловко увернулся  от звериных
когтей и снова дернул цепь. Никто не успел и заметить, когда тот, поднявшись
на задние лапы, пошел на человека.
     На этот раз Илья не стал уклоняться, а шагнул  навстречу, также разведя
руки, как это делают бойцы во время борьбы на поясах.
     --  Зря  он  так...  --  прошептал  Ермак,  причмокнув губами.  Он весь
подобрался  и  напряженно  наблюдал,  чем  закончится  этот  поединок.  Сила
человека  и  неопытность  зверя   делали  их  примерно  равными.  Но  нельзя
допускать, чтоб медведь обхватил его, притянул к себе.
     Но  так и случилось. Сжав Илью мощными лапами  с боков, медведь когтями
впился  ему  в  спину,  сдирая кожу. Брызнула кровь, потекла, заструилась по
спине, но Илья не  ослабил хватку, пытаясь повалить косолапого на землю. Тот
не  поддавался и,  почуяв  незнакомый  ему прежде запах  человеческой крови,
вконец взъярился и так стиснул Илью поперек  спины, что затрещали  кости,  и
тот, разжав руки, без  сознания упал  на землю.  Медведь же облизал  лапы от
крови, опустился на все четыре и склонился над лежавшим человеком.
     --  Ой, задерет его! Задерет! -- закричали стрельцы. -- Тащите  пищали!
Не дадим Ильюху замучить до смерти!
     --  Не  сметь!  -- вскричал,  вскакивая,  Иван Васильевич.  --  Думали,
запросто  так царский панцирь  получить?! Не выйдет. Сам вызвался, вот пусть
кто желает безоружным на помощь выходит. А с оружием -- не сметь!
     Над столами повисло замешательство  и Василий Ермак явственно  услышал,
как  кто-то рядом заскрежетал от  злости зубами, Репнин  негромко выругался,
Федор Барятинский сжал кулаки.  Но никто, ни один человек, не смел подойти к
разъяренному запахом крови зверю, ожидающему,  когда  стрелец придет в себя.
Правда, пока он  был  жив, но  Ермак по своему  опыту  знал,  что  очнувшись
человек начнет  сопротивляться, попытается убежать от зверя,  а  это  добром
обычно не заканчивается.
     Он вновь оглядел  сидящих за  столами воевод, сотников и  понял, что ни
один  из них безоружным не посмеет приблизиться к медведю. И тут его  взгляд
встретился  с  насмешливым  взором  царских  глаз.  Иван  Васильевич  лукаво
смотрел, чуть приподнявшись с кресла, пытался угадать, решится ли кто-нибудь
выйти  на  поединок,  и  уловил  при  этом  внутренний  порыв  Ермака.  Тому
показалось даже, будто царь слегка подмигнул ему, поощряя на поединок.
     --  Неужто  не найдется  храбрец,  кто  товарищу  поможет?  Эх вы, люди
ратные... -- разочарованно произнес Иван Васильевич.
     -- Я бы с рогатиной пошел, -- глянул на отца царевич Иван.
     -- Сиди уж... Без тебя разберутся.
     Напряжение возрастало, и к  тому же  Илья,  пришедший в себя, пошевелил
рукой,  провел ей  по  лицу,  чем  вызвал  злобный  рык медведя. Тот  поднял
переднюю лапу и ударил по голове стрельца, и он вновь затих.
     --  Нет, не могу я смотреть на  это,  -- проговорил  Василий,  вставая,
выбравшись из-за стола, -- лучше самому мертвым рядом лежать, чем наблюдать,
как  другого убивают, -- ни к кому не обращаясь, пробормотал  он и уверенным
шагом двинулся к медведю.
     -- Ай, да казак! Каков  молодец! -- выкрикнул чей-то пьяненький  голос,
но  его больше  никто  не  поддержал.  Остальные, наученные  горьким  опытом
Ильюхи, скованно молчали.
     Василий сорвал с  себя кушак, обмотал им левую  руку, оставил свободным
один  конец и, легко взмахнув им  в воздухе, начал вращать, отчего перед ним
образовался круг от быстрого движения куска материи.
     --  Эй, бутуз,  иди ко мне! -- крикнул  нарочито  громко, чтоб  медведь
обратил на него внимание и оставил на время раненого Ильюху.
     Медведь, привлеченный голосом, повернул толстую шею  в  его сторону, но
не сдвинулся с места.
     -- Хр-хр-хр,  -- Василий задвигал  губами,  подражая  хрумканью кабана.
Мишка в ответ обнажил клыки и глухо заворчал.
     --  Ишь ты,  отзывается, --  крикнули  за  столом,  предчувствуя  новое
представление.
     --  Иди,  иди  ко  мне,  мой хороший,  --  Василий,  низко пригнувшись,
подходил все ближе  и  ближе,  не  переставая вращать конец красного кушака.
Медведь  уже  перестал обращать  внимание  на  залитого  кровью  стрельца  и
переключился на нового  противника, почуяв угрозу именно от него. Сперва  он
даже  чуть попятился  назад и  Василий решил  было,  что  молодой, неопытный
пестун, напуганный  людскими выкриками, поспешит  сбежать, но, верно, в  том
заговорил  разбуженный запахом  крови голос лесных  предков, и он неожиданно
быстро вскинулся вверх, встал на задние лапы.
     "Ага,  -- обрадовался Василий, -- теперь я тебя покружу, помотаю..." --
и он начал обходить медведя  вокруг,  заставляя его отвернуться от стрельца,
чем  воспользовались его  товарищи,  оттащив  Илью  в укромное место. Теперь
Василий мог думать лишь о себе и о том, как успокоить разъяренного зверя.
     Он окончательно убедился, что медведю не больше года и он, в отличие от
сородичей,  живущих  в  лесу, не боится человека, а  скорее  готов поиграть,
побаловаться  с ним,  используя, впрочем, клыки и когти.  Но  играть с  ним,
бороться, как это только что испробовал Илья, он не собирался.
     Наконец,  медведь не  выдержал долгого противостояния и  резко взмахнул
лапой, пытаясь зацепить крутящийся перед ним кушак.
     --  Вот,  правильно,  --  одобрил  его действия  Василий  и отпрыгнул в
сторону, -- достань его, достань... У тебя получится...
     Медведь начал беспорядочно махать лапами, казалось, что он в самом деле
включился  в игру, предложенную человеком,  пытаясь ухватить когтями цветной
лоскут. Наконец ему  удалось  зацепить конец кушака. Раздался треск рвущейся
материи  и  мишка  с  удивлением уставился на клочья, оставшиеся  у него  на
когтях. Он  даже понюхал их, лизнул языком. За это  мгновение  Василий низко
поднырнул, ухватил  свисающуюся с ошейника до самой  земли  кованую  цепь  и
потянул на себя. Медведю это не понравилось и он попытался вырвать ее из рук
человека. Попятившись, он  с силой натянул  короткую цепь, заставляя Василия
приблизиться на шаг.
     Взмах мощной лапы --  и плечо Ермака словно  одеревенело. Скосив глаза,
увидел неглубокую  рану и  сочившуюся  из  нее кровь.  Каким-то чудом он  не
выпустил  цепь из  рук  и  продолжал тянуть зверя  к  сараю. И  тот,  смешно
подпрыгивая, тащился следом, глухо урча, но особо не сопротивлялся.
     -- Так, так,  молодец,  мишенька, пошли  со мной, пошли...  -- повторял
негромко Василий, выискивая, за что можно было бы прицепить медведя.
     Но тот  облегчил его задачу, увидев открытую  дверь амбара, в несколько
прыжков достиг ее, вырвав цепь из рук  Ермака, и скрылся внутри. Василий, не
мешкая, заложил дверь на засов и обессиленно опустился рядом.
     --  Ошень  храбр шеловек, -- услышал он голос позади себя, обернувшись,
увидел остроносого с черными прямыми до плеч волосами человека, державшего в
руках небольшую кожаную сумку.
     --  Ты кто? --  спросил он, хотя  и догадался,  что  видит  перед собой
иноземца.
     -- Доктор Бомелиус, -- с достоинством отозвался тот, -- царский лекарь.
Позвольте смотреть ваша рана...
     -- Поди лучше того стрельца  подлечи,  -- указал Василий в сторону, где
продолжал лежать на земле окруженный товарищами Ильюха.
     -- Там есть  серьезный дело.  Долго.  Тут -- мало дел...  --  и  лекарь
раскрыл свою сумку, вынул  из нее какую-то баночку,  тряпицу и склонился над
Василием.
     Он почувствовал, как защипало предплечье, дернулся от резкой боли.
     --  Нищего страшного...  --  пояснил  тот  ровным  голосом, -- лечь  на
постель. Шпать... Много шпать... -- повторил несколько раз Бомелиус. --  Где
тебя найти? Буду лечить, глядеть рану, -- предложил он.
     -- В доме князей Барятинских, -- неожиданно раздался позади голос князя
Федора, -- поедешь к моему отцу, Василий.
     -- Зачем к отцу? Ведь завтра выступать.
     -- Успокойся, нагонишь своих казаков. Нам долго тащиться с  обозами,  с
пушками. Успеешь поправиться.
     -- Но может быть...
     -- Никаких может быть, -- передразнил его  князь Федор, --  слышал, что
лекарь распорядился делать? А он при самом царе состоит.
     -- Эй, казак, тебя царь к себе зовет, -- к ним  подошел Богдан Вольский
и  с интересом разглядывал  Василия Ермака.  -- Успокоил медведя, миром дело
решил... -- то ли одобрительно, то ли разочарованно произнес он.
     --  А ты бы хотел, чтоб зверь и его заломал? А?  Богдаша?  Скажи, хотел
поглядеть, как  кровь человечья польется? Любишь ведь  смотреть на кровь! Не
так разве? Признайся! -- неожиданно накинулся на боярина князь Федор.
     -- А чего мне ее любить или не любить, -- удивленно  воззрился на князя
Бельский, -- я не палач, какой...
     -- Ты  не палач,  нет...  Ты хуже палача,  --  подступал  к боярину  со
стиснутыми   кулаками  Барятинский.   Василий   впервые  увидел   его  таким
разъяренным и, подскочив, оттащил в сторону от боярина.
     -- Прекрати, царь смотрит...
     Иван Васильевич действительно  со своего  места  внимательно смотрел на
них,  щуря  глаза.   Василий  смело   направился  к  царскому  месту,  слыша
одобрительный гул голосов и ощущая сотни глаз, направленных на него.
     --   Как  кличут?  --  спросил  негромко  Иван  Васильевич,  пристально
вглядываясь в него.
     -- Ермак Василий меня зовут, -- также негромко ответил он.
     -- Из чьих будешь? Казак, по платью вижу.
     -- Сотник казачий. По приглашению на войну направляюсь.
     -- Где-то, однако, встречались мы с тобой. Не припомню только...
     --  Алексей  Федорович  Басманов на  службу  меня принимал  и  к  тебе,
государь, во двор приводил.
     -- В Александровой слободе?
     -- В ней, государь.
     -- Вспомнил. Умен был Алешка, ох, умен. Знал, кого набирать к себе.  Не
от Строгановых с пермской земли, случаем, прибыл тогда?
     -- От них, государь.
     -- Там и научился с медведями обращаться?
     -- Там, государь.
     -- Что сотника стрелецкого спас, за то молодец, хвалю. А что не  стал с
медведем  бороться, то правильно. Береги силушку, а она,  видать,  недюжая у
тебя, береги для ворогов.
     -- Поберегу, государь, -- эхом отозвался Василий, заливаясь от  царских
похвал легким румянцем.
     --  Подлечись,  лекаря  своего  дам, а  там  нагонишь  войско.  Успеешь
навоеваться.  Война  долгая  будет,  чую... А  вот  Строгановы-то  зря  тебя
отпустили, ох, зря...  Писали, мол, нелегко им сейчас  приходится. Пошел  бы
служить к ним?
     -- Отчего не пойти, -- просто ответил Василий, -- ляхов повоюем, а там,
видно будет.
     -- Молодец, -- царь отвернулся от него, быстро утратив интерес.
     --  А  панцирь где?  --  напомнил царевич, который тоже  с  восхищением
разглядывал уверенно державшегося Ермака.
     --  Да, чуть не  забыл про панцирь, -- по-бабьи всплеснул  руками  Иван
Васильевич и Ермаку показалось, будто тот специально забыл о подарке. Может,
не  желал  дарить  доспехи именно  ему, узнав,  что он  был взят  на  службу
Алексеем Басмановым, а может, и по иной причине. Как знать...
     Двое молодых слуг уже несли  панцирь, продетый через проушины на древко
короткого копья. Он поблескивал  полукруглыми боками и кованые пластины чуть
шевелились, как чешуя у вытащенной на берег рыбины.
     --  Не мал  будет,  --  спросил Иван  Васильевич, вновь  повернувшись к
Ермаку, и ему снова показалось, что царю не хочется расставаться с панцирем.
     -- Оружейники  подгонят,  -- помог  выйти  из  положения вернувшийся  к
столам Богдан Бельский, -- они это умеют.
     --  Ладно,  носи на  доброе здоровье  и о  царе  вспоминай. Помни, кому
служишь,  -- с особым  значением прибавил Иван Васильевич, --  не  забудешь,
случаем?
     --  Не забуду,  государь, -- ответил Василий, принимая  панцирь,  -- до
самой своей смерти помнить буду.
     -- Добре, добре. Помни о том, -- царь слегка коснулся длинными пальцами
пластин,  провел по  ним рукой,  --  пущай служит тебе так  же, как  ты  мне
служить станешь, -- произнес он напоследок и  направился,  не простившись, к
летнему дворцу. За ним  поднялись из-за столов и бояре, поспешили следом, да
и остальные, почувствовав неловкость, начали расходиться.
     Вот теперь Василий ощутил, как жгло плечо, подумав, решил, что и впрямь
большого  греха  не  будет,  если  отлежится  несколько  дней  во  дворце  у
Барятинских, а потом нагонит свою сотню.
     Впрочем, была у него тайная надежда встретить  там,  как в прошлый раз,
Евдокию. И эта мысль, прежде всего, звала и направляла в Москву. Князь Федор
дал  ему  свой возок  и двух слуг  для поездки  и,  проводив  до проселочной
дороги, просил кланяться отцу, сам оставшись в лагере.

        "* * *"

     Старый князь Петр  Иванович Барятинский  встретил  Ермака как  родного,
разместил в просторной горнице, направил одну из женщин прислуживать ему. На
третий  день  из раны пошел гной  и Барятинский не  на шутку встревожился за
своего постояльца и, о чем-то пошептавшись с женой, надолго исчез из дома. К
вечеру он вернулся  с Елисеем Бомелиусом, о  котором  Василий сообщил ему по
приезду.
     -- Коль сам  сэр  Бомелиус  обещал помочь,  то  его я  и пригласил,  --
пропуская лекаря вперед, кланялся, заискивая, старый князь.
     -- Обещаль, обещаль, --  кивая головой,  лекарь  подошел к постели, где
лежал Василий,  цепко  холодными  сильными  пальцами ощупал  плечо  и  велел
приготовить горячей воды.  -- Правильно  сделал, что  звал, --  кивнул князю
Петру, -- плехо дело, ошень плехо... Резать надо...
     -- Наш  храбрец  не испугается? --  спросил  Василия  Барятинский.  Тот
отрицательно покачал головой и закрыл глаза.
     Когда  Елисей Бомелиус закончил обрабатывать рану, вскрыл ее и выпустил
гной,  он  поднес  в  небольшом   серебряном  стаканчике  больному  какой-то
ароматный настой и властно наказал:
     -- Спать цвай дня!
     Василий выпил настой  и вскоре погрузился в  сон  и уже ничего более не
слышал.  А князь Петр  Иванович провел  важного  гостя  на  свою половину и,
плотно закрыв дверь, указал на стоявшее на столе угощение:
     -- Не откажите откушать со мной.
     --  Битте,  герр Питер, битте.  Приятный  пища,  приятный человек, -- и
величаво уселся на высокое кресло.
     -- За здоровье  государя,  -- поднял свой кубок Барятинский, -- дай ему
Господь доброго здоровья.
     -- Здоровье не есть Бог, здоровье есть сам человек, -- пригубил чуть из
своего кубка Бомелиус.
     -- Конечно, конечно, и человек не должен нарушать заповедей Господних и
блюсти тело свое в чистоте. Но все в руках Господа нашего.
     -- Вы, русский человек, есть  много говорить Бог, Бог...  На мой родина
люди больше делают, чем разговаривают, -- выбирая кусок  пожирнее,  Бомелиус
покосился  на  хозяина,  ожидая,  когда тот  перейдет  к  главному. Они  уже
встречались неоднократно  при дворе  и Елисей отметил  про себя  ум и умение
ладить с  боярами  князя  Барятинского. Заметил,  что и тот приглядывается к
нему,  и  безошибочно решил, что  рано  или  поздно  князь прибегнет  к  его
услугам. Теперь он терпеливо ждал, когда тот первым откроется.
     Но Петр Иванович повел разговор о своих сыновьях, о войне, об урожае и,
вроде,  совсем  не собирался говорить о  чем-либо другом. Но Елисей видел по
лицу собеседника, что он лишь ищет удобный момент, чтоб перевести разговор в
нужное ему русло.
     --  Скажите,  а  как  здоровье  царицы?  --   наконец  осторожно  задал
щекотливый вопрос старый князь.
     --  Которой  из них?  -- не задумываясь,  ответил  вопросом  на  вопрос
Бомелиус. -- Ведь их несколько, насколько мне известно. Как это называется у
вас на Руси? Гарем? Да?
     -- Не  знаю,  что  вы  имеет  в виду, --  слегка смутился  Барятинский,
подливая  вина гостю, -- но мне известна одна царская жена  -- Анна  из рода
Васильчиковых. Я хорошо знаю и  отца, и братьев ее, достойные  люди,  верные
слуги царя.
     --  Плехо  у нее  здоровье.  Ошень  плехо,  --  брезгливо морщась  и не
поднимая глаз, ответил Бомелиус, -- она не может как  это... родить ребенка.
Царь ей очень недоволен.
     -- Неужели никак нельзя  помочь? Ведь есть  всякие травы, лекарства? --
Барятинский казался не на шутку взволнованным.
     -- Царь не велел мне лечить ее. Скоро ее не быть во дворец.
     -- Как это? -- схватил лекаря за руку Петр Иванович.
     -- Просто, ошень просто -- монастырь.
     -- Какой монастырь? Куда ее увезут?
     --  Не  могу  говорить,  --  лекарь  отвечал  с набитым  ртом, и  князю
захотелось отодвинуть от него и кубок, и блюда  с закусками,  но он сохранил
спокойствие, ничем не выдавая  своего волнения. Но  Бомелиус и так все понял
и, прощаясь, тихо шепнул, -- присылай человек -- скажу, что вы хочешь знать,
--  и  положил в свой  сундук  небольшой  мешочек с  монетами, поданный  ему
князем.
     Едва за  лекарем  закрылись  ворота, как Петр Иванович  велел запрягать
свой возок и, ни слова не сказавши, жене, поехал на Неглинную к дому боярина
Григория Андреевича  Васильчикова. Там  не спали и, казалось, ждали позднего
гостя. Хозяин провел его к себе и тихо спросил:
     -- Что известно про Аннушку? Узнал, князь?
     -- Узнал лишь то, что царь готовится сослать  в монастырь твою дочь, --
со вздохом произнес Барятинский.
     При его последних словах  дверь раскрылась и вошел Илья Андреевич, брат
хозяина.
     -- В монастырь Анну отправляют? -- переспросил он.
     -- Я не ослышался? Бедная девочка...
     -- И нет никакой возможности оста