"
   Джаз не знал подробностей о работавшей в Москве разведывательной  сети  -
на всякий случай ему не стали давать лишних сведений. Его местом  назначения
был Магнитогорск,  откуда  железной  дорогой  отправлялись  крупногабаритные
грузы для Печорского Проекта. Он не совсем понимал, почему  при  инструктаже
ему не сообщили достаточного количества подробностей. Позже сложилось  такое
впечатление:  даже  если  бы  ему  дали  максимальное  количество   деталей,
руководство в любом случае хотело бы знать больше.
   Что же касается "сети на месте", то о ней он знал  абсолютно  все!  И  во
время подробных бесед Джаз рассказал все, что знал.
   Еще в пятидесятые годы  Хрущев  "переселил"  из-под  Киева  на  восточные
склоны Северного  Урала  довольно  значительное  число  украинских  крестьян
еврейского происхождения. Возможно, он надеялся на то, что  холод  уничтожит
их. Они  получили  землю  и  рабочие  места.  Им  было  положено  заниматься
лесоповалом  и  зимней  охотой,  выполняя  эти  задачи  под  надзором  и   в
соответствии  с  указаниями  "комсомольцев-добровольцев"   старого   закала,
присланных с нефтяных месторождений Западной Сибири.
   Назвать это концлагерем было  нельзя,  но  поначалу  разница  не  слишком
ощущалась.
   Но украинские диссиденты оказались интересным народцем: они  выжили,  они
выполняли нормы, они выполняли требования начальства и потихоньку  прижились
в этом районе. Их успех, который  по  времени  совпал  с  быстрым  развитием
гораздо более важных для страны нефтяных  и  газовых  месторождений,  сделал
строгий  контроль  над  этими  поселениями  излишним  и  даже  ненужным.   У
надзирателей появились более важные задачи. Пустынный  до  этого  регион  на
глазах оживал, поставляя необходимую для строительства  древесину  и  ценные
меха, то  есть  рационально  используя  природные  богатства  и  обеспечивая
население занятостью. В общем, можно сказать,  что  план  Хрущева  сработал,
превратив   когда-то   беспокойных,   политически   ненадежных    парий    в
добропорядочных советских граждан. Если бы все его начинания завершались так
удачно! Во всяком случае, визиты надзорных инстанций становились все реже по
мере того, как регион процветал.
   И действительно, все, чего хотели эти  евреи  -  это  спокойной  жизни  и
возможности следовать своим привычкам и обычаям. Климат мог  измениться,  но
люди не менялись. В своих лесозаготовительных лагерях  у  подножья  гор  они
жили более или менее удовлетворительно. По крайней мере, их не угнетали и  у
них всегда была возможность улучшить свою жизнь. Жить было  трудно,  но  они
были довольны такой жизнью. У них было сколько угодно леса для строительства
и отопления. Тайга давала  им  неограниченное  количество  мяса,  овощи  они
выращивали сами. А мелкое браконьерство давало им меха,  с  помощью  которых
они пополняли свое денежное содержание. В окрестных ручьях встречалось  даже
в небольших количествах золото, которое они искали и  пытались  промывать  -
иногда не без успеха;  охота  и  рыбалка  в  этих  краях  были  великолепны.
Отсутствие надзора давало возможность справедливого распределения труда, так
что каждый имел какую-то долю жизненных благ от всеобщего процветания.  Даже
холод работал в их пользу: именно из-за него начальство старалось показывать
сюда  нос  как   можно   реже,   Некоторые   переселенцы   были   румынского
происхождения,  они  сохранили  семейные  связи  со  "старой  родиной".   Их
политические взгляды, мягко говоря, не вполне совпадали с политикой  матушки
России. И не могли совпасть - до тех  пор,  пока  существовали  репрессии  и
ограничения, пока люди не  могли  трудиться  и  молиться  в  соответствии  с
личными  убеждениями,  пока  существовали  запреты  на  право  выбора  места
жительства  по  собственному   желанию.   Они   были   евреями   украинского
происхождения, которые считали себя румынами, а при желании  их  можно  было
считать и русскими. А в общем  и  целом  они  были  космополитами  и  желали
принадлежать только себе. Дети  их  воспитывались  в  тех  же  верованиях  и
убеждениях.
   Короче говоря, в то время как многие из переселенцев были в душе простыми
крестьянами без каких-либо конкретных политических убеждений, в  этих  новых
деревеньках и лагерях  было  достаточно  много  убежденных  антикоммунистов,
кое-кто из которых был готов выполнять роль "пятой колонны". Они  умудрялись
поддерживать связь со своими  единомышленниками  в  Румынии,  а  аналогичные
румынские группы имели прочные связи с Западом.
   Михаил Симонов, с полным комплектом документов,  удостоверяющих  его  как
горожанина, доставлявшего постоянные  неприятности  властям  и  представшего
перед выбором: отправиться в глубинку в  качестве  "комсомольца-добровольца"
или примерно в такие же места в качестве  заключенного,  попал  в  семейство
Кириеску в  деревне  Елинка  и  начал  трудиться  лесорубом.  Только  старик
Кириеску и его старший сын Юрий знали,  зачем  на  самом  деле  находится  у
подножья Уральских гор Джаз, и оказывали ему  помощь,  предоставляя  сколько
угодно времени для выполнения оперативного задания.  Он  "искал  золотишко",
"рыбачила, "охотился", но Казимир  и  Юрий  знали,  что  на  самом  деле  он
шпионит. Кроме того, они знали, чем именно он интересуется, что его  задание
- проникнуть в секреты экспериментальной военной базы, расположенной в самом
центре Печорского прохода.
   - Ты не только рискуешь своей шкурой,  ты  понапрасну  тратишь  время,  -
угрюмо пробормотал старик  как-то  вечером,  вскоре  после  того,  как  Джаз
поселился в семействе Кириеску.
   Этот вечер он хорошо запомнил; Анна Кириеску и  ее  дочь  Тасси  ушли  на
какое-то женское собрание в деревне, а младший брат Юрия, Каспар, уже  спал.
Было самое время для первого серьезного разговора.
   - Тебе не нужно ходить туда для того, чтобы узнать, что там происходит, -
продолжал Казимир. - Мы с Юрием сами можем  рассказать  тебе  об  этом,  как
могли бы рассказать почти все местные, если бы захотели.
   - Оружие! - вставил  Юрий,  его  огромный,  неуклюжий,  добродушный  сын,
подмигивая и кивая массивной лохматой головой. - Оружие, какого еще никто не
видел и даже не представлял; чтобы Советы могли запугать всех остальных. Они
строят его там, в ущелье, и уже испытывали его, только неудачно!
   Старый Казимир пробурчал что-то в знак  согласия,  сплюнув  в  огонь  для
демонстрации своей меткости и подчеркивая согласие с оценкой сына.
   - Это произошло примерно два года назад, -  сказал  он,  глядя  в  огонь,
ревущий в сложенном из камней камине,  -  но  мы  уже  за  несколько  недель
поняли, что там что-то затевают.  Понимаешь,  там  все  время  стали  гудеть
какие-то машины. Большие моторы, от которых питалась эта штука.
   - Верно, - вновь подхватил Юрий. - Большие турбины под  плотиной.  Помню,
как их устанавливали четыре с лишним года назад, еще до того,  как  все  там
закрыли свинцовой крышей. Уже  тогда  они  запретили  рыбачить  и  охотиться
вокруг старого прохода, но я все равно ходил туда. Когда они  построили  эту
плотину, в искусственном озере рыба просто  кишмя  кишела!  Стоило  получить
разок по морде и написать объяснительную, если попадешься. Я тогда  еще  был
глупым и думал, что и нам достанется электричество. Его у  нас  до  сих  пор
нет.., но зачем им столько энергии, а? - И он почесал нос.
   - Так или иначе, - продолжил отец, - в этих местах по  ночам  бывает  так
тихо, что любой крик или лай собаки слышно на  несколько  километров.  Ясно,
что и турбины было слышно, когда их запустили. Хотя они стояли под землей  в
ущелье, рев и вой слышны были на всю деревню.  Насчет  электричества  -  для
чего оно им было нужно  -  это  понятно:  они  там  копали  котлованы,  рыли
туннели, что-то сверлили, жгли круглые сутки свет, вели взрывные работы.  Ну
да, и себе удобства обеспечивали, а мы тут в Елизинке так и топим дровами. А
вытащили они оттуда, из ущелья, думаю, тысячи тонн камня, так что, Бог знает
- простите, что всуе помянул - какие  они  норы  сумели  накопать  под  этой
горой!
   Теперь опять настал черед Юрия:
   - Вот там они и делали оружие - внутри горы! А потом решили испытать его.
Отец и я, мы поставили несколько капканов и в тот вечер  возвращались  домой
поздно. Я помню, как сейчас, вечер был вроде сегодняшнего - звездный, ясный.
В лесу, где было потемнее, через кроны видно было зарево северного сияния  -
полосами...
   Турбины ревели как никогда, так что вроде  даже  воздух  вибрировал.  Но,
понимаешь, это все было вдали - этот рев -  потому  что  отсюда  до  Проекта
километров  десять.  А  там  мы  были  где-то  посередине  -  километрах   в
четырех-пяти от  ущелья.  Ну,  ты  сам  представляешь,  сколько  силы  можно
получить из этой реки.
   -  На  гребне  Григорьевского  перевала,  -  подхватил  Казимир,   -   мы
остановились и оглянулись. Море света, прямо зарево стояло  по  краям  всего
Печорского ущелья. Ну, я поселился здесь одним  из  первых,  можно  сказать,
первая жертва Хрущева, - и за все эти годы ничего подобного не  видел.  Нет,
это было не что-то природное, это была машина, какое-то оружие!  Потом...  -
он покачал головой, пытаясь подобрать нужные слова, - началось что-то совсем
несусветное!
   На этом этапе рассказа Юрий не выдержал и вновь вмешался в повествование.
   - Турбины взвыли как безумные, - сказал он. - А  потом  вдруг  как  будто
кто-то вздохнул или охнул! Поток света.., нет, световая труба, как  какой-то
огромный, ярко светящийся цилиндр выстрелился из ущелья, осветил  все  горы,
как днем, и стал взлетать в небо. Быстро! Молния по сравнению с  ним  стояла
бы на месте! Так, во всяком случае, казалось. Это было пульсирование  света:
в глазах горело только  послесвечение  от  него,  а  самого  света  было  не
увидеть. А потом он исчез, как ракета  улетел  в  космос.  Обратная  молния?
Лазер? Гигантский прожектор? Нет, ничего подобного - оно было гораздо.., как
бы тверже.
   При этих словах Джаз улыбнулся, но свое слово сказал старый Казимир.
   - Юрий прав, - заявил он. - Когда это началось, стояла ясная ночь, но  за
час непонятно откуда появились облака и  пошел  теплый  дождь.  Потом  задул
горячий ветер - как будто дыхание огромного зверя - откуда-то с гор. А утром
с гор и перевалов стали прилетать птицы и умирать - тысячами. И звери  тоже!
Никакой луч света, пусть самый сильный, не может натворить такое. И это  еще
не все, потому что сразу после того, как они это испытали, после  того,  как
выстрелили этим светом в небо, пошел запах горелого. Ну, знаете,  как  когда
горит электроизоляция? Может быть, озон? А потом  мы  услышали,  как  завыли
сирены.
   - Сирены? - это особенно заинтересовало Джаза. - Из их Проекта?
   - Конечно, а  откуда  же  еще?  -  ответил  Казимир.  -  Сирены  тревоги,
аварийные! Произошел несчастный случай, катастрофа. Ну да, мы слышали слухи.
И в течение следующих двух-трех недель..,  туда-сюда  летали  вертолеты,  по
новой дороге разъезжали "Скорые помощи", люди в скафандрах удаляли  радиацию
со стен ущелья. И говорили ,  вот  что:  отдача!  Это  оружие  действительно
выстрелило в небо, - с этим все у них получилось - но оно же дало  отдачу  в
ту пещеру, где его установили. Там все выжгло - расплавило  камни,  обрушило
крышу, чуть не сбросило весь этот свинцовый щит! Мертвецов  выносили  оттуда
целую неделю, и с тех пор эту штуку больше не испытывали.
   - А что сейчас? - последнее  слово,  конечно,  должно  было  остаться  за
Юрием. Он пожал своими могучими плечами. - Время от времени гоняют  турбины,
наверное, чтобы не заржавели; но, как говорит отец, с этим своим оружием они
поутихли. Больше никаких испытаний. Может быть, самый первый раз их  чему-то
научил, а может быть, у них получилось что-нибудь такое, чего они и сами  не
понимают. Я, например, думаю, что они просто не знают, как управлять  им.  Я
считаю, они с ним покончили. Правда, это не объясняет, почему они продолжают
там крутиться, почему не демонтировали свое барахло и не убрались.
   В ответ Джаз кивнул, сказав:
   - Ну, это как раз один из вопросов, на которые я и  должен  найти  ответ.
Видите ли, множество очень важных, очень умных людей на  Западе  обеспокоены
Печорским Проектом. И чем больше я узнаю о нем, тем больше мне кажется,  что
они беспокоятся не напрасно...

***

   Как-то вечером, когда Джазу дали таблетки, он не стал  принимать  их.  Он
всего лишь притворился, что глотает, а на самом деле засунул их  за  щеку  и
выпил воду, не проглотив таблетки.  Частично  это  было  знаком  протеста  -
протеста против того, что было физическим и даже психологическим содержанием
в заключении, пусть даже с добрыми намерениями, а частично объяснялось  иной
причиной. Ему нужно было время поразмышлять. Единственное, чего ему, похоже,
не хватало, так это времени для размышлений. Он постоянно  либо  спал,  либо
принимал таблетки, которые усыпляли его, либо страдал от боли и от отупления
после укола, который снимал боль и помогал говорить с  офицером-следователем
- но никогда у него не было минутки, чтобы спокойно полежать и подумать.
   Может быть, они и не хотели, чтобы он думал.  Тогда  возникал  вопрос:  а
почему они не хотят, чтобы он думал? Ну, тело у него, возможно, немножко  не
в порядке, но с головой, судя по всему, все нормально.
   Оставшись один (прислушавшись к тому, как они выходят  из  его  палаты  и
закрывают за собой дверь), он слегка повернул голову набок  и  выплюнул  эти
таблетки. От них остался противный привкус во рту, но это вполне можно  было
пережить. Если вновь вернется боль, он  всегда  сможет  позвонить  -  кнопка
находится рядом с его незабинтованной правой рукой и достаточно прикоснуться
к ней указательным пальцем.
   Боль, однако, не возвращалась, не приходил и сон, и  наконец-то  у  Джаза
появилась  возможность  просто  лежать  и  размышлять.  Более  того,   через
некоторое время он стал  думать  яснее.  В  общем-то,  по  сравнению  с  тем
одурманенным состоянием, к которому он уже успел  привыкнуть,  это  мышление
можно было назвать  кристально  чистым.  И  тогда  он  начал  задавать  себе
вопросы, которые уже задавал до этого и для ответов на которые у него  никак
не находилось времени. К примеру:
   Где, черт подери, все его друзья?
   Его вывезли из России... Когда - две недели назад? И  единственный,  кого
он  видел  (или,  точнее,  единственный,  кто  видел  его),  -  это  доктор,
допрашивающий офицер и какая-то медсестра, которая никогда не  разговаривала
с ним, а только бормотала  что-то  непонятное.  Но  в  Службе  у  него  были
настоящие друзья. Наверняка они знают о его возвращении. Почему  же  они  не
пришли повидаться с ним? Почему он лежит здесь  законсервированный?  Неужели
он выглядит настолько плохо?
   - Я не чувствую себя настолько плохо, - прошептал вслух Джаз.
   Он пошевелил правой рукой и сжал кулак. Рана на запястье затянулась, и на
ней наросла новая чувствительная кожица. Было чистым везением то, что острый
конец  ледоруба  прошел  между  костей  и  не  задел  ни   одного   крупного
кровеносного сосуда. Рука немножко затекала, шевелить пальцами было трудно -
но не более того. Она болела, но боль была вполне терпимой. Если  хорошенько
призадуматься, в данное время  у  него  вообще  ничего  не  болело.  Но  он,
разумеется, не мог быть уверенным во всем теле -  или  мог?  Джаз  решил  не
испытывать судьбу.
   А что с его зрением? Освещена сейчас его палата или нет?
   "Снег" его повязок был плотным и темным.  Ему  сказали,  что  спасли  его
зрение. От чего? У него что, глаза выскакивали или еще  что-нибудь?  "Спасти
зрение" может значить все что угодно. Например, то, что он сможет  видеть  -
но насколько хорошо видеть.
   Неожиданно, впервые с тех  пор,  как  попал  сюда,  он  ощутил  настоящую
панику. Наверняка они что-то скрывают от него до тех пор,  пока  не  получат
все нужные сведения - чтобы не расстраивать или не отвлекать его: пока  дышу
- надеюсь, и тому подобная дребедень.  Есть  в  этом  что-то?  А  вдруг  они
сказали ему не все?
   Джаз взял себя в руки и презрительно фыркнул. Ха!  Сказали  ему  не  все?
Боже, да они не сказали ему ничего! Это как раз он ничего больше  не  делал,
кроме как...
   Говорил...
   Эта новая ясность мышления повела его в  новом,  пугающем  направлении  и
продолжала вести. Чем больше  вариантов  он  рассматривал,  тем  быстрее  он
мыслил и тем более пугающими  становились  результаты  размышлений.  Кусочки
головоломки, о существовании которой он до сих  пор  не  подозревал,  начали
складываться в единое целое. И картинка, которая получалась, очень смахивала
на клоуна, на марионетку по имени Майкл Дж. Симмонс по кличке Задница!
   Он согнул правый локоть, поднес ладонь  к  обмотанной  бинтами  голове  и
начал расковыривать повязки там, где они прикрывали его глаза. Но осторожно:
ему нужна только щелочка для подглядывания и ничего больше.  Такая  узенькая
щелочка между полосками бинтов. Он хотел видеть, но не хотел, чтобы об  этом
знали другие.
   Через некоторое время ему, казалось, удалось добиться успеха. Трудно было
судить наверняка. Этот "снег" оставался, но если сильно прищурить глаза,  то
свет  (света  было  немного)  выглядел,  похоже,  более  естественным.   Это
напоминало ему детство: он привык лежать в постели, слегка  прищурив  глаза,
и, равномерно дыша, имитировать сон. Мать входила в спальню, включала  свет,
вставала возле постели, глядя на него, и никогда не бывала полностью уверена
- спит он или притворяется.  Сейчас,  со  слоем  закрывающих  лицо  повязок,
притвориться будет еще легче.
   Он вновь выпрямил руку, нашел кнопку и нажал  на  нее.  Теперь  медсестра
будет знать, что он не спит, но это ничему не помешает: когда она войдет, он
сможет смотреть на нее, а она не будет знать об этом. Хочется надеяться!
   Вскоре послышались мягкие неторопливые шаги. Джаз вжал голову в подушку и
ждал ее в полутьме своей палаты. Тихонько  гудел  воздушный  кондиционер;  в
воздухе носился легкий запах антисептиков; простыни в тех  местах,  где  они
касались тела, казались почему-то жесткими. И он подумал: "Все это не похоже
на палату госпиталя. Госпиталь ощущается как нечто искусственное,  в  лучшем
случае - нереальное. А здесь ощущается какая-то липовая искусственность ..".
   Дверь открылась, и появился свет.
   Джаз внутренне вздрогнул; лишь то, что  веки  его  глаз  были  зажмурены,
позволило ему не дернуться  в  сторону  от  ослепительного  света  лампочки,
свисавшей на проводе с потолка. Что касается самого потолка, то  он  был  из
темно-серого камня, испещрен шрамами взрывных  работ  и  отбойных  молотков.
Больничная палата Джаза на самом деле была  искусственной  пещерой  или,  по
крайней мере, частью такой пещеры!
   Слишком потрясенный для того, чтобы двигаться, он ошеломленно лежал в  то
время, когда сестра подошла к  кровати.  Тогда,  стараясь  сдержать  гнев  и
отвращение, которые бурлили  в  нем,  он  медленно  повернул  голову,  чтобы
взглянуть на нее. Она бросила на пациента всего  лишь  мимолетный  взгляд  и
стала щупать его пульс. Она была низенькой и  толстой,  волосы  у  нее  были
прямые и коротко стриженные, как у средневекового пажа,  одета  она  была  в
униформу и в  пилотку  медсестры.  Но  не  британской  медсестры.  Советской
медсестры. Все наихудшие опасения Джаза сбылись.
   Он почувствовал на запястье ее пальцы и сразу  отдернул  свою  руку.  Она
тихонько ахнула, отступила на шаг,  и  каблук  ее  тупоносых  черных  туфель
наступил на что-то, что хрупнуло. Она стояла, глядя то на пол, то на  Джаза,
и хмурилась. Ее зеленоватые глаза  сощурились,  пытаясь  найти  щель  в  его
повязке. Возможно, она увидела стальной блеск его серых глаз в этой  щели  -
во всяком случае, она снова ахнула и поднесла руку ко рту.
   Потом она  опустилась  на  колени,  собрала  осколки  таблеток,  а  когда
поднялась - на ее округлом лице было в