юдатель  сидел
неподвижно, и, казалось, выражение лиц подчиненных его интересует ничуть  не
меньше, чем то, что происходит по ту сторону экрана.
   Обнаженный человек поднялся и выпрямился возле трупа, из которого  теперь
вышел весь газ. Одна его рука лежала ладонью вниз  на  бедре  трупа,  другая
точно так же на грудной клетке. Большие и  круглые  как  плошки  глаза  были
снова широко  открыты,  но  цвет  его  кожи  заметно  изменился.  Нормальный
здоровый розовый цвет только что тщательно вымытого  молодого  тела  куда-то
исчез; вместо этого оно стало таким же серым, как  тело  трупа,  к  которому
человек прикасался. Он был серым, как сама смерть. Он  задержал  дыхание  и,
казалось, смаковал вкус смерти, слегка втягивая щеки. Затем...
   Он отдернул руки от трупа, с шумом выдохнул  зловонный  газ  и  откинулся
назад, встав на  пятки.  На  мгновение  показалось,  что  он  сейчас  рухнет
навзничь, но он снова наклонился вперед и снова с  величайшей  осторожностью
положил руки на труп. Мрачный, суровый и серый, как камень, он касался тела,
и его пальцы дрожали,  легко,  словно  бабочки,  передвигаясь  от  головы  к
кончикам ступней и обратно. По-прежнему в  этом  не  было  никакой  эротики,
однако тот, что сидел слева, прошептал:
   - Он что, некрофил? Что все это значит, товарищ генерал?
   - Сиди спокойно и учись, - прорычал тот, что сидел  в  центре.  -  Ты  же
знаешь, где находишься. Ничто здесь не должно тебя удивлять. А что  касается
того, что все это значит и кто это такой, - скоро ты  все  узнаешь.  Я  могу
сказать только одно: насколько мне известно, таких, как он,  только  трое  в
СССР. Один - монгол откуда-то с Алтая, шаман из  местного  племени.  Он  уже
практически умирает от сифилиса  и  потому  бесполезен  для  нас.  Другой  -
безнадежный сумасшедший, которому должны сделать  корректирующую  лоботомию,
после чего он тоже окажется..,  скажем,  вне  пределов  нашей  досягаемости.
Поэтому  остается  только  этот.  Его  дар  -  врожденный,   научить   этому
практически невозможно, что делает его sui generis. Это по-латински,  латынь
- мертвый язык. Наиболее подходящий. А  потому  заткнись!  Ты  видишь  перед
собой уникальный талант.
   В это время по ту сторону экрана "уникальный талант" обнаженного человека
начал наконец проявляться. Его резкие, неожиданные движения были странными и
беспорядочными, почти что судорожными, как если бы  его  дергал  за  ниточки
какой-то  сумасшедший  невидимый  кукольник.   Правая   рука   метнулась   к
чемоданчику, едва не сбросив его  со  столика.  Кисть,  судорожно  согнутая,
больше похожая на лапу, рванулась вверх,  как  будто  дирижируя  исполнением
какого-то неведомого произведения, однако вместо дирижерской палочки  в  ней
был зажат блестящий серповидный скальпель.
   Все трое наблюдателей наклонились вперед, широко раскрыв глаза и  разинув
рты. Однако в то время как на лицах двоих, сидевших по краям,  непроизвольно
застыло  выражение  отрицания  и  они  готовы  были  содрогнуться  или  даже
вскрикнуть при виде того, что, по их мнению, должно было  сейчас  произойти,
на лице старшего отражалось лишь знание и мрачное ожидание.
   С точностью, не допускающей никаких  случайных,  непроизвольных  движений
остальных конечностей, -  которые"  застыли  и  вытянулись,  как  у  мертвой
лягушки, как бы принужденные жить сами по себе, - рука обнаженного  человека
скользнула вниз и вскрыла труп от грудной клетки, через  пупок,  до  жестких
лобковых волос. Еще два на первый взгляд произвольных, но  абсолютно  точных
разреза, слились с первым движением, - и на животе трупа четко  обозначилась
буква "I" с длинными верхней и нижней перекладинами.
   Тут же действующий до отвращения автоматически исполнитель  этой  ужасной
хирургической операции не глядя отбросил  скальпель,  по  запястья  погрузил
руки в центральный разрез и раздвинул его края,  словно  дверцы  буфета.  От
холодных открытых на обозрение кишок пар не шел, не было также и  крови,  но
когда обнаженный человек вытащил руки, они блеснули  тускло-красным  цветом,
будто их только что покрасили.
   Выполнение такого вскрытия требовало поистине  геркулесовой  силы,  -  об
этом  свидетельствовали  резко  напрягшиеся  мускулы  на  спине   и   плечах
обнаженного человека, - поскольку следовало одновременно рассечь все ткани и
мышцы, с внешней стороны защищавшие желудок. Действие  сопровождалось  также
яростным рычанием, хорошо  слышным  наблюдателям  по  радиосвязи,  благодаря
которому  губы  обнаженного  человека  образовали  оскал  и  вздувшиеся   от
напряжения жилы на шее проступили еще более явственно.
   Но  теперь,  когда  перед  ним  обнажились   внутренности   объекта   его
манипуляций, странное спокойствие овладело обнаженным человеком. Посерев еще
больше, если это вообще было возможно, он снова выпрямился, откинулся назад,
встав на пятки, красные руки безвольно повисли вдоль тела.  Затем  он  опять
наклонился вперед, и  его  ничего  не  выражающие  голубые  глаза  принялись
неторопливо изучать внутреннее содержимое трупа.
   В это время в  другой  комнате  человек,  сидевший  слева,  вцепившись  в
подлокотники  кресла  непрерывно  делал  глотательные  движения,  его   лицо
блестело от пота. Тот, что сидел справа, был синевато-серого цвета, дрожал с
головы до ног, тяжело дышал и ловил ртом воздух, пытаясь успокоить  рвущееся
из груди сердце. Однако сидевший между ними бывший  генерал  армии  Григорий
Боровиц, ныне глава секретного Агентства развития паранормального  шпионажа,
был совершенно поглощен происходящим. Его львиная голова склонилась  вперед,
лицо с тяжелой нижней челюстью выражало благоговение,  в  то  время  как  он
впитывал в себя каждую  деталь,  каждый  нюанс  разворачивающегося  действа,
стараясь по возможности не обращать внимания на мучения сидевших рядом с ним
подчиненных. Где-то в глубине сознания он гадал, станет ли  кому-то  из  них
плохо и кто первым выйдет из игры. И в какой именно момент он  откажется  от
дальнейшего участия в деле.
   Под столиком стояло металлическое  мусорное  ведро,  в  котором  валялось
несколько смятых бумажек и окурков. Не отрывая взгляда  от  экрана,  Боровиц
наклонился, поднял ведро и поставил его на  середину  столика,  подумав  при
этом: "Пусть как хотят, так и делят его между собой". В любом  случае,  кого
бы из них ни начало тошнить  первым,  другой  непременно  последует  примеру
товарища.
   Как будто читая его мысли, тот, что сидел справа, задыхаясь, выдавил:
   - Товарищ генерал, не думаю, что я...
   - Сиди спокойно! - Боровиц топнул  ногой  и  схватил  его  за  колено.  -
Смотри, если можешь, а если не можешь, сиди тихо и не мешай мне.
   Обнаженный человек в это время склонился над трупом, и его лицо оказалось
в нескольких дюймах от открытых внутренностей. Его глаза двигались  влево  и
вправо, вверх и вниз, как будто пытались  отыскать  что-то  спрятанное  там,
внутри. Ноздри широко раздулись, и он  подозрительно  принюхивался.  Гладкие
брови приняли какую-то фантастическую форму. Больше всего он  в  эту  минуту
напоминал пса, увлеченно преследующего жертву.
   Затем.., хитрая усмешка скривила  его  серые  губы,  блеск  откровения  -
раскрытой тайны появился в глазах. Всем своим видом он как бы говорил:  "Да,
здесь что-то есть, здесь что-то скрывается!"
   Откинув назад голову, он громко рассмеялся, но смех быстро  оборвался,  и
он с еще большим вниманием стал изучать содержимое трупа.  Нет,  этого  было
недостаточно, тайное не  становилось  явным.  Оно  ускользало,  и  ликование
немедленно сменилось гневом.
   Яростно шепча что-то, обнаженный человек, весь дрожа от переполнявших его
эмоций,  схватил  какой-то  тонкий  инструмент,  острие  которого  сверкнуло
зеркальным блеском. Следуя как  будто  изначально  заведенному  порядку,  он
начал вырезать какие-то органы, трубки и  пузыри,  постепенно  его  действия
становились все более жестокими и беспорядочными - и вот  уже  внутренности,
частично  или  почти  полностью  выдранные  из   тела,   свисали   за   край
металлического стола причудливыми лоскутами и клочьями. Однако этого все еще
было недостаточно, он по-прежнему искал и не находил  чего-то  ускользающего
от его взгляда.
   Он издал пронзительный крик, и звук,  донесшийся  из  динамика  в  другой
комнате, скорее напоминал скрип мела по школьной доске или скрежет лопаты по
льду. С ужасной гримасой на лице он начал отрезать  висящие  куски  плоти  и
расшвыривать их вокруг себя. Он размазывал их по своему телу, подносил к уху
и "слушал" их. Он  растягивал  их,  перебрасывал  через  сгорбленные  плечи,
швырял в ванну, в раковину. Пятна крови были  везде,  и  снова  из  динамика
донесся крик, полный разочарования и невероятной муки:
   - Не здесь! Не здесь!
   В другой комнате тот, кто  сидел  справа,  уже  не  просто  сглатывал,  а
отвратительно давился.  Неожиданно  он  схватил  со  стола  мусорное  ведро,
вскочил и бросился в угол комнаты. Боровиц в душе неохотно похвалил  его  за
то, что при этом он был довольно спокоен.
   - Боже мой! Боже мой! - с каждым разом все громче повторял тот, что сидел
слева. - Ужасно! Ужасно! Он развратник, безумен, изверг!
   - Он великолепен!  -  прорычал  Боровиц.  -  Видишь?  Видишь!  Теперь  он
подходит к самой сути дела...
   По ту сторону экрана обнаженный человек взял в руки  хирургическую  пилу.
Он пилил снизу вверх через центр грудины, его руки по  локоть  и  инструмент
отблескивали смесью серого, красного и серебряного цветов. Пот  струился  по
запятнанной кровью коже, стекая горячим дождем, в  то  время  как  он  резал
грудную клетку. Однако он не сдался - сломалось серебристое лезвие  пилы,  и
он отбросил ее в сторону.  Рыча,  как  зверь,  совершая  какие-то  неистовые
беспорядочные движения, он  поднял  голову  и  осмотрел  комнату  в  поисках
чего-нибудь подходящего. Наткнувшись на металлический стул, его глаза широко
открылись от воодушевления. Мгновенно  схватив  стул,  он  стал  действовать
двумя его ножками, как рычагами, внутри только что сделанного разреза.
   Под звук ломающихся костей и рвущейся плоти левая  часть  грудной  клетки
поднялась  и  откинулась  -  словно  люк  в  верхней  части  туловища.  Руки
обнаженного  человека   погрузились   внутрь..,   раздался   страшный   звук
разрываемой плоти.., и вот они  показались  снова  и  высоко  вверх  подняли
долгожданную награду.., но только на мгновение. Затем...
   Держа в руках сердце, человек начал танцевать, снова и  снова  кружась  с
ним по комнате. Он прижимал его к  себе,  подносил  к  глазам,  к  ушам.  Он
подносил его к своей груди, нежно баюкая и сам плача при этом  как  ребенок.
Он рыдал от облегчения, и горячие слезы  текли  по  его  серым  щекам.  А  в
следующий момент все силы, казалось, покинули его.
   Ноги задрожали и стали  мягкими,  как  желе.  По-прежнему  крепко  сжимая
сердце, он согнулся и рухнул на пол, свернувшись подобно ребенку в животе  у
матери  и  спрятав  сердце  в  изгибе  своего  тела.  Он  лежал   совершенно
неподвижно.
   - Все сделано, - произнес Боровиц. - Может быть! Он поднялся,  подошел  к
динамику и нажал кнопку с надписью "Селекторная связь". Однако,  прежде  чем
заговорить, он прищурившись посмотрел на своих подчиненных. Один по-прежнему
оставался в углу, сидел с безвольно опущенной головой, ведро стояло  у  него
между ногами. В другом углу второй,  держа  руки  на  боках,  делал  наклоны
вперед - вверх и вниз, вверх и вниз, выдыхая при каждом  наклоне  и  вдыхая,
когда выпрямлялся. Лица у обоих блестели от пота.
   - Хм... - пробормотал Боровиц и повернулся к  динамику.  -  Борис!  Борис
Драгошани? Вы меня слышите? Все в порядке?
   Человек в другой комнате дернулся, вытянулся, поднял голову и  огляделся.
Он содрогнулся и быстро встал  на  ноги.  Теперь  он  был  больше  похож  на
человека и уже не напоминал взбесившегося робота, хотя по-прежнему цвет  его
кожи оставался свинцово-серым. Голые ступни поскользнулись на скользком полу
- он слегка пошатнулся, но быстро вновь  обрел  равновесие.  Увидев,  что  в
руках все еще зажато сердце, он отшвырнул его  в  сторону  и  вытер  руки  о
бедра.
   Боровиц подумал, что сейчас он похож на человека, только что  очнувшегося
от ночного кошмара.., но ему нельзя  позволить  проснуться  слишком  быстро.
Есть одна вещь, которую Боровиц должен узнать непременно,  и  узнать  именно
сейчас, пока все еще свежо в памяти этого человека.
   - Драгошани, - снова произнес Боровиц, стараясь, чтобы его  голос  звучал
как можно мягче, - вы слышите меня?
   К тому моменту как коллеги Боровица  пришли  в  себя  и  тоже  подошли  к
экрану, обнаженный человек уже смотрел в их сторону. Борис Драгошани  словно
впервые осознал, что стоит перед экраном - с его  стороны  это  было  просто
матовое окно, состоящее из множества  освинцованных  стеклышек.  Он  смотрел
прямо на них, и могло показаться, что он их видит, но взгляд  его  при  этом
напоминал взгляд слепого.
   - Да, я слышу вас, товарищ  генерал.  Вы  были  правы  -  он  намеревался
уничтожить вас.
   - А... Хорошо! - Боровиц загнул толстый палец на левой  руке.  -  Сколько
еще сообщников у него было?
   Драгошани выглядел изможденным. Серый цвет его кожи постепенно исчезал  -
руки, ноги и нижняя  часть  туловища  уже  приобрели  естественную  телесную
окраску. В конце концов он был обыкновенным человеком и сейчас находился  на
грани  обморока.  Небольшое  на  первый  взгляд  усилие,  когда  он   поднял
металлический стул, чтобы сесть, лишило его остатков сил. Положив голову  на
руки и уперев локти в колени, он сидел, уставившись себе под ноги.
   - Итак? - произнес Боровиц.
   - Еще один, - не поднимая головы откликнулся наконец Драгошани. -  Кто-то
очень близкий к вам. Его имени я не смог узнать.
   Боровиц был разочарован.
   - Это все?
   - Да, товарищ генерал.
   Драгошани  поднял  голову  и  снова  посмотрел   на   экран   -   в   его
прозрачно-голубых   глазах   появилось   почти   умоляющее   выражение.    С
фамильярностью, в возможность которой подчиненные  Боровица  едва  ли  могли
поверить, Драгошани сказал:
   - Пожалуйста, Григорий, не спрашивай меня об этом. Боровиц молчал.
   - Григорий, - снова заговорил Драгошани, - ты мне обещал...
   - Многое, - торопливо оборвал его Боровиц. - Да, ты  получишь  обещанное.
Многое! Как бы мало ты ни дал, я возмещу тебе многократно. Сколь бы малы  ни
были твои услуги, СССР будет в высшей степени признателен и благодарен тебе,
как бы долго ни пришлось ждать этого признания.
   Ты проник в поистине космические глубины, Борис Драгошани, и я знаю,  что
ты  более  храбр,  чем  любой  космонавт.   Что   бы   там   ни   писали   в
научно-фантастических романах, там, где они летают, нет никаких чудовищ.  Но
за теми границами, которые пересекаешь ты, обитает ужас! Я знаю об этом...
   Человек в другой комнате выпрямился, по  телу  его  пробежала  сильная  и
продолжительная судорога, кожа вновь приняла серый оттенок.
   - Да, это так, Григорий, - сказал он.  Хотя  Драгошани  и  не  мог  этого
видеть, Боровиц кивнул головой и произнес:
   - Тогда ты понимаешь?
   Обнаженный человек вздохнул и опустил голову.
   - Что ты хочешь узнать?
   Боровиц облизнул губы, еще ближе придвинулся, склонившись к экрану:
   - Имя человека,  состоявшего  в  заговоре  вместе  с  этой  выпотрошенной
свиньей, и доказательства, которые я могу представить Президиуму. Без  этого
опасности подвергаюсь не только я, но и ты тоже. Да, и весь отдел  в  целом.
Запомни,  Борис  Драгошани,  в  КГБ  есть  люди,  которые  с   удовольствием
выпотрошат нас, если только им предоставится такая возможность!
   Ничего не ответив, человек вернулся к тележке, на которой лежали останки.
Он остановился  возле  истерзанной  плоти,  и  на  лице  его  ясно  читалось
намерение продолжить надругательство. Он глубоко вдохнул, расправляя легкие,
медленно выдохнул, снова несколько раз вдохнул и выдохнул.  С  каждым  разом
его грудь расширялась все больше и больше,  а  кожа  приобретала  все  более
глубокий синевато-серый цвет. Так прошло несколько минут. Наконец взгляд его
остановился на хирургических инструментах, лежавших в чемоданчике.
   Теперь уже даже Боровиц был выбит из равновесия, взволнован  и  нервозен.
Он сел в стоявшее в центре кресло и, казалось, ушел в себя.
   - Вы, двое, - рявкнул он на подчиненных. - С вами все в порядке?  Михаил,
если тебя все еще тошнит, держись от меня подальше, - обратился он  к  тому,
что сидел раньше слева, - его ноздри были все еще влажными и выглядели,  как
две глубокие черные дыры на белом, как  мел,  лице.  -  А  ты,  Андрей,  уже
закончил свои гимнастические упражнения?
   Правый открыл рот, но ничего не ответил. Он неотрывно смотрел на экран, а
кадык у него непрерывно подрагивал. Второй произнес:
   - Разрешите мне посмотреть хотя бы начало, я постараюсь,  чтобы  меня  не
затошнило. Кроме того, мне бы хотелось получить некоторые объяснения,  после
того как все закончится. Может быть, вы растолкуете, товарищ генерал, за что
вы так цените этого человека,  поскольку  я  считаю,  что  лучше  всего  его
уничтожить.
   Боровиц кивнул:
   - Ты получишь все необходимые объяснения, когда придет время, -  прорычал
он громко. - Но в одном я согласен с тобой: я бы тоже предпочел, чтобы  тебя
не тошнило.
   Драгошани достал какой-то инструмент, похожий на полое внутри  серебряное
зубило; в другую руку он взял маленький медный молоток. Он установил  зубило
точно посередине лба трупа  и  ударом  молотка  вогнал  его  вовнутрь.  Едва
молоток отскочил после удара, из отверстия полого зубила  брызнула  мозговая
жидкость. Для  Михаила  этого  оказалось  достаточно,  чтобы  он,  судорожно
глотнув, бросился в свой угол комнаты, - его била дрожь, он отвернулся. Тот,
кого назвали  Андреем,  словно  замороженный  стоял  на  месте,  но  Боровиц
заметил, что он нервно сжимает и разжимает пальцы висящих по  бокам,  словно
плети, рук.
   Теперь Драгошани отступил от трупа и низко склонился, неотрывно глядя  на
зубило,  торчавшее  из  расколотого  черепа.  Медленно  кивнув  головой,  он
выпрямился и шагнул к столику, на котором лежал чемоданчик с  инструментами.
Бросив молоток на твердые плитки пола, он схватил тонкую  стальную  спицу  и
точным движением, почти не глядя, опустил ее в отверстие  зубила.  Блестящая
стальная трубочка медленно скрывалась внутри зубила, пока на поверхности  не
остался только ее кончик, похожий на рупор или даже на рот.
   - Рот! - Андрей внезапно издал какой-то  каркающий  звук,  повернулся  и,
спотыкаясь бросился в другой конец комнаты. - Боже мой! Боже мой! Рот!
   Боровиц закрыл глаза. Даже он, такой стойкий и выносливый, не мог  больше
смотреть. Он все это уже видел раньше и слишком хорошо помнил.
   Минуты шли. Михаил дрожа стоял в углу, Андрей - в  другом  конце  комнаты
спиной к экрану, а их шеф с плотно закрытыми  глазами  сгорбился  в  кресле.
Затем...
   Крик, раздавшийся из динамика, способен был подействовать даже  на  самые
крепкие нервы, он поистине мог поднять даже мертвого. Он  был  полон  ужаса,
какого-то чудовищного знания, полон.., жестокой ярости? Да, ярости - это был
крик раненого хищника, мстительного зверя. И тут возник хаос!
   Едва затих крик, Боровиц резко открыл глаза, брови его при  этом  сошлись
домиком. Какое-то мгновение он сидел, смотря перед собой, словно филин,  его
всего трясло от возбуждения, а пальцами он крепко  вцепился  в  подлокотники
кресла. Затем, издав хриплый крик, он откинулся всем своим  массивным  телом
назад, подняв руку к лицу. В тот момент, когда экран разлетелся вдребезги  и
в комнату дождем полетели осколки стекла и мелкие блестящие кусочки  свинца,
кресло  под  ним  сломалось,  тем  самым  защитив  его  и  позволив   упасть
невредимым.  Из  образовавшейся  в  экране  огромной  дыры   торчали   ножки
металлического стула. Затем стул исчез и снова ударил  по  экрану,