себе. Конечно, желательна, чтобы работа человека давала результаты во
всех трех  направлениях.  Если этого  не получается,  можно  примириться и с
двумя. Например,  если человек полезен мне, он,  в силу этого, уже полезен и
для работы. Или, если он полезен для работы, он  полезен и для меня. Но если
человек. Допустим, полезен для работы и для меня, но не может  быть полезным
самому себе, это уже гораздо  хуже,  ибо он  не  сможет долго выносить такое
положение.  Если человек ничего не получает для себя, если он не меняется  и
остается таким, каким был, факт его случайной, кратковременной полезности не
ставится ему в заслугу. Но еще важнее то, что его полезность длится недолго.
Работа растет и меняется. Если же сам человек не растет и не меняется, он не
в состоянии идти вровень с работой; работа оставляет его  позади, и тогда то
обстоятельство, что он был для нее полезен, способно начать приносить вред."



     Возвращаюсь  к  Петербургу  лета 1917 года. Вскоре после того, как была
образована  наша   группа,  или  "подготовительная  группа",  Гурджиев  стал
говорить об усилиях, связанных с задачами, которые он поставил перед нами.

     - Вы  должны понять, - сказал  он, - что обычные усилия в счет не идут.
Учитываются  только  сверхусилия.  Так  бывает везде  и во всем. Те,  кто не
желает совершать чрезмерные усилия, поступят  лучше, если  оставят  группу и
позаботятся о своем здоровье.

     - А  эти  чрезмерные  усилия  могут оказаться  опасными?  спросил  один
человек из аудитории, особенно заботившийся о своем здоровье.

     -  Конечно,  -  отвечал  Гурджиев,  -   хотя  лучше  умереть,  стараясь
пробудиться, чем жить погруженным в сон. Это одно. И другое: не так-то легко
умереть  от  усилий. У  нас гораздо больше силы, чем мы  думаем. Мы, однако,
никогда   не  используем  ее  вполне.  Вы  должны  понять  одну  особенность
устройства человеческой машины.

     См. 11-01.gif

     "Очень  важную  роль  в ней играет  особый  аккумулятор. Около  каждого
центра имеются два  небольших аккумулятора, наполненных особой  субстанцией,
необходимой для работы данного центра.

     См. 11-02.gif

     "В добавление к этому в организме есть еще большой аккумулятор, который
питает  малые.  Малые аккумуляторы соединены друг с другом, и каждый из  них
связан  с   центром,   около   которого   расположен,  а  также   с  большим
аккумулятором."

     Гурджиев  начертил  общую  диаграмму  "человеческой  машины"  и  указал
расположение большого и малых аккумуляторов и связи между ними.

     - Аккумуляторы работают следующим  образом, - сказал он. - Предположим,
человек работает  или читает  трудную книгу  и старается ее понять.  В  этом
случае  в  его   мыслительном  аппарате,  находящемся  6  голове,  вращается
несколько  "валов".  Или предположим, что он  поднимается вверх  по склону и
устает. В этом случае "валы" вращаются в двигательном центре.
     "В  первом  случае  интеллектуальный  центр, а во  втором  двигательный
заимствует необходимую для  его работы энергию из малых аккумуляторов. Когда
эти  аккумуляторы почти  пусты,  человек чувствует  утомление.  Ему  хочется
остановиться, посидеть, если он  идет, или подумать о чем-то другом, если он
решает трудную задачу. Но совершенно неожиданно он ощущает прилив энергии; и
вот он снова способен идти или работать. Это означает,  что центр соединился
со  вторым  аккумулятором и  черпает  энергию  оттуда. Тем  временем  первый
аккумулятор наполняется  энергией  из большого  аккумулятора. Работа  центра
продолжается, человек  по-прежнему идет или работает. Иногда для обеспечения
этой  связи   требуется  короткий   отдых,  иногда   -   толчок,  иногда   -
дополнительное  усилие.  Как бы  там ни  было, работа  продолжается.  Спустя
некоторое время истощается запас энергии и во втором аккумуляторе, и человек
снова чувствует усталость.

     "Опять  следует внешний толчок,  или краткий  отдых, или  папироса, или
усилие, - и человек снова соединяется с первым аккумулятором.  Однако  может
случиться так, что центр возьмет энергию из второго аккумулятора так быстро,
что у первого не окажется времени для восполнения своего запаса из  большого
аккумулятора  -  он почерпнет  лишь половину  энергии  и будет заполнен лишь
наполовину.

     "Вновь соединившись  с первым аккумулятором, центр  начнет брать у него
энергию, в то время как второй аккумулятор свяжется с большим  аккумулятором
и станет брать энергию от  него. Но  теперь первый аккумулятор наполнен лишь
наполовину; центр  быстро исчерпает  всю энергию; а второй аккумулятор успел
подзарядиться за это время лишь на четверть. Центр соединится с  ним, быстро
истощит  все  его  запасы,  еще раз  соединится с первым аккумулятором и так
далее. Через некоторое время организм приходит в такое состояние, когда ни в
одном  из малых  аккумуляторов нс  остается  ни капли  энергии.  На сей  раз
человек чувствует себя действительно утомленным.  Он почти падает,  засыпает
на  ходу,  или же весь  его организм охвачен  утомлением,  у  него возникает
головная боль. сердцебиение, он чувствует себя больным.

     "И вдруг  после  нового краткого  отдыха,  внешнего  толчка  или усилия
появляется новый  поток энергии, и человек вновь  способен, думать,  ходить,
работать.

     "Это   означает,  что   центр  соединился   непосредственно  с  большим
аккумулятором.  Большой   аккумулятор   содержит   огромный  запас  энергии.
Соединившись с большим аккумулятором, человек буквально совершает чудеса. Но
если  "валы" продолжают вращаться, если энергия, получаемая из воздуха, пищи
и впечатлений, продолжает уходить из большого аккумулятора быстрее, чем  она
в него поступает, тогда, конечно, придет момент, когда и большой аккумулятор
лишится всей своей энергии, а организм умрет. Но это происходит очень редко.
Обычно  задолго  до  этого организм  автоматически прекращает работу.  Чтобы
вызвать  смерть  организма  от  истощения всей  энергии,  необходимы  особые
условия. А в обычных условиях человек  заснет, или  упадет в  обморок, или у
него разовьются  какие-нибудь  внутренние осложнения, которые прервут работу
организма задолго до появления подлинной опасности.

     "Поэтому нет нужды опасаться усилий; вероятность смерти от них ничтожно
мала. Гораздо  легче  умереть от  бездействия,  от лени,  страха,  от боязни
совершить усилие.

     "Наша цель, наоборот, состоит в том, чтобы научиться  подключать нужный
центр  к  большому  аккумулятору. Пока мы  не умеем  этого делать,  вся наша
работа будет напрасной. потому что мы заснем до того, как наши усилия смогут
принести какие-либо результаты.

     "Небольшие  аккумуляторы достаточны для обыденной, повседневной работы.
Но  для  работы  над  собой,  для  внутреннего  роста,  для  усилий, которые
требуются   от   человека,  вступившего  на  путь,  энергии  этих  небольших
аккумуляторов недостаточно.

     "Мы должны научиться брать энергию из большого аккумулятора.

     "Однако  такое возможно  лишь  при помощи  эмоционального центра. Важно
понять,  что связь  с  большим  аккумулятором можно установить только  через
эмоциональный центр. Инстинктивный,  двигательный и  интеллектуальный центры
сами по  себе могут питаться  только от малых аккумуляторов. "Как раз  этого
люди не понимают. Поэтому  они  должны  нацелиться  на развитие деятельности
эмоционального центра. Эмоциональный центр  - аппарат  гораздо более тонкий,
чем интеллектуальный центр, особенно если  мы примем в расчет тот факт,  что
весь интеллектуальный  центр представляет собой единственную часть,  которая
работает в формирующем аппарате, и  для интеллектуального центра многие вещи
совершенно  недоступны. Если кто-то желает узнать и понять больше  того, что
он в действительности знает и понимает, он должен помнить, что новое  знание
и понимание придет через эмоциональный, а не через интеллектуальный центр."



     В дополнение  к тому,  что он сказал об  аккумуляторах, Гурджиев сделал
несколько очень интересных замечаний о зевоте и смехе.

     -  Существуют  две  непостижимые   функции  нашего  организма,  которые
невозможно  объяснить с  научной точки  зрения,  сказал  он,  - хотя  наука,
естественно, не считает их необъяснимыми. Эти функции  -  зевота  и смех. Ни
ту,  ни  другую  нельзя правильно  понять  и объяснить,  не  зная  ничего об
аккумуляторах и их роли в организме человека.

     "Известно,  что  мы  зеваем  тогда, когда устали. Это особенно заметно,
например, в  горах, когда не  привыкший к ним человек  во  время восхождения
почти  непрерывно  зевает. Зевота  -  это  накачивание энергии  в  небольшие
аккумуляторы. Когда они слишком  быстро  опустошаются,  и  один  из  них  не
успевает  наполниться  за  время  работы  другого,  зевота  становится почти
безостановочной.  Известны болезненные состояния, при которых  человек хочет
зевнуть  и  не  может;   в  этом  случае  у   него  останавливается  сердце.
Своеобразные  условия возникают  тогда,  когда  что-то  испортилось  в самом
"насосе", и это заставляет  его напрасно работать: человек все время зевает,
но не накачивает энергию в аккумуляторы.

     "Изучение и наблюдение зевоты с  этой точки зрения может  открыть много
нового и интересного.

     "Смех  также непосредственно связан  с  аккумуляторами. Но смех  -  это
функция,  противоположная  зевоте.   Это   не  накачивание  энергии,   а  ее
выкачивание, как бы разрядка аккумуляторов от накопившейся в  них избыточной
энергии. Смех существует не во всех центрах, а только в тех, которые делятся
на две части: положительную и отрицательную.  Если я  еще не говорил об этом
подробно,  то  сделаю  это,  когда мы приступим к  более детальному изучению
центров. В настоящее время  мы  рассмотрим  только  интеллектуальный  центр.
Возможны такие впечатления, которые попадают  в этом центре сразу на две его
половины,   вызывая  одновременно   резкое  "да"   и  резкое  "нет".   Такие
одновременные "да" и "нет" производят в центре особого рода судорогу; и вот,
не будучи  в  состоянии гармонизировать и переваривать  два  противоположных
впечатления от  одного факта,  центр  начинает  выбрасывать  в  форме  смеха
энергию,  вливающуюся в  него  из аккумулятора,  который его в данный момент
снабжает. Бывает  и  так,  что  в  аккумуляторе скапливается  слишком  много
энергии, а центр не  в  состоянии ее  использовать.  Тогда любое, даже самое
обычное впечатление может  быть  воспринято  в  двойной  форме, т.е. попасть
сразу на две его половины и вызвать смех, т.е. расход энергии.

     "Конечно, я  даю вам самые общие понятия;  вам следует помнить, что как
зевота, так  и смех очень заразительны. Это показывает, что  в сущности  они
являются функциями инстинктивного и двигательного центров."

     - А почему смех так приятен? -спросил кто-то.

     - Потому что смех освобождает от  излишней  энергии, сказал Гурджиев, -
которая, оставаясь  неиспользованной, может стать  отрицательной, т.е. ядом.
Внутри нас много этого яда. Смех же выступает в качестве противоядия. Но это
противоядие необходимо лишь до тех пор,  пока  мы не можем использовать  всю
энергию  для полезной работы. Так,  о  Христе говорят,  что  он  никогда  не
смеялся. Действительно, в  Евангелиях  вы не найдете упоминаний о том, чтобы
Христос смеялся. Но есть разные способы не смеяться.  Есть люди, которые  не
смеются потому, что целиком погружены в отрицательные эмоции - злобу, страх,
ненависть, подозрительность. А есть люди, которые не смеются  потому, что не
имеют отрицательных  эмоций.  Поймите одно:  в высших  центрах не может быть
смеха, так как в высших центрах нет деления, не существует "да" и "нет".

ГЛАВА 12

     Робота  в  группах  становится   более   напряженной.  -   Ограниченный
"репертуар  ролей". - Выбор между работой над  собой и "спокойной жизнью". -
Трудности повиновения. - Место "задач". - Гурджиев дает определенную задачу.
-  Реакция друзей на идеи. - Система выявляет лучшее  или  худшее в людях. -
Как  люди могут подойти  к работе? - Подготовка. Необходимо разочарование. -
Больной вопрос для человека. Переоценка друзей. - Беседа о типах. - Гурджиев
дает  дальнейшую  задачу.  -  Попытки  рассказать  историю  своей  жизни.  -
Интонации.  - "Сущность"  и "личность".  -  Искренность.  - Гурджиев обещает
ответить на любой вопрос. "Вечное возвращение". - Опыт по отделению личности
от  сущности.  -  Беседа о поле.  -  Пол  как  главная  движущая  сила  всей
механичности.  - Пол как главная возможность освобождения. - Новое рождение.
-  Трансмутация  половой  энергии. -  Злоупотребление полом.  -  Полезно  ли
воздержание? Правильная работа центров. - Постоянный центр тяжести.



     К тому времени,  в  середине лета 1916 года,  работа  в  наших  группах
принимала  все более напряженные и новые  формы.  Гурджиев  проводил большую
часть  времени  в  Петербурге,  уезжая  в Москву  лишь на  несколько дней  и
возвращаясь  оттуда с  двумя или  тремя  своими  московскими учениками. Наши
лекции и встречи  к тому времени  уже утратили свой формальный характер;  мы
все лучше узнавали друг друга, и хотя существовали небольшие трения, в целом
мы представляли  весьма  компактную группу,  объединенную интересом к  новым
идеям,  которые  мы  узнавали, и  к открытым перед  нами новым  возможностям
знания  и  самопознания.  В  то  время  нас  было  около  тридцати  человек;
встречались мы  почти  каждый вечер.  Несколько раз  приезжавший  из  Москвы
Гурджиев  устраивал совместные поездки  в  деревню  и пикники,  где  мы  ели
шашлык,  -  который почему-то совсем  не был известен в Петербурге.  В  моей
памяти  сохранилось  воспоминание о  поездке на Островки, вверх  по Неве.  Я
особенно запомнил ее потому, что во время этой поездки внезапно понял, зачем
Гурджиев устраивает такие, казалось бы, бесцельные развлечения. Я сообразил,
что  он  все время  наблюдает  за нами, что многие  из нас раскрывают в этих
поездках  совершенно  новые  аспекты  своей  личности, которые на формальных
встречах в Петербурге оставались скрытыми.

     Мои встречи с московскими учениками Гурджиева уже ничуть не были похожи
на  первую  встречу  весной  прошлого  года;  теперь  они  не  казались  мне
нарочитыми, и мне не представлялось, что они играют заученную наизусть роль.
Наоборот, я  с интересом ожидал их  приезда и старался узнать от них, в  чем
состоит  их  работа  в  Москве,  что  новое, неизвестное для нас  сказал  им
Гурджиев. От них я узнал  много такого, что позднее очень пригодилось в моей
работе. В  новых  беседах  с ними  я видел  развитие определенного плана. Мы
должны  были учиться  не только у Гурджиева,  но  и  друг  у  друга. Я начал
понимать  группы  Гурджиева  как школу какого-то  средневекового  живописца,
ученики которого жили и  работали  вместе  с ним, учились  у него и  друг  у
друга.  Кроме того, я понял, почему во время нашей первой встречи московские
ученики Гурджиева не могли ответить на мои наивные вопросы: "На чем основана
ваша работа  над собой?", "Чти составляет изучаемую вами систему?",  "Каково
происхождение этой системы?" и т.п.

     Теперь я понял, что на эти  вопросы нельзя было  ответить. Чтобы понять
это, нужно учиться. А в то время, более года назад,  я думал, что имею право
задавать такие вопросы, подобно тому как новые люди, приходя к нам, начинали
с совершенно  аналогичных вопросов. Они удивлялись тому,  что мы не отвечаем
на них; как нам уже было видно, они считали нас нарочитыми людьми, играющими
заученные роли.

     Однако  новые  люди  появлялись  лишь  на  больших  встречах с участием
Гурджиева. Встречи же первоначальной группы  происходили  тогда  отдельно. И
было  понятно,  почему  так  должно быть.  Мы уже  начали  освобождаться  от
самоуверенности, начали узнавать все  то, с  чем люди  подходят  к работе, и
могли понять Гурджиева лучше, чем прежде.

     А на общих встречах нам  было  необычайно интересно  слушать, как новые
люди  задают  вопросы, которые когда-то  задавали и мы,  видеть, что  они не
понимают самых элементарных вещей, которых не могли понять и мы. Эти встречи
давали нам некоторое удовлетворение.

     Но когда мы оказывались  наедине с Гурджиевым,  он нередко одним словом
разрушал все то. что мы построили для себя, и заставлял  нас увидеть, что на
самом деле мы по-прежнему ничего не  знаем и не понимаем ни в самих себе. ни
в других людях.

     - Вся беда в том, что вы  уверены, что  остаетесь  одними и теми  же, -
говорил он. - А я вижу вас  совершенно разными. Например,  вижу. что сегодня
сюда пришел один Успенский, а вчера приходил  другой. Или вот диктор - перед
тем,  как  вы  пришли,  мы с ним  сидели и  разговаривали, и  это  была одна
личность. Потом,  когда  все собрались,  я  случайно взглянул  на  него -  и
оказалось, что здесь сидит совершенно другой доктор. А того, который говорит
со мной наедине, вы видите очень редко.

     "Вы  должны  понять,   что  у  каждого  человека  имеется  определенный
"репертуар ролей", которые он играет  в  обычных обстоятельствах, - сказал в
связи с этим Гурджиев. - У него есть роль  для  любого рода обстоятельств, в
которых  он обыкновенно  оказывается в  жизни.  Но  поместите его  в  другие
обстоятельства,  хотя бы  чуть-чуть  иные,  и  он уже не  в состоянии  найти
подходящую роль, так что  на какое-то время становится самим собой. Изучение
ролей,  которые играет человек, составляет  необходимую часть  самопознания.
Репертуар каждого человека очень ограничен. И  если человек просто говорит о
себе "я" или "Иван Иванович", он не видит всего себя, потому  что этот "Иван
Иванович"  тоже не является единым: в  человеке, по крайней  мере,  пять или
шесть людей.  Один-два для  семьи, один-два на службе (один для подчиненных,
другой для  начальства), один для друзей в ресторане  и, пожалуй,  еще один,
который интересуется возвышенными идеями и любит  интеллектуальные беседы. И
в разное время человек полностью отождествляется с одной из своих ролей и не
способен отделить себя от нее.  Видеть  свой  репертуар, знать свои  роли и,
прежде всего, ограниченность репертуара это уже знать многое. Но дело в том,
что за  пределами репертуара человек  чувствует  себя  очень неуютно, и если
что-то  выбьет его  из  колеи,  даже  на  короткое  время,  он изо всех  сил
старается вернуться к одной из своих обычных ролей. Как только он попадает в
свою  колею, все в его жизни опять течет гладко, исчезает чувство неловкости
и напряженности.  Так бывает в жизни;  но в работе, для того чтобы наблюдать
себя, человеку необходимо примириться  с  этой неловкостью, с напряжением, с
чувством неудобства и  беспомощности. Только переживая подобное  неудобство,
человек может  по-настоящему наблюдать себя. И понятно почему. Когда человек
не играет  ни одной из своих ролей, когда не может найти  подходящей роли из
своего репертуара, он чувствует себя как бы раздетым. Ему холодно  и стыдно,
ему хочется убежать от  всех. Но тогда возникает вопрос: а чего же он хочет?
Спокойной жизни или работы над  собой? Если ему нужна  спокойная жизнь,  он,
конечно,  никогда не должен оставлять своего репертуара.  В обычных ролях он
чувствует  себя удобно и спокойно.  Но если у него есть желание работать над
собой,  он  должен  разрушить  это спокойствие.  Иметь  то  и  другое  сразу
невозможно. Человеку приходится делать  выбор. Но при выборе результат часто
бывает  обманчив,  и  человек пытается обмануть самого  себя.  На словах  он
избирает  работу,  а  на  самом  деле  не  желает  терять спокойствие.  И  в
результате оказывается между  двух стульев. Это положение - самое неприятное
из всех, ибо человек и не выполняет работу, и лишен покоя. Но человеку очень
трудно  бросить  все к  черту  и  начать настоящую  работу.  В  чем же здесь
трудность? Главным образом, в том, что его жизнь слишком легка;, и даже если
он считает ее плохой, он привык к ней, и